Студопедия

КАТЕГОРИИ:


Архитектура-(3434)Астрономия-(809)Биология-(7483)Биотехнологии-(1457)Военное дело-(14632)Высокие технологии-(1363)География-(913)Геология-(1438)Государство-(451)Демография-(1065)Дом-(47672)Журналистика и СМИ-(912)Изобретательство-(14524)Иностранные языки-(4268)Информатика-(17799)Искусство-(1338)История-(13644)Компьютеры-(11121)Косметика-(55)Кулинария-(373)Культура-(8427)Лингвистика-(374)Литература-(1642)Маркетинг-(23702)Математика-(16968)Машиностроение-(1700)Медицина-(12668)Менеджмент-(24684)Механика-(15423)Науковедение-(506)Образование-(11852)Охрана труда-(3308)Педагогика-(5571)Полиграфия-(1312)Политика-(7869)Право-(5454)Приборостроение-(1369)Программирование-(2801)Производство-(97182)Промышленность-(8706)Психология-(18388)Религия-(3217)Связь-(10668)Сельское хозяйство-(299)Социология-(6455)Спорт-(42831)Строительство-(4793)Торговля-(5050)Транспорт-(2929)Туризм-(1568)Физика-(3942)Философия-(17015)Финансы-(26596)Химия-(22929)Экология-(12095)Экономика-(9961)Электроника-(8441)Электротехника-(4623)Энергетика-(12629)Юриспруденция-(1492)Ядерная техника-(1748)

Я знаю, как это будет




Ольга Морозова

 

“Угу”, — скажет она и вопьется теплыми губами в рыжий кончик и станет втягивать его в рот, помогая себе зубами.

Я скажу ей громким шепотом: “Знаешь, ты такая красивая”.

“Ага”, — будет она жевать, хрустеть, перемалывать морковку белыми ровными резцами.

А я буду говорить: “Ты — самая лучшая, и ближе тебя никого для меня нет на свете”.

“М-м-м”, — невнятно пробормочет она, ловя падающую ботву, дожевывая последний кусочек.

А я стану рассказывать ей торопливо: “Я знаю, как это будет. Мы будем жить с тобой в чудном доме, в лесу, у озера, любоваться утром свежей листвой и пронзительно-желтым солнцем, а вечером станем купаться и слушать ветер”.

“Мням”, — доест она и ботву тоже и сыто погладит себя по брюшку.

И я скажу, но спокойно, чтобы она ничего не заметила: “Ты не думай, я буду хорошим зайцем, я буду любить тебя, зарабатывать буду деньги, покупать тебе серьги и морковь, какую захочешь”.

А она ничего не скажет, только улыбнется и прислонится ко мне белым пушистым боком.

Или, может, я буду говорить, что брошу ее завтра же, что никогда не любил, что изменял ей двадцать четыре раза. Я придумаю, что сказать. Только буду держать ее лапы в своих, чтобы она не вырвалась, чтобы тихо, чтобы думала только об этом, но никуда, никуда не могла уйти.

Я прижму ее к земле, моя тень скроет ее от желтого июльского поля, мои лапы станут гладить ее по ушам, и я буду говорить — что угодно, чтобы только не слышала она, как идут по следу собаки, как трубят охотники, как плачет ветер.

И когда подойдет откуда-то с запада, раздвигая сухую траву костылем, белая выжженная Смерть, она так ничего и не поймет. Я знаю, как это будет.

©Ольга Морозова, 2005

 

Ольга Морозова

На крыше

 

— Послушай… — он сел, привалился к печной трубе, и медленно расправил лапой левое ухо. — За что?..

— Ну-у-у, — протянул Трубочист и задумчиво почесал спину ершиком. — Наверное, не за глупые вопросы.

— Нет, правда! — он вскочил и, заложив лапы за спину, стал ходить по крыше. — Я действительно не понимаю. За что они так?.. Зачем я им нужен?

— Наверное… ты им нравишься, — невнятно проговорил Трубочист, экстатически водя ершиком по спине. — На вкус и цвет…

— Что? Что им нравится? Неужели эти белые уши? — оскальзываясь на ледяной крыше, он шагнул к Трубочисту и рванул себя за бледные меховые тряпочки, которые развернулись к солнцу и сразу же начали просвечивать розовым. — Эти… недоруки?

— Эй, прекрати! — Трубочист брезгливо отпихнул белые мягкие лапы и поудобнее уселся на трубе. — Если ты сегодня себе не нравишься, так и скажи. И нечего приплетать сюда людей.

— Тебе хорошо, — вздохнул Заяц и с ненавистью уставился на собственное отражение в ледяной лужице. — Ты себя любишь. Всегда. Я так не могу.

Он пнул свое отражение и начал рывками стаскивать с шеи розовый бант.

— А почему бы и нет? В конце концов, я мужчина в самом расцвете сил. — Трубочист улыбнулся и стал медленно переодевать твердые, блестящие раздвоенные носки: с правой ноги на левую, с левой — на правую.

Заяц всхлипывал, уткнувшись в надорванный розовый бант. Над крышами медленно вставало солнце.

©Ольга Морозова, 2005

 

Ольга Морозова

Стигматы

 

— Ты не знаешь, это пройдет? — медленно спросил Заяц, разглядывая лапы. Бинты грязноватой кучкой лежали рядом.

— Должно… А где ты, собственно, умудрился? — Трубочист подошел поближе, бесцеремонно ухватил Зайца за лапу и повернул к свету. — Не морковку же ты чистил, в самом деле?

— Да нет… Я как-то даже и не помню. Сон плохой приснился. Просыпаюсь — а оно вот…

— Рассказывай.

— И с каких пор ты интересуешься моими снами? — Заяц попытался улыбнуться. Лапы у него мелко дрожали.

— С тех самых, — строго глянул на него Трубочист, усаживаясь поудобнее и доставая из кармана трубку.

— Ну, мне приснились люди, которые чего-то от меня хотели, а мне их было очень жалко… А потом они куда-то меня отволокли и привязали к столбу… Но привязали плохо, и я упал. Тогда они взяли длинные гвозди… О господи…

— А потом ты проснулся, а у тебя на дырки вот эти и кровь идет?

— Ну да… Я как-то даже и не думал…

— Вот и не начинай. Я думаю, что все гораздо проще.

— Да?.. И ты знаешь, что с этим делать?..

— Для начала скажи мне, когда ты последний раз был у психотерапевта?..

— Ну, я… в общем, завтра к нему собирался…

— Вот и иди.

— Думаешь, поможет?..

— Конечно. Это еще ничего… У моей бабушки год назад вообще истерическая дуга наблюдалась. А ее, говорят, сейчас уже и не встретишь — не та пошла истерия, не та… Впрочем, бабушка еще и не то способна изобразить, чтобы я носки переодел. А тут — стигматы. Тоже мне… Психосоматика чистой воды. Так что расслабься. Можешь сфотографироваться, пока не исчезли. А то, может, оставим как есть? В журнал пошлем — “Паранормальные явления”, бабушка очень любит. Будешь у нас сенсацией. Только про меня не забудь, когда знаменитым станешь. Ну, молчу, молчу…

©Ольга Морозова, 2005

 

Ольга Морозова

Шквар

 

О ком поете, птицы?

О не рожденных сюжетах.

По ком плачете, девы?

По не рожденным сюжетам.

Над кем смеетесь, люди?

Над тобой, Творец.

 

 

Чесались бока. Отчетливо, как во сне. Хотелось чихать. Шквар высунул голову из гнезда и осмотрелся, досадливо щурясь от дневного света. Кошку он заметил не сразу. Она сидела под деревом и, не мигая, смотрела ему в глаза. “Интересно, долго она так сидеть будет?” — подумал Шквар. “Да хоть до вечера”, — подумала кошка. “Хорошо, что ей не пришло в голову залезть на дерево”. — “А это идея. Залезть на дерево и съесть его тепленьким и мяконьким со сна”.

Надо что-то делать. Что-то. Теперь чесалась еще и спина. Он знал, что еще маленький и не сможет сбежать от кошки. Можно, конечно, попробовать забраться на самые тонкие ветки, которые не выдержат ее веса. Только он не успеет. Кошка лениво зевнула, вытянула лапу и впилась когтями в кору дерева. “Все, началось”. Он судорожно вздохнул и начал озираться. Что тут было? Ветки, сухая кора, перья, какой-то мусор, крошки — ничего, что может ее остановить.

Кошка прыгнула и медленно, помахивая хвостом, начала забираться по стволу. Шквар затих и смотрел, как играет солнце на темной блестящей шерсти. Ворсинки топорщились, местами шерсть свалялась, и сбоку даже болтался репей. Он уже ни о чем не думал и только придвинулся ближе, заглядывая ей в глаза. Вот уже видны желто-зеленые эллипсы, в которых как будто плавают и не тонут искры-соринки. И черный увеличивающийся зрачок. Ну, хоть кто-нибудь! Почему так тихо? Почему никто не поможет?

Она была уже близко, он слышал шорох когтей и звук осыпающейся вниз коры. Вокруг удушливо пахло летом — солнцем, травой и цветами. Пахло и чужим, терпким теплом. В последнее мгновение Шквар вдруг совсем перестал бояться. Он выскочил на край гнезда, да так неожиданно, что кошка отпрянула, чуть не свалившись с дерева. Шквар заорал на нее: “Дура!” — качнулся и сорвался вниз, царапнув когтями по сухой коре. Его крутануло в воздухе, мимо со свистом летели ветки, крылья сами распахнулись — и вот он уже не падает, он летит! Мимо буро-зеленых дубовых листьев, мимо берез с легким и растворенным в нежной и веселой зелени запахом… Мимо родного дерева с кошкой, которая спрыгнула на землю и чесала лапой за ухом, раздумывая, что же ей теперь делать. “Эй! — крикнул он. — Я здесь. Я умею летать. Смотри!” Кошка задумчиво провожала его взглядом, поворачивая голову. Шквар радостно летал по кругу, и казалось, что у кошки затекла шея, и это такая специальная гимнастика.

©Ольга Морозова, 2005

 

Ольга Морозова

Окно

 

Шквар откровенно мерз. Потому что перья перьями, но ветер-то холодный. Свернулся в глубине гнезда, съежившись до маленького пушистого комочка. Темнело. Слипались глаза. Постепенно вокруг остался лишь шорох веток. “Надо что-то делать”, — сонно подумал Шквар. Где-то в глубине листьев зажегся огонек. “Интересно, что там?” Огонек не гас. “Может, посмотреть?” Шквар пошевелил крыльями, придвинулся поближе и стал приглядываться. Желтая точка не менялась. “Хм, если бы там было два огонька, это были бы чьи-то глаза. Только они бы мигали…” Шквар решил слетать.

Уже привычно валясь с края гнезда и на лету расправляя крылья, он подумал, как все-таки интересно получается — нужно обязательно упасть, чтобы полететь. Нет, конечно, можно разбежаться и оттолкнуться, но это сложнее и не из гнезда…

Через пару минут огонек превратился в освещенное окно. Шквар осторожно опустился на подоконник. За стеклом было ярко. Совсем близко сидела молодая женщина с сосредоточенным лицом. По комнате ходил высокий мужчина. Они о чем-то говорили, слов не было слышно. Кажется, они ссорились. Вдруг мужчина развернулся, сказал что-то коротко и ушел из комнаты. Хлопнула дверь, мужчина вышел из домика и ушел не оглядываясь. Шквар почесал клюв и повернулся обратно к стеклу. Женщина так и сидела с напряженным лицом.

Через пару секунд она вытерла глаза, вздохнула, встала со стула и шагнула к окну. Она смотрела прямо в глаза Шквару, но явно не видела его. Он замер. Постояв так какое-то время, женщина слабо улыбнулась, потянулась, раскинув руки, повернулась и вышла, погасив свет.

Назад лететь было сложнее — больше не было ориентира. Но Шквар долетел, плюхнулся в гнездо и сразу заснул. В эту ночь ему ничего не снилось.

©Ольга Морозова, 2005

 

Ольга Морозова

Лев

 

— Я тебя разбудила?

— Да нет, наверное…

Он поднялся, отряхиваясь. Ну вот, не дали поспать… Эх. Небо потемнело, пока он валялся, закрыв глаза и приманивая дрему. Во рту чувствовался сладкий привкус дневного сна.

— Что скажешь, Львица?

— Я подумала. Я не люблю тебя.

— Почему?

Как глупо. Не спрашивают о таком, как будто вымаливаешь, просишь, призываешь к ответу и делаешься жалким.

— Лёвушка… Ты какой-то… не знаю. Иногда мне кажется, что ты такой же, как я… И что ты сильный, большой… Что ты больше меня. А потом — что ты маленький и жалкий… И… я не понимаю…

Лев отвернулся. Ему стало совсем неловко, захотелось перебить ее, попросить замолчать.

— Я понял.

— Ты ничего не хочешь сказать? Ты сам-то себя понимаешь?

— Не знаю.

— Может быть, я еще пожалею об этом. Но я не вернусь, слышишь? А ты… Ты захочешь меня вернуть, а, Лев?

— Я не знаю. Я уже ничего не знаю…

— Прости. Я наговорила тебе глупостей. Все женщины говорят глупости в таких случаях, да? Молчишь… Что ж, мне пора.

— Прощай.

— До свиданья…

Когда она ушла, огромный Муравьиный Лев встряхнулся, отошел в сторону и улегся под куст досыпать. По крайней мере, это удовольствие у мутанта еще осталось…

©Ольга Морозова, 2005

 

Ольга Морозова

Лягушка

 

Сжег шкуру-то мою зеленую… Неужто думал — останусь? Нет, без нее жизни мне не будет, радости, как раздетая я среди них… Не стать мне человеком, да и на болота вернуться уже не можно — как посмотрят? Дура, скажут, в тину — да в сарафане расшитом. Как есть дура. Нет мне покоя, нет места, куда зарыться, укрыться с головой, как раньше — под кувшинку да в сон. Зачем, говоришь, живу? Под красотой прятаться — вот и весь смысл. Для тебя — коса моя до пояса, глаза карие, уста сахарные, а для себя — вода зеленая, водоросль влажная, листья нимфеи в капельках вечерней росы и туман. Помню, солнце встает, птицы просыпаются, цветы болотные пахнут как-то особенно, и сладко становится где-то в груди, томно, и хочется кричать от радости, ввысь глядя сквозь травинки зеленые.

Не будет этого. Аисты-аисты, вы же едите лягушек, а людям детей приносите. А я не то и не другое, что же вы мне скажете, как посмотрите? Куда же вы? Не видите… Пойду за вами. Если вы на болото — взгляну в последний раз на воду родную, а потом совсем уж в последний — на берег из-под воды. Если вы в теплые края — я с вами пойду, ноги собью, не жалко мне, дойду уж как-нибудь, буду жить в тепле да не в обиде. Подождите, аисты…

Улетели.

©Ольга Морозова, 2005

 

Ольга Морозова

Гештальт

 

Доктор, я болен. Мое самочувствие ухудшается с каждым днем, мои листья желтеют и опадают. Доктор, я все больше ощущаю оторванность корней. К тому же мне не нравится эта бедная почва. Мои стебли гнутся, почки набухли и непрерывно ноют, наблюдаются застойные явления в цветоложе. Я бледнею, доктор. У меня задержка цветения. Помогите мне, доктор. Может быть, мне нужна подкормка? Опрыскивание? Усиленный полив? Хорошая освещенность? Может, меня следует пересадить?

Молчите, доктор. Я понял. Мне нужен новый, хороший хозяин.

©Ольга Морозова, 2005

 

Ольга Морозова

Разговор

 

— Ты чего тут разлегся, кусок?

— Я?! Это ты тут разлегся!

— Да ты… Да я…

— Ну? Что??

— Да ты вообще непонятно на что похож, кусок коричневой субстанции неясного происхождения!

— А сам-то, продукт производства непонятно чего в непонятно что?

— Ха… Хм… Ну, один — ноль.

— Да ладно, ты тоже ничего…

— Я? Знаешь, мне кажется иногда, что я действительно… так… кусок и ничего больше.

— Да ты что? Нормальный… Говорю тебе, нормальный ты вполне!

— Чего я стою… Никому не нужный… Ты прав… Я — тупиковая ветвь эволюции…

— Прекрати немедленно! Ишь, разводит тут… Склифосовский… Ты посмотри, я вот что — никуда не гожусь?

— Ты — годишься…

— Так ведь мы с тобой похожи! Один в один! Ну, чуть силуэт отличается, а так…

— Вот я и говорю — мы с тобой просто куски…

— Эй… Ну, кончай тут…

— Молчу. Уйти не могу, но молчу…

Так и лежали на столе два куска шоколада. Молча.

Каждый предавался рефлексии.

©Ольга Морозова, 2005

 

Ольга Морозова

Ангел и совенок

 

Темнело. Ладонь рассеянно отодвинула ветку. Серые крылья волочились за спиной — на сером не видно грязи и света. Ангел равновесия возвращался. Домой? У него нет дома. Просто возвращался. Вот и думал… Что может дать людям тот, у кого и дома-то нет?.. Есть другое, выше, сильнее, то, что не назовешь словами… Есть сила. Да, сила… А дома — нет. А значит, сила исчерпаема, ведь восстановить-то ее негде… Что может дать такой ангел людям? Что, кроме болезненной ноши, которая возникает где-то в области сердца и толкает на великие свершения?..

Что-то прошуршало в ветвях, и к ногам свалился комочек непонятного цвета. Ангел нагнулся и взял в руки… совенка. Под пыльными серыми перышками билось сердце. Совенок дышал… Жив.

Ангел шел, раздвигая правой рукой ветки. В левой, на ладони, лежал совенок. Дышал. Скоро в темноте появилось пятно еще более темное, чем воздух. Пещера. Ангел зашел внутрь и, убедившись в том, что там пусто и он никого не потревожит, сел у входа на ворох лапника. Он запахнулся в плащ цвета пыли, обнял совенка ладонями и дохнул на него. Так ангел и просидел до рассвета, вдыхая жизнь в маленький комочек…

…Ангел почувствовал тепло на груди и открыл глаза. Светило солнце, в пещере пахло теплом. Цепляясь коготками, на нем устраивался совенок. Они переглянулись. У совенка были огромные зеленые газа. Мир вспыхнул.

“Дом”, — подумал ангел.

И проснулся.

©Ольга Морозова, 2005

 

Гала Рубинштейн

Сказка о Старших Арканах

 

Однажды зайчик, белочка, ежик и мудрая-премудрая сова нашли в дупле старого дуба карты Таро. Ну вот, значит, дождались они полнолуния, собрались под тем самым старым дубом, и сова сказала, что она будет гадать, потому что у нее давно уже пылится на полке книжка про Таро, а все остальные все равно читать не умеют, ну может быть кроме ежика, но ежик такую большую книжку не осилит, потому что у него лапки маленькие. Спорить с совой никто не стал, потому что все прекрасно знали, что она не просто сова, а мудрая-премудрая сова, ну разве что ежик немножко сомневался, но потом вспомнил про свои маленькие лапки и тоже согласился. Сова немножко повыпендривалась, ну там, под нос себе что-то бормотала, перья в костре жгла, глаза закатывала, но ей быстро надоело, так что она взяла колоду и… И поняла, что совершенно не представляет, что же ей делать дальше.

Белочка хихикнула, она всегда хихикала, когда не знала, что сказать, хвостиком прикрывалась и хихикала, а зайчик пнул ее под столом ногой, ну просто потому, что он тоже всегда так делал, когда не знал, что сказать.

А вот ежик всегда знал, что сказать, поэтому он скрестил на груди свои маленькие лапки и сказал, что, мол, давай уже, раздавай карты, а с правилами потом разберемся. Сова повертела головой для солидности, буркнула что-то про некоторых, которые только и умеют, что советы давать, потом затаила дыхание и раздала каждому по одной карте. Звери переглянулись. Белочка хихикнула, и отодвинулась подальше от зайчика — так, на всякий случай, а вдруг ему тоже нечего сказать.

— Ну давай, переворачивай карту, — сказала сова, глядя на зайчика.

Зайчик слабо пискнул, что, мол, почему всегда я, но карту перевернул, с совой, как мы уже упоминали, редко спорили: ладно бы мудрость-премудрость, так ведь еще и клюв, не говоря уже о когтях.

— Чего там? — спросила белочка и дернула хвостиком. Мне кажется, от нетерпения, но черт его знает, от чего белочки хвостиками дергают, может, замерзла, зима на дворе, как-никак.

— Погоди, — сказала сова, — я сначала должна полностью или частично покинуть физическое тело, отрешиться от повседневной суеты и подняться на более высокие уровни сознания. Пять минут мне дайте.

— А че за карта хоть? — спросил зайчик. — Че за мужик с дудкой?

— Сам ты с дудкой, — обиделась сова, — это же Страшный Суд. — И забубнила про цель свыше, новые стремления и идеалы, пробуждение веры и переоценку ценностей.

Ежик очень старался слушать внимательно, но с каждой минутой у него все сильнее болел затылок, и в какой-то момент это стало совершенно невыносимо, и он не выдержал и сказал:

— Видишь ли, зайчик, если ты завтра же не наведешь порядок в своем доме, то послезавтра поскользнешься на банановой кожуре и сломаешь ногу, что значит, откуда я знаю, поднялся на более высокий уровень сознания, вот и знаю…

Сова от изумления перестала закатывать глаза и щелкнула клювом, а белочка уже протягивала ежику свою карту.

— Колесо фортуны, — сказал ежик, на мгновение задумался, а потом спросил: — А ты, белочка, чего больше всего на свете хочешь?

— С мужем развестись, — сказала белочка и покосилась на зайчика.

— Отлично, — сказал ежик, — вот завтра и разведешься.

Белочка запрыгала от радости на задних лапках, а передними задумчиво почесала в затылке. Если ты, дружок, будешь слушаться старших и делать по утрам зарядку, то и ты когда-нибудь добьешься такой потрясающей координации движений… хотя насчет слушаться старших я не вполне уверена, у нас тут недавно педофила арeстовали; впрочем, если откровенно, в нашем-то возрасте опасаться практически нечего, не так ли, дружок?

А сова тем временем перевернула свою карту, охнула, чертыхнулась и сказала, что все эти гадания — глупость и суеверие, темное наследие предков, и вообще, как она могла забыть, у нее же дела, и немедленно улетела. А карта Дурак так и осталась лежать на траве.

Ежик усмехнулся и потянулся к своей карте, но налетевший ветер подхватил ее и унес. На мгновение ежику стало жаль, но потом он подумал, что какая, в сущности, разница, и отправился домой, потому что дорога предстоит длинная, и хорошо бы успеть немножко поспать.

©Гала Рубинштейн, 2005

 

Гала Рубинштейн

Сказка про маленького белого почтового дракончика

(Трагедия с элементами драмы, или наоборот, как получится)

 

А вы знаете, почему письма не приходят? Потому что в один прекрасный день на почту пришел маленький белый дракончик и сказал: здравствуйте, а можно вы меня возьмете на работу?

Кем же мы тебя возьмем, засмеялись циничные работники и работницы N-ского почтового отделения, ты ж нам тут всех посетителей распугаешь.

Возьмите меня почтовым голубем, предложил маленький белый дракончик, заискивающе заглядывая в глаза циничным работникам и работницам. Я всегда мечтал быть почтовым голубем, это ведь так здорово! Ну вот представьте, ждет человек письма, нервничает, места себе не находит, и тут появляюсь я, весь в белом: а кто тут Сидоров Иван Петрович? Получите и распишитесь. Здорово, правда?

Работники и работницы N-ского почтового отделения примолкли, переглянулись и даже перестали улыбаться, я даже думаю (только тсссс), что может они были не такие уж и циничные? В общем, подумали они как следует и решили, что дело хорошее. Голуби, они же птицы ненадежные. Во-первых, их любой голодный ястреб может… — ну сами понимаете. Кроме того, их любая глупая голубка может — ну тоже сами понимаете. Короче, назначили дракончика почтовым голубем, дали ему письмо в зубы и велели лететь к Сидорову Ивану Петровичу, вручить лично в руки, и чтоб расписался непременно.

Ну вот, а Сидоров Иван Петрович уже неделю как места себе не находил, потому что по всем расчетам письмо уже должно было прибыть, хоть голубем, хоть бутылкой, а его все не было, и Сидоров Иван Петрович, не найдя себе места, запил, на все угрызения совести отвечая, что, мол, не исключено ведь, что вот именно в этой бутылке заветное письмо и обнаружится, а если не в этой, то в следующей уж точно, это уж как пить дать, простите мне мой дурацкий каламбур.

Нет, ну это я шучу, разумеется, вовсе даже Сидоров Иван Петрович не запил, не такой он человек, просто он стоял у распахнутого окна и томился. А иногда сидел в саду под липой и тоже томился. И уж совсем редко он лежал на песке у самой кромки волны, и что вы знаете, опять-таки томился. Вот практически все время, без остановки, даже когда играл в футбол под дождем, хотя это, конечно, требовало изрядного мастерства, тем более, что обувь очень быстро промокла, а томиться в мокрой обуви далеко не каждому по силам.

Вообще-то, нет, это я тоже шучу, ничего он не бегал по траве и не лежал на песке, он дни и ночи напролет сидел возле камина и горько плакал.

Хотя тоже смешно. Ну не знаю, придумайте что-нибудь сами, это вообще не про него сказка, а про дракончика. Так что Сидоров, Иван Петрович ждал письма. Все, точка. А дракончик уже летел. То есть Иван Петрович в отчаянии, сидит под липой и тяжело вздыхает, и не знает, что дракончик уже близко, уже над его головой практически.

Дракончик покрепче зажал письмо в зубах и приготовился идти на посадку, древние инстинкты коварно нашептывали ему на ухо, что неплохо бы спикировать Сидорову Ивану Петровичу прямо на сутулую спину, вот радости-то будет, но дракончик был очень рассудителен, и не хотел потерять место, о котором столько мечтал, из-за каких-то атавистических инстинктов, так что он сделал круг над головой Ивана Петровича и совсем уже было приготовился планировать, но тут, совершенно неожиданно, ему в нос что-то попало, если бы я была грубым бесчувственным человеком без малейших признаков совести на лице, я бы предположила, что в нос ему попало голубиное перышко, но не рискну, нет, не рискну, просто промолчу многозначительно, тем более, что это и не важно, что там ему в нос попало, а важно то, что ему немедленно захотелось чихнуть, дракончик держался изо всех своих драконьих сил, но не удержался и чихнул. Все видели, как драконы чихают? Если кто не видел, то представить себе можете? В общем, через несколько минут небольшой кусочек обгоревшей бумаги опустился прямо на макушку Сидорова Ивана Петровича. Но тот ничего не заметил, слишком он был занят ожиданием письма, чтобы обращать внимание на то, что там ему на голову падает с неба, а между прочим, подними он тогда голову и увидь прямо над собой очень растерянного маленького белого дракончика, дальнейшая его жизнь могла бы сложиться совершенно иначе. А так он просто не дождался письма и умер от горя. Нет, шучу, конечно, он не умер, просто долго-долго плакал, сидя около камина, а потом забыл про это несчастное письмо, и начал ждать другое. Нет, тоже шучу, не такой он человек, Сидоров Иван Петрович. Ну, что-то с ним наверняка дальше произошло, только я не знаю, что именно. Надеюсь, он прожил жизнь трудную, но интересную, и умер в окружении родных и близких; впрочем, какая разница, сказка-то не про него, а про маленького белого дракончика, который мечтал работать белым почтовым голубем.

©Гала Рубинштейн, 2005

 




Поделиться с друзьями:


Дата добавления: 2015-06-04; Просмотров: 383; Нарушение авторских прав?; Мы поможем в написании вашей работы!


Нам важно ваше мнение! Был ли полезен опубликованный материал? Да | Нет



studopedia.su - Студопедия (2013 - 2024) год. Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав! Последнее добавление




Генерация страницы за: 0.011 сек.