Представление себя другим в повседневной жизни

И. Гоффман

ДОПОЛНИТЕЛЬНОЕЧТЕНИЕ

Когда человек присутствует там, где присутствуют другие, эти другие обыкновенно стремятся раздобыть свежую информацию о нем или задействовать уже имеющуюся. Как правило, они будут интересоваться его общим социально-экономическим положением, его понятием о себе, его установками по отношению к ним, его компетентностью в каких-то вопросах, его надежностью и т.д. Хотя иногда розыски отдельных сведений, по-видимо­му, превращаются в самоцель, обычно имеются вполне практические при­чины для сбора такой информации о человеке. Сведения о данном инди­виде помогают определить ситуацию, позволяя другим заранее знать, чего он ждет от них и чего они могут ожидать от него. Обладая подобной инфор­мацией, другие знают, как лучше всего действовать, чтобы получить от это­го индивида желаемую реакцию.

В распоряжении присутствующих других находятся многие источники информации и многие носители (или «знаковые средства выражения») для ее передачи. Если наблюдатели даже не знакомы с человеком, то они в со­стоянии по его поведению и облику подобрать некоторые ключи, которые позволят им применить к нему свой предыдущий опыт общения с прибли­зительно похожими людьми или, что более важно, использовать еще непро­веренные стереотипы. На основании прошлого опыта они могут также пред­положить, что в данной социальной обстановке будут встречаться, по всей вероятности, только люди определенного сорта. Наблюдатели могут пола­гаться или на то, что человек говорит о себе сам, или на документальные свидетельства о том, кто и что он есть на самом деле. Если наблюдатели знают самого индивида или имеют сведения о нем по опыту прежнего вза­имодействия, они могут опереться на предположения об известном посто­янстве и общей направленности его психологических свойств как на сред­ство предсказания его теперешнего и будущего поведения.

Однако за время непосредственного присутствия данного индивида в об­ществе других людей может произойти слишком мало событий, способных сразу же снабдить этих других необходимой им убедительной информацией, если они намереваются действовать осмотрительно. Многие решающие фак­ты и указания находятся за пределами времени и места прямого взаимодей­ствия или содержатся в нем в скрытом виде. К примеру, «истинные» или «дей­ствительные» установки, убеждения и чувства индивида можно выяснить только косвенно, благодаря его признаниям или непроизвольным проявле­ниям в поведении. Подобно этому, когда индивид предлагает другим некий

продукт или услугу, то часто бывает, что на всем протяжении прямого кон­тактирования другим не предоставляется возможности «раскусить» этого человека. Тогда они вынуждены принимать некоторые моменты взаимодей­ствия как условные или естественные знаки чего-то недоступного чувствам напрямую. В терминологии Г. Ихайзера индивид должен будет действовать таким образом, чтобы намеренно или ненамеренно самовыразиться, а другие, в свою очередь, должны получить впечатление о нем.

Способность индивида к «самовыражению» (и тем самым его способ­ность производить впечатление на других) содержит, по-видимому, два со­вершенно разных вида знаковой активности: произвольное самовыражение, которым он дает информацию о себе, и непроизвольное самовыражение, которым он выдает себя. Первое включает вербальные символы или их за­менители, используемые общепризнанно и индивидуально, чтобы переда­вать информацию, о которой известно, что индивид и другие связывают ее с данными символами. Это и есть «коммуникация» в традиционном и уз­ком смысле. Второе включает обширную область человеческого действия, которую другие могут рассматривать как симптоматику самого действую­щего лица, когда имеются основания ожидать, что данное действие было предпринято по иным соображениям, чем просто передача информации этим способом. Как мы увидим, такое различение значимо лишь первона­чально, ибо, будьте уверены, индивид может передавать намеренную дезин­формацию, пользуясь обоими этими типами коммуникации: при первом в ход идет прямой обман, при втором — притворство.

Понимая коммуникацию и в узком, и в широком смысле, можно прий­ти к выводу, что когда индивид оказывается в непосредственном присут­ствии других, его активность будет иметь характер некоего обещания. По всей вероятности, другие сочтут, что они должны принять этого индивида на веру, предложив ему разумный ответный эквивалент (пока он «присут­ствует» перед ними) в обмен за нечто такое, истинную ценность чего удас­тся установить уже после его отбытия...

Когда индивид появляется перед другими, его действия начинают влиять на определение ситуации, которое они начали формировать до его появле­ния. Иногда этот индивид будет действовать полностью расчетливо, выражая себя данным способом, чтобы произвести на других именно то впечатление, которое с наибольшей вероятностью вызовет у них желанный ему отклик... Порой он будет намеренно и осознанно выражать себя определенным обра­зом, но, в основном, потому, что такого рода выражения вызваны к жизни традицией его группы или его социальным статусом, а не какой-то конкрет­ной реакцией (отличающейся от смутного принятия или одобрения), веро­ятностно ожидаемой от людей, находящихся под впечатлением от данного самовыражения. Наконец, время от времени сами традиции одной из ролей индивида позволяют ему создать стройное впечатление определенного рода, хотя он, возможно, ни сознательно, ни бессознательно и не собирался про­изводить такого впечатления. Другие, в свою очередь, могут или получать впечатления просто от усилий индивида что-то передать, или неправильно понимать ситуацию и приходить к умозаключениям, не оправдываемым ни намерениями этого индивида, ни фактами...

В реакции других имеется один момент, который требует здесь специаль­ного комментария. Зная, что индивид, скорее всего, будет представлять себя

в благоприятном свете, другие могут делить наблюдаемое ими на две части: часть, которой индивиду относительно легко манипулировать по желанию, поскольку она состоит преимущественно из его вербальных утверждений; и часть, состоящую преимущественно из проявлений непроизвольного са­мовыражения индивида, которой он, видимо, почти не владеет или кото­рую не контролирует. В таком случае другие могут использовать то, что счи­тается неуправляемыми элементами его экспрессивного поведения, для проверки достоверности передаваемого элементами управляемыми. В этом проявляется фундаментальная асимметрия, присущая процессу коммуни­кации: индивид, предположительно, сознает коммуникацию только по од­ному из своих каналов, тогда как наблюдатели воспринимают сообщения и по этому каналу и по какому-то другому. К примеру, жена одного шетланд­ского хуторянина, подавая местные островные блюда гостю с «материка» (главного острова Великобритании), с вежливой улыбкой выслушивала его вежливые похвалы тому, что он ел, и одновременно подмечала скорость, с какой гость подносил ко рту ложку или вилку, жадность, с какой он загла­тывал пищу, выражение удовольствия при жевании, используя эти знаки для проверки высказанных чувств едока...

Далее, приняв как данность, что другие, по всей вероятности, будут све­рять более контролируемые элементы поведения человека с менее контроли­руемыми, можно ожидать, что иногда индивид попытается извлечь выгоду из самой этой вероятности, так направляя впечатления от своего поведения, чтобы они воспринимались информационно надежными. Например, буду­чи допущенным в тесный социальный кружок, участвующий наблюдатель может не только сохранять приемлемый внешний вид во время выслушива­ния информанта, но и постараться сохранять такой же вид при наблюдении информанта, разговаривающего с другими. Тогда наблюдателям наблюдате­ля будет не так легко раскрыть, какова его действительная позиция. Конкрет­ную иллюстрацию этому можно подобрать из жизни на Шетландских остро­вах. Когда к местному жителю заглядывает на чашку чая сосед, последний, проходя в дверь дома, обычно изображает на лице по меньшей мере подобие теплой ожидаемой улыбки. При отсутствии физических препятствий вне дома и недостатке света внутри его обычно имеется возможность наблюдать при­ближающегося к дому гостя, самому оставаясь незамеченным. Нередко ост­ровитяне позволяли себе удовольствие любоваться, как перед дверью гость сгоняет с лица прежнее выражение и заменяет его светски-общительным. Однако некоторые посетители, предвидя этот соседский экзамен, машиналь­но принимали светский облик на далеком расстоянии от дома, тем обеспе­чивая постоянство демонстрируемого другим образа.

Такого рода контроль над частью индивидуальности восстанавливает симметрию коммуникационного процесса и подготавливает сцену для сво­еобразной информационной игры — потенциально бесконечного кругов­ращения утаиваний, лживых откровений, открытий и переоткрытий...

Отметим попутно, что искусство проникновения в чужие розыгрыши «рассчитанной нерасчетливости», по-видимому, развито лучше нашей спо­собности манипулировать собственным поведением, так что независимо от количества шагов, сделанных в информационной игре, зритель, вероятно, всегда будет иметь преимущество над действующим, и первоначальная асимметрия процесса коммуникации, похоже, сохранится.

Допуская, что индивид планирует определение ситуации, когда появля­ется перед другими, мы должны также видеть, что эти другие, какой бы пассивной ни казалась их роль, будут и сами успешно направлять опреде­ление ситуации благодаря своим ответным реакциям на действия индиви­да и всевозможным начинаниям, открывающим ему новые пути действия. Обычно определения ситуации, проецируемые несколькими разными уча­стниками, достаточно созвучны друг другу, так что открытые противоречия случаются редко. Это вовсе не означает, что когда каждый участник чисто­сердечно выражает то, что он действительно чувствует, и честно соглаша­ется с выраженными чувствами других присутствующих, там непременно возникнет своего рода консенсус. Этот род гармонии есть оптимистический идеал и вовсе необязателен для слаженной работы общества. Скорее, от каждого участника взаимодействия ждут подавления своих непосредствен­ных сердечных чувств, чтобы он передавал лишь такой взгляд на ситуацию, который, по его ощущению, будут в состоянии хотя бы временно принять другие. Поддержанию этого поверхностного согласия, этой видимости кон­сенсуса помогает сокрытие каждым участником его собственных желаний за потоком высказываний, угверждающих ценности, которым любой при­сутствующий чувствует себя обязанным клясться в верности, хотя бы на словах. Кроме того, обычно приходится считаться и со своеобразным раз­делением труда при определении ситуации. Каждому участнику позволи­тельно устанавливать пробные авторизованные правила отношения к пред­метам, жизненно важным для него, но напрямую не затрагивающим других, например, к рациональным объяснениям и оправданиям своей прошлой деятельности. В обмен за эту вежливую терпимость он молчит или избегает тем, важных для других, но не столь важных для него. В таком случае мы имеем своего рода modus vivendi¹ во взаимодействии. Участники совместно формируют единственное общее определение ситуации, которое подразу­мевает не столько реальное согласие относительно существующего положе­ния дел, сколько реальное согласие относительно того, чьи притязания и по каким вопросам временно будут признаваться всеми. Должно также су­ществовать реальное согласие о желательности избегать открытого конф­ликта разных определений ситуации. Этот уровень согласия можно назы­вать «рабочим консенсусом». Надо понимать, что рабочий консенсус, уста­новившийся в одной обстановке взаимодействия, будет совершенно отличаться по содержанию от рабочего консенсуса, сложившегося в иной обстановке. Так, между двумя друзьями за обедом поддерживается взаим­ная демонстрация привязанности, уважения и интереса друг к другу. В дру­гом случае, например в сфере услуг, сотрудник заведения тоже может под­держивать образ бескорыстной увлеченности проблемой клиента, на что клиент отвечает демонстрацией уважения к компетентности и порядочно­сти обслуживающего его специалиста. Но независимо от таких различий в содержании, общая форма этих рабочих приспособлений одинакова.

Учитывая тенденцию отдельного участника принимать заявки на опреде­ление ситуации, сделанные другими присутствующими, можно оценить клю­чевую важность информации, которой индивид первоначально обладает или которую приобретает о своих соучастниках, ибо именно на базе этой исход-

¹ Условия существования (лат.).

ной информации индивид начинает определять ситуацию и выстраивать свою линию ответных действий. Первоначальная проекция индивида заставляет его следовать тому, кем он полагает быть, и оставить всякие претензии быть кем-то другим. По мере того как взаимодействие участников развивается, в это первоначальное информационное состояние, разумеется, вносятся допол­нения и модификации, но существенно, что эти позднейшие изменения без противоречий соотносятся с первоначальными позициями (и даже строятся на них) отдельных участников. Похоже в начале встречи индивиду легче сде­лать выбор относительно того, какую линию обхождения распространять на других присутствующих и какой требовать от них, чем менять принятую од­нажды линию, когда взаимодействие уже идет полным ходом.

В обыденной жизни тоже, конечно, встречается ясное понимание важ­ности первых впечатлений. Так, рабочая сноровка занятых в сфере услуг часто зависит от способности захватывать и удерживать инициативу в от­ношениях, возникающих при обслуживании клиентов, — способности, которая требует тонкой агрессивной тактики со стороны обслуживающего персонала, если его социоэкономический статус ниже статуса клиента...

Когда взаимодействие, начатое под влиянием «первых впечатлений», само оказывается первым в обширном ряду взаимодействий с теми же уча­стниками, мы говорим о «хорошем начале» и чувствуем решающее значе­ние этого начала. Так, некоторые учителя в отношениях с учениками при­держиваются следующих взглядов.

Никогда нельзя позволять им брать над вами верх — или вы пропали. Поэтому я всегда начинаю жестко. В первый же день, входя в новый класс, я даю им понять, кто здесь хозяин... Вы просто вынуждены начинать жест­ко, чтобы потом иметь возможность ослабить вожжи. Если начать с послаб­лений, то когда вы попытаетесь проявить твердость — они будут просто смотреть на вас и смеяться.

Точно так же служители в психиатрических лечебницах нередко чувству­ют, что если нового пациента в первый же день его пребывания в палате круто осадить и показать ему кто хозяин, — это предотвратит многие буду­щие неприятности.

Признав, что индивид способен успешно проецировать определение ситуации при встрече с другими, можно предположить также, что в рамках данного взаимодействия вполне возможны события, которые будут проти­воречить, дискредитировать или иным способом ставить под сомнение эту проекцию. Когда случаются такие разрушительные для нее события, взаи­модействие само собой может остановиться в замешательстве и смущении. Некоторые из предпосылок, на которых основывались реакции участников, оказываются несостоятельными, и они обнаруживают, что втянуты во вза­имодействие, для которого ситуация была определена плохо, а далее и во­обще не определена. В такие моменты индивид, чье представление себя микрообществу скомпрометировано, может испытывать стыд, а другие при­сутствующие — враждебность, и все участники могут ощущать болезненную неловкость, замешательство, потерю самообладания, смущение и своего рода аномальность ситуации как следствие крушения социальной микро­системы взаимодействия лицом к лицу.

Подчеркивая тот факт, что первоначальное определение ситуации, про­ецируемое индивидом, склонно становиться планом для последующей со-

вместной деятельности, т.е. рассматривая все в первую очередь с точки зре­ния самого этого действия, — нельзя упустить из виду решающий факт, что всякое проецируемое определение ситуации имеет еще и отчетливо выра­женный моральный характер. И именно на этом моральном характере про­екций преимущественно сосредоточен научный интерес данного исследо­вания. Общество организовано на принципе, что любой индивид, облада­ющий определенными социальными характеристиками, имеет моральное право ожидать от других соответствующего обхождения и оценки. С этим принципом связан и второй, а именно, что индивид, который скрыто или явно сигнализирует другим о наличии у него определенных социальных характеристик, обязан и в самом деле быть тем, кем он себя провозглашает. В результате, когда индивид проецирует определение ситуации и тем самым скрыто или явно притязает быть лицом определенного рода, он автомати­чески предъявляет другим и некое моральное требование оценивать его и обращаться с ним так, как имеют право ожидать люди его категории. Он также неявно отказывается от всех притязаний представляться тем, кем он на деле не является, и, следовательно, отказывается от претензии на обра­щение, приличествующее таким людям. Тогда другие согласятся признать, что индивид информировал их и о том, что есть в действительности, и о том, что они должны видеть в качестве этого «есть».

Нельзя судить о важности срывов в процессе определения ситуации по частоте, с какой они случаются, ибо очевидно, что они происходили бы еще чаще, если бы не соблюдались постоянные предосторожности. Думаю, что во избежание этих срывов постоянно применяются предупредительные практические процедуры, а также корректировочные действия, дабы воз­местить ущерб от вредоносных происшествий, которых не удалось избежать. Когда индивид пускает в ход эти стратегии и тактики с целью отстоять свои собственные проекции, то эти действия называют «защитной практикой»; когда же некий участник применяет их, чтобы спасти определение ситуа­ции, спроецированное другим, то об этом говорят как о «покровительствен­ной практике» или «такте». Вместе взятые защитные и покровительствен­ные практики охватывают процедуры, которые призваны оберегать впечат­ление, выношенное индивидом во время его присутствия перед другими...

Кроме факта применения мер предосторожности для предупреждения нарушений в проецируемых определениях ситуации, можно также отметить, что усиленное внимание к таким нарушениям играет существенную роль в социальной жизни группы. Там разыгрываются грубые социальные мисти­фикации и шутки, где целенаправленно подстраиваются неудобные, сму­щающие положения, к которым надо относиться несерьезно. Сочиняются фантазии, в которых происходят головокружительные разоблачения. Рас­сказываются и пересказываются анекдоты из прошлого (реального, приук­рашенного или вымышленного), обстоятельно расписывающие бывшие или почти бывшие трудности, с которыми удалось блистательно справиться. По-видимому, не найдется ни одной разновидности групп, которая не имела бы готового запаса таких игр, фантазий и назидательных историй, — запаса, используемого в качестве источника юмора, средств избавления от тревог и санкций для поощрения индивидов быть скромными в своих притязани­ях и благоразумными в ожиданиях. Человек может раскрывать себя и в рас­сказах о воображаемых попаданиях в неловкие положения. В семьях любят

рассказывать о случае с гостем, перепутавшим даты и прибывшим, когда ни дом, ни люди в нем не были готовы к его приему. Журналисты рассказыва­ют о случаях, когда прошла настолько многозначительная и понятная для всех опечатка, что были юмористически разоблачены напускная объектив­ность газеты и соблюдаемый ею декорум. Работники общественных служб рассказывают о клиентах, которые очень забавно недопонимали вопросы в заполняемых анкетных формах и давали ответы, которые подразумевали крайне неожиданные и причудливые определения ситуации. Моряки, чья «семья» вдали от родного дома состоит из одних мужчин, рассказывают истории о матросе на побывке, который за домашним столом непринужден­но просил мать передать ему «такого-разэдакого масла». Дипломаты пере­сказывают байку о близорукой королеве, вопрошающей республиканского посла о здоровье его короля и т. д.

Подведем теперь итоги. Я допускаю, что когда индивид появляется пе­ред другими, у него возникает множество мотивов для попыток контроли­ровать впечатление, которое они получают из наблюдения ситуации...

Для целей этого исследования достаточно приблизительного общего определения взаимодействия (точнее, взаимодействия лицом к лицу) как взаимного влияния индивидов на действия друг друга в условиях непосред­ственного физического присутствия всех участников. Единичное взаимодей­ствие можно определить как все проявления взаимодействия в каком-ни­будь одном эпизоде, во время которого данное множество индивидов не­прерывно находилось в присутствии друг друга. К характеристике такого взаимодействия так же хорошо подошел бы термин «контакт». «Исполне­ние» (или «выступление») можно определить как все проявления деятель­ности данного участника в данном эпизоде, которые любым образом влия­ют на любых других участников взаимодействия. Взяв одного конкретного участника и его исполнение за базисную точку отсчета, можно определить другие категории исполнителей как публику, аудиторию, наблюдателей или соучастников. Предустановленный образец действия, который раскрывает­ся в ходе какого-нибудь исполнения и который может быть исполнен или сыгран и в других случаях, можно обозначить терминами «партия» или «ру­тина». Эти ситуационные термины легко связать с общепринятыми струк­турными. Когда индивид или «исполнитель» в разных обстоятельствах иг­рает одну и ту же партию перед одной и той же аудиторией, тогда, вероят­но, имеет смысл говорить о возникновении «социального отношения». Определив «социальную роль» как свод прав и обязанностей, сопряженных с данным статусом, можно утверждать, что одна социальная роль способна включать больше чем одну партию и что каждую из этих различных партий исполнитель может представлять в ряде случаев одним и тем же типам ауди­тории или аудитории, состоящей из одних и тех же лиц.

Сокращено по источнику: Гоффман И. Представление себя другим в по­вседневной жизни / Пер. с англ. и вступ. статья А.Д. Ковалева. М.: КАНОН-пресс-Ц: Кучково поле, 2000.

Дата добавления: 2015-06-04