Сопротивления окончанию терапии

При обсуждении сопротивлений окончанию терапии полезно помнить, что есть много способов успешно подвести к концу и завершить работу в группе.

Двухлетка

Во-первых, у некоторых участников налицо двухлетний цикл. Группа вполне может достичь заметного прогресса в работе с заявленными симптомами за два года. Участнику становится лучше, он чувствует себя свободнее, симптоматика меньше ему мешает, поэтому у него возникает соблазн попробовать справляться с ней самостоятельно. Он обнаруживает, что может найти лучшее применение свободному времени. Ни в коем случае нельзя возражать против такого решения либо исследовать его вербально. Желание пациента следует уважать. Ему дают понять, что группа не собирается удерживать его силой. Один участник так описал такое отношение: «Я знаю, что могу уйти, и никто мне не помешает. Еще я знаю, что если мне понадобится подзарядить батарейку, я всегда смогу вернуться, причем если не получится прийти в эту группу, найдется другая».

Такой участник может вернуться через два-три года. К этому времени он успеет испытать новообретенную силу, поймет, что у него получается хорошо и чего ему недостает. Он хорошо понимает, что такое проходить групповую терапию и как живется без нее. Когда он вернется, то будет полон решимости завершить задуманное. Он может уходить и возвращаться когда угодно – это уже не играет роли.

Тот, кто живет согласно двухгодичному циклу, становится зачастую столпом группы. Он меньше других участников способен мириться с ленью и недостатком терапевтического усердия и обычно привносит в процесс живую струю. Он и сам рад вернуться. Как заметил один участник, «Такое чувство, что я побывал в отпуске, который был мне необходим, а теперь рад, что вернулся».

Трудяга

Следующую разновидность участников, покидающих группу, можно назвать «Трудягами». Симптомы у такого участника стойко сходят на нет. Он больше не считает себя социальным калекой, ощутил вкус того, чем он может стать, если избавится от «балласта», и это разожгло в нем аппетит к «настоящей работе». Такой участник приходит в группу в состоянии, которое в профессиональной среде иногда называют «средней фазой». Он становится надежным участником группы и вплетает ее в ткань своей жизни. Сессии превращаются в основной элемент, вокруг которого строится его расписание на неделю. Думать о том, чтобы изменить время встречи, для него все равно что думать о том, чтобы изменить собственное имя или номер паспорта. Он вкладывает в работу группы все силы. И платит за нее так же исправно, как за телефон или за квартиру.

Тем не менее у него возникает и много всевозможных переносных коллизий, перемежаемых скучными периодами плато, однако благодаря легким изменениям в восприятии, вызванным взаимообменом, коммуникацией и инсайтами у товарищей по группе, реальность такого участника и в самом деле начинает приобретать новые очертания. Благодаря изменению в восприятии участник способен видоизменить паттерн своей повседневной жизни.

Он расширяет круг общения и включает в него различных синтонных личностей. Вместо считанных сфер интересов или одного компульсивного импульса он обнаруживает у себя десятки дремлющих способностей. Ему очень нравится превращать их в навыки. Даже товарищи по группе видят, что некоторые аспекты его поведения достойны похвалы. Участники-новички, появившиеся в группе позднее, восхищаются его спонтанностью, способностью слышать невысказанный подтекст, готовностью принять их ограниченность и то, как мало он поглощен собой.

Понимание, что пора уходить, приходит постепенно. Участник начинает смотреть на мир, лежащий вне пределов группы. Иногда он подумывает о переменах в профессиональной жизни, о том, чтобы получить специальное образование, подать документы на престижную должность в другом городе или завязать отношения, которые принесут ему радость и удовлетворение. Это занимает все больше времени.

На то, что этот момент близится, иногда намекают сны. Одному участнику приснилось, что он уже почти собрал рюкзак, чтобы отправиться в экспедицию в неизведанные земли. Другой рассказал, что во сне готовился к переезду в квартиру, о которой давно мечтал, окнами на Гудзон. Группа без труда расшифровала эти послания из подсознания.

Наконец настает время объявить о своем решении и назначить конкретную дату. В оставшиеся недели участник обрывает последние нити переносных связей. Он ориентирован на реальность и сосредоточен на формулировке и решении проблем.

Последний день бывает радостным, а иногда отмечен тревожностью, вызванной расставанием, и смехом сквозь слезы – и вот пациент наконец уходит, заверив некоторых участников, что они еще увидятся.

Скандалист

Третья разновидность участников, покидающих группу, - это «Скандалисты». Для участников, расстройства психики у которых изначально были глубже, дорога к свободе от терапии становится более ухабистой. Даже принять решение об уходе для них все равно что пережить внутреннюю игру в перетягивание каната. На одной сессии такой участник держится гордо и полон уверенности и независимости, а на следующей уже погружен в депрессию и сообщает, что из-за группового соглашения чувствует себя отверженным. Если кто-то из участников говорит ему, что он готов уйти, это просто грубая лесть. Вопрос не перестает быть болезненным, даже когда принято «окончательное» решение. Возвращается девиантное поведение, с которым участник «раз и навсегда» покончил уже год назад, причем теперь оно приводит к катастрофическим последствиям. Даже первоначальные симптомы вспыхивают снова с невиданной силой. Товарищи по группе зачастую бывают неприятно удивлены, поскольку эти симптомы возникают словно бы ниоткуда. В сущности, они видят целый сонм аберраций, с которыми раньше не сталкивались. Накапливаются противоречия. Участник, собравшийся уходить, может аннулировать свое решение. «Эпидемия охватом в одного человека», которую он выставляет напоказ, должна наглядно показать всем товарищам по группе, что уходить ему ни в коем случае нельзя. Более того, участник и сам настаивает, что для прекращения терапии момент сейчас крайне неподходящий: ведь ему никогда не было так худо.

Затем регресс переходит в атаку на группу, терапию и аналитика. Терапия «совсем не помогла», это был «полный провал», участнику вообще не стало лучше. Его того и гляди выгонят с работы, у него бессонница, жена «опять против него ополчилась» - и он подумывает о том, чтобы сочетать терапию с массажем или гипнозом. А аналитик только и думает, как бы от него отделаться, освободить место для другого пациента – здоровее, богаче, красивее. Нет, он останется, пока не сумеет окончательно «поправиться».

В такие времена аналитику нельзя опускать руки. Если он понимает паттерн тревожности, связанной с расставанием, и защиты против нее, то, что он наблюдает, - на самом деле благоприятный признак. Аналитик старается разрешить ожившие сопротивления косвенными методами: спрашивает других участников, что они чувствуют, когда слышат жалобы кандидата на завершение терапии. О чем все это говорит?

Один участник группы, в целом относившийся к окончанию терапии вполне оптимистично, на сессии всего за две недели до окончания терапии пришел в бешеную ярость, поскольку другие участники не пожелали серьезно отнестись к его проблеме: у него заболела собака. Он не желал мириться с предположением, что эта собака, возможно, он сам. Когда участники настаивали, что у него чрезмерная реакция – до сих пор он вообще не говорил о своей собаке – он пригрозил покончить с собой, если кто-нибудь еще раз заговорит о прекращении терапии. Иррациональная ярость мгновенно утихла, стоило терапевту напомнить этому участнику, что он и раньше был склонен к эмоциональному запугиванию, а кто-то из товарищей по группе заметил, что эта угроза – давно укоренившийся способ найти выход для его агрессивных чувств.

На фазе окончания терапии может снова проявиться практически любое сопротивление, и питать его будут те же самые сомнения, неуверенность и тревога, которые проявлялись у участника на более ранних этапах терапии. Многие участники получают от участия в группе очень много тайного вознаграждения – и начинают это осознавать только тогда, когда решают от него отказаться. Иногда участник чувствует себя виноватым за свою самодостаточность, поскольку убежден, что не в состоянии эффективно функционировать. Один участник пришел в состояние скорби, поскольку конец зависимости от группы был для него эквивалентом смерти интроецированной матери.

Каждое подобное сопротивление нужно выявлять. Старые сопротивления, укорененные в структуре характера, следует прорабатывать снова и снова. Аналитик просто помогает группе вспомнить, как те или иные установки и интервенции действовали на этого участника раньше. Всегда бывает приятной неожиданностью наблюдать, как ловко участники придумывают нужные формулировки, когда хотят сказать что-то сопротивляющемуся товарищу по группе, и в какой короткий срок они способны разрешить эти неподатливые на первый взгляд сопротивления окончанию терапии.

Каждый раз, когда удается ликвидировать очередное сопротивление, снова появляются признаки самодостаточности, а с ними и мысли о будущем. Участники рассказывают, как им удается успешно решать проблемы, возникающие во внешнем мире.

Одна группа не приняла на веру сомнения, которые одна из участниц высказала по поводу своей способности работать перед лицом вернувшейся депрессии. Участники провоцировали ее на жаркие споры с ними, настаивая, что она способна функционировать на работе «с закрытыми глазами». К концу сессии, ко всеобщему изумлению, эта участница сообщила сенсационную новость: оказывается, ее повысили в должности, и теперь она редактор отдела мод в крупном журнале. Это не помогло ей избавиться от сомнений, однако теперь товарищи по группе чутко, словно радар, улавливали любые признаки ее опасений в собственной способности «справляться самостоятельно». Каждый раз, когда другие участники это чувствовали, она подтверждала их интуитивные догадки о том, что она боится, как бы симптомы, в которых она глубоко увязла, снова не проникли в ее мысли. Группа это чувствовала, обсуждала и развеивала страхи посредством взаимообмена.

Окончание терапии – пора укрепления иммунитета. В идеале мы хотели бы, чтобы участник навсегда освободился от прежних слабостей и зависимостей. Существует распространенное убеждение, что успех терапии в большой степени зависит от того, насколько участник будет предан делу группы и своему аналитику, хотя ни ту, ни другого он, возможно, больше никогда не увидит. Считается, что эго доэдипальной личности так слабо, что не сможет совсем отказаться от этих костылей. Участник носит в памяти образ товарищей по группе, аналитика или ощущение поддержки со стороны группы и цепляется за эту ментальную матрицу с тем же доверием, что и в годы терапии. В трудную минуту он пишет на ней: «Как бы поступил сейчас Г.?» Если под гнетом обстоятельств у него это не получается, он возвращается к какому-нибудь из своих забытых симптомов.

Групповой аналитик принимает меры, чтобы минимизировать вероятность подобного регресса и вообще необходимости оживлять отношения в фантазиях, чтобы укрепить шаткое душевное равновесие. Опираясь на чувства, индуцированные в нем, аналитик возвращает участнику все то, чего он ожидал с особенно сильным страхом. Если участник не понимает, что делает аналитик, и впадает в одну из укоренившихся защит, показана дальнейшая работа. Остальные участники зачастую составляют «подтанцовку». Они подхватывают эхо того, что делает аналитик, переводят на свой жаргон в своем стиле – и всегда находится участник, который заново проигрывает все даже лучше терапевта. По той же системе товарищи по группе закармливают участника токсоидными реакциями, интуитивно подстроенными под его настроение и уровень, пока он не продемонстрирует, что поведение у него изменилось в нужную сторону и закрепилось.

Признак того, что участник освободился от старых установок, - когда он осознает, что интервенции, которые ему возвращают, это его собственные опасения. Либо он не отвечает на «заезженную пластинку», либо просит группу прекратить. Когда это происходит, можно считать, что участник более или менее защищен от возвращения старых симптомов. Паттерн сопротивления ликвидирован и будет проявляться редко, а скорее всего, не проявится никогда.

Одна пациентка, участница группы, не могла взяться ни за одно дело – ее одолевала тревога. Она считала, что у нее профессиональный и социальный «паралич», что она совершенно обездвижена. И всегда ждала, что ее постигнет неудача, что ее разоблачат как самозванку или что она выставит себя на посмешище. Когда она впадала в панику, это проявлялось в том, что она закостенелыми пальцами начинала снимать пушинки с платья.

Когда она пришла в группу, то даже не пыталась с кем-то сблизиться. Если с ней заговаривали, она начинала свой ритуал с пушинками. Один участник, склонный к агрессии, проявил к ней сексуальный интерес. Это лишь усилило ее тревогу и усугубило компульсивные действия.

Чтобы разговорить ее, аналитик и участники группы указали ей на компульсивное поведение. Участники стали ей напоминать, что она на них не смотрит, что она напряжена, будто аршин проглотила, «собирает пушинки, будто ромашки», прячется за покрасневшим лицом. Симптомы держались несколько месяцев, пока не удалось проследить их истоки в чувствах сексуальной неполноценности, и тогда она начала разговаривать с товарищами по группе благодаря их упорным усилиям. Прошло примерно два года, и сложилось впечатление, что участница переросла этот паттерн.

Она пошла на вечерние курсы, а во время летних каникул записалась на обучающую программу при одном колледже в Вермонте, где познакомилась с чутким и проницательным преподавателем, которого привлекла ее красота, нежность и скромность. Осенью он нашел себе работу в городе, чтобы быть поближе к ней. После долгих раздумий, сомнений и уговоров со всех сторон участница бросила работу корректора и вместе со своим женихом открыла частный детский сад. Они очень изобретательно разрекламировали его, и дело процветало.

Участница провела в группе четыре с половиной года и после мучительных колебаний решила уйти после рождественских каникул. У них с женихом была назначена дата свадьбы, а затем они собирались провести медовый месяц в Европе. Грядущие события несколько пугали участницу, однако всю осень она была довольно спокойна. Жених всячески поддерживал ее, и они были поглощены делами в детском саду.

Месяца за два до намеченной даты ухода некоторые участники стали говорить, что им будет не хватать ее теплоты и нежности, но они все равно считают, что она готова уйти. Она и без группы прекрасно справится, во внешнем мире у нее достаточно поддержки. Участница напряглась, покраснела, опустила голову и начала собирать с юбки невидимые пушинки.

Участники не могли заставить ее заговорить, в группе повисла неловкая пауза, от которой все словно оцепенели. Аналитик спросил участников, как они считают, не опозорится ли участница на церемонии бракосочетания. И вообще одно дело помолвка, а брак – совсем другое. Тут уже не отвертишься, в интимных отношениях невозможно спрятаться.

Рука участницы замерла в воздухе. Затем участница вскинула голову и сказала аналитику, что он может не волноваться. Все у нее будет прекрасно.

Тут вступил другой участник: а откуда она знает? Почему она считает, что муж не разглядит за этим бело-розовым, как зефир, фасадом тревожную затворницу? Участница возразила, что если жених до сих пор ее не знает, то не узнает никогда. И если уж на то пошло, это она помогает ему сохранить душевное равновесие, а не наоборот.

Товарищи по группе поразились тем, какая перемена в ней произошла, стоило ей разозлиться. Что бы она сказала, если бы не стала прибегать к тому, чтобы убирать пушинки с юбки? Участница призналась, что сказала бы, что всех их любит за то, что они сделали для нее, и за то, какие они замечательные, но у нее промелькнула мысль, что это прозвучало бы смешно и нелепо.

Аналитик вставил реплику о том, что, возможно, она не могла позволить себе воспользоваться шансом и теперь, наверное, ей придется собирать пушинки с платья всякий раз, когда она столкнется с трудностями.

- Вы больше никогда этого не увидите, - заверила его участница.

Один раз, когда кто-то из товарищей по группе упомянул о ее старых страхах, она потянулась было пальцами к юбке, но потом посмотрела на них и рассмеялась. Больше этих навязчивых движений у нее не появлялось. На последней встрече с группой участница упомянула о том, что с поиском пушинок «покончено навсегда». Теперь, если она расстроится или рассердится, она будет «смотреть в глаза, а не отводить взгляд».

В последние минуты всегда слышатся обещания встретиться снова, уже просто по-дружески, «когда пройдут положенные полгода». Этот период нужен для избавления от любых остатков переноса. Если отношения сколько-нибудь реальны, они сохранятся, невзирая на перерыв.

Иногда участник группы договаривается о контрольной встрече через год, чтобы отчитаться аналитику о достигнутом прогрессе. С течением времени такие контакты слабеют. Новости о бывшем пациенте аналитик узнает от новых пациентов, которых тот к нему направил, из объявления о бракосочетании, из газетных заметок, из письма, где сообщается о рождении ребенка и приложены фотографии. Случается, что участник еще около года проходит индивидуальную терапию – как будто это период «отлучения от груди», без которого ему не обойтись, - однако чем дальше, тем реже встречается с терапевтом.

Уход из группы по инициативе аналитика

Есть и четвертый способ прекратить групповую терапию. Аналитик работает над препятствиями уходу из группы задолго до того, как у участников появляется мысль о прекращении терапии. Поскольку все тревоги, связанные с окончанием терапии и разлукой, к этому времени уже развеяны, само по себе окончание терапии особой трудности не представляет. Когда приходит время, участники осознают свои чувства и расстаются с аналитиком и друг с другом с минимальными осложнениями.

Директор приюта под впечатлением от собственного опыта групповой терапии решил включить опыт работы в группе в программу повышения квалификации для своих сотрудников низшего звена. Он уговорил вести группу своего бывшего терапевта.

Эти сотрудники работали с детьми и подростками, которые были брошены или происходили из неблагополучных семей. Их взяли на работу, поскольку они умели сочувствовать подопечным и относились к своей задаче особенно серьезно. Отчасти это было потому, что у них был похожий жизненный опыт.

Аналитик отдавал себе отчет, что из-за депривации в прошлом, которая вышла на первый план в самом начале «терапии», у каждого из участников этой группы возникнут страшные трудности с окончанием терапии. Все усугублялось тем, что по договоренности между терапевтом и директором это была закрытая группа, работа которой должна была завершиться не позднее чем через два года.

Участники погрузились в работу группы с поразительным энтузиазмом. Несмотря на сильные вспышки агрессии, перемежаемые периодами застоя и пробуксовки, участники явно показывали, как они нуждаются в близости, поддержке и понимании товарищей по группе. Эта потребность и стала причиной сложной проблемы, которая привела к первому сопротивлению окончанию терапии.

Из-за особенностей организации работы в приюте и того, что у участников группы были примерно одинаковые терапевтические интересы (почти все они были социальные работники или студенты-психологи), участники группы очень часто сталкивались в самой разной обстановке. Когда они, как обычно бывает в начале терапии, переживали период приподнятого настроения благодаря возможности выразить словами свои чувства друг к другу, то не ограничивались для этого групповым сеттингом. Они изливали свои чувства, где бы ни оказались, и не только друг к другу, но и к другим.

Подобная свобода коммуникации привела к беспорядочным столкновениям с начальством, с которыми они стали держаться «запанибрата», к жалобам сотрудников, которые почувствовали, что их исключили из «избранного круга» группы, к ссорам с юными подопечными за обеденным столом. Администрация засомневалась, разумно ли прибегать к групповой терапии как к обучающему инструменту при подобных обстоятельствах. Директор позвонил аналитику и сказал, что оказался в крайне неприятной ситуации, поскольку участники изливают свои чувства без разбора, раздражают начальство и всячески демонстрируют свою принадлежность к группе.

Следующую сессию аналитик начал с того, что сказал участникам, что они выражают свои эмоции вне сессий, а это противоречит договору. Участники сопротивлялись любому обсуждению своих выходок во внешнем мире и настаивали на том, чтобы соблюдалось правило «здесь и сейчас». Аналитик согласился, что, наверное, они правы, когда стремятся жить в настоящем, но поскольку у них в повседневной жизни происходит столько конфликтов, может быть, группу стоит распустить, а участников распределить по другим группам, которые он ведет. Участники тут же воспротивились такому плану. Аналитик спросил самого говорливого участника, из-за чего, собственно, весь этот сыр-бор. Разве нельзя просто попрощаться с группой, решить, что дело сделано, и пусть это будет последняя сессия? Участники забросали его возражениями, и стало понятно, что дело в страхе перед распадом семьи. Когда участники связали эти травмы с возможным роспуском группы, общее возбуждение улеглось. Успокоившись, они начали вместе с аналитиком исследовать, почему обстоятельства их внешней жизни так его расстраивают. Поняв, в чем сложность, участники признали, что между сессиями вели себя чересчур вольно, однако расставаться не хотели. Им нужна была взаимопомощь. Аналитик спросил, готовы ли участники отказаться от удовольствия выражать свои чувства вне сессий ради того, чтобы сохранить целостность группы. Они согласились. Обсудив возникшее у них предчувствие катастрофы и связав его со своей личной историей, они, сами того не зная, сделали первый шаг к тому, чтобы разрешить сопротивление окончанию терапии.

Проработка второго сопротивления окончанию терапии началась с того, что аналитик выражал интерес к любому инциденту, связанному с разлукой. Если кто-то из участников упоминал о разрыве личных отношений, о том, как он бросил учебу, или о том, что хотел бы найти работу «попроще», аналитик делал активную интервенцию: а что бы участник почувствовал, если бы бросил группу? Затем он привлекал к ответу участника внимание всей группы.

Один участник рассказал, что встречался с секретаршей директора, однако оказалось, что она его, мягко говоря, не устраивает, так что он ее бросил без особых сожалений. Она же искала любые поводы, чтобы пообщаться с ним. Если он был с ней груб, она начинала складывать его письма в чужую ячейку, настраивать директора против него и в целом портить ему жизнь. Все товарищи по группе согласились, что смешивать работу и секс не стоит, и этим и ограничились. Аналитик поинтересовался, что бы они почувствовали, если бы этот участник без предупреждения перестал ходить на сессии и даже не позаботился упомянуть об этом на работе. Отношение к участнику изменилось. Сначала группа обнаружила, что злится на него. Аналитик спросил, почему. Участники признались, что теперь они идентифицируют себя с девушкой. А какое им до нее дело? Участники стали рассказывать, что чувствовали они сами, когда их бросали. Со всех сторон так и сыпались истории о том, как их вдруг покидали те, кто о них заботился, или их насильно разлучали. Аналитик поинтересовался, как бы они отреагировали, если бы он сам их внезапно бросил. Уровень тревоги в группе мгновенно подскочил. Аналитик не давал группе отвлечься от исследований, пока созвездие чувств по поводу утраты необходимых объектов не утратило интенсивности. У некоторых участников тревогу удалось смягчить, лишь когда аналитик заверил их, что решение о расставании будет приниматься в двустороннем порядке, обсуждаться и согласовываться.

Оказалось, что это заверение и есть ключевой фактор. Как бы ни тревожился участник, услышав объявление о длительном перерыве, например, о летних каникулах, в глубине души он всегда понимал, что в сентябре аналитик вернется и группа соберется снова. Никто не будет прекращать ее работу по своей прихоти и насильно. А поскольку этим отношениям не грозит внезапный разрыв на веки вечные, тревогу по поводу предстоящей разлуки всегда можно исследовать, заручившись сотрудничеством свободных от конфликтов областей личности участника. Таким образом удалось преодолеть много трудностей с минимальными усилиями.

Третье сопротивление окончанию терапии возникло в конце первого года. Аналитик предложил участникам выбирать, продолжить работу в группе или завершить ее. Они выбрали первое без малейшего промедления. Для многих сессии стали «кульминацией недели». Однако, к удивлению аналитика, альтернативные варианты вызвали досаду и у некоторых участников, которые, казалось, были не слишком сильно к нему привязаны. Прежде эти участники даже принижали значение его присутствия. Они были необычайно чуткими и вполне могли отделить зерна от плевел в любых жалобах, не обращаясь к нему за помощью. А теперь они дружно восстали. Исследование показало, что их уязвило, что они обнажали свои чувства перед человеком, которому, похоже, до них и дела нет. До сих пор они скрывали обиду, но она показала, что то, как яростно они отстаивали собственную самодостаточность, было реакцией на ощущение зависимости.

Один из участников рассказал, как больно ему было, когда священник-иезуит, проявлявший к нему большой интерес после того, как отец бросил семью, был внезапно переведен в другой город. Эта новость пробудила в нем последствия ранней травмы, связанной с родительскими фигурами, и участник дал себе зарок больше никогда ни к кому не привязываться. А теперь, к полному своему ужасу, он обнаружил, что оказался во власти человека, который способен по своей прихоти перерезать межличностные струны.

Участники помогали друг другу преодолеть защиты против чувства зависимости. Они много говорили о том, как оберегали себя, чтобы не осознавать его. Мало-помалу они начали понимать, что отрицать подобные эмоции – значит делать себя уязвимыми и обделять. Лучше признавать чувства и работать с ними, нежели отгораживаться от них.

Возможность проработать сопротивления окончанию терапии дали всевозможные каникулы. О том, чтобы сделать перерыв, аналитик заговаривал заблаговременно. Назначив дату, он выяснял, как реагируют на это участники. Начиналось оживленное обсуждение, и некоторые участники признавали, что новость об уходе терапевта в отпуск вызвала у них смешанные чувства. Чем сильнее был перенос, тем мощнее реакция. Многие участники вообще отрицали, что отлучка аналитика имеет для них какое бы то ни было значение. Если объявление не вызывало никакой реакции, это, в свою очередь, также подвергалось исследованию. Почему участников не волнует уход аналитика?

На протяжении второго года аналитик объявил, что берет две недели отпуска на День Благодарения, поэтому участники пропустят не одну сессию, как он говорил раньше, а две. Один из участников горячо возразил:

- Не позорились бы с этим вашим отпуском! Да вам на нас плевать!

Его сразу же поддержали другие участники, так же болезненно относившиеся к подобным перерывам:

- Мы с вами договаривались встречаться еженедельно! Что, аналитику контракт не писан?!

- Так что же, мне менять планы? – спросил аналитик.

Этот вопрос выявил затаенную обиду группы:

- Само собой! Отменяйте отпуск. Без нашего разрешения никаких перерывов. Если мы здесь, вы тоже обязаны быть здесь!

- А что вы скажете, если я скажу, что для меня главное – это решения, касающиеся моей личной жизни?

Этот вопрос вызвал новую бурю эмоций.

- Да вы говорите как психопат! Вы здесь не для нас, вы здесь для себя!

Аналитик исследовал эту вспышку. Сначала он изучил ее как общий ответ группы. Обращаясь к группе в целом, он заметил, что сильные чувства по поводу его планов стоит копнуть глубже. Когда они были исследованы подробнее, аналитик выбирал участника, у которого чувство, определенное другими участниками, было сильнее всего, и работал с ним. Затем участникам помогали рассмотреть реакции других товарищей по группе.

Один участник попросил товарища, который особенно жарко протестовал против перерыва, объяснить, почему его чувства так сильны.

- А знаешь, почему? Потому что, по-моему, это подлость. Наш дорогой доктор ничем не лучше моего старика. Вот прямо помню, как папаша норовил улизнуть – летом в горы, зимой во Флориду, - потому что там официанты могли побольше заработать. Думаешь, брал он нас собой? Да ни разу. Летом на курортах некуда было поселить жену с детьми. Зимой он должен был учиться, а мама сидела с нами. Прекрасно помню, в какой я был ярости, когда через десять лет выяснилось, что у него все это время была одна любовница в горах и другая – на море! Этот мерзавец как сыр в масле катался, а у нас вечно ботинки были дырявые! Жил своей жизнью, совсем как наш доктор, а все остальные пусть к черту катятся!

Остальные участники согласились, что его претензии вполне законны. Они присоединились к оратору и тоже принялись выплескивать на аналитика раздражение и обиду. В конце концов аналитику, пусть и не без труда, удалось показать им, что за их яростью стоит беспомощность.

Однако некоторые участники были не так красноречивы. Когда приближался перерыв, у них проявлялись всевозможные физические симптомы, которые они привыкли мобилизовать перед лицом утраты драгоценного объекта. Обсуждение этой соматизации становилось главной темой сессий. Что означает расстройство желудка у участника? Если бы головная боль могла говорить, что бы мы узнали? Каждый раз, когда приближался перерыв, еще до того, как аналитик упоминал о том, что уезжает, у одного участника появлялась сыпь на шее и плечах. По настоянию лечащего врача ему приходилось ехать на курорт с сухим жарким климатом, чтобы вылечить раздражение солнечными ваннами. После третьего такого «отпуска по болезни» аналитик спросил группу, что означает этот «Язык кожи». Сам заболевший участник считал, что решительно ничего. Однако один из его товарищей задался вопросом, не говорит ли сыпь примерно следующее: «Я покину вас, пока вы меня не покинули. И у меня есть причина гораздо уважительнее, чем оправдания аналитика». Это задело чувствительную струну. Участник вдруг широко улыбнулся. И рассказал, как в детстве научился продуманно простужаться или устраивать себе вывихи. Это позволяло ему добиваться желаемого или брать в свои руки контроль над ситуацией. У него была перемежающаяся лихорадка, благодаря которой его регулярно навещал ушедший из семьи отец. Аналитик указал, что с годами участник отточил свои навыки. Теперь он не просто расчетливо вырабатывал симптом, но еще и умудрялся воспользоваться им так, чтобы получить те же преимущества, что и его обидчик. Теперь в отпуск ездит и аналитик, и он сам.

Этот участник уже давно в глубине души подозревал, что его организм налаживает таким образом примитивную коммуникацию. Теперь он начал сознательно исследовать свою реакцию и прекрасно научился расшифровывать соматическую коммуникацию у товарищей по группе.

Когда же наставала та неделя, когда аналитику предстояло уехать, двое участников обязательно набирались энтузиазма и предлагали встретиться без ведущего. Подобные альтернативные сессии проходили не хуже, чем с участием аналитика, а зачастую и лучше. Аналитик всегда поздравлял участников с тем, что они способны так замечательно функционировать без него. Затем он спрашивал, как бы они справились с необходимостью встречаться без него целый месяц или полгода. Может быть, он им вообще не нужен, раз все идет так прекрасно? После чего систематически исследовались чувства, стоящие за каждой реакцией.

Некоторые участники, чтобы совладать с тревогой, заставляли аналитика заранее снабдить их всеми датами отпусков, после чего старались и сами взять на работе отпуск на это время. Тогда они знали, чего ожидать, и это позволяло им чувствовать, что все в порядке и под контролем. Однако если аналитик вдруг объявлял, что пропустит сессию из-за непредвиденных обстоятельств, это всегда вызывало общее смятение. Если внезапность отлучки провоцировала фантазии о болезни и смерти, аналитик привлекал внимание участников к реакции группы, пока не удавалось выявить и понять стоящие за фантазиями чувства.

Очень важный шаг к разрешению сопротивлений, связанных с окончанием терапии, был сделан случайно. Однажды группа собралась в кабинете аналитика, а сам аналитик не пришел. Группа ждала и нервничала пятнадцать минут, после чего один из участников отправился в телефонную будку и позвонил аналитику на автоответчик. Там и в самом деле было оставлено сообщение: непреодолимые обстоятельства вынудили аналитика задержаться, он опоздает на полчаса. Тревога все росла.

Когда через сорок минут аналитик все-таки приехал, многие участники были вне себя от гнева и беспокойства. Целых десять минут аналитика бомбардировали жалобами и обвинениями, а он не говорил ничего. В конце концов лидер одной из подгрупп призвал всех к порядку и прямо спросил аналитика:

- Как же так, почему вы ничего не говорите?

- Мне кажется, сейчас никто не настроен слушать.

- Мы слушаем!

- Ну хорошо, я опоздал. А почему вы так разволновались? Что, по-вашему, могло со мной случиться?

Со всех сторон на него посыпались всевозможные опасения и предчувствия:

- Откуда мы знаем? Может, вы попали в аварию и вас покалечило. Почему вы заранее не позвонили директору?

- Вы так раньше никогда не поступали! Когда прошло десять минут, я решил – ну, все, вы не вернетесь!

- А я отмахнулся от чувств. Только и думал, что о том, где раздобыть нового ведущего, пока вас не увидел. Лишь тогда понял, как я разозлился.

- Мне первым делом пришло в голову, что вы заболели и вас увезли в больницу. Вдруг у вас ангина или что посерьезнее – рак, например?

Воображаемые сценарии личных катастроф и насильственной разлуки отличались богатством и изысканностью. Вслед за аналитиком участники разобрали ожидания каждого и проследили их генетические корни. Элемент желания отделили от исторической основы; выявили и разоблачили все эмоции, стоявшие за травмой и гневом.

Аналитик не упускал ни одного случая, чтобы проанализировать тот или иной эпизод с точки зрения окончания работы в группе. Однажды в пятницу аналитик объявил, что через неделю сессия не состоится, поскольку в тот день кабинет будут красить. Участники запротестовали против такого решения. Почему он не затевает ремонт во время своего отпуска? Почему тратит их время? Когда атакующие вопросы были выслушаны и возмездия не последовало, возмущение улеглось. Один участник предложил встретиться в директорском кабинете, который, по мнению этого участника, в пятницу после обеда наверняка будет свободен. Аналитик поинтересовался, зачем, собственно, ему там присутствовать. Можно устроить и альтернативную сессию.

Всегда, когда можно было провести хоть какую-то связь с разлукой, аналитик делал себя мишенью или темой обсуждения и тем самым стимулировал проявление широкого диапазона установок, чувств и воспоминаний.

К концу второго года все реакции на отсутствие аналитика утратили тревожный заряд. Старые симптомы вспыхивали реже. В сентябре аналитик стал исследовать с участниками, что они чувствуют по поводу окончания работы группы, намеченного на ноябрь. Участники единодушно поддержали его предложение. Все стремились совместными усилиями завершить недоделанное дело. Старые конфликты были пересмотрены, функционирование каждого участника сравнили с его состоянием в начале работы группы, высветили те проблемы, которые все еще оказывали токсичное воздействие, хотя их удалось несколько смягчить, а в тех случаях, когда это было показано, некоторых участников побуждали к продолжению терапии либо индивидуально, либо в другой группе. Однако в целом идея окончания терапии преобразовалось в представление о «выпуске».

На предпоследней сессии участниками владели смешанные чувства. Отчасти все горевали по группе, которую должны были вот-вот распустить. Кроме того, участники признавались, что полны уважения к терапевту, в особенности за то, как он помогал им осознать индивидуальные черты и потребности каждого участника в отдельности, не утрачивая представления о том, что происходит в группе в целом. Затем участники настойчиво потребовали, чтобы терапевт сказал им, что он чувствует по поводу окончания работы с этой группой. Аналитик откровенно признался, что работа принесла ему много удовольствия и что они имеют полное право гордиться своим личным и профессиональным ростом. Он будет скучать. Если бы он позволил себе руководствоваться исключительно личным стремлением помогать людям расти и взрослеть, то, пожалуй, продлил бы жизнь группы еще на год. Однако ему пришлось учесть свое соглашение с директором: группа должна закончить работу в течение двух лет, чтобы не выйти за рамки программы повышения квалификации. Участники постоянно ставили перед аналитиком новые задачи и многому его научили – не меньше, чем все остальные его пациенты.

В ходе дальнейшего взаимодействия развеялись последние остатки сопротивления окончанию терапии. Один участник описал ощущение силы, которое дал ему опыт работы в группе. Раньше он относился к старшим с подобострастием – ему казалось, что они всеведущи, словно престарелые мудрецы. С его точки зрения, тому, что они знали, ему было никогда не научиться. В группе он обнаружил, что это всего-навсего иллюзия, плод тревоги и фрустрации. Он видел, как другие участники с успехом возражают аналитику. Это придало ему храбрости возражать тем, кто его старше, и он обнаружил, что может держаться с ними на равных. Ощущение равенства росло одновременно с чувством, что он волен радоваться общению с ними и восхищаться ими, но уже на реалистической основе – подобно тому, как теперь он считал аналитика человеком, достойным уважения, однако со своими достоинствами и недостатками.

Другие участники подхватили его объективную похвалу аналитику. Они вспоминали случаи, когда функционировали и без его помощи, поскольку у них уже возникло и укрепилось доверие и уважение друг к другу. Их увлекала идея, что группа в целом – это больше, чем совокупность участников, однако она освободила их, и теперь каждый был сам себе хозяином.

Один участник сказал, что поскольку следующая сессия будет последней, у него предложение. Раньше они встречались без аналитика, только когда он был в отъезде. Может быть, снова встретиться без него – однако зная, что он где-то поблизости, - и посмотреть, как пойдут дела? Надо разобраться, что такое альтернативные сессии – просто способ смягчить тревогу из-за отсутствия аналитика или от них можно получать самостоятельную пользу. Остальные подхватили эту мысль. Все согласились, что удобное для всех время – это вечер накануне последней сессии.

Последняя сессия прошла очень тихо и спокойно. Началась она с того, что все выразили в словах, насколько они довольны тем, как вели себя накануне вечером, и как им понравилась вчерашняя альтернативная сессия. Признательности больше никто не выражал. Никто не считал, что он у кого-то в долгу, однако и обид на аналитика никто не таил.

В целом у всех было чувство, что эти два года сильнейшим образом повлияли на их жизнь. Были и вопросы. Некоторых участников смущал тот факт, что перемены в основном происходили бессознательно. На некоторые вопросы аналитик ответил. Затем остальные участники решили, что знать или не знать – это неважно. Неужели озадаченные участники хотят, чтобы аналитик остаток последней сессии посвятил краткому обзору прошлого? Тогда тему сменили.

Каждый раз, когда кто-то из участников с сожалением упоминал о том, что все позади, другой участник возражал, что вовсе нет. Они все равно будут видеться каждый день и всегда могут поговорить.

Один участник отметил, что так и есть, однако одного человека они на работе не встретят, и это аналитик. Все посмотрели на ведущего – кто-то с тихой улыбкой, кто-то со слезами. Несколько минут никто не произносил ни слова. Кто-то заметил, что они прощаются не с опытом работы в группе, а с семьей, а семья чувствует себя единым целым именно благодаря главе семьи. Да, можно встречаться и без него, однако где-то на задворках сознания он всегда будет с ними. Он предположил, что они вобрали его в себя и теперь будут пользоваться им, словно мерилом, многое из того, что им предстоит сделать, будет строиться по принципу «Как бы он поступил», пусть и бессознательно. Все говорили с аналитиком открыто, без тревоги и не с оборонительной позиции.

В конце все пожали аналитику руку. Кто-то робко пообещал ему писать. А кто-то напустил на себя показную веселость, однако было понятно, что это наносное. Одна участница поцеловала аналитика в щеку. Группа разошлась.

Мы поговорили о пяти основных сопротивлениях в группе: это сопротивление, разрушительное для терапии, а также сопротивление статус-кво, прогрессу, работе в команде и окончанию терапии. Не следует считать, что они всегда следуют именно в таком порядке. Аналитику следует относиться к ним гибко и творчески. Токсические сопротивления, разрушительные для терапии, иногда появляются в период окончания работы, а сопротивление сотрудничеству зачастую доминирует в начальный период. Последовательность их появления не подчиняется строгим законам. Главное – всегда быть готовым выявить их, определить, что это за сопротивление и почему оно возникло, и быть готовым работать с ними до тех пор, пока не будет изобретено средство их разрешить. Ключевые слова здесь – выбор момента и спонтанность. Нельзя жертвовать одним ради другого. Однако у того, кто сам прошел хороший анализ в группе, обладает основательными теоретическими познаниями и соответствующим опытом ведения групп, бессознательное эго обязательно найдет творческие способы преодолеть большинство препятствий на пути группы к прогрессивной коммуникации.

Дата добавления: 2015-06-29