Политическое сознание: уровни, функции, формы 3 страница

В действительности и в том, и в другом случае речь идет о сво­еобразном переходном периоде, за которым может последовать стрем­ление к новым формам идейной консолидации в первом случае и к обретению новой национальной идентичности — во втором.

Вопрос о причинах идеологических ориентации и переориента­ции в политике, возникающих под влиянием множества факторов внешнего и внутреннего порядка, не может решаться в отрыве от проблемы «носителей идеологии», которая, в свою очередь, неотде­лима от проблемы субъекта и объекта идеологии.

На теоретическом, доктринальном уровне идеологии разрабаты­ваются «религиозными экспертами», философами, учеными, далеко не всегда сознательно стремящимися навязывать свои идеи другим людям. По тем или иным причинам отдельные идеи или учения могут не дойти до массового сознания, оставить его равнодушным или враждебным. Идеология не способна, за исключением единич­ных случаев, целиком определять волю, сознание, настроения абсо­лютного большинства. Правильность этого наблюдения продемон­стрировал крах одного из самых ранних экспериментов, проводи­мых революционерами-жирондистами и якобинцами.

В коммунистических странах, по наблюдениям А.А. Зиновьева, где официальная идеология внедрялась в сознание начиная со школь­ной скамьи, она все же «четко отличалась от прочих явлений куль­туры, не растворялась в них. Она была заметна, бросалась в глаза, вызывала раздражение и насмешки. Она вообще выглядела как нечто чужеродное и ненужное, хотя на самом деле ее организу­ющая и воспитательная роль была огромна».

Наоборот, в западных странах (это же относится и к молодому поколению в современной России) многие люди вообще не знают что такое идеология, хотя и находятся под ее влиянием. Резко отри­цательное отношение к идеологии, сформировавшееся в результате одиозной практики тоталитарных диктатур, приводит к тому, что ее стараются не замечать или игнорировать.

Такую ситуацию следует отличать от вполне идеологической по эей направленности установки на отрицание. Как отмечает, '«пример, М. Паренти — один из наиболее проницательных иссле-°вателей американских средств массовой информации, — боль­шинство газет, журналов и телепрограмм в США «действуют в рам-^х Установленной идеологии, состоящей в том, что они не имеют «какой установленной идеологии, никаких расовых, половых или классовых предпочтений. Не приверженные никаким внушениям, они просто дают представления о вещах так, как они их видят».

Сам факт отсутствия на Западе единой государственной идеоло­гии, аналогичной марксизму-ленинизму или маоизму, никогда не препятствовал возникновению, развитию и совершенствованию ог­ромного аппарата идеологической пропаганды, где заняты сотни тысяч специалистов, осуществляющих систематическую обработку идей и учений, их «ретрансляцию» через каналы СМИ. Эта новая социальная группа, выполняющая функцию, в древности свойствен­ную жрецам, входит (преимущественно в «верхнем эшелоне») в правящую элиту и поэтому кровно заинтересована в том, чтобы поддерживать и наращивать свое влияние.

После крушения коммунизма в России и странах Центральной и Восточной Европы роль идеологических экспертов взяла на себя «новая медиакратия» — группы либеральной интеллигенции, «при­ватизировавшие» СМИ и пытавшиеся разрабатывать и пропаганди­ровать либеральную реформаторскую идеологию. Экономический кризис и отсутствие средств на поддержание собственных изданий постепенно привели к подчинению этих групп крупным банков­ским, а иногда и криминальным структурам. Поскольку либераль­ная интеллигенция в данном регионе всегда сохраняла психологи­ческую предрасположенность к авторитаризму и экстремистским формам мысли в соединении с конформизмом, вновь возникший пропагандистский аппарат стал очень напоминать старый, комму­нистический, назойливостью лозунгов и крайне низкой эффектив­ностью собственных методов. Основное различие между западной и новой российской официальной идеологиями сегодня заключает­ся в том, что в западноевропейских странах и США идеология слу­жит одним из средств интеграции и самосохранения общества, в то время как в России она, будучи средством самосохранения правя­щей олигархической элиты, выполняет, скорее, деструктивную функ­цию, отрицательно воздействуя на массовое сознание бессодержа­тельностью и полным несоответствием политическим и экономи­ческим реалиям.

Для понимания особенностей функционирования идеологиче­ских систем в различных обществах большое значение имеет кон­кретный анализ взаимосвязи определенных видов идеологии с теми социальными слоями, в которых они получают наибольшее распро­странение. Изучение этой проблемы современной наукой постоян­но приводит ученых к выводу о том, что эффективность идеологии определяется ее соответствием жизненному опыту всего населения или его отдельного слоя, сложившимся традициям, нравам, при­вычкам, долговременным интересам и непосредственным ожидани­ям. Методология анализа, при помощи которой выявляются интере­сы социальных слоев в различных идеологических системах, а так­же степень эффективности их воздействия на политическое сознание, была разработана на теоретическом и эмпирическом уровнях Г. Мос-кой, В. Парето, М. Вебером, С. М. Липсетом, Р. Лейном, Г. Алмондом, Дж. Скоттом и др.

Многообразие научных методик, применяемых в этой сфере, по­казывает, что выбор наиболее предпочтительной из них, равно как и использование различных определений и научных критериев выбо­ра, нередко зависит от исторического и социального контекста, обус­ловливающего не только особенности идеологий, но и специфику позиций самих ученых. Например, наблюдения за современной рос­сийской политикой нередко заставляют предполагать, что концеп­ция «нелогического действия» и «деривации» Парето наиболее при­емлема для ее анализа. Наличие в политических процессах пост­коммунистической России огромного количества иррациональных и алогичных элементов делает привлекательной попытку объяс­нить эту нелогичность «врожденными психическими предиспози-циями лидеров», маскирующих свои истинные мотивы при помощи псевдоаргументов. Когда Парето писал о том, что любые обществен­ные теории и идеологические системы призваны служить только оправданием действий с целью придания этим действиям логиче­ского характера, он основывался на изучении не только итальян­ской политики эпохи Рисорджименто, но и европейской политики начала XX в., оказавшейся прелюдией к мировой войне и господ­ству тоталитарных диктатур.

Для современной науки характерно многообразие подходов, свя­занных с решением проблемы взаимодействия идеологий с «массо­вым субстратом». Одни авторы склоняются к сближению (иногда к отождествлению) идеологии с политической культурой. Носителя­ми идеологий признаются социальные группы или нации, для кото­рых характерен определенный тип культуры. Другие авторы счита­ют идеологию атрибутом борьбы политических партий. Марксист­ский анализ отдает предпочтение социальным классам.

Нередко идеологии рассматривают сквозь призму дихотомии «демократия — авторитаризм», наряду с использованием традици­онных категорий — «левые», «правые» и «центр», как для характе­ристики идеологических ориентации в рамках конкретной полити­ческой системы, так и для определения степени приверженности экстремистским или, наоборот, умеренным формам политического поведения и партиям.

Разумеется, стремление того или иного социального слоя под­держивать экстремистские или демократические партии и соответ­ствующие идеологии нельзя предсказать с абсолютной точностью, даже если выводы основываются на данных социологических опро­сов. Так, изучение политических ориентации различных классов в западных странах осуществлялось на основе исходной предпосыл­ки, согласно которой классы, стоящие на более низких ступенях социальной лестницы по уровню доходов и образованию, более склон­ны к авторитаризму и поддержке экстремистских движений по срав­нению с более образованными и зажиточными слоями общества (от «среднего класса» и выше), традиционно занимающими умерен­но-демократические позиции.

Эту тенденцию, однако, нельзя абсолютизировать и считать в настоящее время непреложной даже для западных стран. Многие дополнительные факторы изменяют ее, причем иногда до неузнава­емости. В XIX в. рабочие организации и партии были основной силой, которая боролась за политическую демократию, преодолевая ожесточенное сопротивление крупных предпринимателей, правых партий и традиционных консервативных сил. До 1914 г. классиче­ское разделение между левыми и правыми силами основывалось не только на различиях в доходах, социальном статусе и возможно­стях получить образование. Левые социалистические партии были основной опорой политической демократии, религиозной и граж­данской свободы, мирной внешней политики. Правые партии, опи­равшиеся на консервативно настроенное крестьянство, мелких ре­месленников и, конечно, крупную буржуазию и землевладельцев, прибегали к экстремистским формам защиты своих привилегий, препятствуя введению всеобщего избирательного права и проводя империалистическую политику колониальных захватов.

Окончание Первой мировой войны, наступление экономических кризисов и рост фашистских движений в Западной и Восточной Ев­ропе привели к расколу рабочего движения по крайней мере на три направления — социал-демократическое, коммунистическое и фаши­стское, причем лидеры двух последних стали открыто использовать экстремистские методы политической борьбы. Возникли коммуни­стические и фашистские профсоюзы. Участие рабочих в движениях с явно выраженной националистической идеологией становится с 1930-х гг. элементом повседневной жизни в Европе и Америке.

Но даже в период кризиса демократических ценностей и тради­ционной либеральной и социалистической идеологии различия между европейскими странами весьма значительны. Например, автори­тарные тенденции индивида могут быть приглушены приверженно­стью большинства партий конституционным принципам и процеду­рам. В Великобритании, в которой терпимость является широко распространенной чертой политического поведения и сознания, низ­шие классы в абсолютном измерении менее «авторитарны», чем образованные слои в странах, не имеющих прочных демократиче­ских традиций.

Французские, итальянские и немецкие рабочие-католики, среди которых преобладали антикапиталистические настроения, постоян­но голосовали за сравнительно консервативные христианские партии, поскольку их приверженность католицизму могла в определенных случаях перевешивать их классовые симпатии.

Члены радикальных левых профсоюзов выступали в поддержку умеренных либеральных партий, выступавших против фашизма. И, наоборот, в 1930-е гг. избиратели, настроенные отнюдь не радикаль­но, поддерживали коммунистов из-за их радикальных антифашист­ской программы и лозунгов и т.д.

Идеологические ориентации могут значительно отличаться друг от друга и внутри однородного социального слоя, представители которого имеют высокий уровень образования и профессиональной подготовки. Американские социологи К. Мейер и Л. Нигро, иссле­дуя в середине 1970-х гг. идейные позиции нескольких групп чи­новников федерального уровня, установили, что социальное проис­хождение обусловливает взгляды только 5% выбранных для ана­лиза групп, в то время как занимаемые ими посты имеют в этом плане гораздо большее значение. Другой американский социолог Б. Меннис, сравнивая ориентации офицеров, служивших во внеш­неполитическом ведомстве, и армейских офицеров, выполнявших аналогичную работу, выяснил, что для первой группы характерны либеральные взгляды, а для второй — консервативные.

В современной России чиновники высшего ранга — выходцы из номенклатуры, всегда отличавшиеся догматизмом и консерватиз­мом мировоззрения, предпочитают ныне исповедовать официальную либеральную идеологию, способствуя возникновению нового идео­логического феномена — номенклатурного либерализма.

После Второй мировой войны появление стабильных демокра­тий в Западной Европе и США заставило многих ученых говорить о новой «постполитической» фазе развития в этом регионе. Реша­ющую роль в данном процессе сыграло полное включение рабочего класса в структуры западного гражданского и политического сооб­ществ. В результате различия между демократической левой и пра- вой значительно ослабли: социалисты заняли более умеренные по­зиции по отношению к «капиталистическим ценностям», консерва­торы поддержали идею «государства всеобщего благосостояния»

Такой периодически разрушаемый леворадикальными движени­ями (студенчество в Западной Европе, национальные меньшинства в США и др.) консенсус продолжался до конца 1970-х гг., когда нарастание кризисных процессов в экономике привело к переори­ентации консервативных партий и отказу от социалистических ме­тодов регулирования («неоконсервативная волна»).

В этот же период антиколониальная борьба в Азии и Африке обретение большинством африканских государств независимости привели к устойчивой идентификации консерватизма с компрадор­ской ориентацией высших слоев, в то время как происходил про­цесс слияния (особенно под влиянием китайской революции) наци­оналистических леворадикальных идеологий с марксизмом в его ленинском и маоистском вариантах.

В структуре обозначенных выше политических и идеологиче­ских процессов Латинская Америка занимала промежуточное по­ложение. Многие латиноамериканские страны завоевали полити­ческую независимость еще до развития промышленного переворо­та и распространения марксистского социализма. В условиях экономической отсталости в этих государствах господствовал тра­диционалистский консерватизм, питаемый косностью и аполитич­ностью деревни. Левые идеологии развивались в городской среде, причем возникшие коммунистические и социалистические партии ориентировались на западноевропейские методы экономической и политической борьбы за права рабочих.

С конца 1980-х гг. в странах Восточной Европы и в России разрыв с коммунистическим прошлым происходил в рамках весьма своеоб­разного процесса, когда разрушение экономической базы социали­зма, сопровождаемое ростом всеобщей бедности, социальной необе­спеченности и нестабильности, сделало крайне непрочной и новую демократическую политическую систему, которая, особенно в Рос­сии, стала ширмой для «новых русских» и новой бюрократии, при­крывающих конвертацию власти в собственность и борьбу за раз­дел государственного имущества псевдолиберальными лозунгами.

14.3. Политические идеологии современности

Либерализм. Формирование идеологии современного либера­лизма происходило уже в конце XIX — начале XX в. Одним из

важнейших моментов в развитии этого направления стало созда­ние в 1947 г. Либерального интернационала, основанного 19 парти­ями-учредителями, к которым позднее присоединились еще 13 партий, а также осколки либеральных групп из стран Центральной и Вос­точной Европы.

Фундаментальный вопрос либеральной теории можно сформу­лировать так: в каком отношении находится принцип свободы, со­ставляющей смысл общественной деятельности, к современному государству, регулирующему данную деятельность? Иными словами, каким способом следует вычитать принуждение по отношению к индивиду из его свободы? Многообразные течения внутри либера­лизма дают различные ответы на этот вопрос.

Либерализм обычно разделяют по двум основным критериям: защите экономической и политической свободы и восходящему к европейской классической либеральной традиции начала XIX в. лозунгу: «минимум государства — максимум рынка». Свобода об­мена, собственности и экономическая эффективность неотделимы в либеральной теории от идеи общественного благосостояния.

Дискуссионный характер основных либеральных принципов (след­ствием которого являются постоянные расколы в либеральных орга­низациях, полемика в многочисленных журналах и научной литера­туре) определяется отсутствием четкой и логически непротиворе­чивой взаимосвязи между ними. Уже идеологи раннего либерализма (Д. С. Милль и др.) вынуждены были признавать, что:

•^ общественные пределы свободы личности устанавливаются не только государством, но и деятельностью самих индивидов и их организаций;

^ государство и общественный сектор экономики могут стать средством реализации желаний индивидов и, следовательно, оруди­ями их свободы. Более того, рыночная система отнюдь не является идеальным средством обеспечения всеобщего благосостояния, но часто демонстрирует неэффективность, которая проявляется в инф­ляции, безработице, стеснительном налоговом законодательстве и Других мерах, требующих в конечном итоге государственного вме­шательства.

На протяжении длительного времени либерализм не мог точно сформулировать свою позицию в вопросе — каковы роль и преде­лы публичного сектора в общественной жизни — и постоянно ко-'ебался между концепцией «нулевого государства» (направление, именующее себя либертаристским) и «минимальным государством» классического образца, сводимого к полиции и армии. Современная традиция либеральной идеологии также имеет раз­личные точки отсчета. В определенном плане либерализм продол­жает обращаться к идеям, сформулированным шотландским эко­номистом и философом А. Смитом,в книге «Богатство народов» которая всегда рассматривалась как апология свободы рынка, на­правленная против вмешательства государства во имя экономичес­кой эффективности. Сохраняют свое значение и аргументы анг­лийского философа Д. Локка, отрицавшего в своих двух трактатах о правлении абсолютистскую власть и обосновавшего приоритет собственности (и обмена) над политикой. Роль государства своди­лась Локком до функции «стража благосостояния». Гарантом этой роли выступал общественный договор.

«Контрактный либерализм» в конце XX в. изыскивает более об­ширное место для государственных институтов и публичных служб, дополняя Локка критикой эффективности рыночного хозяйства, в том числе и на уровне экономической науки (разработка новой концепции государственного сектора экономики, регулирование без­работицы, эффективная внешняя политика).

Идеологию современного либерализма можно рассматривать в свете различных вариантов классификаций. В иерархическом пла­не либерализм распадается на:

• академический, представленный трудами политических фило­
софов, теоретиков, экономистов;

• «вульгарный либерализм» как совокупность «общих мест»,
постоянно встречающихся в газетной и журнальной публицистике,
памфлетах и многочисленных телепередачах.

Либерализм разделяется по сферам применения на экономи­ческий, ориентированный на экономические модели общественного регулирования; политический, относящийся к сфере политической жизни, направленный на обсуждение политического плюрализма и демократии; либерализм нравственный, или моральный, выступа­ющий за терпимость и свободу стилей жизни и поведения. Можно также говорить о социальном либерализме, подчеркивающем един­ство моральных вопросов и обсуждения проблемы гражданских прав.

В академическом либерализме различают два важнейших на­правления. Либертаристский либерализм отстаивает принцип «ну­левого государства». Основные теоретические основы этого направ­ления были разработаны в книге Р. Нозика «Анархия, государстве и утопия» (1974). Другим ведущим направлением является утили­таристский либерализм.

Оба направления содержат «критическое ядро», включающее е себя три основных критерия: свобода, «минимальное государство'

счастье — благосостояние — эффективность. Системы, основан­ные на трех данных критериях, распадаются на множество линий аргументации. Например, для доконтрактного либерализма ха­рактерно предельное сближение понятий «свобода» и «минималь­ное государство». Обычно не уточняется — до какого предела дол­жно простираться ограничение общественного сектора.

Связь между либертаристским и утилитаристским направления­ми обеспечивают экономические теории, в которых доказывается, что экономика, основанная на свободном обмене, удовлетворяет тре­бованию, называемому «критерием Парето». Это критерий эффек­тивности, устанавливаемый путем ссылки на этический принцип счастья индивида (либеральные экономисты предпочитают назы­вать это «предпочтениями» или «различными видами пользы»).

В соответствии с данным принципом состояние общества удовлетворяет критерию Парето, если в любом другом возможном обществе человек оказывается менее состоятельным, считает себя менее счастливым и т.д. Для либертаристов такое качество жизни служит непосредственным следствием свободы обмена.

Наоборот, для либералов-утилитаристов свобода обмена и сама рыночная система нуждаются в дополнительных средствах защи­ты. При таком подходе свобода не рассматривается как конечная цель, но лишь как средство для эффективного действия, результа­том которого выступает благополучие — материальное и душев­ное. Так, «минимальное государство» рекомендуется потому, что ры­ночная система является эффективной, и т.д.

Утилитаристских взглядов придерживались такие ведущие за­падные экономисты, как М. Аллэ, Г. Хутаккер, Т. Коопманс и Ж. Дебро. Представители монетаристского направления, например американский экономист М. Фридмен, активизировавшиеся в 1960— 1980-е гг., в идеологическом плане являются более либертаристами, чем утилитаристами. Напротив, Д. Роулз — автор работы «Теория справедливости», оказавшей большое воздействие на либеральную мысль второй половины XX в., — придерживается, скорее, классиче­ских позиций в духе теории «минимального государства», настаи­вая на том, чтобы распределение доходов и богатства было направ­лено на получение преимуществ всеми индивидами. Из этого тре­бования, по Роулзу, вытекает не только принцип равного доступа -ех граждан к государственным должностям, но и поддержание социального и экономического неравенства «к выгоде всех».

На рубеже 1970—1980-х гг. основной вопрос, обсуждаемый либе­ральной теорией, — каким должен быть объем общественного сек-°Ра для сохранения свободы, — вновь обрел практическую актуаль-

ность и был поставлен сторонниками монетаризма в самой острой форме в борьбе с двумя важнейшими факторами социально-эконо­мической жизни западных стран. Первым из них стал экономиче­ский кризис 1974 г., положивший конед быстрому экономическому росту и видимости всеобщей занятости. Социал-демократическим правительствам, проводившим политику макроэкономики и стабили­зации в соответствии с рекомендациями английского экономиста Д. М. Кейнса, не удалось с достаточной быстротой восстановить прежнее положение. На них обрушился град обвинений со стороны тех сил, которые защищали принцип более ограниченного государ­ственного вмешательства (монетаризм) или полного отказа от вся­кого вмешательства (новый классицизм).

Неоконсерватизм. Сторонники новых радикальных мер назы­вали себя неоконсерваторами. Они выступали за материальный и технический прогресс, опираясь на аналогию с эпохой рождения западной цивилизации, экономика которой основывалась на прин­ципе свободы предпринимательства и торговли.

Само понятие «неоконсерватизм» было введено в научный обо­рот социалистическим теоретиком М. Харрингтоном. В США это идеологическое течение возникло как реакция на леворадикальное движение в университетских кампусах, вызвавшее негативную ре­акцию «среднего класса». Ведущим теоретиком данного направле­ния сначала был И. Кристол, а в дальнейшем Р. Низбет, М. Новак, Н. Подгорец.

Антипатия к «новым левым», резко отрицательное отношение к либерализму американского «истеблишмента» соединялось у нео­консерваторов с крайним антикоммунизмом. Введение советских войск в Афганистан в 1979 г. усилило позиции консервативных политиков, с подозрением встречавших как «социалистические» и «либеральные» любые государственные меры, направленные на го­сударственное регулирование экономики.

Этике и философии либерализма и социализма неоконсервато­ры противопоставляли принципы авторитета, гражданского по­рядка, социального контракта, выдвигая также на передний план корпоративные ценности семьи, региональных сообществ, местных общин и соседской взаимопомощи в противовес этатизму и край­нему индивидуализму. Победа на президентских выборах 1980 г. Р. Рейгана, считавшегося убежденным консерватором, а также при­ход к власти в Великобритании консервативного кабинета во главе с М. Тэтчер превратили неоконсерватизм в явление мирового мас­штаба, оказывавшего влияние на экономику, внешнюю и внутрен­нюю политику и идеологию Запада вплоть до начала 1990-х гг.

В 1983 г. возник Международный демократический союз — объе­динение консервативных и христианско-демократических партий. Тон в нем задавали американские республиканцы. Новая версия консерватизма распространилась и в других западноевропейских странах. В ФРГ ее пропагандировали Г. Кальтенбруннер и Г. Колль, во Франции — А. Бенуа, П. Виаль и Ж. Ширак.

Наиболее близким источником современного неоконсерватизма является либеральный консерватизм Э. Берка с его акцентом на сохранение традиций, индивидуальных свобод, естественного нера­венства в соединении с отказом от революции как способа рефор­мирования общественной жизни.

Вместе с тем разработанная неоконсерваторами модель рефор­мирования западного общества вполне отвечала задачам нового этапа перехода к постиндустриальной цивилизации. С этим этапом связано создание динамичной экономики, использующей новейшие технологии. Не случайно поэтому главной опорой неоконсерватив­ной политики стал быстрорастущий «новый средний класс» — часть управленческого персонала, техническая интеллигенция, высококва­лифицированные рабочие, а главным объектом идеологических атак — сильные профсоюзы и возникшие в период широкого при­менения кейнсианских рецептов государственные социальные про­граммы поддержки малообеспеченных слоев общества.

•

Стремясь к синтезу основных принципов либерализма (развитие рынка, предпринимательской инициативы и конкуренции) с традици­онными ценностями (семья, культура, мораль, порядок), неоконсерва­торы активно использовали антиэтатистскую риторику для достиже­ния главной цели своей политики — освобождения государства от «непосильного» груза социально-экономического регулирования. Отказ от налогообложения крупных корпораций и наиболее состоя­тельных слоев, резкое сокращение пособий по безработице, «война на уничтожение» с профсоюзами, объявленная М. Тэтчер в начале 1980-х гг., в соединении с заботой о конкурентоспособности эконо­мики и жесткой внешней политикой в отношении социалистических стран и стран «третьего мира» придавали неоконсервативному курсу ярко выраженные авторитарные тенденции. Резкое усиление соци­ального неравенства, возникшего в результате тщетных попыток сти­мулировать деловую активность малоимущих слоев путем ликвида­ции социальных программ, поставило под вопрос завоевания демо­кратии и вновь привело к возникновению ситуации, когда либерально-демократические объединения начали успешно оспари­вать у консерваторов политическое первенство. Несомненные успехи, достигнутые западными консерваторами в оживлении экономики, деловой активности, внедрении достижений НТР и модернизации государственных институтов, нередко приводят российских идеологов и ученых к мысли о перспективности россий­ской версии неоконсерватизма, который придет на смену обанкро­тившемуся ультрамонетаристскому курсу, проводимому в стране с начала 1990-х гг. Эта перспектива нередко обосновывается чисто идеологическим доводом, согласно которому Россия вступает вместе с другими развитыми странами в постиндустриальную эпоху.

России еще предстоит найти свою новую форму интегральной идеологии на основе творческого синтеза либеральных и нацио­нальных патриотических ценностей с лучшими традициями социа­листической мысли и практики.

Марксистская традиция и современная международная социал-демократия. В классической марксистской традиции, не­смотря на крайне отрицательное отношение ее основателей к иде­ологии, значение идеологического начала было чрезвычайно вели­ко. От своих непосредственных предшественников — утопическо­го коммунизма и социализма — марксизм во многом унаследовал приверженность к социальным пророчествам. Основные положе­ния социального учения Маркса состоят в следующем:

^ капиталистическое общество в силу столкновения противопо­ложных (антагонистических) интересов приходит к созданию ин­ститута государства, которое, возвышаясь над ним, внешне стремится примирить противоречия в рамках закона и порядка;

•^ но, поскольку государство есть продукт классовых противоречий, оно является выразителем интересов экономически господствующего класса. Вместо того чтобы стоять над обществом, оно подчиняет себя интересам буржуазии, принимая на себя роль эксплуататора;

•" даже демократическая республика с ее системой всеобщего избирательного права остается орудием буржуазного господства, поскольку она обеспечивает правление класса капиталистов кос­венным путем, а именно путем подкупа должностных лиц и парла­ментариев, установления контроля над прессой и влияния биржи на политику правительства;

•^ одновременно демократическая республика способствует ко­личественному росту и усилению политического влияния пролета­риата, и поэтому она может рассматриваться как наилучшая форма будущего государства трудящихся;

^ пролетариат, возрастая в численном отношении, в один пре­красный день совершит революцию, лишив буржуазию политиче­ской власти точно таким же образом, каким она лишила в прошлом господства феодальные классы и сословия;

•^ выполнив свою миссию подавления эксплуататоров и руко­водства мелкой буржуазией (период диктатуры пролетариата), про­летарское государство постепенно отмирает, утрачивая свою клас­совую природу. В будущем не останется ничего, кроме общества, коммуны, коммунистического строя — системы, освобожденной от классовых противоречий и насилия, где все соблюдают элементар­ные условия общежития без всякого принуждения.

Дата добавления: 2015-06-29