Октября. Мысль пришла неожиданно, по пробуждении

Мысль пришла неожиданно, по пробуждении. Едва Алексей принял вертикальное положение, как она стукнула в черепную коробку: навестить семьи погибших женщин! Как знать, вдруг подсказка ждет его там? Что‑то всплывет в разговоре с семьей, упущенная следствием деталька, – как знать?

Выпив свой утренний кофе, он заново просмотрел таблицы, которые они с Виктором заполнили за последние дни напряженной и бесплодной работы. И решил начать с тех, где существовало хоть какое‑то начало прогрессии: трех учительниц, четырех официанток и четырех секретарш.

Да, но... Чччерт!!! Его перегруженный информацией мозг не сразу осознал такую очевидную вещь: из этих одиннадцати женщин пять получили ножевые ранения, от которых скончались; четыре получили смертельный удар по голове, и одна была найдена задушенной. То есть на одиннадцать жертв наличествует только три способа убийства! А Бен сказал: двенадцать жертв, и все убиты разными способами!

Стало быть, профессиональный признак здесь ни при чем... С чего же, с кого же начать в таком случае?!

Жертв, со всей очевидностью, связывало то, что они все были убиты одним и тем же человеком. Ладно, оставим в покое вопрос, почему он их выбирал. А вот как он их выбирал? Чисто технически – как? Выслеживал? Собирал о них сведения через знакомых, соседей, сослуживцев? Узнавал распорядок дня, прикидывал, где и как можно подстеречь? Сложно как‑то. Громоздко.

Скорее он затесывался в круг их знакомых... Или был их общим парикмахером, массажистом, инструктором в спортзале... Да, это куда более вероятно! Но, мама родная, это же сколько работы!

И вряд ли в милицейских делах есть сведения о парикмахерах жертв...

С другой стороны, как парикмахер, или там инструктор, мог узнать, где проживают клиентки, какой дорогой добираются домой или на работу? Женщины, конечно, болтливы, особенно с обслуживающим персоналом, – нередко парикмахер знает о клиентке больше, чем самая ее задушевная подруга. И все же этого недостаточно... Почти все убийства были совершены дома или в его окрестностях. Убийца должен был знать маршрут, найти место, где подстеречь жертву. Он выслеживал их? Провожал?

Тепло, тепло! Он ее провожал... Он был ее любовником?

Нет, вряд ли, перебор для маньяка. Они редко вступали с жертвами в интимную связь, хотя такие случаи и были известны... Скорее не любовником, но кандидатом на эту роль. Ухажером!

Теплее, теплее, уже почти горячо! Да‑а‑а... Да!!! Он подбирался к ним близко, изучая, прикидывая и рассчитывая, как ее затем убить. На каждую он отводил месяц – не так уж мало, чтобы осуществить задуманное...

Были ли в милицейских делах по этим убийствам протоколы допросов поклонников‑любовников? Или хотя бы упоминания о них? Когда Алексей читал дела, его мозги были заняты совершенно иной задачей, и он не обращал внимания на, так сказать, моральный облик погибших... Но что‑то там было. Было!!!

Он схватил телефон. Объяснил Виктору свою мысль, ожидая новой волны сопротивления от самоуверенного юнца, который был, похоже, убежден, что все на свете дельные мысли и озарения могут водиться только в его голове.

Но Виктор, против всех ожиданий, согласился, что ход перспективный.

– Если, конечно, мы вообще имеем дело с маньяком, – все‑таки, не удержавшись, скептически добавил он.

– Я ведь плачу, Витя, – неделикатно напомнил детектив. – Так что даже если пустышка, а все равно работу вы не зазря сделаете.

– Так я ж не отказываюсь...

– Вот и хорошо. Ясно, что одна и та же фамилия среди поклонников жертв не мелькала, иначе бы вы уже давно заметили и сопоставили. Не исключено, что были упомянуты фигуры из бытового обслуживания, вроде парикмахеров и массажистов, а может, и врачей, на что сейчас нужно обратить самое пристальное внимание. Но самое главное – это хоть малейший намек на какого‑то ухажера!

– Понял. Немедленно приступаю, – жизнерадостно заверил его Виктор.

Алексей, несмотря на новое поручение Виктору, которое могло бы сузить круг подозреваемых, решил все же не изменять первоначальный план и начать обход семей погибших. Существование любовника (или претендента на него) замужняя женщина, скорее всего, тщательно скрывала, и задача разузнать о нем у вдовца представлялась детективу практически невыполнимой. Обманутый муж вряд ли об этом знал – а если и знал, то не скажет детективу. Жена погибла, и ворошить болезненные подробности никому не захочется...

Но о представителях сферы обслуживания, услугами которых она пользовалась, расспросить вполне возможно. А там видно будет. Как разговор пойдет.

Алексей решил просто и примитивно начать с конца. А именно, с самых недавних убийств. Он заново перечитал таблицу, которую они составили с Виктором. На этот раз его мысль зацепилась за одно обстоятельство... Бенедикт сказал: двенадцать месяцев и двенадцать убийств. Но он не сказал, как они распределялись! По одному в месяц? А если в каком‑то месяце случилось два, а в каком‑то – ни одного? Был ли маньяк методичен? Покрывала ли его методичность одно убийство в месяц?

Алексею отчего‑то казалось, что да. Бен настойчиво подчеркнул: двенадцать убийств за последние двенадцать месяцев. Кроме того, если детектив на верном пути... То Бенедикт обрабатывал жертву, ухаживал за ней, выяснял о ней подробности... На что, наверное, где‑то месяц и уходил...

Он был не очень уверен в последнем умозаключении, но все же решил пока исходить из него. Последним из двенадцати месяцев был июль, как сказал Бенедикт. Стало быть, он начнет с него и станет продвигаться назад, до августа прошлого года. Вычлененные тридцать девять нераскрытых убийств распределялись таким образом:

– июль, 12‑й месяц: 1;

– июнь, 11‑й месяц: 4;

– май, 10‑й месяц: 4;

– апрель, 9‑й месяц: 4;

– март, 8‑й месяц: 3;

– февраль, 7‑й месяц: 3;

– январь, 6‑й месяц: 3;

– декабрь, 5‑й месяц: 2;

– ноябрь, 4‑й месяц: 3;

– октябрь, 3‑й месяц: 4;

– сентябрь, 2‑й месяц: 5;

– август, 1‑й месяц: 3.

Если метод Бенедикта состоял в убийстве в месяц, как предположил Алесей, то июльский случай, единственный, должен подарить ему козырную карту.

Он выписал адрес и поехал.

...Лиля Песоцкая, менеджер по продажам в одной приличной фирме – производителе молочных продуктов (впрочем, что такое "менеджер", при нынешнем лингвистическом бардаке было совершенно непонятно: этим заморским словом называлась и любая писюха‑продавщица, и руководитель отдела). Она была убита июльским вечером, во время прогулки с собакой. Нашел ее сосед, тоже собачник. Его бульдог по имени Ластик вдруг принялся рваться в кусты, из которых доносилось повизгивание Лилиной таксы.

Хозяин Ластика был категорически против собачьих игр, особенно любовных, от которых рождаются потом никому не нужные, непородистые щенки, и оттого изо всех сил пытался удержать пса. Но тот пер широкой грудью на кусты, через которые буквально продрал своего хозяина. Вот там‑то он и увидел Лилю, лежащую ничком на газоне. На ее руку был намотан поводок таксы, и та рвалась, скуля, навстречу Ластику, словно прося о помощи...

Но помощь Лиле уже не требовалась. Она была убита ударом ножа в грудь.

Убийцу так и не нашли. В деле лежали протоколы допроса мужа и сослуживцев. У мужа имелось твердое алиби, и мысль следствия явно развивалась в направлении последних, но вскоре заглохла...

...Получить согласие мужа Лили оказалось легко. Николай – так его звали – еще не оправился от шока и немедленно согласился поговорить с детективом, услышав, что появился шанс найти убийцу его жены.

Квартира была дорогой. Для погибшей женщины, – а обстановкой занималась, без сомнения, она, каждая мелочь выдавала женский вкус! – важны были, со всей очевидностью, критерии модности и престижности.

Алексей это взял на заметку, на всякий случай: пусть не сама профессия, но вдруг социальный статус играет роль для маньяка? С фотографии смотрела красивая брюнетка лет тридцати с небольшим. Кис и это для себя отметил. Нет, не цвет волос и не возраст, а только вот это: красивая. Ухоженная. Богатая. Возможно, для маньяка в этом имелся некий смысл. Возможно, нет. Будущее покажет.

Он долго разговаривал с Николаем, выспрашивая в основном о знакомых Лили. Слушая его, Алексей понял, что он гордился своей женой – яркой, неожиданной, капризной, деловой, любительницей красивых вещей и моды. Поклонников у нее было множество, стоило куда‑нибудь выйти с Лилей, все поворачивали головы в ее сторону. Николай, похоже, ничуть ее не ревновал, – напротив, внимание мужчин к Лиле льстило его самолюбию: мол, вы только башками вертите и слюни пускаете, а я ею обладаю, вот такой роскошной женщиной!

– Вы допускаете, что у нее был любовник? Или претендент на этот статус?

– Я не шпионил за женой. Знаете, я выше этого! Главное, что она принадлежала мне!

Алексей не понял: означала ли эта фраза, что у Лили были любовники, к наличию которых Николай относился лояльно? Было ли его тщеславие столь велико, что он гордился женой примерно так, как гордятся машиной: дают покататься друзьям и потом с упоением ловят блеск зависти в их глазах: Ты покатался, да? А принадлежит она – мне!

Или он действительно ничего не знал, потому что знать не хотел? Оберегал себя от точной информации, после которой стало бы затруднительно провозглашать свои супердемократические взгляды на отношения в семье?

– Вы не думаете, что среди ее поклонников и находился ее убийца?

– С какой стати? Если он был поклонником, то восхищался Лилей, значит! Зачем же ему ее убивать?

– У серийных убийц имеются некоторые сдвиги в психике...

– Серийный убийца?!

– Не исключено. Я пока только ищу. Посмотрите на фотографию, – Алексей вытащил из нагрудного кармана фото Бенедикта, сделанное с видеосъемки в его кабинете. Фотография получилась отличная, камера зафиксировала не только черты лица, но и его особое, странное выражение.

– Знаком ли вам этот человек?

Но Николай только покачал отрицательно головой. Ладно, не беда...

– Скажите, с кем она общалась постоянно из сферы обслуживания? Парикмахер? Инструктор по плаванию? Врач‑диетолог?

– Насколько я знаю, у Лили была парикмахерша... В бассейн она не ходила. Диетами не увлекалась – сам господь бог наградил ее фигурой, для поддержания которой ничего не требовалось!

– Тем не менее. Я ищу среди ее знакомых мужчину, с которым она постоянно пересекалась... Скорее всего, из сферы обслуживания. Если не парикмахер, не инструктор и не врач, то...

– Фотограф?

– Очень возможно! Что за фотограф?

– Постоянный фотограф, приходивший на их корпоративные вечеринки...

– Он тоже был поклонником вашей жены?

– У нее все мужчины были поклонниками!

– Могу ли я увидеть фотографии, им сделанные?

Лилин муж сопроводил его в соседнюю комнату, достал из ящика конверты с фотографиями.

...Да, Лиля, без сомнения, была из тех женщин, что питаются мужским поклонением. Воздух должен быть насыщен признанием, как кислородом, – иначе им смерть от удушья. На корпоративных фотографиях, даже если и присутствовали другие женщины, то в центре кадра всегда была Лиля. В центре мужского внимания. В центре фотообъектива.

Фотограф как минимум ее страстный поклонник, если не любовник, подумал Кис. Который, подобно Николаю, мужу Лили, жертвенно приносил на алтарь ее тщеславия свое восхищение, насыщая ее воздух жизненно необходимым для функционирования элементом. Его фотообъектив возводил Лилю в божество. Каждый выбранный им ракурс кадра ставил ее на пьедестал.

Он любил эту женщину?

Или присматривал жертву?

– Вам никогда не приходило в голову, что этот фотограф...

– Что он был любовником Лили? – облегчил ему задачу Николай. – Приходило. Но я уважал ее свободу!

Может, такими манифестами Николай уговаривал сам себя? Оправдывал кажущейся широтой взглядов измены жены, чтобы не чувствовать себя униженным? А может, это и впрямь широта взглядов? Он понимал, что Лиля так устроена, что без мужского поклонения ей не прожить, – и великодушно позволял ей наслаждаться тем, что она любит?

Почему нет, в конце концов. Лично Кис на подобную широту взглядов был однозначно не способен, но осуждать чужой образ мышления и жизни он считал низким. Каждый живет, как умеет, и единственная крайняя черта, за которой, по мнению Алексея, должна кончаться толерантность, – это насилие. Но тут насилием и не пахло: муж принимал жену такой, какой она была... Что ж, это тоже в своем роде мужество.

– Вы знаете имена ее поклонников? Как их найти?

– Я же вам уже сказал: я не шпионил за женой! В милицейском деле наверняка что‑то есть.

Увы, Кис, просматривая их, искал другое – он детальку искал, знак убийцы. Но в списке допрошенных милицией людей, особенно сослуживцев, непременно что‑то мелькнуло. Возможно, и сам Лилин любовник давал показания, хотя бы в качестве коллеги...

Алексей представил, какой объем работы ждет его, если он начнет заново обходить всех соседей и коллег, а также подруг жертв. Это было нереально. Невыполнимо.

Понимал ли это Бенедикт, когда задал ему задачу? Задачу, заранее провальную?!

Но какой смысл в этом? Он ведь деньги украл, чтобы Алексея шантажировать. И шантаж в том, что он вынудил детектива его искать. И найти. И остановить.

Значит, где‑то есть знак. Намек, указание, подсказка. И ему не следует идти тем путем, которым шла милиция! Ему нужно вдуматься, всмотреться в то, что он уже узнал. У него уже что‑то есть в руках. Только что?

...Для начала, – решил он, – надо взять за основу портрет Лили, сложившийся из услышанного. Ведь в июле было только ОДНО дело. Самым удачным образом – только одно... Или это не случайно? Маньяк давал ему подсказку? Упрощал чрезмерно сложную задачу?

Гипотеза казалась ему гротескной, тем не менее он решился, он отважился положить ее в первооснову своих умозаключений.

Итак, это женщина на виду. Причем не случайно: она любила и стремилась быть на виду!

Что значит "на виду"? А очень просто: на виду у многих мужчин. Ее профессия предполагала постоянные выходы в свет. От корпоративных мероприятий до разного рода приемов, благо имелись и положение, и деньги. Мужчин она явно любила. Возможно, эта любовь умещалась всего лишь в рамки женского тщеславия: жажда нравиться. Но, как бы то ни было, поклонники Лилей активно приветствовались и поощрялись....

– У вас есть дети?

– Да... Сын... Он сейчас у бабушки.

– Давно?

– Ну, в общем, он больше с бабушкой... В школу ходит по месту ее жительства...

Понятно. Сын мешал тому образу жизни, который по обоюдному согласию приняли родители. Ребенок требует распорядка дня; его нужно кормить, вовремя укладывать спать, проверять уроки... Это несовместимо со свободным от условностей образом жизни.

Ну что ж, персонаж обрисовался. Хорошо, если удастся найти схожие черты в ряде других жертв.

– Можно посмотреть ее вещи?

– Пожалуйста. Тут все в сохранности – я ничего не трогал в комнате Лили...

Интересно, у нее своя комната была. Супруги не спали вместе?

Словно угадав его вопрос, Николай поспешно добавил:

– У нас были очень хорошие отношения, мы любили друг друга, не думайте... И спали вместе, – он немного смутился. – Я к ней приходил... Или она ко мне...

Кис понимающе кивнул и вошел. Что‑то среднее между спальней и кабинетом. Помимо большой кровати, у окна стол. А на столе компьютер.

– К Интернету подключен?

Кивок подтвердил его предположение.

– Милиция просматривала ее файлы?

– Да, посмотрели немножко... Но сказали, что ничего интересного нет. Там все больше по работе...

– Я могу включить?

– Дело в том... Я отформатировал жесткий диск.

Почувствовав невысказанный вопрос детектива, он добавил:

– Мне тяжело было думать, что Лили уже нет, а в ее почтовый ящик до сих пор приходят письма от каких‑то людей... У нее было очень много знакомых по всему свету...

Голос Николая совсем упал. Его "широта взглядов" – все‑таки блеф, утвердился в догадке Кис. Он тяжело переживал тщеславие жены, неизбывную потребность поклонения... Но скрывал от всех, а уж от себя самого – в первую очередь.

Алексей открыл шкаф, пахнувший на него духами. Одежды было много – яркой по цвету и разнообразной. Он быстро пробежался по карманам пиджачков, жакетиков и брючек, выудил горку оберток от жвачек, заколки для волос, платочек, помаду... Ничего интересного.

Переместившись к письменному столу, он открыл ящики.

– Вы зря там ищете. Милиция уже смотрела, ничего не нашла, – прокомментировал Николай.

На всякий случай он переворошил какие‑то бумаги, пару открыток от подруг с курортов, записную книжку... В ней содержалась уйма телефонов, но имя "Бенедикт" ему в записях не встретилось...

– Лиля должна была получать подарки от разных людей. На день рождения, на праздники... Я могу их увидеть?

– Да там ничего особенного... Духи, косметика... Как‑то альбом о художниках Возрождения ей подарили, вон он стоит... Еще вазу вот эту, – он указал на вазу причудливой искривленной формы.

Алексей в руках покрутил вазу. Она была изготовлена в Австрии... Альбом был подписан коллективом сотрудников. Вряд ли это могло послужить подсказкой детективу.

– Украшения ей дарили?

– Бывало...

– Я могу их увидеть?

– Пожалуйста. Только я не понимаю, что вам это даст?

Алексей сам не знал, что это даст.

В этот момент зазвонил его мобильник.

– Я еще одну выловил. Июнь, Ирина Чопова, – произнес в трубку Виктор. – Судя по всему, куча поклонников, как вы просили. Муж ревновал. В деле запротоколированы его слова о том, что наверняка кто‑то из ее любовников убил. Но ни о ком не сумел толком рассказать. Все так и заглохло.

– Адрес?

Он записал под диктовку адрес и поспешил откланяться, чтобы успеть навестить вдовца Ирины Чоповой, пока не наступил поздний вечер.

– Я, возможно, еще наведаюсь... – сказал он Николаю.

– Заходите, – откликнулся тот. – Знаете, когда я говорю о Лиле, мне кажется, что она не умерла...

"...И ты, парень, – мысленно откликнулся Кис, – уже после ее смерти, хочешь доказать самому себе – убеждая меня! – что ты правильно ко всему относился... О чем ты больше скорбишь, интересно? Об утрате любимой женщины – или о своем унижении?"

Вновь подивившись превратностям человеческих отношений, детектив завел свою "Ниву"‑джип и направился на другой конец города.

Как оказалось, Ирина Чопова не пользовалась услугами парикмахера – она стриглась, красила и мелировала волосы сама по той простой причине, что была по профессии парикмахером. Она также не посещала массажный салон, бассейн, курсы иностранных языков, гимнастики для похудения...

– Фотограф? – удивился ее муж. – Не припомню, чтобы Ирина делала фотографии на заказ!

Неужели его догадки насмарку? – расстроился детектив. Однако Витя сказал, что в деле просматривалось, хоть и не прямо, наличие любовника! Кис решил пойти ва‑банк.

– Я читал ее дело в милиции. Там есть ваши слова о том, что убил Ирину, скорее всего, кто‑то из ее поклонников... Не могли бы вы рассказать мне поподробнее? Что вы о них знаете?

Он готов был себя проклясть за то, что мучает человека. А тот явно мучился.

– Она в последнее время приходила в обед домой... Когда меня не было. Говорила, что надоело в кафе питаться. Что лучше домашняя еда... Я на работе, там и питался, у меня стройка на другом конце города... А ее парикмахерская рядом.

– У вас есть основания подозревать, что она бывала тут не одна?

– Да как сказать... Ничего конкретного. Просто...

Ирина была убита в собственной квартире – задушена. Вещи находились в беспорядке, пропали какие‑то мелочи, но, похоже, для отвода глаз. У мужа твердое алиби: он был в это время на работе, куча свидетелей.

– Просто? – переспросил детектив.

– Она в последнее время стала другой... Вам никогда жена не изменяла?

– Изменяла... – Алексей вспомнил свой первый брак. – Но, признаться, я ничего не подозревал до тех пор, пока она не объявила о разводе. Вряд ли мой личный опыт вам поможет.

– Везет вам... Если можно так выразиться, конечно, – усмехнулся он грустно. – Ира в последнее время стала другой. Сладкой стала. Не для меня и не от меня. Кто‑то другой постарался для этой сладости...

– Понимаю. У вас есть идея, кто именно?

– В том‑то и беда, что нет...

– Вы думаете, что ее свидания проходили здесь, в квартире?

– Уверен.

Он отвел глаза, явно не желая рассказывать о том, что ему дало такую уверенность. Найденный под кроватью презерватив? Пятна спермы на супружеской простыне? Кис понимал, что говорить об этом тяжело, и решил пока не терзать беднягу.

– Вы думаете, это кто‑то из работников ее парикмахерской?

– Вряд ли. У них там всего один мужской мастер, он гомик, да сторож‑охранник, татарин, маленький пожилой дядька...

– Может, ее стоматолог? Гинеколог? Не на улице же она заводила знакомства!

– Не знаю. Не сердитесь, не знаю!

– Бог с вами, отчего мне сердиться... Давайте попробуем вот что: я опишу приблизительно характер, а вы скажете, подходит ли ей. Идет?

Вдовец согласился, и Алексей принялся развивать, немного смягчая краски, характеристики Лили, почерпнутые из общения с ее супругом.

Слава – так звали мужа погибшей парикмахерши – слушал его с болезненной гримасой, но внимательно.

– Ну что вам сказать... Такой примерно и была... Любила нравиться, этого не отнимешь... Клиенты некоторые за ней ухлестывали... Она мужским мастером была.

– Ну вот, а говорите, что не знаете! Я убежден, что убийца входил в число ее поклонников, – сказал детектив. – Подумайте, прошу вас! Вдруг вспомните какие‑то реплики, ситуации...

– Какие, блин, ситуации! – вдруг закричал Слава. – Когда баба за полночь возвращается, от нее шампанским несет, голос звенит, словно ее на... на... Накачали!

Он явно имел в виду другое слово, но Алексей не стал уточнять.

– Значит, она не только дома встречалась со своим любовником?

–...ками.

– Любовниками? А почему вы думаете, что это не один и тот же человек?

– Одеколоном разным от нее пахло... М‑да... Что тут возразишь?

– У вас дети есть? – сменил он тему.

– Есть... Мальчик, семь лет...

– И где он?

– В интернате. Ира говорила, что занятость не позволяет нам заниматься ребенком всю неделю. Что верно в общем‑то... Я к ночи возвращаюсь домой... А она частенько и того позже...

Ребенок. Которого сбагрили. Вот, кажется, еще один элемент. Пока только в двух случаях, да, и все же! В протоколы милицейских дел такой нюанс не вошел, и Алексей порадовался своей идее лично навестить семьи погибших женщин.

Тем не менее никакого фотографа в деле с парикмахершей Ириной не намечалось. И Кис не знал, как к этому относиться. Бенедикт мог быть ее клиентом, стриг у нее свой короткий ежик?

Почему бы нет, конечно, мог... Она ведь была мужским мастером...

Он вытащил фотографию Бенедикта, показал. Но Слава только головой покачал.

– Вам не доводилось видеть какого‑нибудь мужчину, провожавшего ее домой?

– Нет. Когда я возвращался со смены и не заставал ее, то ложился спать. Нарочно. Надеялся, что поймет, одумается...

– Помогло?

– Куда там... Заявлялась как ни в чем не бывало... Врала, что у подруги засиделась. Приходила ко мне в постель, а от нее несло шампанским, сигаретами и другими мужчинами...

Он вдруг заплакал. Алексей почувствовал себя крайне неловко.

– Могу ли я посмотреть ее вещи? – спросил он Славу, движимый желанием оставить его наедине с горем.

– Да... Идите туда... – он махнул рукой в сторону соседней двери, и Кис не заставил себя упрашивать.

Он вошел в комнату, служившую супругам спальней. Широкая кровать под цветастым покрывалом, большой шкаф, два комода с ящиками. Пока Слава оплакивал жену (или ее измены?), Алексей приступил к изучению содержимого полок и ящиков, эгоистично радуясь тому, что ему не мешают.

Ничего интересного ему не попадалось до тех пор, пока он не добрался до нижних ящиков шкафа, где обнаружил фотографии под стопками трусиков, лифчиков и маечек. Белье, к слову, было очень кокетливым, нарядным... Точнее, соблазнительным.

Алексей вынул снимки из конверта.

Нет, рука не та. Не тот фотограф, что снимал Лилю. Этот не любовался, а пожирал глазами (фотообъективом) женщину. Полуголая Ирина – Алексей узнал на ней бельишко из ящика, мало что скрывавшее на теле, – позировала кому‑то в подражание красоткам из "Плейбоя". Вульгарность снимков была не в обнаженности Ирины, она была в ее неумелых позах, в лишенной таланта подражательности. Если фотографии Лили были скорее эротичны, то снимки Ирины примитивно похотливы.

Муж их, видимо, до сих пор не нашел. Скорее просто не искал, не рылся в вещах погибшей супруги.

Некоторое время Алексей раздумывал: не забрать ли их? Нет, не потому, что они ему были нужны, – коль скоро это не та рука, что снимала Лилю, то и интереса они не представляют... Он просто вдовца пожалел. Однажды ведь найдет!

Но по зрелом размышлении он вернул снимки на место, в ящик под белье: в конце концов, он не бог, чтобы вершить чужие судьбы.

В следующем ящике комода находились украшения. Алексей было задвинул его обратно, но вдруг подумал: а ну как тут подарок от любовника обнаружится?

Как его вычислить, он не представлял. По большей части в ящике валялась дешевая бижутерия, но среди нее мелькало несколько золотых изделий.

– Слава, – позвал он через коридор, – как я помню из протокола, золото у вас не пропало?

– Нет...

– Вы дарили жене украшения?

– Дарил... – надсадным голосом ответил тот.

– Какого рода?

– Кольца... кулоны... Браслеты золотые...

– Вы не могли бы посмотреть?

Слава нехотя пришел в спальню, и детектив попросил его отложить те украшения, что дарил он. Вдовец склонился над ящиком. Отгреб в сторону золото. В середине остались пластмассовые поделки, кучка серебряных изделий и еще несколько золотых – две пары сережек да небольшой кулон.

– Это от ее мамы подарки...

– А серебро? Пластмасса?

– Не знаю. Я этого не покупал. Сама, может. Или подруги...

– Разве женщины дарят украшения женщинам?

– Ира говорила, что подруги...

– У нее не было лесбийских наклонностей?

– Вы что??!

– В таком случае остальные украшения она либо покупала сама, либо ей дарили поклонники. Мужчины.

– Хорошо, ладно, любовники ей дарили! Вам так не понятно, без этого слова, да?!

– Понятно‑то понятно, но мне нужно, чтобы все было названо своими именами. Я вам уже сказал, есть основания считать, что убил ее один из любовников...

– Я не знаю. Не знаю!!!! Милиция искала, никого не нашла!

– Возможно, не там искала.

Алексей перебрал серебряные украшения, пытаясь понять, нет ли в них единого стиля. Серьги из серебра с жемчужинами, кулон в виде розы на цепочке... Медальон, стилизованный под старину...

Кис нажал на кнопочку, и серебряный медальон раскрылся.

...По коже его побежали мурашки. Такие особые мурашки – не страха, не холода, не предчувствия, а попадания в цель. Чайные глаза смотрели на него насмешливо, пухлые губы извивались в легкой усмешке...

Точнее, в насмешке. Словно Бенедикт знал, что однажды детектив раскроет этот медальон!

– Слава, посмотрите, – он сунул ему под нос медальон. – Вы когда‑нибудь видели этого человека?

– Вы мне уже показывали его фотографию... Никогда.

– Уверены?

– Абсолютно.

Алексей в сердцах захлопнул крышечку. "Ну, ты у меня дождешься, – гневно подумал он. – Я тебя уделаю, вот посмотришь!"

Выпросив разрешение забрать с собой медальон, Алексей вышел на улицу. У него было чувство, что в голове взорвалась небольшая бомба. Следовало бы сейчас посидеть в спокойной обстановке, обдумать... Но день заканчивался, и обдумывание вместе со спокойной обстановкой было перенесено на более позднее время. Сейчас ему срочно требовалось вернуться к Николаю, мужу Лили.

Николай ему обрадовался. Алексея это немного удивило, но он помнил его прощальную фразу: "Знаете, когда я говорю о Лиле, мне кажется, что она не умерла..."

Впрочем, он давно заметил, что в горе люди делятся на две категории: на тех, кто не желает горем делиться, и на тех, кто готов разнести его по городам и весям, предаваясь публично воспоминаниям и восклицаниям... Так старики готовы бесконечно говорить о своей молодости. Словно доказывая самим себе, что она не фикция, что она была, что она действительно прожита...

Клочки нашей плоти на колючках времени. Именно так представлялось Алексею Время: кусты, через которые продираешься – и при этом оставляешь на их колючках клочья собственной плоти, фрагменты своей жизни, уже отдышанное дыхание, отлюбленные и отненавиденные чувства, передуманные мысли, разлуки и разрывы... Но у тебя нет выбора ни в направлении (только вперед!), ни в способе продвижения (только через колючие кусты!) – и ты продираешься. Столь же неизбежно и неотвратимо, как младенец, которому пришла пора появиться на свет, продирается через тесное лоно матери... А твоя жизнь оседает на острых колючках Времени по частицам... Неумолимо убавляясь.

Можно ли собрать ее, проделав обратный путь? Восстановить по частицам содранной плоти, снимая с колючек Времени кусочки иссохшей, отчужденной от тебя жизни, пытаясь сложить из них пазл прошлого?

Алексей вдруг подумал, что, проживаемое заново в долгих рассказах, собственное прошлое так же иллюзорно, как воспоминание о фильме.

О том, что случилось не с тобой. Прошлое подсознательно приравнивается к вымыслу, к иллюзии. Реально только сегодня. И оттого‑то так тянет о прошлом говорить: потребность доказать себе и другим, что оно было, действительно было! Что это не иллюзия...

...Он попросил допуска к украшениям Лили – и был немедленно допущен. Несколько шкатулок с бижутерией, в которых преобладали цветные камни: рубин, гранат, сапфир, изумруд – в оправе из золота и серебра.

– Ваша жена, я смотрю, предпочитала камни...

– Да. Они ей шли.

– Ваши подарки?

– Отчасти. Она любила сама покупать украшения. Мои практически не носила... Говорила, что я не чувствую ее стиль.

– У нее был какой‑то знакомый ювелир? Или магазин, который она предпочитала? Некоторые вещицы, похоже, изготовлены в художественных салонах... Впрочем, я не знаток, возможно, что нынче и в обычных магазинах продают такие...

Он вытащил из груды серебра небольшой медальон и показал его Николаю.

– Это авторская работа, полагаю? Тот пожал плечами.

Пальцы Алексея нажали на крошечную кнопку, и медальон открылся.

...Он, конечно, знал, что увидит, – собственно, ради этого и вернулся к Николаю – и все же на него напал ступор.

На него смотрел, усмехаясь, Бенедикт. Внутри медальона находилась его маленькая овальная фотография, точно такая же, как в медальоне Ирины Чоповой.

Крепко зажав в ладони медальон, словно боясь, что маньяк сбежит, Алексей вернулся в большую комнату, прихватив по дороге за рукав Николая. Он его заволок в гостиную, кинул в кресло, сунул под нос раскрытый медальон:

– Кто это? Вы знаете этого человека??? Видели???

Обалдевший Николай только мычал. Кис тряхнул его.

– Это очень важно. Отвечайте! Вы знакомы с этим человеком? Он сослуживец вашей жены? – сыпал вопросами детектив.

Николай помотал головой, словно пытаясь стряхнуть с себя напористо‑жалящие вопросы.

– Не... Не видел... Не знаю...

– Вы уверены?

– То есть видел... На снимке, который вы мне днем показывали...

– Да при чем тут! – махнул рукой Кис. – Эта фотография находится в медальоне, который принадлежит вашей жене! Нужно ли вам объяснять, что для того, чтобы удостоиться подобной чести этот человек должен был быть близким... М‑м‑м... Близким другом, – смягчил удар детектив. – Может быть, очень дорогим другом детства?..

Алексей ни на секунду не верил, что женщина станет носить в медальоне фотографию друга детства. Это украшение интимное, в нем носят либо фото детей, либо любимого мужчины. Ну, как крайний вариант мамы. Но коль скоро на этом фото не была запечатлена ни мама, ни ребенок, а мужчина, то этот мужчина должен был быть особенно дорог. Особенно!

– Я никогда не видел этого человека, – пришел в себя Николай. – Я даже этот медальон вижу впервые...

– Ваша жена не носила его?

– Ни разу.

– Вы уверены?

– Понимаете... Я немного обижался, что она не носит подаренных мной украшений... И потому всегда смотрел, что она надела. Так вот: этот медальон я вижу впервые.

Выходит, Лиля его скрывала от мужа? Но как же скрывала, если он лежал вместе с остальными украшениями? Или он лжет?

– Медальон лежит в общей шкатулке. Неужели вы не заглядывали в нее никогда?

– Нет. Я не шпионил за женой! И Лиля это ценила!

Алексей отдавал себе отчет, что бередит незажившую рану. Какой бы ни была эта Лиля, но ее смерть оказалась для Николая существенной и болезненной потерей, горем и бедой, и элементарная человеческая порядочность обязывала детектива к деликатности.

Но не мог он позволить себе деликатность! Маньяк смеялся над детективом с фотографии в медальоне, словно мог знать, что он обнаружит ее именно сегодня, когда до истечения срока осталось чуть больше двух недель!..

– Николай! Подумайте еще раз, прошу вас! Поймите, я практически уверен, что именно этот человек и есть убийца, вы меня слышите?! И раз он был знаком с Лилей, то вы могли его где‑то видеть, хоть мельком!

Николай смотрел на него растерянно, словно потерял нить разговора. Затем встал, подошел к встроенному в шкаф бару, достал бутылку виски.

– Давайте выпьем немного...

– Ладно, – покладисто ответил детектив, – давайте выпьем.

Пришлось ждать, пока впавший в прострацию Николай разольет виски по двум стаканам, принесет лед, воду и даже мелкую плошку с орешками.

– Я такого человека никогда не видел... – произнес Николай, осушив виски. – Клянусь.

Хорошо, хорошо, ладно. Не видел так не видел. Сейчас куда важнее был сам факт нахождения в вещах Лили и Ирины одинаковых медальонов с фотографией Бенедикта. И этот факт требовал осмысления.

Алексей быстро распрощался и покинул квартиру. Вышел на улицу, забрался в свою "Ниву"‑джип и еще долго сидел, не заводя мотор...

Первое. Нет сомнения, что медальон со своей фотографией подарил жертвам сам Бенедикт. Вот его знак, вот его "ку‑ку", на поиски которого он направил детектива! И, стало быть, такой же медальон должен найтись у еще десяти жертв. Что ж, детектив на верном пути, и задача теперь упрощается: вместо ненужных расспросов он будет просто‑напросто просматривать украшения убитых женщин!

Второе. Они с Верой сочли, что Бенедикт скорее подставное лицо, "спикер маньяка". Но теперь ясно, что они ошиблись (с кем не бывает!). Он и есть искомое лицо: серийный убийца. Вывод этот был неприятен своей окончательностью. Сомнением в собственной интуиции. Необходимостью заново посмотреть на вещи... Но против фактов не попрешь. Именно его фотография находилась в медальонах жертв.

Третье. Детективу, без сомнения, повезло – и он в свои первые же два визита попал на подсказку. Ровно туда, куда надо. Если исходить из того, что Бенедикт совершал по убийству в месяц, – а Алексей решил пока исходить из этого, – то, следовательно, остальные три дела за июнь можно вычеркнуть. И приняться теперь за майские.

И четвертое. Самое, пожалуй, странное. Бенедикт, не оставивший ни одного внятного следа, ни знака на месте преступления, оставил такую неимоверную улику в вещах убитой им женщины?

Неосторожность? Глупость? Провокация?

Или... подсказка?

Он наконец завел машину и отправился домой. Там уже шел вовсю ремонт, как они договорились с Сашей. Жутко воняло краской, и бардак был редкостный. Пока еще островком стоял его кабинет, в котором он, вынеся кресла для посетителей, угнездил раскладушку у стенки. Ваня ночевал у своей девушки, Игорю был выдан отпуск...

Алексею домой совсем не хотелось, ему хотелось к Саше. Но он опасался себя выдать. Она до сих пор так и не знала о маньяке. Памятуя ее слова о том, что "беременность плохо начинается", Алексей страшно боялся, что она примет фатальное решение...

Если вопреки всему – вопреки их стараниям предохраняться, вопреки их мыслям, что для ребенка они опоздали, – он все‑таки возник, зародился, и у него уже есть ручки и ножки... Глазки и ушки... И Алексей уже с ним говорил, а ребенок его слышал и понял, что с ним говорит папа... То никакие силы не заставят его усомниться в этом даре. Нет!!!

По дороге он решил поесть в кафе – на его кухне можно было в лучшем случае протиснуться к водопроводному крану. Попалась какая‑то пирожковая, и он, не мудрствуя лукаво, завернул в нее.

Народу было мало, и он уселся в углу, читая меню. Выбрав блюда, он поднял глаза, чтобы сделать заказ, и...

И увидел Бенедикта. Тот стоял на пороге и улыбался. Точно так же, как на фото. Словно знал, что Алексей нашел сегодня первые медальоны.

Кис почувствовал, что на этот раз не сдержится. Он с грохотом выбрался из‑за стола и ринулся к двери, но Бенедикт, послав ему воздушный поцелуй двумя пальцами, развернулся и вышел из кафе. Поймать его было несложно – эта сволочь даже не прибавила шагу. Но Алексей застыл на пороге, глядя в его удаляющуюся спину.

Поймать его – и что? Ладно, теперь ясно, что он не подставное лицо. Он сам и есть убийца. Значит, он его и ограбил. Не по чьему‑то поручению, а по своему собственному плану. Да только доказательств у Алексея пока никаких нет. Фотография с его мордой в медальоне у двух жертв – это уже кое‑что, это начало для следствия... Но начало, и только!

Бить его? Сдать ребятам на Петровку, чтобы вытрясли из него признание и деньги? А если не вытрясут?

Не вытрясут, не вытрясут – Кис нутром чуял! Что‑то есть у Бена в кармане, какой‑то козырь. Слишком уж он спокойно себя ведет, даже нагло. Провокационно. Словно знает, что не управятся с ним в милиции... Выпустят его ни с чем как пить дать. И пойдет Бенедикт, как обещал, совершать тринадцатое убийство... Серега, может, и подержит за ним «хвост», но не до бесконечности же. Как только «хвост» снимет, так и ждите трупа... И ответственность за новую жертву будет на нем, частном детективе Алексее Кисанове. Не говоря уж о деньгах на квартиру...

Он вернулся за стол, сделал заказ. Две стопки водки с двумя пирожками, потом шашлычок с салатом...

Поел без аппетита, но хоть наелся. А то весь день бегал, как пес бездомный... Домой все равно не хотелось, хотелось к Саше. К счастью, она сегодня где‑то допоздна тусовалась, так что с соблазном было легко управиться. И Кис поехал домой, размышляя по дороге о том, во что преобразуется "где‑то тусовалась", когда они станут жить вместе. Он начнет выпытывать: "Куда едешь? Когда придешь?"

Мысль эта ему была крайне несимпатична, и он торжественно пообещал себе, что не поддастся ловушке совместного быта и никогда (никогда, никогда!) не будет приставать к Александре с подобными вопросами...

"Блин, – выругался он, подъезжая к дому. – Нельзя быть таким впечатлительным!" Пусть не два, а хоть двадцать дел подряд нарисуют перед ним печальную картину не‑любви, искореженных неудовлетворенностью супружеских отношений, он не имеет права позволить им коснуться его личной жизни! Он обязан оградить, охранить их с Сашей союз!

Одно зло влечет за собой другое. Бенедикт, взломавший их гармоничный мир финтом опытного медвежатника – интимный мир для двоих, с его особыми правилами понимания и доверия, – отправил детектива в неизбежное продолжение, в своеобразное хождение по мукам.

Но то чужие муки. Он может им сочувствовать или нет, но он не должен позволить им, под впечатлением, спроецироваться на их с Александрой отношения! И да не проникнет в них расхожая пошлость чужого быта!

Дата добавления: 2015-06-04