Марта 1962 года, Свердловск – Москва, Л. Абрамовой

Февраля 1962 года, Свердловск – Москва, Л. Абрамовой

Люсик мой! Авиационная компания возмещает убытки. Она должна мне тоже компенсацию. У меня тоже лопнуло – только не грудь, а терпение. А оно мне стоит не дешево. Девять дней не было от тебя ничего. Передумал черт-те что. Звонил матери, – ее дома не было, а на работе сказали, что она 2 недели болеет. Думал, ты заходила. Звонил Акимову, хотел твоему папе, но телефона не помню.

Оказалось, что авиа идет дольше. Сегодня наконец получил твое письмо и все стало на место. Малыш! Что ты была моложе – это еще можно представить, но насчет «лучше» – быть того не может. И стихи твои – великолепные, и вообще… И почему ты мне никогда не читаешь? И вообще я не знаю, какая ты артистка – кроме опуса в кино. Должно быть – хорошая. И что «Белые слоны», и что пантомима – ндравится мне. Рад за это дело. Пущай теперь хоть пол-института перевешаются!!!

Про себя мне писать нечего абсолютно. Целый день в делах – времени нет совсем, так что усталость одолевает. Кроме того – город такой – тусклый, время – на два часа быстрее. Организм дряхлеет. И, по теории относительности, я постарею лет на 19. А если ты будешь еще исчезать на недели (а для меня они как годы), то Энштейну и не снилось – как быстро я приду в негодность. Белы ручки-ножки исхудают, мозг высохнет, и мсё.

Репетируем «Сильное чувство», «Рычалова», а недавно дали мне Зощенко и «Корни капитализма». Почитай! Это уже репетировал парень, но у него не выходит. Так что кому-то наступаю на мозоль. Уже есть ненавистники. Но мне глубоко и много наплевать на все. Я молчу, беру суточные и думаю: «Ну-ну! Портите себе нервишки. А я маненько повременю!» И вообще, лапик, ничего хорошего, и ничего страшного. Серенькое. Одно хорошо, что все меньше и меньше дней до Москвы и до тебя. До тебя – прежде всего. Лапа! Сейчас в номере у меня открыта студия игры на гитаре. Пока бесплатно. Народ прет – очередь. Сейчас всего двое. Воспользовался этим и пишу, а иначе не будет времени. Извлекают из гитары звуки ужасные. Меня коробит. Могу зажать только одно ухо. Поэтому, может, письмо несуразное. Лапа! С юмором туго! В веселом театре «Миниатюр» – мрачные личности. И я сник. Песню хочу написать – не для кого и не выходит, а вымучивать неохота. Читаю всякую дрянь и газеты. Сегодня купил: «Физика звездного мира». Зачем?

Любимый мой! Малыш! Я всегда тебя помню, думаю о тебе. И со мной ты! Ты тоже иногда вспомни.

Целую. Привет всем. Пиши!

Вовка.

Как в старинной детской сказке, дай бог памяти,

Колдуны, что немного добрее,

Говорили: «Спать ложись, Иванушка,

Утро вечера мудренее».

Это начало новой песни. Малыш! Дальше ничего не выходит. Сижу иногда до первых петухов – и дальше ни строчки. Думаю – лягу спать – утро вечера мудренее. А утром вставать трудно, особенно, если ночью тебя вижу – то как воплощение коБарства, то как ангела божьего. От того и от другого утром грустно, потому что очень скучаю и не до песни. Но вот уже два утра подряд письма от тебя. От вчерашнего было мудренее, от сегодняшнего муторнее. Так захотел сейчас же бросить все – и в самолет, что до сих пор виски стучат.

Лапик мой! Любимый! Конечно мы что-нибудь придумаем и не «что-нибудь», а просто надо завязать с этим миниатюрным искусством и переиграть. Все будет хорошо, малыш! И вокзальные приключения больше не повторяй! Живот у бабы, действительно, наверное, был большой! Про это тебе узнать, наверное, было необходимо! Все бы хорошо! Только на вокзале мысли были не так чтобы очень: и про 5–6 чужих жен, и про питье за твое здоровье. Я – отшельник, послушник, монах. Нет! Просто я – отец Сергий. Пальца, правда, не отрубил – не из-за кого. Солнышко! Все местные солнца, включая миниатюрных светил, – светят тускло, а ты – как Альфа Центавра из прочитанной мною книги «Магеллановы облака». Там звезда ужасно яркая и красивая.

Относительно алкоголя!!! Нет его и не предвидится. Если так пойдет дальше – государство начнет терпеть убытки. Вот!

Недавно принято было решение порадовать наших бабов 8-го марта капустником. Я чегой-то придумал. Но потом решили, что трудно ставить, и взяли кое-что. Я это к чему: там есть такая песня:

Как хорошо ложиться одному —

Часа так в 2, в 12 по-московски,

И знать, что ты не должен никому,

Ни с кем и никого, как В. Высоцкий.

Правда, это я написал, но ты можешь судить по этому о моей отрешенности. Если бы это не для капустника, то дальше было бы о том, как хорошо проснуться вдвоем с тобой, можно в Ленинграде, в «Выборгской». Ну ладно… хватит, а то спать не буду, начну стонать, разговаривать, а сосед мой блюдет режим и этого он не любит.

Лапа! Сегодня послал тебе телеграмму – как мне звонить. Очень просто. Как на конверте адрес. Жду сегодня и завтра твоего звонка и вообще все время. Очень хочу услышать голос. А про увидеть – и говорить нечего. Наука шагнула бог знает куда, Свердловск производит бог знает что, стронций выпадает в виде снега, люди мрут, как в Швеции, а вот чтобы видеотелефон, так это бог знает когда!

Люсик! Уже прошла половина разлуки. Страшно хочу, чтобы она скорее пронеслась, и чтобы меня ты дождалась… Я дни считаю, уже считаю. Тебя, конечно, не забыл, люблю все так же, как любил.

Целую крепко много раз и обнимаю. Малышик мой! До свидания. Привет всем.

Вовка.

P. S. Нет! Еще хочу что-нибудь написать. Когда пишу, как будто разговариваю. Так. Я считаюсь очень крупный специалист-песенник, во всех областях этого жанра: блатной, обыкновенной и Окуджавы. Идут пачками, мешают мыслить, учатся, переписывают, перенимают. Уже один купил гитару. Хотят еще 3-е. Все взбесились! Я в растерянности. Поляков пугает: говорит, что тоже в тайниках души не прочь побаловаться старинным романсом. Говорит, что от них умирают не менее старинные женщины. Ужас! Платные уроки сделали бы меня миллионером. Я стал бы богаче Шагаловой. Но нет – я наш человек, я – задаром, я – такой, я – очень! Это все спесь. Для тебя немного похвастался.

И еще: хотят инсценировать мою «Татуировку». Сделать пародию на псевдолирику и псевдо же блатнянку. Я буду петь, а в это время будут играть то, что там есть, например: «Я прошу, чтоб Леша расстегнул рубаху, и гляжу, гляжу часами на тебя!» Актер, играющий Лешу, рвет на груди рубаху – там нарисована женщина-вампир, или русалка, или сфинкс, или вообще бог знает что. Другой становится на колени, плачет, раздирает лицо и глядит, а сзади часы – стрелки крутятся. Можно, чтобы он глядел 7, 8, 9, 10, 11, 12 (больше нельзя) часов. Так всю песню можно сделать. Но это – проект. И потом – мне немного жаль Алешу, Валю и самого, у кого душа исколота снутри.

Здесь – спартакиада проходит. Вот бы сюда твоих маму и папу. Они бы уж! Я, мне до лампочки. Ходят они табунами в каких-то хлорвиниловых куртках всевозможных ярких грузинских цветов и едят по талонам. Ресторан закрыли. Там их кормят. А артисты, туристы и обыватели – пусть их с голоду помирают.

Холодно, но не очень. Пиджак пришел в ветхость, брюки в гриме, лицо чистое, тело белое, волосы чистые, душа – в тоске.

Нет! Наверное, сегодня не позвонишь! А вдруг! Еще буду ждать.

Лапик! В гостинице есть душ, в подвале. Горячий воды нет. Все намыливаются и так и ходят. Хочу кофе, в Москву и больше всего – тебя. Интересно, правда, позвонишь ты или нет? И что ты сейчас делаешь? И какая ты? Я читаю Тэффи – любопытно. Завтра 3 спектакля. Гоним рубли, разоряем Мосэстраду.

Теперь все.

Люблю.

Я – Высоцкий Владимир Семенович, по паспорту и в душе русский, женат, разведусь, обменяю комнату, буду с тобой, хочу всегда, 24 года от роду. Влюблен. В тебя.

Высоцк‹ий›.

Дата добавления: 2015-06-04