Волшебный фотоаппарат

Ольга Лукас

Один мальчик захотел, чтобы вокруг был только идеальный мир. Чтобы мороженое — и никакой манной каши, по асфальту бегать, а коленки не разбивать, ну и так далее. Так в определенный момент жизни хотят все мальчики, это называется юношеским максимализмом и изучается наукой психологией. Но мальчика никто изучать не стал. Вместо этого одна знакомая фея подарила ему фотоаппарат. Подарила и сказала: “Вот тебе, мальчик, волшебный фотоаппарат. Сфотографируй все, что тебе в окружающем мире нравится, и оно останется. А все остальное, что не нравится, потом сотрешь, вот так. Надо нажать сперва эту кнопочку, а потом эту и все несфотографированное исчезнет. Только ты хорошо подумай сначала, все ли ты сфотографировал, потом уже ничего не исправишь!”

Мальчик обрадовался и пошел фотографировать. Он даже солнце сфотографировал, потому что солнце ему нравилось, перещелкал весь игрушечный и кондитерский магазин, а потом стал мыслить глобальнее и фотографировал даже дальние страны, которые показывали в телевизоре и симпатичных девушек, которые там танцевали и дышали в микрофон.

Напоследок мальчик пошел во двор и сфотографировал там самого жалкого, самого несчастного ребенка на свете — чтобы было кого при случае поколотить. А потом, не медля ни секунды, нажал на исчезновенческую кнопку, и все ненужное пропало. И сам он пропал, потому что забыл себя сфотографировать. И фотоаппарат пропал тоже. Остался только самый несчастный ребенок на свете — посреди всего этого великолепия. Но ему не надо было великолепия. Он хотел колбасы.

©Ольга Лукас, 2005

Ольга Лукас

Почему надо мыть руки перед едой

Однажды маленькое божество Гуга в полдень подошло к своей матери Рамире и показало, какой высоты бутерброд оно хочет получить на обед. Рамира отправилась на кухню, а Гуга с интересом стало смотреть на свои ладони, все еще ощущавшие объем воображаемого бутерброда.

Через некоторое время на его правой ладони, той, что была снизу, началась какая-то жизнь. Что-то росло и ветвилось, кто-то ползло, плыло, летало и даже бегало.

Гуга забыло про обед — то, что происходило на его правой ладони, было куда интереснее любого, даже самого большого и сочного бутерброда. Вскоре жизнь, зародившаяся на нижней ладони, стала покорять пространство — некоторые загадочные объекты добрались до самой левой ладони, где укоренились и тоже начали копошиться, ветвиться, плавать и ползать. Гуга уже не могло и помыслить о бутерброде, все глядело и глядело на странную активность, которая развелась на его ладонях. А ведь мама всегда говорила ему: “Гуга, мой руки перед едой, а не то на них заведется всякая живность!”

И вот теперь бедное Гуга вынуждено сидеть и наблюдать жизнь, возникшую на его немытых руках. Хотя, конечно, когда-нибудь голод пересилит любопытство и Гуга с сожалением смоет нас всех со своих ладошек и отправится обедать. Мама уже три раза звала.

©Ольга Лукас, 2005

Ольга Лукас

Стрекоза и Муравей

Стрекоза проснулась однажды утром и поняла, что вокруг наступила осень. Дискотеку под лопухом закрыли, потому что лопух завял и стал каким-то беспонтовым. Бар на листе лилии работает теперь только для подводной живности: то и дело начинает накрапывать дождь и смывает сухопутных посетителей в пруд, где им не особенно нравится. Бездомный кузнечик, лабавший возле пня с утра до вечера, ночью замерз до смерти, зато неопрятный Муравей, над которым Стрекоза и ее друзья обычно насмехались, приоделся в теплую фуфайку и, глядите-ка, тащит в свою нору какую-то дохлую гадость.

“У Муравья теплый дом и вообще круто, — подумала Стрекоза. — С ним надо подружиться, хоть он и дурацкий!”

Дальше показания Стрекозы и Муравья расходятся: он говорит, что в ответ посмеялся над Стрекозой и прогнал ее прочь, а она рассказывает совсем о другом. Кто из них прав — неизвестно, но давайте послушаем Стрекозу, раз уж она здесь.

— И тогда я тоже прикинулась дохлой гадостью. Сделать это было довольно легко: я не ела уже пять дней, мои крылья запачкались, макияж размазался. Я упала на травку неподалеку от жилища Муравья и стала его поджидать.

Естественно, Муравей сразу понял, что перед ним — живая, хоть и грязная Стрекоза. “Сдохнет — зажарю и съем, выживет — женой сделаю!” — подумал запасливый Муравей и отволок находку в кухню. Там через некоторое время Стрекоза отогрелась, умылась, и была вынуждена признать, что она совсем не дохлая, и уж точно не гадость. Муравей это тоже заметил и переместил полезную находку в спальню.

— У Муравья в норе, — продолжает Стрекоза, — не было ни дискотеки, ни коктейлей. Ничего из того, к чему я привыкла!

Но на улице не было вообще ничего: Стрекоза выглядывала в окно и видела бессмысленную белую пустоту. Пришлось ей смириться со своим положением. Кузнечик ведь сдох, например. Она окончательно поверила в это после того, как Муравей поставил на стол блюдо с кузнечиковой зажаренной ногой.

— Даже ботиночек не снял, так и зажарил!

Весна проникла в нору Муравья неожиданной шустрой капелью. Стрекоза была немедленно мобилизована на ремонтные работы, сам же Муравей отправился в опасное путешествие за свежей пищей. Свежая пища напомнила Стрекозе о лете, о веселых друзьях и ночных прогулках. Зима подходила к концу, а зимняя депрессия и вовсе закончилась.

— А когда у меня закончилась зимняя депрессия, я поняла, что меня ничего не связывает с этим Муравьем, мы абсолютно чужие насекомые, просто решившие перезимовать под одной крышей.

Как только появились первые цветы, Стрекоза сплела себе венок из лепестков и пошла на дискотеку. А Муравей немного погрустил, а после сочинил для своих детей и внуков поучительную историю про мудрого Муравья, не пустившего в свой дом попрыгунью-Стрекозу, хоть она и прикидывалась вкусной дохлой гадостью. Но Стрекоза этой истории не читала, поэтому периодически лечит муравьиной кислотой зимнюю депрессию.

©Ольга Лукас, 2005

Ольга Лукас

Родительское благословение

Как водится, добрые король с королевой забыли позвать злую фею на крестины своей дочери. Да так ловко законспирировались и велели другим фея молчать, что злая довольно долго пребывала в неведении и мстила разным прочим родителям, рангом пониже. Наконец, дошли слухи и до нее. У злых фей срока давности отмщения нет — потому они до сих пор благоденствуют. Собрала фея все свои злокозненные инструменты, оставила хозяйство на молодую ведьму-ассистентку и направилась к королевскому замку. Для разминки открутила головы паре белых лебедей, а разозлившись хорошенько, решила заняться принцессой.

Принцесса, уже изрядно подросшая, гуляла в саду с фрейлинами. Злой фее ничего не стоило прикинуться фрейлиной, чтобы разглядеть жертву вблизи.

Жертва вызывала жалость и брезгливое удивление. Было видно, что родители, воспитывая этого ребенка, постарались на славу, к чему еще злые чары!

— Принцесса соседнего королевства играет на клавикордах, помогает папе подписывать указы и умеет выпиливать лобзиком! А ты что же? — говорили ей в раннем детстве.

— Все-таки ты очень неграциозна! Ты опозоришь нас на балу! — ругали ее чуть погодя.

— Все принцессы — как принцессы, а ты — как пугало огородное! — твердили в последнее время.

Принцесса косолапо брела по дорожке, нисколько не задумываясь о том, как выглядит: она считала себя совершенно безнадежной. Комплексы кружили над ее головой, как мухи.

— Вот же гады! — всхлипнула злая фея, хотя прежде она не считала себя особой сколько-нибудь чувствительной. — До чего бедного ребенка запинали! Чем так жить, лучше вовсе умереть.

Фея вынырнула из образа фрейлины и продемонстрировала публике свое истинное лицо, злое-презлое:

— За то, что вы не пригласили меня в свое время на крестины — а я-то все помню, просто руки до вас сразу не дошли — я все-таки сделаю этой девочке подарок. В 16 лет она будет прясть и уколется веретеном насмерть!

— Спасибо тебе, бабушка! — воскликнула принцесса. — Можно я начну прясть прямо сейчас?

©Ольга Лукас, 2005

Ольга Лукас

Проблема Золушки

Вот уже вторую неделю Золушка сидит за печкой и ковыряет в носу. Ей совершенно нечего делать. Злая мачеха и сестры режутся в карты на веранде и не зовут ее к себе, отец уехал в город на ярмарку, фея-крестная приходит на помощь только в безвыходных ситуациях, а сейчас у Золушки есть сразу несколько выходов: выйти на крыльцо и там ковырять в носу, перестать ковырять в носу и походить по саду, разбросать по кухне мусор, а потом его подмести. Золушка выбирает сад и гуляет там до самого вечера. Было бы не так скучно, если бы в саду росло хоть что-то, кроме репейника и крапивы, но по поводу оформления сада мачеха указаний не давала.

Неожиданно все приходит в движение. Отец приехал из города с важным известием: скоро во дворце будет бал! Сонное царство встрепенулось, мачеха и сестры кинулись умываться, прихорашиваться, наряжаться и придумали для Золушки тысячу милых поручений, которые она с радостью исполняет: это только в сказке ее эксплуатируют нещадно и безответно, на деле же Золушка получает за свой труд деньги, и весьма неплохие.

Выполнив все поручения, она информирует мачеху о том, что тоже не прочь съездить на бал, а то скучно уже бродить по саду и ковырять в носу, сидя за печкой.

— Золушка… Так-так, — роется в ежедневнике мачеха. — Сейчас-сейчас.

У сестер нет ежедневников, потому что они еще молоды и надеются на свою память. А отец Золушки моет машину в гараже — все-таки неприлично приезжать на бал на грязном “кадиллаке”, не Дикий все-таки Запад, а приличное королевство!

— О, Золушка! — оживляется мачеха. — Ну да, конечно. Ты сможешь поехать на бал. Ты непременно сможешь это, моя девочка. Только завтра же у нас конец месяца. А до конца месяца — вот тут у меня все записано — ты должна перебрать два амбара зерна, заплатить за квартиру, за газ, за воду, а также за свет, посадить триста розовых кустов, переустановить Windows, вырастить три дюжины огурчиков и замариновать их, как я люблю, ну а потом, конечно, можно и на бал.

— И перешей мою синюю юбку, чтобы она на меня налезла! — пищит меньшая из сестер.

— А мне погладь брюки, да смотри, хорошенько! — басит большая.

При помощи феи-крестной Золушка, конечно, поднимает весь этот объем работ, но на бал ей уже не хочется, тем более что из банки растворимого кофе получается довольно уродливый “запорожец”, а не прекрасный белый “лимузин”, как в прошлый раз из тюбика зубной пасты.

Через день после того как все семейство вернулось из города, Золушка просит мачеху очертить фронт работ на месяц, но мачеха все еще не отошла после поездки во дворец:

— Да отстань ты, до конца месяца еще целый месяц, успеется!

… вот уже вторую неделю Золушка гуляет по саду. Можно, конечно, за печкой ковырять в носу. Можно сидеть на крыльце. Можно отсчитывать дни и часы, оставшиеся до следующего бала, когда мачеха вновь очнется и вспомнит обо всем, что Золушке надлежит сделать до конца месяца.

У Золушки в каморке припрятана жестянка из-под дорогих сигар. Интересно, из нее получится вертолет, чтобы улететь отсюда хоть куда-нибудь? На Дикий Запад, например.

©Ольга Лукас, 2005

Ольга Лукас

Глазами мачехи

Золушка копошится в углу, перебирая что-то: то ли действительно пшено и гречку, то ли… Черт, не видно из-за золы, которой, кажется, наполнена кухня.

— Золушка, почему ты не навела порядок в кухне?

— Я… Ой! — Золушка поспешно прячет что-то в карман передника. Нет охоты проверять, что именно. — А вы же сказали, чтобы я перебирала зерно!

Зола частично осела на пол. Да, теперь я вижу, что зерно осталось в том же виде, в котором оно было три часа назад, когда я заходила на кухню за пирогом. Мои дочери очень любят сладкие пироги, а я очень люблю своих дочерей. Целыми днями они прядут или вышивают, сидя под окном, и уже добились определенных успехов. Богачи все чаще обращают внимание на работу моих дочек. Я горжусь ими.

— Но ты не перебирала и зерно! Золушка, чем ты занимаешься целыми днями? Неделю назад ты сожгла скатерть и так до сих пор не навела порядок в кухне! Эти горелые лоскуты, эта бесконечная зола вокруг. Кажется, мне придется поговорить с твоим отцом!

Упоминание об отце действует безотказно: Золушке отлично известно, что я наняла ее на работу по просьбе этого мягкотелого неудачника. Будь моя воля — ноги бы ее в этом доме не было, но каждая женщина может позволить себе слабость и сделать приятное любимому человеку.

Итак, Золушка теперь работает на меня. Сказать, что она ленива, я не могу: все-таки девочка старается угодить мне, своей благодетельнице, и не хочет расстраивать отца. Но, верно, мать не приучила ее к труду так, как я приучила своих красавиц-дочек!

— Золушка, постарайся перебрать зерно к вечеру, иначе мы все останемся без ужина!

Готовку я ей, разумеется, не доверяю: иначе мы останемся также без завтрака и обеда.

К вечеру зерно не перебрано, зато Золушка очень довольна своей работой: она все-таки заставила себя прибраться на кухне. Получилось лучше, чем я ожидала. Все-таки у девчонки есть способности!

Ложимся спать на голодный желудок. Мои умницы-дочки все понимают и не поднимают восстания голодных рабов.

У меня доброе сердце: невозможно долго сердиться на Золушку, она ведь еще так юна! К тому же солнце светит ярко и день обещает быть приятным и милым. Мои кровиночки уже прядут: встали с рассветом, умнички!

— Золушка, через неделю во дворце бал. Мы возьмем тебя с собой, если будешь хорошо себя вести и тщательно выполнять все мои задания.

— О, мэм, да, мэм! Скорее давайте мне много заданий! А что мне надеть на бал?

— Бал будет через неделю. А пока пойди перебери зерно, милочка, да посади до конца недели 20 розовых кустов.

— А где взять кусты?

— Они стоят в лотках за сараем. Красиво рассади их вокруг дорожки и под окнами, чтобы моим дочуркам было приятно, они так любят розы! Но сначала перебери зерно!

Золушка деловито поспешает прочь.

Ближе к вечеру я замечаю, что все кусты посажены: пусть не так идеально, как это могла бы сделать я, но и не без творческого подхода.

— Золушка, ты делаешь успехи! Да что там — ты просто молодец! — хвалю ее я и отправляюсь в кухню — варить на всех гречневую кашу.

Зерно стоит в мешках, нетронутое. Розы показались Золушке более занимательным предметом для приложения сил.

Ужинаем оставшимся с обеда грибным супом. Моим золоткам это даже нравится: они очень любят грибной суп.

За пару часов до бала Золушка уже облачилась в платье и бегает по саду, страшно довольная. Платья моих девочек валяются в беспорядке под гладильной доской, а мое вообще киснет в тазу. Отец Золушки, кряхтя, сам чистит свои сапоги, а ведь ему нельзя перенапрягаться!

— Золушка! Золушка!

— Мы уже едем на бал?

— Мы? Никто никуда не едет. Почему? Платья? Еще? Не готовы?

— А я… Ну в самом деле, упомнишь ли?

— Я напоминала о них тебе каждый день! Вчера ты сказала, что все уже готово!

— Да… Я ведь нашла их в шкафах, а на вашем платье было пятно! Вы ничего не сказали про пятно! Я решила отстирать его. Или это я посадила его… Столько работы, мэм!

Пока Золушка оправдывается, мои трудолюбивые пчелки сами гладят свои платья и помогают отчиму почистить костюм. Мне приходится ехать в платье Золушки, накинув на плечи элегантную шаль: что да, то да, платье этой мерзавки не сходится на моей спине, но это лучше, чем ничего.

Сегодня ей все-таки удалось вывести меня из себя.

— И побели забор! — вхожу я в раж. — И подстриги деревья! И кустарники! Рыбы налови! И накопти! Медведя в лесу поймай и научи танцевать нижний брейк! И верхний! К нашему приезду все должно быть готово, иначе я уволю тебя без выходного пособия!

Золушка размазывает слезы по щекам. Мы уезжаем, не снизойдя до нее, хотя мои добрые девочки предлагают простить засранку.

На полпути у меня начинает болеть сердце. Все-таки эта дурашка старается, не ее вина в том, что она не родилась такой смышленой, как мои дочери.

Звоню по телефону своей крестной фее:

— Милочка, тут такое дело… Не могла бы ты слетать ко мне домой и помочь Золушке с работой? Боюсь, одной ей не справиться.

©Ольга Лукас, 2005

Иван Матвеев

Игра по правилам

Где-то в снежной пустыне, где в древности возникли когда-то и сгинули величественные арктические царства, солнце, касаясь края горизонта, бледными лучами освещает холодные скалы, что покрыты снегом чистой и нетронутой белизны.

Отсветы этих лучей касаются и застывших в холодном безмолвии черных озер, цепь которых тянется к подножию циклопического, невероятной высоты пика. Черное его основание пропадает в солнечном тумане, середины мягко касаются подсвеченные золотым облака, а дальше небо стремительно чернеет, и вот уже появляются звезды. Вершина темного колосса настолько ужасающе далеко от земли, что находится вровень с пустым эфиром.

Но там, где пик начинает истончаться, чтобы проколоть небо для еще одной звезды, в черном массиве видна светящаяся слабым желтым светом точка. И… да, от скалы в сторону отходит зубчатая башенка.

Точка та — на самом деле окно, что выпускает наружу свет внутренней залы замка. И замок этот, что на краю света, в холодной пустоте, зовется…

* * *

— Неведомый Кадат, — ехидно сказал редактор. — Я, знаете ли, тоже читал Лавкрафта. Описание этого замка — ну один в один Кадат. Вы забыли упомянуть про оникс.

— Там, дальше, есть и оникс, — мрачно ответил автор. — Это не плагиат. У Лавкрафта что, патент на все замки на вершинах громадных скал?

— В снежной пустыне на краю света, — подсказал редактор.

— А если бы я, скажем, сам был магом и, начитавшись Лавкрафта, построил себе такой же замок? А потом его кто-нибудь описал? Какой же это плагиат?

Некоторое время оба сидели молча. Редактор, средних лет мужчина с заостренными чертами лица, черные волосы зачесаны назад, серые глаза излучают уверенность и энергию. Что касается улыбки, в этом деле он вполне мог бы конкурировать с Моной Лизой.

Напротив него — довольно молодой парень, всем видом своим кричащий “А я знаю, но не скажу!”. Что именно — легко было судить по его необычного покроя черной свободной рубашке, собранным в хвост белым волосам и диковинным оккультным символам, вышитым на одежде, висящим на шее, и попросту вытатуированным на руках.

Собеседников разделял обыденный офисный стол в светлом кабинете редактора. На столе мягко гудел одинокий компьютер и лежала пачка листов — распечатка рукописи.

— Никто не говорит про плагиат, — заметил наконец редактор. Он достал сигару и с удовольствием закурил, стряхивая пепел в корзину для бумаг.

— Просто неоригинально. Сейчас на рынке толпы людей пишут фэнтези. Таких замков у них — десятки. Заметьте, я пока еще не коснулся сюжетной части вашего творения. Поговорим про антураж. Основное действие разворачивается вокруг этого замка, но в нашем веке. Когда поверхность планеты исходили вдоль и поперек. А он у вас чуть ли не на северном полюсе. Забудем пока про спутники — как вы обвели вокруг пальца бедолагу Амундсена и его последователей?

— Магия, — устало ответил парень. — Универсальный ответ. Как хотите, так и назовите — искривление пространства, карманная вселенная, или отвод глаз.

— Короче говоря, мелочи. Вот только проблема в том, что вопрос “а как?” у читателя нынче довольно популярен. Валить все на магию — это халтура. С таким же успехом вы можете валить все на теорию вероятности.

— Но…

— Никаких “но”. Это сотая доля претензий к вашей повести. Основные касаются сюжета…

Зазвонил телефон. Редактор сделал собеседнику знак сигаретой и снял трубку:

— Алло… Да, это я. Да. Слушай, я сегодня еще здесь задержусь, поэтому подготовь “Принцессу” не к восьми, а к девяти. Да. У шестого причала? Хорошо. Спасибо, пока.

Повесив трубку, он перешел в наступление, не давая собеседнику вставить ни слова:

— Так вот, сюжет. Сюжет у вас избитый настолько, что его дальнейшее избиение надо запретить международным соглашением. Ваш главный герой-маг того и гляди лопнет от собственного великолепия. К тому же вы настолько беспардонно списали его внешность со своей, что вся ваша вещь явно выглядит, как похождения вашего раздутого эго.

— Ну, знаете!.. — парень вскочил, раздувая ноздри и бледнея от обиды. — Вы просто…

— Перехожу все границы. Мимо. Это не выпад, а констатация того, что будет очевидно читающему. Сядьте, и…

Но оскорбленный “маг” подхватил распечатку, развернулся на месте и стремительным шагом пошел к двери. Редактор спокойно смотрел ему вслед. В дверях парень обернулся и определенно хотел что-то сказать, но сдержался. Вместо этого он медленно и зловеще улыбнулся, а потом исчез в коридоре, даже не хлопнув дверью.

— Все остальное прочитаете в распечатке! — громко сказал ему вслед редактор, улыбаясь.

Через полчаса в его кабинет заглянула девушка в одежде разносчика пиццы.

— Извините, — сказала она. — К вам не заходил…

— Не заходил, — ответил редактор. — И пиццу я не заказывал. И вообще, вы некстати.

Девушка фыркнула и ушла.

Редактор задумался:

— Вообще, если без анчоусов… и с маслинами… А, ладно.

* * *

Выскочив на улицу, парень с негодованием уставился на табличку с надписью “Издательство "Гидрия"”.

— Раздутое эго, значит? — холодно сказал он вслух. — Ладно, господин редактор, я вам кое-что продемонстрирую.

Он посмотрел на часы. Половина восьмого.

Он поймал машину.

Пока солнце карабкалось вверх по двускатным крышам домов портового квартала, пробиваясь через лес яхтовых мачт у причалов, владелец “раздутого эго” сидел в открытом кафе у пирса и цедил чашку за чашкой крепчайший кофе, читая свою распечатку и комментарии к ней. С каждой страницей он злился все сильнее.

Упорный бриз все это время пытался отобрать у него листки или хотя бы поиграть с ними.

Иногда читающий натыкался особо язвительные фразы и невольно начинал ругаться на каком-то странном наречии. Впрочем, тут же прекращал и подозрительно оглядывался.

Когда стрелки часов подползли к девяти, солнце уже скрылось за горизонтом. На глубоком южном небе высыпали мириады звезд, и через считанные минуты по набережной к причалу подъехала машина редактора. Парень в кафе мрачно наблюдал за тем, как открылась дверь со стороны водителя и темная фигура не спеша направилась к яхте у шестого причала. На корме у суденышка была надпись “Принцесса”.

Поднявшись на борт, владелец яхты исчез из видимости. Другой человек, у причала, отшвартовал суденышко и закинул на палубу концы. Негромко заурчал мотор, и яхта медленно поплыла к выходу из бухты. Прямо по лунной дорожке.

— Романтик, — хмыкнул парень.

Выйдя из кафе, он направился вдоль по набережной, не сводя взгляда с яхты.

Когда яхта, по его мнению, отошла достаточно далеко, он аккуратно положил распечатку наземь, наступив на нее для верности ногой. Скрестил запястья, прошептал несколько слов. Между его ладонями возник светящийся шарик.

* * *

“Принцесса” подошла к выходу из бухты. Редактор заглушил мотор и закурил, с наслаждением ощущая мягкое покачивание палубы под ногами, любуясь звездами, и предвкушая, как сейчас поднимет парус. Вспыхнувшая от затяжки сигара отразилась в его глазах тусклым багровым отсветом.

Далекий берег мерцал ночными огнями. Подумывая, не сходить ли ему в каюту за пивом, редактор не заметил, как на берегу возник на мгновение еще один огонек, полыхнул — и пропал.

Зато рокот возникшей из ниоткуда волны не заметить было трудно. Спокойная секунду назад черная гладь моря вскипела, и страшный вал пенящейся воды обрушился на хрупкую “Принцессу”. Оказавшись за бортом, редактор успел заметить новую волну и отчаянно нырнул, пытаясь отплыть подальше.

Поздно. Вскипевшее море перевернуло яхту, ломая мачту, круша каюту и пережевывая палубу. Оглушенный под водой ударом волны, редактор с возмущением отметил тот факт, что тонет, и погрузился во тьму морской глубины.

* * *

На берегу толпа загулявшихся зевак и портовых служащих, открыв рты, смотрела на невероятную катастрофу. В довершение всего яхта взорвалась, и теперь на поверхности воды пылал расплывающийся костер.

В толпе была и девушка в одежде разносчика пиццы. Она смотрела не на море, а на одинокий листок распечатки, который ночной бриз гнал вдоль набережной.

Ни девушка, ни другие не заметили, как в небе над пламенем промелькнула тень.

* * *

Где-то на краю света, над заснеженной пустыней и скалами, над холодными озерами, к фантастическому пику приближался огромный черный силуэт. Заходящее солнце безуспешно пыталось раскрасить его в бледно-золотой цвет своими лучами, потому что силуэт поднимался все выше и выше, к одинокому окошку башни, на самой вершине пика, что граничит с пустым эфиром.

Силуэт принадлежал дракону, башня — конечно же, магу; как и должно быть.

Подмигнув звездам, дракон воспарил над зубчатой башней и плавно спикировал на ее черную поверхность. В момент касания он рассыпался в снежную пыль, которая закружилась, собралась воедино и воплотилась в человека, стоящего на одном колене. Кончиками пальцев он касался ледяной поверхности площадки. Он поднял голову. Глаза его были изумрудными, с вертикальными зрачками, но быстро затуманились и превратились в обычные, серые.

Пригладив черные волосы, человек встал и поправил свой костюм, сбив с него кристаллики соли.

— Оникс, — сказал он, оглянувшись. — Да.

И, не обращая больше никакого внимания ни на ужасающий холод, ни на далекие облака внизу, он твердым шагом направился к зияющему проему в центре площадки.

Когда человек, который был драконом, вошел в ярко освещенную залу, беловолосый маг был застигнут врасплох. Он вскочил с мягкого кресла и в ужасе отступил назад.

Дракон, не обращая на него внимания, оглядывался.

В южной стене залы было фантастически красивое окно — покрытое морозной гравировкой с утонченным мастерством какого-нибудь эльфа, именно оно и светилось над облаками. Стены были выложены драгоценными камнями: поэзия из рубинов и алмазных звезд, черного агата и бирюзы. Все это великолепие не кричало, а обладало плавной гармонией, которую подчеркивали чудные резные изделия из слоновой кости и дерева, вазы из прекрасного хрусталя, и на пушистом ковре — чудесный столик из черного дерева, что стоял как раз около кресла и мага. В центре залы журчал мраморный фонтан.

Одобрительно и грациозно кивнув, дракон подошел к магу и сел в другое кресло у черного столика. Маг все еще стоял как столб.

— Я очень любил “Принцессу”, — промолвил дракон. — И мне нравится вон тот алмаз.

— Н-н-но…

Дракон одним движением брови указал на предательски белеющую распечатку, что лежала на столике. Среди всего этого сказочного великолепия она выглядела странновато.

Маг издал странный звук, что-то вроде смешка пополам со всхлипом, и подал дракону алмаз. Затем сел в свое кресло.

Полюбовавшись камнем, дракон положил его в карман и вытянул ноги:

— Замок мне понравился. Но очень уж холодное место вы выбрали.

Уже пришедший в себя маг понял намек с полуслова и щелкнул пальцами. На столике появились два хрустальных кубка и запыленная бутылка, запечатанная сургучом. Дракон снова кивнул, на этот раз благодарно, и взял наполненный кубок. Попробовав вино, он улыбнулся, достал сигару:

— Если вы не против.

Его собеседник покачал головой. Ответом были еще одна улыбка и струя пламени, которую дракон выдохнул на кончик сигары. Пыхнув дымом, он неспешно продолжил:

— Книга, конечно, не так уж и плоха. Но вы очень несдержанно реагируете на критику. Практически нарушаете правила игры. Кстати, я угадал насчет Кадата?

— Да. Лавкрафт — один из моих любимых писателей. Извините.

— О, инцидент уже исчерпан. Вы не пробовали писать фантастику футуристическую? Или даже киберпанк? Общество уже, к счастью, объелось магическими и волшебными вещами. В этом есть своя прелесть.

— Ну, знаете… Киберпанк… Если я всю жизнь купаюсь в магии, как я могу писать про нанотехнологические галлюцинации?

— Почему же. Есть примеры.

— Извините, — перебил осмелевший маг. — А о каких правилах игры вы говорили?

Дракон помолчал, отдавая все свое внимание вину и сигаре. Потом вздохнул:

— Конечно же. Вы еще молоды, и совсем недавно… Позвольте спросить вас, почему вы, обладая всем этим, — он повел рукой, — попросту не купили себе собственное издательство и не выпустили книгу сами?

— Это было бы как-то нечестно. Неинтересно.

— Вот именно. Когда мы, много веков назад начали игру, мы уговорились соблюдать правила. Не жульничать. И не пользоваться нечестными приемами, потому что так будет неинтересно.

— Какую игру? Как она называется?

— А никак. Скажем, “Мир во власти людей”. Как угодно. По-моему, весьма необычно и забавно получилось. Особенно последние три века. И к тому же никто не лезет в наши дела.

Ошарашенный маг во все глаза смотрел на довольного дракона:

— И… много вас?

— Нас, — поправил тот. — Как вам сказать…

Ответ дракона был прерван легким сквозняком, который мгновенно превратился в небольшой вихрь около столика. Несколько листков многострадальной распечатки были втянуты в воронку вихря, затем тот сформировался в человеческие очертания, и перед столиком появилась девушка с коробкой пиццы в руках. Она сердито посмотрела на мага и сказала:

— Знаете, это безобразие. Позвонили и ушли из квартиры. Я бегаю за вами весь день. Вот ваш заказ, и я не удивлюсь, если она остыла.

— О, Лорд! — она заметила дракона. — Вы сегодня были не очень-то вежливы.

…Где-то над скалистой снежной пустыней, на краю света, в замке на вершине невероятного пика, что вровень с пустым эфиром, три странных создания смотрели на неуместную коробку пиццы на столике черного дерева.

Затем один из них вздохнул и материализовал нож:

— Что ж, если она без анчоусов…

©Иван Матвеев, 2005

Ольга Морозова

Из книги "Взаимно"

Ольга Морозова

Кот и плюшевая зайчиха

Он же вот, понимаешь, он же так это делает, что просто смотришь и думаешь: боже мой. Ага, так вот прямо и думаешь. Потому что он делает такое лицо, господи, да, ну что ты меня поправляешь, морду, ну, делает же — значит, лицо. Он говорит без слов: гады, сволочи, муки мои неземные, движения души моей в профанацию превращать, что же вы мне подсунули, а. А потом, убедившись, что ты смотришь, оборачивается к ней и оглядывает ее всю, с деланным равнодушием, мол, ну-ну, и вот с этой, да? И к тебе снова: видишь, на какие жертвы идти приходится, видишь, как мучаюсь, как же ты можешь — с ней же мне предлагается жить долго и счастливо, любить ее нежно и страстно, а она же некрасивая, немилая, неграциозная, неинтересная, не-жи-ва-я, понимаешь ты или нет? А потом он вздыхает, мол, чего уж, ладно, а вдруг, ну не могу же я больше так, издает возглас, исполненный страданий, прижимает ее к полу и начинает процесс. Она легкая, поэтому они делают два-три круга по комнате, медленно, в полном молчании. Он сначала с отвращением как-то, а потом ничего, нежно, увлеченно — вроде так и надо. А потом все заканчивается. Он отупело слезает с нее, облизывается машинально и падает на бок. И лежит так минут пятнадцать, в полном обалдении. Потом уходит спать. А потом все начинается снова: мучения, вопли, взгляды вокруг, полные укора, интерес (а вдруг?), чувства, секс, обалдение, сон, пустота…

Вам это ничего не напоминает, нет?

Вот и мне нет, вот и мне.

©Ольга Морозова, 2005

Дата добавления: 2015-06-04