Часть третья 11 страница. — Вот и отлично! — обрадовался капитан

— Вот и отлично! — обрадовался капитан. — Вы ни за что сами не будете нести ответственности, и в то же время ваше влияние на Стесселя еще увеличится.

— Так‑то оно так. Но все же авторитет мой будет умален, ибо фактически меня отстраняют от дела.

— Себе на голову. Вы отныне будете посторонним беспристрастным наблюдателем. Никто вам не помешает давать критическую оцен‑ку происходящим событиям. Эти отзывы можно рассылать в письменном виде в назидание всем начальникам вплоть до командиров полков.

— Не собираетесь ли из меня на старости лет сделать писаку‑щелкопера?

— Ваше превосходительство недооцениваете значение печатного слова, им можно достигнуть многого.

— Что же, например?

— Внушения массам нужных идей; подрыва авторитета определенных лиц.

— Я начинаю вас понимать.

— В этом я никогда не сомневался! Письмецо о промахах, действительных или мнимых, Смирнова, Кондратенко и других неугодных вашему превосходительству лиц может иметь весьма серьезные последствия. Их можно отправлять простой почтой, чтобы с содержанием могли познакомиться также и писари, а через них и широкие солдатские массы.

— Вы считаете, что таким образом можно влиять на настроение гарнизона?

— Так точно! Писаря‑это прирожденные сплетники и паникеры. От них всегда идут самые нелепые и поэтому кажущиеся солдатам наиболее правдоподобными слухи.

— Тифонтай прекрасно умеет подбирать себе друзей и служащих! Такого прохв… проныру, как вы, днем с огнем не сыщешь. Вы далеко пойдете, Василий Васильевич!

— С вашей помощью, ваше превосходительство… — расшаркался Сахаров.

Друзья расстались, а на следующий день был объявлен приказ об освобождении Фока от должности начальника общего резерва крепости с назначением в распоряжение Стесселя.

К одиннадцатому августа штурм прекратился. В руках японцев остались лишь совершенно разрушенные редуты номер один и два в промежутке между фортами номер два и три. За время штурмов японцы потеряли свыше 15000 человек. Русские потеряли 3000. Сознание одержанной победы высоко подняло моральный дух гарнизона. Даже Стессель счел нужным обратиться к солдагам со следующим приказом: «Слава вам, доблестные защитники Артура, грудью своей отстоявшие русскую твердыню на Дальнем Востоке! В течение недели вы без смены, без отдыха выдерживали натиск во много раз численно превосходящих вражеских полчищ. Вы под руководством героических начальников, генералов Фока, Кондратенко, Никитина и Белого, показали, на что способен русский солдат в бою. Все мои приказания выполнялись быстро и точно, в чем я лично мог убедиться, беспрерывно находясь на атакованных участках. Приказ прочесть во всех ротах, сотнях, батареях и командах».

— Стессель‑на передовых позициях!.. Будет чем посмешить сегодня солдат на вечерней перекличке, — захохотал Борейко, прочитав это произведение.

Глава третья

После штурмовых дней на позициях настало затишье. Редко‑редко в раскаленном, знойном воздухе летних артурских дней раздавался одиночный орудийный выстрел. Целыми днями солдаты лежали в тени блиндажей и козырьков, предаваясь отдыху. На багареях литеры Б и Залитерной жизнь шла размеренном чередом. Шесть дней каждый взвод проводил на позициях, а затем на двое суток шел на отдых на Утес. С солдатами менялись и офицеры.

Огкрытый на Утесе околоток для слабосильных был почти пуст. Рива и Шура вполне справлялись с работой. Гудима, опираясь на палочку, тихонько бродил по двору, наводя порядок среди артиллеристов и выздоравливающих.

Рассчитав, что Звонарев должен находиться на Утесе, Варя утром прискакала верхом. Подъехав к батарее, она, ка, к всегда, оставила лошадь около кухни и отправилась в офицерский флигель. Там она прошла к комнате Звонарева и постучала в дверь. В ответ послышался женский голос, просивший немного обождать. Варя мгновенно насторожилась‑голос показался ей знакомым. Кроме того, самый факт нахождения женщины в этот час в комнате Звонарева возбудил в ней ревнивые предположения. Варя нетерпеливо топала ногами, дверь наконец отворилась, и она оказалась лицом к лицу с Ривой. От неожиданности и удивления Варя несколько мгновений была совершенно неподвижна. Рива была тоже не менее удивлена и во все глаза смотрела на гостью. Она не понимала, зачем так рано Варя могла оказаться на Утесе.

— Войдите, пожалуйста, — первая опомнилась Рива.

Девушка вошла и быстрым взглядом окинула комнату. На вешалке у двери вперемешку висели женские платья и офицерские кителя, под ними красовались ботфорты со шпорами рядом с лакированными дамскими туфельками. На столе лежали крахмальные манжеты и приготовленная для починки мужская рубаха, но самого Звонарева не было.

— Где он? — глухо спросила Варя. Лицо ее запылало багровым румянцем.

— Сережа? Он на Залитерной.

То, что Рива назвала Звонарева просто по имени, окончательно нарушило душевное равновесие Вари.

— Вы зачем здесь? — резко спросила она.

— Я здесь живу, — ответила Рива, не понимая раздражения гостьи.

— Вы… Вы завлекли его, мерзкая тварь, вы хотите сделать его несчастным на всю жизнь, но… но это вам не удастся! — трясясь от ярости, закричала Варя и, хлопнув дверью, вылетела яаружу.

— Позвольте, вы не поняли!.. — кинулась было ей вслед Рива, но Варя, ничего не помня от горя и обиды, одним махом взлетела на свою Кубань и, огрев ее нагайкой, карьером понеслась с Утеса. Слезы градом катились по ее лицу, косынка съехала с головы, волосы растрепались. Она стремилась скорее повидать Звонарева и выяснить характер его отношений с Ривой. Ее самолюбие было больно уязвлено.

«Как мог этот низкий человек так долго обманывать меня, утверждая, что между ними ничего нет! Заставлю его публично сознаться в этой связи и порву с ним окончательно! — вихрем неслись мысли в голове девушки. — Я‑то ему верила, я‑то о нем заботилась…»

Затем с чисто женской логикой она начала подыскивать оправдание для Звонарева.

«Не столько виноват он, сколько эта подлая тварь.

Очевидно, она пренагло явилась к нему сама и стала с ним жить, а он… шляпа, тряпка, не мог устоять и забыл обо мне! — всхлипнула Варя при этой мысли. — Быть может, он и вообще обо мне не думает, — пришла она к совсем печальному выводу, но тотчас его отвергла. — Думал и будет думать, и никому я его не отдам».

Размышляя таким образом, она доскакала до города.

На Пушки‑нской улице ее окликнули.

— Варя, что случилось? Куда ты мчишься в таком неприличном виде? Посмотри на себя! Как тебе не стыдно появляться на улицах такой растрепанной.

Девушка оглянулась и увидела на тротуаре Веру

Алексеевну.

— Ни‑че‑го! — все еще сквозь слезы отозвалась она.

— Сойди с лошади и пойдем к нам. Ты приведешь себя в порядок, — распорядилась генеральша.

Варя повиновалась.

Пока Варя приводила себя в порядок. Вера Алексеевна продолжала выспрашивать о том, что ее так огорчило. Девушка сперва отнекивалась, но затем все рассказала и при этом опять так расплакалась, что ее пришлось отпаивать водой.

— И охота тебе убиваться из‑за какого‑то Звонарева!

Да он твоего ногтя не стоит! Есть много более достойных, чем этот противный прапорщик… — уговаривала генеральша.

— Он совсем не противный…

— Что ты в нем нашла? Случайный человек на военной службе, наверное, из поповского рода, гол, как сокол, невоспитан и к тому же, оказывается, грязный развратник!

— Неправда! Это она во всем виновата.

— А почему, собственно, эта мерзкая тварь оказалась на Утесе? Что ей там делать? Тут что‑то неспроста!

— Приехала к нему…

— Только ли поэтому? — подозрительно спросила Вера Алексеевна. — Не знаю!

— Я займусь ею сама сегодня же, и мы ее уберем оттуда на Ляотешань или Голубиную бухту. Туда твой красавчик не особенно разъездится.

Варя просияла.

— Эх, Варя! На тебя давно заглядывается наш Гаитимуров, а ты и не замечаешь!

— Отвратительный слизняк!

— Неправда! Молод, интересен, старинного княжеского рода, принят в высшем свете. Правда, за душой у нею ничего нет, но зато ты не бесприданница. Будешь княгиней, быть может, попадешь ко двору.

— Весь скользкий, мягкий, противный, — брезгливо ответила Варя.

— Ладно! Я с твоей матерью поговорю об этом. Она тебя наставит на путь истинный, а пока поезжай‑ка ты домой. С такой заплаканной физиономией стыдно на людях показываться.

Варя взглянула в зеркало на свое распухшее от слез лицо, красные глаза и, попрощавшись, отправилась домой.

Как только она уехала. Вера Алексеевна приказала позвать к ней жандармского поручика Познанского.

— Честь имею явиться, ваше превосходительство! — вытянулся он перед генеральшей.

Она милостиво протянула ему руку, к которой поручик почтительно приложился.

— Садитесь, пожалуйста. Я пригласила вас к себе, чтобы попросить мне помочь в одном деле.

— Весь к вашим услугам, — расшаркался жандарм.

Генеральша рассказала о пребывании Ривы на Утесе.

— Эта жидовка наводит меня на подозрение. Что ей делать на Утесе, и почему она поселилась именно у Звонарева, который долгое время состоял при Кондратенко и досконально знает расположение и состояние всех укреплений Артура?

— Прикажете все расследовать?

— Не только расследовать, но и обезвредить эту тварь. — И генеральша состроила презрительную гримасу.

— Слушаюсь! Немедленно будет исполнено! Разрешите идти? — Познанский вскочил и мгновенно исчез за дверью. Затем он направился в штаб Стесселя. Зайдя к начальнику штаба полковнику Рейсу, он попросил у него приказа о производстве обыска в квартирах‑Ривы в Новом городе и Звонарева на Электрическом Утесе и их аресте в случае обнаружения подозрительных материалов.

— Прапорщика Звонарева? — удивился Рейс. — Вы ведь знаете, что это протеже Кондратенко и почти зять Белого. Без ведома начальника района не могу, — отказал Рейс.

— Это распоряжение самой Веры Алексеевны.

Полковник испытующе посмотрел на Познанского.

— Хорошо! Я проверю потом ваше заявление.

Через четверть часа жандарм вышел с нужной бумажкой в кармане. По дороге к себе он мысленно набросал план действий. На Электрический Утес ему ехать не хотелось, так как он опасался столкновения с артиллерийскими офицерами, которые не переносили жандармов. В домике же Ривы можно было рассчитывать и на поживу при обыске. Поэтому, придя в жандармское управление, он предложил своему начальнику ротмистру князю Микеладзе отправиться на Утес. Ротмистр, не отличавшийся сообразительностью, согласился. Вскоре оба жандарма двинулись в путь.

На Утесе Микеладзе сперва зашел к Гудиме, предъявил свои полномочия и с ним отправился в комнату Звонарева. Появление жандармов повергло Риву в неописуемый ужас. Она совершенно растерялась, заплакала и бессвязно уверяла, что она ни в чем не виновата.

Ротмистр не замедлил счесть все это за косвенное доказательство своих подозрений и рьяно принялся за обыск. В результате были обнаружены завалявшийся старый план Артура, несколько неоконченных проектов батарей с объяснительной запиской к ним. Захватив все это, жандармы увезли с собой и Риву.

— Добрались‑таки и сюда, сволочи, — выругался Лебедкин, издали наблюдавший с солдатами за происходящим.

— Нет нашего поручика. Он бы ее в обиду не дал.

Живо бы прогнал отсюда этих стервецов, — поддержали солдаты.

— Я сейчас поеду на Залитерную с обедом, — вмешался Заяц, — и сообщу все прапорщику.

— Только лети духом, чтобы они скорее тебя не добрались туда.

— Кухня‑то сегодня полупустая, мигом доберемся.

Белоногов, запрягай, — скомандовал Заяц своему помощнику.

Доставив арестованную на гарнизонную гауптвахту,

Микеладзе отправился на Залитерную за Звонаревым.

Прапорщика там не оказалось. Предупрежденный Зайцем, он отправился на батарею литеры Б посоветоваться с Жуковским. Борейко же при виде жандарма не замедлил взъерошиться.

— Если бы прапорщик и был здесь, то все равно я не допустил бы его ареста. А пока что прошу освободить батарею от вашего присутствия, — отрезал он ошарашенному ротмистру.

— Вы забываете, что я прибыл по распоряжению штаба Стесселя.

— Прибыли вы не ко мне, нужного вам лица здесь нет. Поэюму ваше пребывание на Залитерной совершенно излишне. Эй, подать экипаж начальника жандармского управления! — приказал поручик.

— Но хоть укажите, где сейчас находится Звонарев.

— Мне это совершенно неизвестно.

Микеладзе нехотя направился к экипажу.

— Вашбродь, прапорщик Звонарев просят вас к телефону, — подбежал в это время денщик Борейко.

— Идиот, — зашипел на него поручик, но было уже поздно. Жандарм быстро обернулся.

— Вот и прекрасно. Я сейчас переговорю с ним и попрошу его приехать сюда, — проговорил он.

Но вместо прапорщика ротмистру пришлось говорить с Жуковским.

— Поскольку я не получил от своего начальника никаких распоряжений относительно Звонарева, я не считаю возможным выполнить ваше требование, — ответил кашпан. — Вам придется лично предъявить мне приказ об аресте.

— Не могу же я этого сделать по телефону.

— Остается одно‑прибыть ко мне на лигеру Б.

На фронте было тихо, и это придало храбрости жандарму. Скрепя сердце он отправился к Жуковскому.

— Николай Васильевич, гоните эту сволочь в шею и без разрешения Белого Сереже не выдавайте, — тотчас же проинструктировал своего командира Борейко.

Увидев подпись Рейса, Жуковский заколебался и предложил Звонареву самому решить, что ему делать.

— Раз есть приказ, надо ему подчиниться, — со вздохом проговорил Звонарев.

— Я же немедленно обо всем сообщу в Управление артиллерии. Все, конечно, быстро выяснится, — обрадовался Жуковский.

Звонарев стал прощаться. Солдаты недоумевающе спрашивали друг у друга, почему забирают прапорщика.

— Донос на него был, что он японцу в руку играет, — сообщили наиболее осведомленные телефонисты.

— Чепуха все это! То‑то он позавчера не менее батальона побил да покалечил, когда сам из пушки с Жигановым стрелял.

— Это, знать, он для отводу глаз!

— За такой отвод японец небось его не поблагодарит.

— Прощайте, братцы! Дай вам бог удачи! — обратился к ним Звонарев.

— Счастливо! Скорей до нас вертайтесь назад, — хором ответили артиллеристы.

Пока Микеладзе орудовал на Утесе и батарее литеры Б, Поз и а некий тоже не терял времени. Подойдя к домику Ривы в Новом городе, он предусмотрительно оцепил его, а затем, обойдя со двора, стал стучать в заднюю дверь.

Куинсан тихо беседовала со старым китайцем, почтительно выслушивая его указания, когда раздался стукв двери. Выглянув в окно, она увидела, что дом оцеплен жандармами. В страхе она сообщила об этом своему гостю.

— Что бы ни случилось, говори одно: не знаю, не знаю, не помню, все отрицай. Русские жандармы и власти особенной понягливостью не оглнчаются. Не думаю, чтобы они смогли разоблачить меня, а тем более тебя, — наставлял старик девушку.

— Может, постучат и уйдут? — предположила Куинсан.

— Это молодой жандарм, поручик Познанский, — разглядел в щелку старик. — Он обязательно ворвется в дом. Захочет отличиться. Будь с ним особенно осторожна…

Все окна были закрыты, внутри не было слышно ни малейшего движения, домик казался пустым. Поручик призадумался. Принадлежи дом только Риве, он без стеснения выломал бы двери и произвел обыск. Но ему прекрасно было известно, что дом находится в аренде у лейтенанта Акинфиева. Вломиться в квартиру морского офицера — значило иметь крупные неприятности с флотским начальством. Это не сулило Познанскому ничего хорошего.

— Постучи посильнее в последний раз, а там придется обождагь чьего‑либо прихода, чтобы попасть внутрь, — распорядился он.

С энергией жандармы забарабанили во все окна и двери. От их чрезмерного усердия посыпались кое‑где стекла.

— Осторожнее, косолапые идиоты! — прикрикнул поручик.

— Слыхать, ходют, вашескородие, — обрадованно доложил один из унтеров.

— Отворяй дверь живо, сволочь, — заорал Познанский, заметив в одном из окон Куинсан.

Девушка поспешила выполнить приказание..

— Ты оглохла, что ли, дура, — накинулся на нее жандарм.

— Моя сипи, сипи, ничего не слышай, — пробормотала, низко кланяясь, испуганная Куинсан.

Войдя в дом, жандармы бросились обшаривать все закоулки и вскоре извлекли из одной кладовушки старого нищего.

— Моя старая папа, — бросилась к нему Куинсан. Нищий казался страшно испуганным и усиленно кланялся.

— Шпион, сволочь! — проговорил Познанский, дергая его за косу.

— Моя чесни китайса, — со стоном проговорил старик, откидываюсь назад.

— Что ты тут делаешь, старый хрыч? — буркнул Познанский.

— Куш, куш мала‑мала.

— Моя чифан ему дай, — вмешалась Куинсан.

— Недурна канашка, — взял ее за подбородок жандарм. — У такой обезьяны и такая дочка! Силин, нет ли там отдельной комнаты? Мне надо поговорить по секрету с ней, — обратился он к своему старшему унтер‑офицеру.

— Спальня имеется, вашбродь, в ней кровать пуховая, — понимающе улыбнулся Силин.

— Вы тут присмотрите за стариком, чтобы не сбежал, — распорядился поручик.

— Не извольте беспокоиться — углядим, вашбродь, — успокоил Силин.

Старик сидел на табуретке, совершенно безучастный ко всему окружающему.

— Эх, старик! — обратился к нему один из жандармов, оставшихся на кухне. — Дело твое худое есгь, будет тебе кантами. — И он выразительно ударил себя ребром ладони по шее.

— Моя чесни китайса.

— А зачем долго не отпирал дверь?

— Шибко ломайло, шибко старашно. Ч и А а и — еда, обед.

Унтер закурил и стал поглядывать в двери комнат, другой перебирал кастрюли, выбирая себе по вкусу. Старик неожиданно метнул в сторону и исчез за дверью.

— Стой, куда? — бросились за ним жандармы.

Старику удалось бы убежать, но на его несчастье, выбегая во двор, он налетел на одного из расставленных снаружи унтеров. На крик сбежались остальные жандармы и сам Познанский, не успевший «допросить» Куинсан.

— Вяжи стервеца, да покрепче! — распорядился Силин. — Старый, а силы больше, чем у молодого.

Избитого, связанного по рукам и ногам нищего заперли в сарай и рядом с ним посадили караульного. Познанский больше не сомневался, что пойманный‑шпион, и, обрадованный удачей, торопился закончить обыск. Ничего подозрительного найдено не было.

Через полчаса старика и Куинсан под конвоем отвели на гауптвахту, а Познанский поспешил с докладом к Микеладзе. Затем они отправились в штаб Стесселя. Ознакомившись с делом, генерал приказал весь материал отправить к председателю крепостного суда, генералу Костенко.

Вернувшись домой, Варя, чтобы отвлечься от своих грустных мыслей, усиленно занялась хозяйством, помогая матери.

Рива не выходила у нее из головы. Она ломала голову над тем, как разъединить ее с Звонаревым. В помощь Веры Алексеевны она не верила.

— Найду лейтенанта, который содержит ее, и все расскажу ему, — наконец решила она.

Но ни его фамилия, ни теперешнее местонахождение ей не были известны. Варя решила попытаться узнать фамилию Ривиного друга у старшего писаря Управления артиллерии Севастьянова, который был в курсе всех артурских дел.

— Петр Евдокимович, не знаете ли фамилию того моряка, который содержит эту… Риву? — спросила она его.

— Вы хотите сообщить ему о ее аресте?

— Как аресте?

— Разве вы не знаете, барышня? Ее забрали вместе с прапорщиком Звонаревым.

— Звонарев арестован? — побледнела Варя.

— По распоряжению полковника Рейса. Обвиняется чуть ли не в шпионаже.

— О господи! Да кому же могла прийти в голову такая нелепая мысль?

— Не знаю. Сейчас они на гауптвахте, а вечером их будут судить.

У Вари подкосились ноги, и она опустилась на табуретку, почти теряя сознание.

— Вам нехорошо, барышня? Я сейчас принесу воды, — засуетился Севастьянов. — Да вы не волнуйтесь. Их, наверное, генерал Костенко оправдают.

Преодолев минутную слабость, Варя поспешила домой.

— Папочка, Сереж… Сергей Владимирович арестован! — влетела она в кабинет отца.

— Да, знаю, какое‑то недоразумение, — спокойно ответил Белый.

— Его сегодня судить будут! — с отчаянием проговорила Варя.

— Тем лучше. Костенко его знает по работе и, конечно, быстро разберется во всем.

Варя постояла несколько секунд в нерешительности.

— А его не повесят, папа?

— За что? Разве за то, что сбил тебя совсем с панталыку. Так за это надо прежде всего тебя драть, чтобы дури в голове было меньше.

— Все это неправда, папа! — смущенно проговорила девушка и поспешила выйти.

— Скорее к Костенко, — шептала она, выходя из дому.

Костенко по‑прежнему жил на так называемых дачных местах, расположенных в седловине между отрогов Золотой и Крестовых гор.

Варя застала его отдыхающим после обеда.

— Не приказали до вечера будить, — сообщил девушке денщик.

— Он знает, что сегодня состоится заседание суда по делу о шпионстве?

— Нынче почти каждый день кого‑нибудь судят, — равнодушно ответил солдат.

Подождав немного. Варя решительно вошла в дом и поскреблась в дверь кабинета, но ответа не последовало. Тогда она осторожно открыла дверь и тихонько ок ликнула генерала.

— Кто там? — спросонок не разобрался Костенко.

— Это я, — вошла девушка.

— А, попрыгунья‑стрекоза! Входи, входи. Зачем ко мне залетела?

— Он совсем ни при чем, это все она! — заволновалась Варя.

Костенко протер глаза и удивленно уставился на свою гостью, которая, захлебываясь и глотая слова, довольно бестолково рассказала о цели своего посещения.

— Вы, Михаил Николаевич, обязательно должны его освободить, — закончила она.

— Так это о твоем дружке сердечном дело идет? Но ведь там замешана еще какая‑то особа. Я сначала думал, что просто идет разговор о шпионах, и тут разговор короткий: вздернуть, и дело с концом. А тут, оказывается, целый роман с контрабасом, даже с двумя, — лукаво подмигнул он.

— Даю вам честное слово, что он ни при чем сложила на груди руки девушка.

— Было бы очень просто разрешать судебные дела на основе таких заявлений, — расхохотался Костенко. — Дайка я еще посмотрю присланный материал. — И он, оседлав очками свой нос, стал читать донесения жандармов.

— Интересно знать, что послужило началом дела. Тут имеется лишь предписание штаба Стессел‑я о производстве ареста. Но почему было отдано такое распэряжение, неясно, — бормотал генерал. — Ну, тут все пустяки, а это посерьезнее. Так, так! Прямых улик нет, но косвенные имеются, и их придется проверить, — резюмировал прочитанное Костенко. — Я лично не думаю, чтобы этот, как его… Звоников…

— Звонарев, — поправила Варя.

— Ну, все равно, чтобы он был замешан! Простое стечение обстоятельств.

— Вы пригласите папу в свидетели?

— Зачем беспокоить Василия Федоровича?

— Это же его офицер, он может дать о нем отзыв, и Кондратенко тоже.

— Конечно, суд примет во внимание мнения таких почтенных людей.

— Тогда я приведу папу на суд. И мне можно будет присутствовать на заседании?

— Не полагается. Дело пойдет при закрытых дверях.

— Хоть одним глазком посмотреть, что там будет делаться…

— Там видно будет,

Варя распрощалась и упорхнула, а Костенко, охая и кряхтя, стал собираться на службу.

После долшх настояний Варе все же удалось уговорить отца побывать на суде, Кондратенко же она так и не нашла.

Было около шести часов вечера. Дневной жар понемногу начал спадать. С моря потянуло прохладой. На улицах города появились гуляющие. Японцы молчали. На «Этажерке» играла музыка. С кораблей съезжали моряки. Китайцы‑лоточники расположились у входа на бульвар.

Варя с отцом, свернув с набережной, направились к гарнизонному собранию, где обычно заседал военный суд. По дороге их нагнал уже немолодой, полный адъютант крепостной артиллерии, призванный из запаса прокурор порт‑артурского окружного суда, поручик Азаров.

— Вы куда торопитесь, Иван Иванович? — спросил его генерал.

— Я назначен сегодня выступать в качестве обвинителя на заседании суда.

— Так это вы будете доказывать, что Эвонарев виноват? — коршуном накинулась на него Варя.

— Зная ваши симпатии к нему, ограничусь требованием его расстрела, а не повешения.

— Как? Расстрелять? — не поняла шутки девушка и громко всхлипнула. — Он совсем невиновен, — сквозь слезы проговорила она.

— Не смей реветь на улице, — рассердился Белый, — иначе мы сейчас же отправимся домой! Вот уж действительно, «что за комиссия, создатель, быть взрослой дочери отцом»!

— Не волнуйтесь, Варя, все кончится пустяками, — успокаивал девушку Азаров. — Против нашего Сергея Владимировича обвинение очень слабое.

— А кто будет защитником?

— Капитан Вениаминов, командир Саперной батареи.

— Петр Ерофеич? — спросила Варя.

— Он самый.

— Где его можно видеть?

— До заседания суда едва ли поймаете. Он будет готовить защитительную речь.

— Я ему помогу.

— Он и без твоей помощи обойдется. Сядешь около меня, — остановил ее отец.

Гарнизонное собрание помещалось в одноэтажном кирпичном здании и имело снаружи казарменный неуютный вид. Внутри обстановка была тоже неказистой.

Одна из комнат служила залом заседания, а в соседней каморке происходили совещания суда. Перед зданием был разбит небольшой цветничок с несколькими аллеями. Сюда направился Белый с дочерью. К ним тотчас же стали подходить артиллеристы. Первым подошел, как всегда отдуваясь, Тахателов.

Появился Вениаминов. Варя бросилась к нему навстречу.

— Вы его защитите, Петр Ерофеич? Он‑в чужом пиру похмелье.

— Вы имеете в виду мосье Звонарева?

— Ну конечно!

— Я надеюсь на его полное оправдание, что же касается остальных…

— Я интересуюсь только Сергеем Владимировичем.

Капитан улыбнулся и хотел что‑то сказать, но его позвал Костенко.

Варя вышла из палисадника на улицу. К собранию подходила группа подсудимых. Впереди шел Звонарев, поддерживая бледную, едва стоящую на ногах Риву. Варя даже не поверила сразу, что это та самая интересная женщина, которую она видела сегодня утром. Прапорщик тоже имел растерянный, испуганный вид. Увидев девушку, он слабо ей улыбнулся.

— Все будет хорошо, Сергей Владимирович! — громко крикнула Варя, желая его подбодрить.

Конвойные совсем не обращали внимания на офицера, всецело занятые наблюдением за стариком нищим и Куинсан.

— Не отставай, — то и дело покрикивали на них солдаты. — Все равно убечь не дадим!

На небольшом расстоянии от арестованных тихонько шел Вен Фань‑вей, внимательно вглядываясь в старого китайца, устало бредущего рядом с солдатами. Вен то равнялся с ним, то заходил вперед, стараясь возможно лучше разглядеть арестованного. Особенно привлекал внимание Вена глубокий шрам на шее старика. Сомнений не было‑этого «старика» он хорошо знал… Увидев Варю с отцом. Вен подошел к ним и нерешительно остановился.

— Что тебе, Вен? — спросила Варя.

— Надо мало‑мало говори, — ответил Вен, кланяясь.

— Я слушаю, Вен, — довольно рассеянно отозвалась Варя.

— Я знай старик. Он генерал Танака, — шепогом проговорил Вен.

— Что ты говоришь несуразицу! — удивилась девушка. — Откуда здесь взяться Танаке? Просто, быть может, переодетый шпион?

— Я говори правда‑это Танака, — настаивал садовник. — С нима Куинсан. Тоже японса есть.

Взволнованная Варя поспешила передать это отцу.

— Чепуха, не может этого быть! — отмахнулся генерал.

— Послушай, папа, это надо проверить. Едва ли Вен стал бы говорить чепуху. Помнишь, у нас была карточка из Владивостока. Танака там был военным агентом. Та, что в большом альбоме. Пусть Вен ее быстренько принесет сюда. Я напишу маме записку, дай карандаш…

Черкнув несколько слов. Варя подозвала Вена.

— Вен, голубчик, сбегай домой, отдай маме эту записку, возьми карточку и быстро обратно.

Схватив записку. Вен бросился бежать.

Вскоре началось заседание суда. В небольшой комнате поставили накрытый красным сукном стол и с треугольной призмой зерцала. Около окна, за загородкой, поместились подсудимые, окруженные конвоем. На стульях расселись свидетели: Микеладзе с Позна неким и участвовавшие в обыске жандармы. В стороне от них сел Белый и другие артиллерийские офицеры. Варя проскользнула в комнату и забралась в оконную нишу, спрятавшись за портьерой.

Делопроизводитель суда по списку стал проверять наличных свидетелей и подсудимых. Затем из задней комнаты вышел Костенко в сопровождении членов суда, артиллерийских капитанов Страшникова и Вамензона. Варя поморщилась‑оба офицера были известны как жестокие формалисты и педанты. Началась процедура привода к присяге свидетелей.

Вечернее солнце заглянуло в окно и ярко осветило старика. Тот зажмурился и огодвинулся в тень. Варе вдруг показалось знакомым его лицо.

Началась судебная процедура. Микеладзе и Познанский подробно изложили дело.

— Откуда получил полковник Рейс сведения о наличии шпионской организации? — спросил Вениаминов.

— Из секретных источников, не подлежащих оглашению, — без запинки ответил Познанский.

Дата добавления: 2015-06-04