Часть шестая 1 страница

Глава шестидесятая

Наступила весна, сухая и пыльная, без дождей. Тем не менее к маю поля вокруг Лондона покрывал густой ковер из багряного клевера, над которым кружились пчелы, а в посевах пшеницы виднелись большие алые маки. Снова на улицах города слышались голоса торговцев: «Вишни, сладкие вишни, спелые красные вишни!» и «Розмарин и сладкий шиповник! Кто купит лаванду?». Женщины надели летние наряды: тонкий шелк тиффани, полупрозрачный сарсенет, муар — и все это ярких, броских цветов — темно-желтого, сливового, бирюзового, малинового. Такие платья можно было видеть в продаже в торговых рядах Новой Биржи, на дамах в партере театра или в позолоченной карете где-нибудь на Сент-Мартин Лейн или на улице Пэлл-Мэлл, В город снова пришли теплые ветреные летние дни.

За многие годы ничто не вызывало столько волнения и возмущения, как распространившиеся слухи о том, что Йорк стал наконец убежденным католиком. Доказать это было некому: сам герцог не признавался, а Карл, который должен был точно знать, так ли это, лишь пожимал плечами и отказывался говорить. Враги герцога начали пуще прежнего интриговать, чтобы не допустить его восшествия на престол. В то же время было замечено, что Йорк и Арлингтон неожиданно стали хорошими друзьями. Это породило слухи о возможном франко-английском альянсе, ибо хотя Арлингтон длительное время был неравнодушен к Голландии, его самого считали католиком или уж во всяком случае испытывавшим симпатии к католицизму.

Когда эти слухи начали проникать в город, Карл едва сдерживал раздражение; говорили, что он сердито высказался насчет англичан — любителей совать нос не в свои дела. Ну почему бы им не успокоиться и не доверить управление страной тем, кто для этого предназначен? Черт подери, король в эти дни имеет меньшее влияние на ход событий, чем булочник или кровельщик! Жаль, что он не обучился какому-нибудь ремеслу в свое время.

— Вам бы лучше научиться чему-нибудь полезному, — сказал он Джеймсу. — Мне представляется, наступит время и вам надо будет зарабатывать себе на жизнь,

Джеймс сделал вид, будто брат шутит, и заявил, что не считает шутку смешной.

Но, конечно, не оставалось никаких сомнений, что если король не женится еще раз, то Йорк унаследует английский престол, коль останется жив к тому времени. В конце мая у Катарины в четвертый раз случился выкидыш.

Прирученная лисица прыгнула ей на лицо, когда Катарина спала, и через несколько часов королева потеряла ребенка. Букингем за взятку заставил докторов заявить, что у нее вообще не было ребенка в чреве, но Карл не поверил, и, что бы там ни говорили, король и королева были в отчаянии. Катарина уже не верила, что сможет когда-нибудь родить ребенка. Теперь она считала себя совершенно бесполезным существом на свете: бесплодная королева. Карл упрямо противился всем попыткам уговорить его отделаться от королевы, но по какой причине — из-за верности ли Катарине или по собственной лености — трудно было сказать.

Существовало несколько молодых женщин, у которых все эти разговоры о новой жене для короля вызывали страх и тревогу: они могли потерять многое.

Что касается Барбары Пальмер, то она-то могла с улыбкой и даже с некоторым злорадством выслушивать все эти пересуды. Ибо теперь, когда она поняла, что не является больше любовницей ко роля, вся рискованность этого положения уже не тревожила ее. Однако это не означало, что Барбара канула в безвестность. Она никогда не была неприметным существом и — пока она здорова и достаточно привлекательна — не будет таковым.

Ей было уже почти тридцать, много больше того, что считается лучшими женскими годами, но Барбара оставалась столь поразительно красивой, что хорошенькие пятнадцатилетние девушки выглядели рядом с ней пресными и безвкусными, как разбавленное водой молоко. Барбара Пальмер по-прежнему оставалась блестящей фигурой в Уайтхолле. Ее неиссякаемое жизнелюбие, прочное положение и прекрасное здоровье никак не позволяли ей согласиться на скромную и тихую роль пожилой женщины после столь блистательных лет юности.

Отношения Барбары с Карлом начали постепенно смягчаться. Они стали похожи на отношения мужа и жены, которые охладели друг к другу, — жизнь без ссор и ревности, без страсти, ненависти и радости. Общий интерес представляли дети. Между бывшими любовниками установилась дружба или, скорее, товарищество, чего никогда не было прежде, в годы бурной влюбленности. Она более не ревновала его к любовницам, и он чувствовал облегчение оттого, что был недосягаем для ее истеричной ярости. Он с любопытством и некоторым удовольствием издалека наблюдал за ее причудами и выходками.

Эмбер нетерпеливо считала месяцы и писала письма Элмсбери одно за другим, спрашивая, что слышно о Брюсе и когда он будет в Англии. Граф отвечал одно и то же: никаких новостей он не имеет, и прибытие его светлости ожидается в августе или сентябре. Ну как можно сказать что-то определенное, ведь плаванье — вещь столь непредсказуемая.

Но Эмбер ничего не желала слушать, ни о чем другом не могла думать. В ней с новой силой проснулась старая страсть и томительная жажда, которая поутихла, когда Эмбер почти потеряла надежду увидеть Брюса. Теперь же она с ослепляющей ясностью вспоминала все малейшие детали, связанные с ним: необычный зеленоватый цвет его глаз, темные волосы, смуглое загорелое лицо, теплоту голоса — все это доставляло ей почти физическое наслаждение. Она вспоминала запах пота от его одежды, ощущение от прикосновения рук Брюса к ее груди, вкус его поцелуев. Она помнила все.

Но воспоминания заставляли ее страдать, ибо отдельные моменты не составляли целого. Брюс ускользал, пропадал — да существовал ли он на самом деле? Был ли в реальности в необозримом пространстве за пределами Англии, или она придумала его, создала из мечтаний и надежд? Она страстно обнимала Сьюзен, исполненная отчаяния и жажды, — но так и не могла переубедить себя.

Несмотря на неукротимое желание увидеть Брюса, она твердо решила, что на этот раз будет вести себя с достоинством и соблюдать декорум. Будет слегка равнодушной, вынудит его сделать первый шаг: пусть он первым навестит ее. Каждая женщина знает, что именно таким образом можно вызвать интерес мужчины к себе. «Я всегда была его служанкой, — упрекала она себя, — но на этот раз все будет по-другому. В конце концов, я теперь знатная дама, герцогиня, а он — всего лишь барон. Во всяком случае — почему бы ему не прийти ко мне первому!»

Эмбер знала, что он приплывет в Англию с женой, но гнала от себя эти тревожные мысли. Ведь лорд Карлтон отнюдь не из числа покладистых супругов. Вот городские обыватели — другое дело, у них низкое воспитание, но джентльмен не должен быть под каблуком у жены — это все равно что появиться на людях без шпаги или носить нерасчесанный парик.

Лорд и леди Элмсбери вернулись в Лондон в июле, чтобы привести дом в порядок, нанять новых слуг и все приготовить для встречи дорогих гостей. Граф навестил Эмбер, и она, решив показать, сколь спокойно она относится к предстоящему прибытию Брюса, излишне оживленно болтала без умолку о своих делах: о герцогском титуле, о своем новом большом доме, который строится на площади Сент-Джеймс, о гостях, приглашенных ею на званый ужин в воскресенье. Она расспрашивала Элмсбери о Жизни в деревне, потом, не давая ему возможности ответить, болтала дальше — ведь все знают, в деревне вообще нечего делать, только кататься верхом, пить вино да навещать соседей. Элмсбери сидел и слушал ее разговоры, наблюдал за ее умением по-светски вести себя, источать шарм. Он улыбался, кивал головой — и ни разу не упомянул о Брюсе. Наконец Эмбер сбавила темп болтовни, словно смутилась, и, поняв, что ее игра разгадана, рассердилась.

— Ну, — спросила она, — какие новости?

— Новости? Одну минутку, дайте вспомнить Черная кобыла, та, на которой вы катались, родила жеребенка на прошлой неделе, а еще…

— Черт вас подери, Элмсбери! Зачем вы так себя ведете? Мне нужно знать! Скажите… что вы слышали? Когда он будет? И возьмет ли он с собой ее?

— Я знаю не больше, чем знал в последний раз, когда писал вам, — август или сентябрь. да она прибывает вместе с ним. А что такое, вы боитесь ее?

— Боюсь ее? — Эмбер зло сверкнула глазами — Чего мне бояться ее? Элмсбери, что за глупости вы говорите! С какой стати мне бояться ее? — Она помолчала, потом презрительно сообщила: — Я прекрасно представляю ее себе, эту Коринну!

— В самом деле? — вежливо спросил он.

— Да, — представляю! Знаю, какая она! Блеклое некрасивое существо в платьях, сшитых по моде пятилетней давности, убежденная, что ее роль в жизни — вести мужнино хозяйство и выкармливать его детей! — Нарисованный портрет точно соответствовал жене самого Элмсбери. — Да, представляю какое впечатление она произведет здесь, в Лондоне!

— Может быть, вы правы, — согласился Элмсбери.

— Может быть?! — возмущенно откликнулась Эмбер. — Да разве она может быть иной — выросшая в дикой стране среди варваров-индейцев?

В этот момент раздался резкий пронзительный голос:

— Воры! Черт подери, воры! Скорее!

Эмбер и граф непроизвольно вскочили. Эмбер сбросила на пол спаниеля, который мирно спал у нее на коленях.

— Да это же мой попугай! — вскричала она. — Он поймал вора в гостиной!

Она бросилась в гостиную, за ней следом — Элмсбери и Месье лё Шьен, который возбужденно тявкал. Распахнув дверь и влетев в комнату, они обнаружили только короля Карла. Он пришел без предупреждения и взял из вазы апельсин. Он весело рассмеялся, глядя на попугая, который суетливо метался по жердочке и испуганно кричал. Уже не в первый раз этот домашний попугай, наученный поднимать тревогу при появлении посторонних, принимал короля за вора.

Элмсбери ушел и несколько дней спустя отправился обратно в Барберри-Хилл поохотиться. Эмбер осталась в городе, чтобы встретить гостей, которые могут неожиданно приплыть. Эмбер не имела возможности еще раз поговорить с ним о Коринне.

За этот год Эмбер по три-четыре раза в неделю приезжала посмотреть, как идет стройка Рейвенспур-Хауса.

Дом представлял собой идеально симметричное здание без внутреннего дворика (который считался устаревшим наследием средневекового замка с крепостными стенами), высотой в четыре с половиной этажа, сложенное из кирпичей вишнево-красного цвета. Окна были остеклены несколькими сотнями небольших квадратных пластин из стекла. Здание выходило на Пэлл-Мэлл, обсаженный вязами, а сад позади дома примыкал к площади Сент-Джеймс. Сейчас на месте будущего сада была просто свалка: мусор, отходы, трупы сдохших кошек и собак, помои из всех соседних домов.

И капитан Уинн, и его патрон предусмотрели все, чтобы сделать дом самым современным и самым роскошным в Лондоне. Яркая цветная раскраска деревянных деталей вышла из моды, и теперь несколько комнат украшали большие панели с изображением аллегорических фигур из греческой или римской мифологии. Полы во всех больших комнатах были паркетные, инкрустированные сложным рисунком. Стеклянные люстры, похожие на огромные бриллиантовые серьги, были необыкновенны, но в доме Эмбер таких светильников было несколько; в других комнатах были настенные подсвечники из серебра. В одной из комнат стены покрывали панели из яванского красного дерева бледно — оранжевого цвета. Основным мотивом украшений в доме была буква "К", окруженная купидонами и изображением короны, — для Эмбер буква означала «Карлтон», но при желании можно было считать, что это слово — «Карл».

Все, что Эмбер не удалось устроить в своей спальне в Уайтхолле, она намеревалась сделать здесь. Огромная кровать — самая большая в Англии — была покрыта золотой парчой и украшена фестонами и бахромой из золота. Каждую из четырех колонок венчал букет из страусовых перьев черно-изумрудного цвета. Все остальные предметы мебели будут, по замыслу, позолочены, а сиденья кресел и диванов — покрыты атласом и бархатом изумрудного цвета. Потолок — из зеркал, стены — чередование зеркал и золотой парчи; на полу — персидские ковры из бархата и золотого шитья с отделкой из жемчуга. Обстановка в других комнатах — не менее роскошная.

Однажды жарким августовским днем Эмбер была в своем новом доме и разговаривала с капитаном Уинном — ей хотелось поскорее переехать, и она поторапливала Уинна, а тот возражал: спешка может ухудшить качество работ. В Лондоне стояла летняя жара и духота, но уже ощущалось дыхание осени: ветви ив свисали пожелтевшими плетьми, вокруг — сушь, мертвые листья тихо опадали на землю.

От разговора с Уинном Эмбер отвлекала Сьюзен, которая носилась и весело смеялась, убегая от неповоротливой и неуклюжей няньки и ее расставленных рук. Девочке исполнилось пять лет, она была достаточно большая, чтобы носить одежду взрослой дамы. Эмбер прекрасно одевала ее: бесчисленные платья из шелка и тафты, маленькие туфли, миниатюрные перчатки. Двухлетний Чарльз Стэнхоуп, будущий герцог Рейвенспурский, всем своим поведением, своей не по возрасту серьезностью явно демонстрировал, что будет таким, как отец и как король. Нянька держала мальчика за руку, и он разглядывал дом с неподдельным вниманием, будто понимал свою будущую в нем роль.

Наконец Эмбер, рассердившись, топнула ногой на расшалившуюся Сьюзен:

— Сьюзен! Веди себя прилично, негодница этакая, иначе я задам тебе трепку!

Сьюзен замерла на ходу, оглянулась через плечо на маму и упрямо надула нижнюю губу. Но все-таки потом повернулась, с насмешливой покорностью подошла к няньке и подала ей руку. Эмбер поджала губы и нахмурилась, недовольная дурным поведением дочери. Но тут она неожиданно услышала громкий мужской смех и увидела выходившего из кареты Элмсбери.

— Подождите, когда она вырастет! — смеялся он. — Только подождите! Клянусь, она еще вам задаст лет через десять!

Чем старше становилась Эмбер, тем больше ее страшили годы.

— Надеюсь, это время не придет!

— Придет, куда денешься, — заверил ее Элмсбери. — Все в конце концов приходит, если долго ждешь.

— В самом деле? — резко возразила Эмбер. — Я уже очень долго жду, а то, чего я хочу, не приходит и все тут! — Она снова повернулась к Уинну, чтобы закончить беседу, но что-то в глазах Элмсбери заставило ее повернуться к нему опять и внимательно посмотреть в глаза графа. Тот улыбался ей, очевидно, очень довольный собой.

— Элмсбери, — медленно промолвила Эмбер, и вдруг у нее перехватило дыхание. — Элмсбери, для чего вы приехали сюда?

Он подошел поближе, остановился, заглянул ей в глаза:

— Я приехал, милочка, сказать, что они — здесь. Сошли на берег вчера вечером.

У Эмбер было ощущение, что ее ударили по щеке. Она стояла окаменев и молча смотрела на Элмсбери. Почувствовала, что граф взял ее за плечо, будто поддерживал, чтобы Эмбер не упала. Потом оглянулся, отыскивая взглядом свою карету.

— Где он? — Говорили только губы, она не слышала своих слов.

— Дома. В моем доме. И жена — тоже.

Эмбер бросила на него быстрый взгляд. Головокружение прошло, глаза смотрели жестко и тревожно.

— Как она выглядит?

Элмсбери ответил мягко, будто боясь обидеть ее:

— Она очень красива.

— Не может этого быть!

Эмбер стояла, уставившись на опилки и стружки, на обломки кирпича вокруг. Темные брови сошлись в одну линию, лицо стало почти трагическим.

— Не может этого быть! — повторила она. Потом неожиданно снова взглянула на Элмсбери, словно устыдясь своих слов. Она никогда не боялась ни одной женщины на свете. Какой бы раскрасавицей ни была эта Коринна, ей нечего бояться. — Когда… — Тут она вспомнила о капитане Уинне, стоявшем рядом с ними, и поспешила сменить тему разговора: — Сегодня вечером я устраиваю званый ужин. Почему бы вам не прийти вместе с лордом Карлтоном — и его женой, если она захочет?

— Я полагаю, они несколько дней не будут выезжать — путешествие было очень долгим, и ее светлость утомилась.

— Ах, как жаль, — жеманно произнесла Эмбер. — А его светлость тоже настолько утомился, что не может выйти из дома?

— Не думаю, что он может пойти без жены.

— Боже мой! — воскликнула Эмбер. — Вот уж никогда не думала, что лорд Карлтон окажется под каблуком у жены!

Элмсбери не стал спорить с ней.

— В четверг вечером они собираются нанести визит Арлингтону, вы будете там?

— Конечно. Но четверг… — Она снова вспомнила о присутствии капитана Уинна. — Не собирается ли он в порт сегодня?

— Да. Но у него там масса дел. Я бы посоветовал подождать до четверга…

Эмбер так гневно взглянула на Элмсбери, что тот замер на полуслове. Потом изобразил страшный испуг, церемонно поклонился и зашагал к карете. Эмбер глядела ему вслед, хотела броситься за ним и извиниться, но не сделала этого. Не успела его карета исчезнуть из вида, как. Эмбер потеряла всякий интерес к своему дому.

— Мне надо идти, капитан Уинн, — торопливо сказала она. — Позднее мы еще обсудим все вопросы. Прощайте. — Она чуть не бегом направилась к своей карете, за ней следом — няньки и двое детей. — Поедем на Уотер-лейн на Нью Кей! И поскорее!

Но Брюса там не было. Слуга обошел все причалы и спрашивал о корабле Брюса, но — тщетно. Люди видели, как его корабль бросил якорь, они говорили, что видели его все утро, но к обеду он ушел и больше не возвращался. Эмбер прождала больше часа, но дети, устав, начали капризничать, и Эмбер пришлось вернуться домой. Придя во дворец, она сразу же села писать письмо Брюсу, умоляя его навестить ее, но ответ пришел лишь наутро следующего дня. Это была просто торопливо нацарапанная записка: «Дела не дают мне возможности встретиться с тобой. Если будешь в четверг в доме Арлингтона, то могу ли я рассчитывать на один танец? Карлтон». Эмбер порвала записку на мелкие кусочки, бросилась на кровать и горько зарыдала.

Но тем не менее она заставила себя предпринять некоторые практические шаги: если верно, что леди Карлтон действительно красива, то она, Эмбер, должна придумать что-то особенное к четвергу, чтобы затмить Коринну. При дворе к ней привыкли, и давно уже кануло в Лету то оживление и возбуждение, которое она вызвала своим появлением три с половиной года назад. «Если леди Карлтон умеренно миловидна, то она станет объектом всеобщего внимания и предметом обсуждения — одобрения или осуждения. Если только — если только я не надену что-нибудь такое, что просто невозможно будет не заметить».

Несколько часов кряду пребывала Эмбер в лихорадочном размышлении и сомнениях, потом наконец послала за мадам Рувьер. Единственный выход из положения — новое платье, но платье совершенно отличное от всего, что она когда-либо надевала, платье, которое никто другой не отважился бы надеть.

— Мне обязательно нужно что-то, что невозможно не заметить, — сказала ей Эмбер. — Даже если придется пройтись совершенно голой с горящими волосами.

Мадам Рувьер рассмеялась:

— Ну, для появления в зале это было бы неплохо, но через пять минут и к этому привыкнут и начнут смотреть на дам, хоть как-то прикрытых. Это должно быть нечто возмутительно нескромное, но в то же время прикрывающее настолько, чтобы вызвать желание увидеть побольше. Цвет — черный, скажем, черный шелк тиффани, но что-то должно быть блестящее… — продолжала она рассуждать вслух. Потом жестами изобразила фасон платья. Эмбер слушала затаив дыхание, у нее горели глаза.

Леди Карлтон! Бедняжка — разве у нее останется хоть какой-то шанс!

Целых два дня Эмбер не выходила из дома. С раннего утра до позднего вечера комнаты Эмбер были заняты мадам Рувьер и ее швеями, они болтали по-французски и хихикали, щелками ножницы, ловкие пальцы так и мелькали, а мадам заламывала руки и истерически кричала, если замечала, что шов чуть сдвинулся или кромка отступила на целую четверть дюйма. Часами Эмбер терпеливо стояла во время примерок: они буквально на ней шили наряд. Никому не разрешалось входить в комнату и видеть платье. Для Эмбер было особенно важно, чтобы сохранялась тайна, ибо она порождала невероятные слухи.

Герцогиня, по замыслу, будет Венерой, возникающей из моря, одетая лишь в морскую раковину. Она подъедет в золотой колеснице, запряженной четырьмя крупными лошадьми, прямо к главной лестнице и войдет в зал гостиной. Платье будет украшено настоящим жемчугом, и жемчужины.будут отпадать по нескольку штук при каждом шаге, пока на Эмбер не останется практически ничего. По меньшей мере никто не усомнится в ее смелости и будут вынуждены отдать должное ее изобретательности.

В четверг мастерицы все еще были за работой.

Служанки вымыли волосы Эмбер, высушили их и отполировали шелком, затем к работе приступил парикмахер. С помощью пемзы были удалены все лишние волоски на руках и ногах. Она умыла лицо и шею десяток раз холодным французским кремом и так старательно чистила зубы, что руки заболели. Потом купалась в молоке. После купания Эмбер вылила немало жасминовых духов на ладони, втерла духи в ноги, руки и тело. Почти час она наносила на лицо румяна.

В шесть часов платье было закончено, и мадам Рувьер гордо вынесла его на вытянутых руках, чтобы все могли его видеть. Сьюзен, которая весь день просидела в четырех стенах, подпрыгнула, захлопала в ладоши и поцеловала подол платья. Мадам Рувьер издала такой истошный крик ужаса от этого святотатства, что бедная девочка чуть не упала от страха.

Эмбер сбросила с себя халат, на ней остались лишь черные шелковые чулки с подвязками да черные туфли на высоком каблуке. Она подняла руки, чтобы платье легко скользнуло по ней. Лиф платья был широко открыт и представлял собой массу кружев, которые удерживались на месте тесьмой, расшитой бусинками. Декольте было глубоко вырезано. Юбка — длинная и узкая, похожая на кокон, сплошь покрытая бусинками. Создавалось впечатление чего-то черного, влажного и блестящего. Это что-то обтекало ей бедра, ноги и шлейфом уходило назад. Из черного же шелка тиффани были сделаны пышные рукава и верхняя юбка, подтянутая с боков и спускавшаяся поверх шлейфа, словно черный туман.

Окружающие стояли, раскрыв рты от восторга, и только охали да ахали, Эмбер же внимательно разглядывала себя в зеркалах на стенах и ощущала холодок триумфа. Она выпрямила грудь, набрав воздуху в легкие, и груди с заостренными сосками поднялись вверх.

«Он просто умрет, когда увидит меня!» — говорила она себе, замирая от счастья. Теперь Коринна была ей не страшна.

Подошла мадам Рувьер и поправила украшение на голове — большую диадему из черных страусовых перьев, укрепленную на маленьком шлеме. Кто-то вручил ей перчатки, и она натянула длинные черные перчатки почти до локтей. При почти полной обнаженности перчатки казались чем-то нескромным. Эмбер взяла в руки черный веер, а на плечи ей накинули черный бархатный плащ, подбитый черно-бурой лисой. Густой черный цвет оттенял ее естественный глубокий кремово-медный цвет кожи. Выражение глаз и изгиб губ придавали Эмбер сходство с ангелом, но ангелом дьявольским — чистым и прекрасным, порочным и зловещим одновременно.

Эмбер отвернулась от зеркала и посмотрела на мадам: их взгляды встретились — взгляды заговорщиков, торжествующих победу. Мадам сложила пальцы и послала воздушный поцелуй. Она подошла к Эмбер и прошептала ей на ухо:

— Ее вообще не заметят — ту, другую!

Эмбер с благодарностью обняла ее и улыбнулась. Потом она нагнулась и поцеловала Сьюзен, которая очень осторожно подошла к матери, боясь прикоснуться к ней. Надев маску, Эмбер вышла из комнаты и, пройдя по узкому коридору, оказалась во дворе, где ее ждала карета. Сердце ее учащенно билось, тело охватила дрожь. С того самого дня, когда она впервые предстала перед королем, она не испытывала такого волнения и страха, как сейчас.

Глава шестьдесят первая

Арлингтон-Хаус, который назывался Горинг-Хаусом до того, как Беннет купил его в 1663 году, стоял рядом со старым садом Малберри к западу от дворца. В этом доме барон и баронесса давали самые блестящие, самые изысканные и самые посещаемые вечера в Лондоне. Ничто иное не могло сравниться с этими балами. Рассылаемые приглашения могли бы служить верным барометром социального положения каждого. Незначительных людей сюда не приглашали.

Его светлость был известен как особенно щедрый и рачительный хозяин в светском обществе. Здесь подавали превосходные угощения, приготавливаемые дюжиной французских поваров, вина — из огромного погреба. В каждом зале звучала музыка, игорные столы ломились от золота, свечи зажигали тысячами. Дом был переполнен графами, герцогами и рыцарями, графинями и герцогинями, другими знатными леди, и на первый взгляд все казалось образцом декорума и пристойности: одетые в атлас дамы приседали в реверансах и улыбались поверх раскрытых вееров, джентльмены в камзолах, расшитых парчой, кланялись в пояс, широким жестом срывая с себя шляпы, все гости вели беседу вежливо и вполголоса.

Но на самом деле они с упоением злословили, грязью поливая друг друга. Мужчины, стоявшие группой и наблюдавшие за хорошенькой девушкой, хвастались, кто и сколько раз переспал с ней, обсуждали ее физические недостатки и говорили о ее поведении в постели. А женщины с таким же, если не большим, усердием уничтожали репутацию джентльменов. В затемненных спальнях по всему дому парочки искали уединения для случайных утех. В слабо освещенном углу фрейлина поднимала юбку, чтобы франты увидели: ее ноги ничуть не хуже, чем у другой. Она жеманилась и хихикала, когда молодые люди давали волю рукам. Один из молодых людей сумел тайком привести сюда девицу из заведения мадам Беннет, надев на нее маску и плащ, и теперь она выдавала им театральный номер где-то за запертыми дверьми.

Арлингтон никогда не вмешивался в развлечения своих гостей и предоставлял возможность каждому веселиться на свой лад.

В семь часов, когда вечерние сумерки только начали сгущаться и гости были еще трезвыми и любопытными, они собрались в главной гостиной и не отрывали взглядов от вновь прибывавших. Все ожидали приезда двух женщин — герцогини Рейвенспурской и леди Карлтон. Ее светлость, которую почти никто еще не видел, была, по слухам, поразительной красавицей, какой еще не бывало в Англии, хотя мнения на этот счет разделились. По крайней мере, многие дамы решили, что примут окончательное решение, когда она появится, — настолько ли она красива, как говорят. А что касается герцогини то она несомненно выкинет какой-нибудь неожиданный фортель из страха, что леди Карлтон затмит ее.

— Мне очень жаль ее милость, — томно произнесла одна молодая леди. — На галереях говорят, она живет теперь в ужасе, что потеряет то, что имеет. Господи, как, наверное, ужасно быть знаменитой.

Ее собеседница улыбнулась, поджав губы:

— Вот поэтому вы, вероятно, никогда и не пытались подняться по лестнице из опасения свалиться вниз, да?

— Да чихать мне на леди Карлтон и на то, как она выглядит, — вмешался худощавый молодой человек, вертя в руках дамский веер, — но я готов стать ее рабом, если ей удастся наставить нос герцогине. Эта чертова баба стала совершенно невыносимой после того, как король дал ей герцогский титул. Я, бывало, зашнуровывал ей корсаж, когда она была лишь презренной актеркой, а теперь, когда мы встречаемся она отворачивает физиономию, будто и не знает меня.

— Это из-за ее дурного воспитания, Джек. Чего другого от нее можно ожидать?

Тут громкий голос перебил их разговор:

— Ее милость герцогиня Рейвенспур!

Глаза всех гостей обратились к дверям, но там стоял только дворецкий. Все ждали секунду-другую. Наконец, высоко подняв голову, с выражением вызывающей гордости в комнату вошла герцогиня. Она медленно двинулась от дверей к центру. Волна изумления прокатилась по залу. Все повернули головы, глаза вылезли из орбит, и даже король, прервав разговор с миссис Уэллз, уставился на Эмбер.

Она шла спокойно и невозмутимо, хотя внутри у нее все дрожало. Слышала, как ахнули дамы постарше, увидела, как они гневно сжали губы, подняли возмущенно плечи и осуждающе уставились на нее. Она уловила, как мужчины тихонько присвистнули, подняли брови и стали локтями толкать друг друга. Видела, что молодые дамы гневно и с ненавистью глядят на нее за то, что она перехватила у них внимание мужчин.

Но вдруг она расслабилась, убежденная в своем успехе, надеясь, что Брюс и Коринна где-то неподалеку и видят ее триумф.

Почти сразу же она почувствовала, что рядом Элмсбери, Она взглянула на него, и слабая улыбка коснулась ее губ, но что-то в его взгляде заставило ее насторожиться. В чем дело? Не одобряет? Жалеет? И то и другое? Но это же просто смешно! Она выглядит потрясающе и сама это знает.

— Святой Боже, Эмбер, — пробормотал он, оглядывая ее с ног до головы.

— Вам нравится? — Ее взгляд застыл, но в голосе звучала медь самоуверенности, скорее даже бравады.

— Да, конечно. Ты выглядишь шикарно…

— А вам не холодно? — перебил его женский голос, и, повернувшись, Эмбер увидела рядом миссис Боингов, смотревшую на Эмбер с откровенной наглостью.

С противоположной стороны раздался другой, на этот раз мужской, голос:

— Вот это да, мадам! Такого великолепного зрелища я не видел с младенческого возраста. — Это был король, он лениво улыбался, явно развлекаясь.

Эмбер вздрогнула, будто ей нанесли удар.

Ей стало нехорошо в этом зале — от ужаса, от отвращения к самой себе. "Что же я наделала? — подумала она. — О Боже! Что я здесь делаю — полураздетая? "

Она обвела взглядом присутствующих, заглянула в каждое лицо и поняла, что они втайне смеются над ней. И сразу же почувствовала себя как человек во сне, который самоуверенно ходил по городу голый и только на полпути понял весь ужас своего положения. И так же, как тому человеку во сне, ей захотелось вернуться домой — туда, где никто не увидит ее, — но она с ужасом поняла, что на этот раз попалась в ловушку, расставленную себе самой. От этого сна ей не очнуться! «Так что же мне делать? — с отчаянием думала она. — Как мне вырваться отсюда?» Охваченная тревогой, она совсем позабыла о лорде Карлтоне и его жене.

Дата добавления: 2015-06-04