Октября. Тамара не подвела, и уже с утра он слетал на Петровку, чтобы получить первые распечатки

Тамара не подвела, и уже с утра он слетал на Петровку, чтобы получить первые распечатки. Алексей не знал статистику по несчастным случаям и самоубийствам, но полагал, что их количество зашкалит далеко за число нераскрытых преступлений. И сейчас он был приятно удивлен, получив на руки всего семь дел.

– Я еще не закончила поиск, Кис, не успела, – виновато проговорила Тамара. – Работы очень много, сам знаешь...

Да, рано он порадовался... Но ничего, главное, что можно было начинать работать, двигаться вперед!

Он высвистал Виктора для разговора в кафе, в то же самое, что и прошлый раз, в саду "Эрмитаж". Объяснил новую задачу: попытаться найти в делах, выловленных Тамарой, нужные им признаки: все тот же семейный профиль неверной жены и...

"И плохой матери", – вертелось на языке. Но после всех исповедей, услышанных им, не хотелось припечатывать чужие судьбы поверхностным моралистским штампом. От него пахло советской властью, товарищескими судами и партсобраниями.

...Поразительно, что маньяк, выбиравший жертв по этим двум признакам, именно так и рассуждал!..

Алексея неожиданно передернуло от этой мысли. Как ускользающе‑незаметна грань между "нормальным" менталитетом обывателя и больным мозгом маньяка!.. То есть разница между ними существенная: первый словесно поносит ближнего, второй его лишает жизни. Но истоки у них одинаковы: они присвоили себе право быть судьей.

Сразу завертелись в памяти какие‑то обличительные статьи, фрагменты телепередач, выкрики из митингующей толпы... Их всех роднило воинствующее неприятие. Неважно, чего. Важным было само идейное отрицание права ближнего на другую внешность, жизнь и мышление.

"Боже мой, весь мир болен, – подумал Алексей. – Почему стольким людям непонятно, что нет и не может быть никаких общих идей? Что каждая ситуация, каждая судьба конкретна? Что нельзя всех измерять единой меркой, укладывать в прокрустово ложе одноклеточной морали?"

Кис, ты, кажется, поглупел от усталости, сказал он себе. При чем тут "непонятно"? Они же не хотят понимать, «судьи» эти. Ведь как сладко почувствовать себя обличителем: сразу и сам возвышаешься в своих глазах. Назвав соседку «шлюхой», чувствуешь себя праведницей. Да не просто, а вещающей от имени «морали»! А ежели начать вникать, то может выясниться, что обличать нечего, и враз судьей перестанешь себя ощущать, и собственная персона покажется такой мелкой и скучной, неинтересной даже самой себе...

– В общем, ты сам знаешь, кого мы ищем! – закончил он фразу.

Расставшись с Виктором, Алексей вернулся к себе на Смоленку и принялся за настойчивый обзвон уже знакомых вдовцов и прочих родственников. Вопрос был один: о приходившем к ним домой, под любым предлогом, человеке в период между концом мая и концом июля. О человеке, который непременно обронил, кстати или некстати, что его зовут Бенедикт.

...Его вспомнили все! Он назывался слесарем, представителем бюро технической инвентаризации, пожарной и санитарной инспекций – доверчивые граждане пускали его в квартиру, где он получал определенную свободу перемещения. В квартирах он ориентировался быстро, с легкостью определяя, где находятся украшения, куда именно подложить медальон. А там, где не смог определить, подкладывал в карманы одежды, как это было с Леной, женой шофера‑дальнобойщика. Причем ни один человек не заметил каких‑то посторонних движений со стороны Бенедикта. Можно было бы предположить, что он имел опыт вора‑домушника... Да только маньяки по кражам не специализируются. В крайнем случае снимают с жертв украшения, да и то редко, – материальные ценности их обычно не интересуют...

Его внешность, однако, люди затруднялись описать: кто будет всматриваться в лицо слесаря? "Да какой‑то такой, ничего особенного", – примерно так отвечали детективу. Только "мама Маша" описала его приблизительно, но и это было уже подарком: ее описание совпадало с Дуняшиным с той или иной степенью точности: за сорок, рыжеватый, худощавый, узкое лицо, светло‑карие глаза. Правда, Маша нашла его улыбчивым и даже разговорчивым. Ну что ж, у него была задача проникнуть в квартиру и подбросить медальон – и он старался, напрягался...

Алексей задумался о том, сможет ли Серега срочно организовать фоторобот и согласится ли Маша, как вдруг она спросила:

– Хотите, я вам его портрет нарисую? Не очень точный, потому что я его особенно не разглядывала, но все‑таки лучше будет, чем словесное описание...

– А вы сумеете? – усомнился Кис.

– Думаю, что да. Я по профессии художник‑дизайнер...

– Когда?!

– Завтра, – Алексей услышал, как она мягко улыбнулась в трубку. – Постараюсь завтра сделать. В крайнем случае послезавтра...

...За этими дозвонами да разговорами день вытек в окно, закрасил его чернильно‑черным. Алексей выбрался из‑за стола, зажег свет, и тьма за стеклом сразу отступила, превратившись в блеклый театральный задник.

От Виктора новостей не было, но Кис их не ждал так быстро. Большинство отобранных дел находилось не на Петровке, а на "земле", – нужно было звонить, просить и спрашивать... Снова время, время, будь оно неладно...

Ну ничего, утешил себя детектив, сегодняшний день не пропал даром: он выяснил, что ко всем жертвам наведывался тот же самый человек, который купил медальоны. Бенедикт. Маньяк.

И теперь – что? Куда дальше плыть? Он приходил, его видели, его описали, он даже назвал свое имя... Точнее, свой "ник", или, если угодно, "логин", придуманный для игры в "квест".

Но как же выйти на него самого? Вот в чем вопрос!!!

...Три последних медальона. Там будет содержаться подсказка – Алексей в это верил. Оставалось только набраться терпения.

Терпения, твою в дышло!

Дата добавления: 2015-06-04