Картина шестая

Акт третий

То же самое учреждение, но опустелое, лишенное механических устройств. Идет собрание пайщиков. Присутствуют все люди, которые были на балу кушаний, плюс еще человек десять разных личностей. Трибуна. На трибуне Щоев и Евсей. Они, как и Опорных, Годовалов, Клокотов, — в заграничных костюмах; Щоев, кроме того, в роговых очках. Евсей в пенсне. Кузьма — в заграничной жилетке, в брюках — вид совершенно человеческий. Наоборот, Стерветсен и Серена одеты теперь совсем плохо: профессор в пиджак-кацавейку желто-тифозного цвета, в ватные штаны ополченческого образца, в картуз; его дочь — в ситцевый кухарочный капот, на голове ее — уездный полушалок. К моменту начала этого действия собрание уже давно идет. Шум.

Щоев (курит сигару; задумчиво, в наставшей вдруг тишине). Никого нету. Все выдержаны, у всех внутри бушует что-то светлое, а всё — явно недостаточно. Петя, как у тебя дело с душой?

Опорных. Да всё, Игнат Никанорыч, — как-то ее? — прилично. И еще… эт-та… мне хорошо!

Щоев. А ты что полагаешь, Годовалов?

Годовалов. А я же рад, Игнат Никанорыч, я не понимаю.

Евсей. Может, девчонку Мюд отослать?

Щоев. И то, Евсей. Девчонка!! Ты как настроена?

Мюд. Я определенно против.

Щоев. Чего — против?

Мюд. Против тебя. Ты потому что сволочь, аллилуйщик, право-левый элемент, ты замучил всю местную массу, у тебя тары нету, ты гад бедного класса, ты вот что такое!.. Алеша, мне скучно здесь, я вся плачу… Идем отсюда в социализм!

Алеша. Погоди, Мюд. Я еще зажгу в них энтузиазм! Или — потушу их навеки!

Мюд. Лучше потуши их навеки. А то я слышу по ночам, как гремят вдалеке молотки и колеса, и еще гвозди! У меня так тогда сердце болит, Алеша, что мы с тобой не там!.. Я хочу ударничества, Алеша, и чтоб было скучно от трудности!

Кузьма. Голосуй единогласно… Внедряй!..

Щоев. Нечего, Кузьма. Не пришли еще к мнению…

Годовалов. Игнат Никанорыч, ты Евсея Ивановича продай буржуазии — дюже дорог человек!

Евсей. Вася! Молчи, пока я тебя не переизбрал!

Первая служащая. Игнат Никанорович! Меня командируйте… Я в культэстафете была, во мне ведь давно скрывается роскошное обаяние духа — только я не говорила!.. Я безумно люблю соревнование с Европой!..

Щоев (задумчиво). Эх, женщины, женщины, отчего вы толстые снизу, а не сверху?! Евсей, думай же что-нибудь ради бога — ты видишь: я томлюсь.

Евсей. А я уже выдумал, Игнат Никанорыч! Мы Кузьму отправим!

Щоев. Как, Евсей? Он же одна идея!

Евсей. А мы же и продаем, Игнат Никанорович, одну идею! Надстройка же! Пустяк над базой! А Кузьма человек твердый, выдержанный, разумный почти что!

Мюд. Пускай, Алеша, продают. Мне Кузю ничуть не жалко. Мне жалко пятилетку в четыре года.

Серена. Папа, пусть они дадут нам Алешу! Он есть надстройка!

Мюд (бросается на Серену). Ты дурочка капитализма! Алеша всю вашу Европу расстроит — вот что!

Серена. Ах, я уже расстроена…

Щоев. Кузьма! Мы тебя отправляем в буржуазию, как груз, а ты будешь там как идеология ихней культуры!.. Ты живым-то можешь быть?

Кузьма. Не могу жить!.. Ххады…

Щоев. Что с тобой?

Кузьма. Не хочу жить, а то ошибусь… хочу остаться железным…

Щоев. Печальный элемент!

Евсей. Он боится твердость потерять, Игнат Никанорович. Боится в беспочвенный энтузиазм впасть и сползти со своих убеждений в уклон. Он — разумный элемент.

Кузьма. Боюсь скатиться с установки… Живые — рады энтузиазму и мучаются, а я сомневаюсь и покоен. Никого нету, ххады. Один товарищ Угланов Михаил Палыч!

Щоев. Он действительно разумный элемент.

Серена (указывая на Кузьму). Кто это?

Алеша. Он стал буржуазным угожденцем.

Серена. Ударник?

Алеша. По нас бьет. Мы его нарочно выдумали — для проведения воспитательной работы…

Мюд. Кузя — сволочь… Он оппортунщик…

Опорных. Этта… Как-то она самая?

Один из пайщиков. Игнат Никанорыч, разрешите мне поехать разложить Европу!

Опорных. Этта… Может, Игнат Никанорыч, мы здесь только не подходящи для идеологичности, а там опомнимся?

Стерветсен. Я с приветом извиняюсь… Но если для вас такая продажа приносит дефицит…

Евсей. Верно, ученый. Нам твоя цена убыточна. Набавь какую-нибудь толику!

Стерветсен. Мы почти согласны…

Щоев. Ты правильно учел, Евсей. Пускай в набавку идет он сам. Закрепи его до конца пятилетки, как научный кадр.

Евсей. Скроется, Игнат Никанорыч!

Щоев. А мы его — вот что… Мы подписку возьмем…

Годовалов. Женить его, и больше ничего. У нас Евдокия без нагрузки ходит. Пусть он Евдокию полюбит…

Щоев. Евдокия!

Выходит из массы Евдокия.

(Указывая на Стерветсена). Можешь полюбить иностранного мужика?

Евдокия. Да то будто нет, что ли!?

Щоев (Стерветсену). Вот твоя особа, протерпи с ней года два, тогда я вас разведу. Поцелуйтесь теперь!

Евдокия первая обхватывает и целует Стерветсена.

Евсей. А как же дочка, Игнат Никанорыч? Дочка заскучает ведь!

Щоев. Сейчас… Алешка, обнимай барышню-буржуйку. Полюби ее ради общего дела.

Серена хочет приблизиться к Алеше.

Алеша (вскакивая на трибуну). Я поеду к буржуям! Во мне все время бушует идейная душа… (Стерветсену). Что вы дадите Эсесеру за нашу надстройку?

Евсей. Сколько нам заплатите наличными за производство революции?

Серена. Дирижабль, Алеша!

Алеша (счастливый). Дирижабль!!! На нем высоко взойдет пролетариат над всею бедняцкой землей!.. Я согласен сгореть в Европе за такую машину!

Стерветсен. Но я не понимаю…

Серена. Папа, Алеша меня любит…

Опорных. Как то есть ее?! Нам дирижабль в виде тары нужон! У нас кадушек нету!

Годовалов. Я б вынес мнение — купить заново гуже-транспорт.

Один из пайщиков. На что нам идея? Мы уж давно все осознали. Всемирный вопрос — пустяк.

Мюд. А я, Алеша? А я с кем останусь? Я умру от оппортунизма…

Алеша. Ничего, Мюд. Я сейчас его ликвидирую. Кузьма?

Кузьма (из гущи собрания): Э?..

Алеша. Хочешь кончиться навеки?

Кузьма. Покоя хочу. Мертвые угождают всем.

Алеша выводит Кузьму из собрания наперед. Вынимает из кармана разводной ключ, отвертку и прочие инструменты. Отвинчивает Кузьме голову и швыряет ее прочь.

Опорных. Этта… Я головку ту возьму — можно чашку для щей сделать… (Берет себе голову Кузьмы).

Алеша извлекает из груди Кузьмы примус, радиоаппаратуру и прочие немудрые предметы. Затем разымает все туловище на несколько частей — элементы Кузьмы с грохотом падают на землю и сыплются пятаки; из глубины же погибшего железного тела вырывается облако желтого дыма. На полу остается куча железного лома. Все следят за облаком рассеивающегося желтого дыма.

Мюд (глядя на дым). Алеша, это что?

Алеша. Отработанный газ. Оппортунизм.

Мюд (меланхолично). Пускай пропадает. Им дышать все равно нельзя.

Стерветсен. Я сожалею о кончине гражданина Кузьмы. Мы в Европе нуждаемся в железном духе.

Клокотов выходит с мешком и складывает туда остатки Кузьмы.

Алеша. Не скучай, ученый человек. Я из тебя тоже могу железку сделать.

Стерветсен. Я далеко не возражаю.

Щоев. Опорных! Петя!

Опорных. Я вот он, Игнат Никанорыч!

Щоев. Прими и сдай Кузьму в райутиль в счет нашего плана.

Опорных. Сычас, Игнат Никанорыч… (Бросается по служебному делу).

Щоев (Алеше). А ты что же — оппортунистов выдумываешь, товарищ дорогой? Массу хочешь испортить?

Алеша. Да я, товарищ Щоев… Я нечаянно… Я хотел героя сделать, а он сломался…

Щоев. Сломался?! Мало ли что сломался! Подавай теперь заявление, что ты осознал свою ошибку. Но заявление свое считай явно недостаточным, а себя признай классовым врагом…

Евсей. Да, да… Ишь ты какой! Герой сломался! Разве герой может сломаться?

Алеша горестно наклоняет голову.

Мюд. Не плачь, Алеша. Ты зажмурь глаза, а я поведу тебя в социализм как слепого. И мы будем опять одни с тобой петь в колхозах о пятилетке, об ударниках — обо всем, что лежит на сердце.

Алеша. Нет… Я оппортуниста сделал. У меня душа теперь печально болит.

Евсей. Заявление подай. Пиши, что чувствуешь немалую тоску.

Щоев. Осознайся, полегчает.

Один из пайщиков. Смерть предателю интересов нашей прослойки!

Первая служащая. Ах, это ужас!.. Этот неофициальный музыкант оказался примиренцем, он нашу идеологию упростил!.. Вы понимаете?

Разговор среди собрания:

— Кошмар!.. Я говорил, что интервенция будет…

— Документы! Документы проверьте!.. Хватай его за документ!

— Окружите их несокрушимым единством рядов!

— Это формальное заблуждение — он должен отречься от своего безобразия!..

— Дайте ему плюху, кто поближе!

— Он вредитель, он классовый аппарат хочет сломать!..

— Фашист! Дайте мне прорваться к нему! Дайте мне лицо классового врага!

— Ах, в нас бушует высшая ненависть! И главное — в общей груди!

— Потеха, едрена мать!

— Интересно теперь жить в учреждении! Прямо весь дрожишь от чувств!

— Членов арткружка — прошу ко мне!

— Серен, что здесь такое? Я опять в недоразумении…

— Ах, папа, здесь самотек интриги!..

— Этта… как-то ее… Алешка — ты сволочь!

— А я, знаете, все время, все время, даже когда мне аборт делали, — все время чувствовала, что у нас на службе что-то неблагополучное… Я даже доктору при операции это говорила… Я сама удивляюсь!

— Ух, люблю я эти опасности!

— Вы же милый человек. Вы на подлость только по отношению к женщине способны.

— Конечно же, не по отношению к государству!

— Учредить порочное предприятие для изменников!

— А-а, давай-давай-давай погорячей!.. Потеха, сукины сыны!

— Теперь, товарищи, нам нужно сплачиваться!

— Следите друг за другом!

— Не доверяй себе никто!

— Считай себя для пользы службы вредителем!

— Карайте сами себя в выходные дни!

— Больше мученья, больше угрызений совести, больше тоски за свой класс, товарищи!

— На высокую ступень!

— Ура!..

Алеша стоит, окруженный всеобщей враждой: он тоскует и растерян. Он не знает, как ему дальше жить.

Щоев. Умолкни, стихия!..

Наступает тишина.

Достаточно будет, если человек письменно раскается в сердечном заблуждении.

Евсей. Нам важно получить от него документ по форме, и больше ничего. Согласно документа он исправится механически!

Щоев. Ты прав, Евсей! (Задумчиво). Документ!.. Сколько задумчивости в одном слове! Венчая память мыслям человечества!

Алеша. Я был единоличный талант…

Евсей. Ты дар божий, а бога нет…

Алеша. Отчего я не стал железным! Я был бы верен вам навсегда!

Евсей. Твердости нет, нежность тебя замучила.

Алеша. Вы правы кругом! А я ничто, меня больше нет на этом организованном свете.

Евсей. Дисциплинки не хватило, установочка расшаталась.

Алеша. Я думал что попало, я некультурный, у меня чувства бродили без русла, и я часто плакал даже от одной грустной музыки…

Щоев. Ты выдумывал без руководства, и твои предметы работали наоборот. Где ты раньше был — я б возглавил тебя!

Алеша. Я сознаю себя ошибочником, двурушником, присмиренцем, и еще механистом… Но не верьте мне… Может быть, я есть маска классового врага! А вы думаете редко и четко, вы — умнейшие члены! А я полагал про вас что-то скучное, что вы плететесь в волне самотека, что бы бюрократическое отродье, сволочь, кулаческая агентура, фашизм. Теперь я вижу, что был оппортунистом, и мне делается печально на уме…

Мюд. Алеша! Я одна теперь осталась! (Отворачивается ото всех и закрывает лицо руками).

Щоев. Ничего, Алексей, мы тебя образумим!

Серена. Папа, что здесь такое?.. Алеша, не бойтесь!

Стерветсен (Щоеву и Евсею). Я отказываюсь от сделки на эту (указывая на Алешу) психологию. Это брак, а не надлежащая надстройка. Нам полезны лишь горячие, беззаветные герои! Я отметаю этот брак!

Евсей. Ввел ты нас в убыток, Алешка!

Алексей. Я жалкий заблужденец, а вы вожди…

Щоев. Это нам достаточно известно. Мы руководим и подытоживаем.

Мюд. Зачем ты такой, Алеша?!

Алеша. Я присмиряюсь под фактом, Мюд.

Мюд. Зачем ты испугался этой гнусной прослойки? Ведь я осиротею без тебя. Я не подниму одна шарманку и не дойду по такой жаре до социализма!.. Алеша, товарищ Алеша!..

Алеша плачет. Все молчат.

Щоев. У него нежность наружу выползает. Не сберег, стервец, до будущего.

Мюд вынимает из кофты револьвер. Направляет дуло на Щоева и Евсея.

Мюд. Кончайтесь!

Евсей сразу, безмолвно и обильно плачет: все лицо покрывается текущей влагой. Щоев глядит на Евсея и Мюд с неверием.

Опорных. Этта… Евсей Иванович, разве у тебя слезы? Ты ж плакать сроду не мог!

Мюд. Кончайтесь! Вы социализм будете мучить!.. Лучше я вас замучаю!

Щоев. Сейчас, товарищ женщина. Дай бумажку — я заявление напишу, что отрекаюсь от ошибок…

Евсей (ничтожно, детским голосом). У нас чернила нету, Игнат Никанорович. Попроси гражданку девушку обождать. Мы ей расписку дадим, что согласны кончаться…

Щоев. Печального хочу. Алеша, сыграй нам марш…

Мюд. Скорее. У меня рука уморилась.

Щоев. Евсей, поддержи руку гражданке.

Евсей бросается к Мюд. Мюд стреляет в него. Евсей падает и лежит неподвижно. Мюд направляет револьвер на Щоева. Собрание инстинктивно делает шаг в сторону Мюд.

Мюд. Спокойно. У нас некогда могилы рыть!

Собрание замирает.

Щоев. От лица пайщиков выражаю благодарность товарищу женщине за смерть этого (указывает на Евсея) тайного гада…

Мюд (Щоеву). Я тебе слова не давала.

Щоев. Извиняюсь. Но разрешите мне тогда попечалиться… Алеша, отпусти мне, пожалуйста, что-нибудь из музыкального напева!

Опорных. Сейчас, Игнат Никанорович! Где она — эта, как-то ее? (Исчезает вон, появляется с шарманкой; подносит ее к Алеше). Пожалуйста — ради бога.

Евсей (лежа). Чтой-то, Игнат Никанорыч, не кончусь никак.

Щоев. А ты, Евсей, помаленьку. Ты не спеши — как-нибудь управишься. Тебе что: помирать неохота?

Евсей. Да ведь раз я гад, то приходится, Игнат Никанорыч. Глядите, только не скучайте без меня.

Щоев. Не будем, Евсей. Алеша, заведи нам что-то мотивное.

Алеша начинает тихо вертеть музыку. Музыка играет скорбящую песенку, затем несколько стихает и играет еле слышно.

Опять мне жалостно что-то! Гражданка, дай мне хоть заявление написать, что я всему сочувствую.

Евсей шумно вздыхает на полу.

Первая служащая. Евсей Иванович вздыхает.

Евсей. Предупреждаю — без меня в строительстве будет прорыв…

Опорных. Как-то его?! Убит, а сочувствует…

Мюд. Рука уморилась, Сейчас стрельну.

Алеша (запевает под мотив своей музыки).

По трудной веселой дороге

Идем мы, босые, пешком…

Мюд. Другую, Алеша, другую, гад! Тебе теперь не трудно и не весело. Вот эту…

Музыка смолкает.

(Опускает револьвер и поет одна в совершенной тишине).

Кто отопрет мне двери,

Чужие птицы, звери?!

И где ты, мой товарищ,

Увы — не знаю я!

Евсей (с пола). Можно я буду твоим товарищем?.. Я ударником стану, в энтузиасты запишусь, весь век буду усердие иметь!.. Тару сорганизую!

Собрание входит в песню и поет под шарманку:

«И где ты, мой товарищ,

Увы — не знаю я!»

Щоев (плачет сквозь роговые очки). Кончиться хочу…

Шум птиц, шум потоков воды — вдалеке, вне учреждения. Треск мотоцикла. Вбегает агент совхоза.

Агент совхоза. Мобилизуйте мне массы поскорее! Я птиц и рыб гоню обратно в экономию!.. Вы что такое?

Щоев. Не бойся трудностей, товарищ, — гони один.

Агент совхоза. А?

Евсей. Можно, я загоню? Меня животные боятся.

Мюд. Беги…

Евсей, бодро вскочив, убегает. Агент также скрывается следом.

Опорных. Убитые еще лучше стараются. Вот это — как-то ее? — установка!

Стерветсен. Граждане района, я поражен наличием вашего духа!.. Я высоко оценил вашу прохожую девушку Мюд!

Щоев. Что ж ты меня не убиваешь, девчонка?! Тварь маломощная! Мужества испугалась? (Задумчиво). Мужества!.. Люблю я свою личность за качество!.. Бей, душегубка!

Мюд. А я уже расхотела. Я перегибщицей боюсь стать.

Серена. Папа, ты не купишь теперь Алешу?

Стерветсен. Нет, он разложился, Серен…

Собрание постепенно укладывается спать на пол и на канцелярский инвентарь. Мюд берет у Алеши шарманку, с трудом несет ее на спине до двери, у двери останавливается и оглядывается на учреждение. Все люди бдительно смотрят на нее…

Алеша. До свиданья, Мюд!

Мюд. Прощай, гад-присмиренец!

Лежачее собрание поднимает руки для приветствия уходящей.

Мюд (показывает им кулак и улыбается). Эх вы, гуща низовая!.. (Открывает дверь).

Стерветсен (встает с пола и бросается к Мюд). Слушайте меня, маленькая госпожа… Разрешите приобрести вас для Европы. Надстройка — это вы!

Мюд смеется.

Но я вас прошу. Вы ум и сердце всех районов нашей земли. В вас влюбится Запад…

Мюд (серьезно). Нет. Мне любовь не нужна. Я сама люблю.

Стерветсен. Разрешите узнать — кто у вас на груди?

Мюд. Товарищ Ленин.

Собрание (почти хором). Приветствуем!

Стерветсен. Но вашему государству необходимы дирижабли, а мы можем подарить целую эскадру воздушных кораблей…

Опорных. Бери, девка!

Мюд. Не хочется что-то. Мы пока пешком будем жить.

Стерветсен (кланяясь). Чрезвычайно жаль. Мюд. Попроси у пролетариата своего района…

Стерветсен. Благодарю вас.

Мюд уходит. Тишина.

Щоев (вздыхает). Доколе, господи!..

Опорных (лежа в собрании). Эх, как-то тебя? — Игнат Никанорыч, Игнат Никанорыч… Кто ж нас утешит теперь?!

Щоев. Эх ты, Петя, Петя, печали я теперь хочу… Мне давно уж все ясно, а нынче тянет на что-то неопределенное…

Клокотов. Товарищ Щоев, давай, пожалуйста, текущие дела. Члены тоже ведь умариваются. Завтра надо рано вставать — план выполнять.

Первая служащая. Ах, нет, что вы говорите! Нам слишком интересно. Мы любим побеждать трудности.

Стерветсен (багровея лицом от злобы). Обманщики, рвачисты, аллилуйщики… самотек… У вас нет установок — это циркуляры, у вас нет надстройки — вы оппортунисты!.. Берите ваши отношения (извлекает из штанов бумаги и швыряет их в пространство), берите ваши пункты и параграфы — отдайте мне мои костюмы, мои сорочки, мои очки и принадлежности!..

Серена. Кофты, лифчики, чулки, комбинезоны!!

Стерветсен и Серена бросаются на Щоева, на Клокотова и сдирают с них свое бывшее платье.

Годовалов (первой служащей). Слухай, ты кажется иностранный напузник обменяла на копию перспективного плана?..

Первая служащая. Я… А вы у меня взяли и своей супруге отнесли — сказали, что она в тот день родилась сорок лет назад. Помните?

Клокотов. Забыл.

Щоев уже без пиджака, без жилетки и без очков. Серена управилась с него содрать эти предметы. Стерветсен тем временем раздел почти донага Клокотова. Щоев, когда его обдирают, равнодушно читает одну из бумажек, вышвырнутых Стерветсеном.

Щоев. Остановитесь, граждане, нас, оказывается, уже нету…

Всеобщее внимание. Все лежачие встают.

(Читает). «…Ваша Песчано-Овражная коопсистема с сего апреля месяца обращается к ликвидации. Заброска промтоваров, равно и хлебофуража прекращается. Основание: означенный населенный пункт сносится, ради промышленной эксплуатации подпочвы, в которой содержится газовый угар…» (К собранию). Не понимаю. Как же мы были, когда нас давно нет?..

Клокотов. Так ведь мы угаром, стало быть, дышали, Игнат Никанорович! Как же тут поймешь: сознательно ты существуешь или от угара?!

Щоев (задумчиво). Газовый угар!.. Вот она, объективная причина несознательности районного населения.

Годовалов. А что ж теперь нам-то делать, Игнат Никанорович? Ведь объективных причин, люди говорят, кету, а есть одни субъекты…

Щоев. Объектов нету, говоришь?.. Тогда организуй самобичевание, раз ты субъект.

Годовалов. Сейчас, Игнат Никанорович! (Суетится).

Стук топоров. Отваливаются несколько бревен в задней (относительно зрителя) стене учреждения. В просвете работают двое рабочих. Отваливается еще часть стены. Собрание ложится вновь, кроме Стерветсена и Серены, которые стоят с отобранными кучами одежды в руках.

Один из рабочих (закладывает под верх учреждения крановые зубья и кричит). Краном! (К собранию). А нам говорили, что тут давно чистое место и никого нету… Вы нам весь путь загородили…

Верхняя часть учреждения уходит в высоту, остатки стен разваливаются. Видна пустота мира — бесконечный районный ландшафт. Пауза. Затем слышится издали шарманка: где-то играет невидимая ушедшая Мюд.

Музыка торжественна и трогает скучное чувство человека.

Мюд поет вдалеке:

«В страну далекую

Собрались пешеходы,

Ушли от родины

В безвестную свободу,

Чужие всем —

Товарищи лишь ветру…

В груди их сердце

Бьется без ответа».

У Щоева разгорается бурчание в желудке, и он трет себе живот в надежде потушить звуки. Собрание безмолвно лежит вниз лицом. Стерветсен и Серена одиноко стоят среди ликвидированного поверженного учреждения.

Серена. Папа, что все это такое?

Стерветсен. Это надстройка души, Серен, над плачущей Европой.

Дата добавления: 2015-06-04