Й день

Ури

После ужина Ури громко объявил, что идет работать, и улизнул в свою келью. В коридоре было тихо, за окном изредка перекликались собаки. Ури из предосторожности припер дверь найденной днем суковатой палкой и со сладким предвкушением положил на стол скопированные листки из красной тетради. Поначалу он то и дело спотыкался и сбивался с ритма, но очень скоро в его мозгу закрутилось какое‑то колесико и он с головой погрузился в чтение дневника Карла.

Какая тоска! Какая скука! Вот уже почти три месяца я заточен в этой тесной квартирке в обществе шести непроходимых идиотов. Впрочем, я неправ: две из них – непроходимые идиотки. Но даже это их не красит. Впервые в жизни я пожалел, что не курю: я просто задыхаюсь от табачного дыма и от вони разбросанных всюду окурков.

Проветрить комнаты невозможно, окна нельзя открывать даже ночью: нас могут увидеть и опознать, ведь наши портреты расклеены на всех столбах. Первые две недели я пытался найти уединенный уголок, чтобы обдумать, кто мог меня выдать. Возможностей было не так уж много, так как почти никто обо мне не знал. Но кто‑то это наверняка сделал, кто‑то из этих немногих. Кто же это, кто?

Но ни уединиться, ни додуматься не удалось, потому что все остальные пленники нашей берлоги мечутся из угла в угол, как дикие звери в клетке. Их можно понять: они прячутся в тайных убежищах, вроде нашего, гораздо дольше, чем я, и совершенно обалдели от тесноты, безысходности и безделья. Мне уже ясно, что и мои мозги скоро усохнут и я стану таким же кретином, как они. Я стал искать способ хоть как‑то замедлить этот процесс и решил попробовать вести дневник, чтобы дни заточения не сливались в один бесконечный день. На мысль о дневнике меня навела эта красная тетрадь, случайно затесавшаяся среди моих малочисленных пожиток. Однако стоило мне набросать несколько строк, как вся скучающая свора повисла у меня за спиной, пытаясь разглядеть через плечо, что я пишу. Каждое подсмотренное слово вызывало бурный восторг, будто до этой минуты они таких слов и слыхом не слыхали. Терпения у меня хватило на две минуты, после чего я захлопнул тетрадь и отказался от идеи дневника.

Среди ночи я проснулся от шороха и возни у меня под койкой. Какая‑то пара сосредоточенно совокуплялась на полу, и койка моя то и дело вздрагивала от ритмичных ударов чьей‑то головы об ее ножку. Я не мог разглядеть в темноте, кто это был, но похоже Эрик и Лиззи, они последние дни сильно терлись вместе. Впрочем, в наших условиях пары создаются и распадаются мимолетно, так что это мог быть и кто‑нибудь другой. Я пока уклоняюсь и ни с кем в интимные отношения не вступаю, хоть не надеюсь, что мое воздержание продлится долго. Я уже не говорю, что от скуки человек готов на все, но кроме того нелегко устоять против общественного давления – я всей кожей чувствую, как вокруг меня сгущается недовольство. Они еще молчат, но смотрят на меня с неприязнью и даже с отвращением. Так что, боюсь, мое падение не за горами.

Предполагаемые Эрик и Лиззи со счастливыми стонами закончили свое дело и зашуршали спальными мешками, устраиваясь на ночлег. Они заснули через пару минут, а я остался один в бессонной тьме, остро пахнущей чужими любовными утехами. Тьма была густая и непрозрачная, и на ее фоне я вдруг ясно увидел свое будущее. Оно мне так не понравилось, что я решил сделать все, чтобы его избежать.

Ни в коем случае нельзя отказываться от дневника – он поможет мне дисциплинировать свой ум и хоть как‑то ориентироваться во времени. Но как писать под постоянным надзором? Можно, конечно, писать ночью, когда все спят, но ведь кто‑нибудь обязательно побежит в уборную и меня застукает. И тогда – все! Назавтра мою красную тетрадь выкрадут и подвергнут коллективному обсуждению.

Боюсь, что за последние месяцы нервы мои изрядно сдали, потому что невозможность вести дневник привела меня в какое‑то странное, не поддающееся контролю отчаяние. Я вообразил, что без этого единственно доступного мне усилия, я непременно сойду с ума. И даже начало казаться, что уже схожу. И, как это часто случается в невыносимой духоте нашей берлоги, я тут же почувствовал, что лоб мой покрылся обильным потом, а под горло подкатила сосущая тошнота. И вдруг меня осенило – очень просто, надо все зашифровать! Мне когда‑то предлагали пользоваться замечательно хитроумным шифром, разработанным одним психом из наших, который оказался в аргентинской тюрьме. Я уже не помню, каким ветром его туда занесло, но он умудрился наладить связь с нашим центром в Гамбурге, и мы в конце концов устроили ему побег. В его шифровке все было гениально просто и неразрешимо, – я ее когда‑то знал, но подзабыл. Надо было сосредоточиться и вспомнить. Что ж, в моем полном безделье умственные усилия по воспоминанию можно считать благословением. Я просидел три дня в полной неподвижности, воскрешая в памяти детали этого шифра – и вот пишу! Пока это нелегко, но я уверен, что ежедневная тренировка преодолеет все трудности. Не думаю, что кто‑нибудь кроме меня сумеет это прочесть!

Дата добавления: 2015-06-04