Студопедия

КАТЕГОРИИ:


Архитектура-(3434)Астрономия-(809)Биология-(7483)Биотехнологии-(1457)Военное дело-(14632)Высокие технологии-(1363)География-(913)Геология-(1438)Государство-(451)Демография-(1065)Дом-(47672)Журналистика и СМИ-(912)Изобретательство-(14524)Иностранные языки-(4268)Информатика-(17799)Искусство-(1338)История-(13644)Компьютеры-(11121)Косметика-(55)Кулинария-(373)Культура-(8427)Лингвистика-(374)Литература-(1642)Маркетинг-(23702)Математика-(16968)Машиностроение-(1700)Медицина-(12668)Менеджмент-(24684)Механика-(15423)Науковедение-(506)Образование-(11852)Охрана труда-(3308)Педагогика-(5571)Полиграфия-(1312)Политика-(7869)Право-(5454)Приборостроение-(1369)Программирование-(2801)Производство-(97182)Промышленность-(8706)Психология-(18388)Религия-(3217)Связь-(10668)Сельское хозяйство-(299)Социология-(6455)Спорт-(42831)Строительство-(4793)Торговля-(5050)Транспорт-(2929)Туризм-(1568)Физика-(3942)Философия-(17015)Финансы-(26596)Химия-(22929)Экология-(12095)Экономика-(9961)Электроника-(8441)Электротехника-(4623)Энергетика-(12629)Юриспруденция-(1492)Ядерная техника-(1748)

Беседа двадцатая




 

 

Я стою перед «слоновьими воротами» начальной школы… и эти ворота положили начало многому в моей жизни. Конечно, я стоял не один; со мной стоял мой отец. Он пришел, чтобы записать меня в школу. Я посмотрел па высокие ворота и сказал им «нет».

Я до сих пор слышу это слово. Маленький ребенок, который потерял все… Я могу увидеть на лице этого ребенка вопрос, он удивляется, что происходит.

Я стоял и смотрел на ворота, и мой отец спросил меня: «Тебе нравятся эти огромные ворота?»

Теперь я беру рассказ в свои руки:

Я сказал отцу: «Нет». Это было мое первое слово перед тем, как пойти в школу, и вы будете удивлены, это также было мое последнее слово, при уходе из университета. В первом случае рядом со мной стоял мой собственный отец. Он не был очень стар, но для меня, маленького ребенка, он был стар. Во втором случае, рядом со мной стоял действительно старый человек, и мы вместе стояли перед еще большими воротами…

Теперь старые университетские ворота демонтированы навсегда, но они остались в моей памяти. Я до сих пор могу их видеть - старые ворота, не новые; у меня нет отношений с новыми - и, видя их, я плакал, потому что старые ворота были по-настоящему величественными. Новые ворота просто уродливы. Возможно, они современные, но все современное искусство собрало уродство, просто потому, что оно веками отвергалось. Возможно, применение уродства — это революционный шаг. Но революция, если она уродлива, совершенно не революция, это всего лишь реакция. Я видел новые ворота всего один раз. С тех пор я много раз проезжал той дорогой, но всегда закрывал глаза. С закрытыми глазами я снова мог видеть старые ворота.

Старые университетские ворота были бедными, по-настоящему бедными. Они были построены, когда университет только появился и люди не были способны создать монументальное построение. Мы все жили в военных бараках, потому что университет образовался так неожиданно и не было времени построить общежития и библиотеки. Это были просто заброшенные военные бараки. По само место было прекрасным, расположенным на небольшом холме

Войска покинули его, потому что оно имело значение только во время второй мировой войны. Это была высота, которая была необходима для их радара, чтобы искать врага. Теперь необходимости не было, поэтому они покинули это место. Это было благословение, по крайней мере, для меня, потому что я не был способен читать и учиться ни в каком другом университете, кроме этого.

Он назывался университетом Сагара. Сагар означает «океан». Са-гар был удивительно прекрасным озером, таким большим, что оно не зовется озером, а сагаром, океаном. Оно на самом деле выглядит как океан, с ходящими по нему волнами. Невозможно поверить, что это всего лишь озеро. Я видел только два озера с такими большими волнами. Не то, чтобы я видел всего два озера; я видел много озер. Я видел самые прекрасные озера Кашмира. Гималаев, Дарджилинга, Наинитала и много других на юге Индии, в холмах Нанди, по я видел только два озера с волнами, которые походят на океан: озеро Сагар и озеро Бхопал.

По сравнению с Бхопалом, конечно, озеро Сагал маленькое. Озеро Бхопала, возможно, самое большое во всем мире. Па этом озере я видел волны, которые можно описать как волны прилива и отлива, поднимающиеся, может быть, на двенадцать или пятнадцать футов. Ни на одном озере нет такого. Я однажды пытался проплыть по нему на лодке, и это заняло семнадцать дней. Я плыл так быстро, как вы только можете вообразить — более того, там вокруг не было полиции и ограничения скорости. К тому времени как я закончил плыть, я просто сказал себе: «Боже мой, какое прекрасное озеро!» А глубиной оно было сотни футов.

То же самое и с меньшим озером Сагар. Но в ином смысле оно обладает такой красотой, которой нет у озера Бхопал. Оно окружено прекрасными горами, оно не такое обширное, но потрясающе прекрасное… особенно ранним утром, на рассвете и вечером, на закате. А если ночь полнолунная, вы действительно узнаете, что такое красота. В маленькой лодке на этом озере, в полнолуние, человек просто чувствует, что ничего больше не надо.

Это прекрасное место… но я до сих пор огорчен, потому что старых ворот там больше нет. Они были обречены на демонтаж. Я совершенно уверен в том, не только сейчас; даже тогда каждый был уверен, что их надо было демонтировать. Они были временными, они были сделаны только для того, чтобы учредить университет.

Это были вторые ворота, которые я помню. Когда я покинул университет, я стоял со своим старым профессором Шри Кришной Саксеной. Бедняга умер всего несколько лет назад, и он прислал письмо, написав, что хочет видеть меня. Я хотел бы увидеть его, но теперь уже ничего не сделаешь, если он быстро не родится и не станет саньясином, так, чтобы он мог достичь меня. Я немедленно его узнаю, это я могу обещать.

Это был человек исключительных качеств. Это был единственный профессор, с которым я встречался - учителя, лекторы, читатели, профессора и другие— он был единственным, кто мог понять, что у него был студент, который мог бы быть его учителем.

Он стоял около ворот, убеждая меня не оставлять университет. Он говорил: «Ты не должен уходить, особенно когда университет присудил тебе стипендию доктора философии. Ты не должен терять такую возможность». Он тысячами способов пытался мне сказать, что я был его самым любимым студентом. Он сказал: «У меня было много студентов во всем мире, особенно в Америке», - потому что большую часть времени он преподавал в Америке, — «но я могу сказать, — сказал он мне, — я и не думал убеждать их остаться. Какая мне разница? Это не имеет ко мне никакого отношения, это было их будущее. По, что касается тебя», — а я помню его слова со слезами на глазах, — «что касается тебя, это мое будущее», Я не могу забыть эти слова. Позвольте мне повторить их. Он сказал: «Будущее других студентов — их забота; твое будущее это мое будущее».

Я сказал ему: «Почему? Почему мое будущее должно быть твоим будущим?»

Он сказал: «Это то, о чем бы я не стал разговаривать с тобой», - и он заплакал.

Я сказал: «Я понимаю. Пожалуйста, не плачьте. Но меня нельзя убедить сделать что-то против моего ума, а он находится в совершенно ином измерении. Мне жаль разочаровывать вас. Я очень хорошо знаю, как вы надеялись, как вы были счастливы, что я превзошел весь университет. Я видел вас, вы были как ребенок, так радовались, что мне была дана золотая медаль, не вам, а мне».

Меня совершенно не интересовала золотая медаль. Я выбросил ее в самый глубокий колодец, такой глубокий, что я не думаю, что кто-то сможет снова найти ее; и я сделал это на глазах у доктора Шри Кришны Сак-сены.

Он сказал: «Что ты делаешь? Что ты сделал?» - потому что я уже выбросил ее в колодец. А он был так счастлив, что меня выбрали на стипендию. Я был выбран на неопределенный период — от двух до пяти лет.

Он сказал: «Пожалуйста, обдумай еще раз».

Первыми воротами были «слоновьи ворота», и я стоял вместе со своим отцом, не желая входить. А последними воротами тоже были «слоновьи ворота», и я стоял со своим старым профессором, снова не желая входить. Одного раза было достаточно; дважды было бы слишком много.

Спор, который начался у первых ворот, продолжился до вторых ворот. «Нет» которое я сказал своему отцу, было таким же, что я сказал своему профессору, который был для меня настоящим отцом. Я могу почувствовать это. Он заботился обо мне так же, как заботился мой отец или, возможно, даже больше. Когда я болел, он не спал; он всю ночь сидел у моей постели. Я говорил ему: «Вы стары, доктор». — я называл его доктором, «пожалуйста, идите спать».

Он говорил: «Я не пойду спать, пока ты не пообещаешь, что к завтрашнему дню будешь чувствовать себя хорошо».

И мне приходилось обещать как будто болезнь зависела от моего обещания. Но каким-то образом, однажды я пообещал ему, и это сработало. Поэтому я говорю, что в мире есть что-то похожее на волшебство.

Это «нет» стало моим существованием, самим содержанием моего существования. Я сказал своему отцу: «Нет, я не хочу входить в эти ворота. Это не школа, это тюрьма». Сами ворота и цвет здания… Это странно, особенно в Индии, тюрьмы и школы окрашены в один цвет, и те, и другие сделаны из красного кирпича. Очень сложно узнать, школа ли это или тюрьма. Возможно, кто-то решил подшутить и сделал это великолепно.

Я сказал: «Посмотрите на эту школу - вы называете это школой? Посмотрите на эти ворота! И вы здесь для того, чтобы заставить меня войти сюда, по крайней мере, на четыре года». Это было начало диалога, который продолжался на протяжении многих лет; и вы много раз встретитесь с этим, потому что он проходит через весь рассказ.

Мой отец сказал: «Я всегда боялся…», и мы стояли перед воротами, конечно, с внешней стороны, потому что я еще не позволял ему ввести себя внутрь. Он продолжил: «…я всегда боялся, что твой дедушка и особенно эта женщина, твоя бабушка, испортят тебя».

Я сказал: «Твое подозрение или страх были верны, но дело сделано и никто не может это теперь переделать, поэтому, пожалуйста, пойдем домой».

Он сказал: «Что! Ты должен выучиться».

Я сказал: «Что это за начало? Я даже не могу сказать да или нет. Ты называешь это образованием? Но если тебе это надо, пожалуйста, не спрашивай: вот моя рука, веди меня. По крайней мере, у меня будет утешение, что я не сам пошел в это ужасное заведение. Пожалуйста, окажи мне хотя бы эту услугу».

Конечно, мой отец очень расстроился, он новел меня. Хотя он был очень простым человеком, он немедленно понял, что это было неверно. Он сказал мне: «Хотя я твой отец, мне не кажется правильным вводить тебя». Я сказал: «Не чувствуй вину. То, что ты сделал, совершенно правильно, потому что пока кто-то не поведет меня, я сам не пойду туда. Мое решение — это «нет»-. Ты можешь навязать мне свое решение, потому что я завишу от тебя в еде, одежде, крове и во всем остальном. Естественно, ты находишься в привилегированном положении».

Какой вход! - быть втащенным в школу. Мой отец никогда не простил себя. В тот день, когда он принял саньясу. вы знаете, что он сказал мне: «Прости меня, потому что я сделал тебе столько плохого. Столько, что я не могу сосчитать, и есть еще то, что я не знаю. Просто прости меня».

Поступление в школу было началом новой жизни. На протяжении многих лет я жил просто как дикое животное. Да, я не могу сказать как дикое человеческое существо, потому что нет диких человеческих существ. Только однажды человек становится дикарем. Это я сейчас; это был Будда, Заратустра, Иисус. Но в то время было правильным сказать, что на протяжении нескольких лет я жил как дикое животное. Но это намного лучше Адольфа Гитлера, Бенито Муссолини, Наполеона или Александра Великого. Я только перечисляю наихудших — наихудших в том смысле, что они думали, что являются самыми цивилизованными.

Александр Великий считал себя самым цивилизованным человеком своего времени, конечно. Адольф Гитлер в своей автобиографии «Моя борьба» - я не знаю, как немцы произносят это название — все, что я могу вспомнить — это Мейн Кампф. Это, наверное, неправильно. По-немецки это М-е-й-н К-а-м-п-ф.

Каким бы ни было произношение, это для меня не имеет значения. Для меня имеет значение то. что в своей книге он пытается доказать, что достиг статуса «сверхчеловека», для которого человек готовился на протяжении тысяч лет. И партия Гитлера, нацисты, и его раса, нордические арийцы, собирались стать «правителями мира», и это правление должно было продлиться тысячу лет! Разговор сумасшедшего - но очень могущественного сумасшедшего. Когда он говорил, вам приходилось слушать, даже его ерунду. Он думал, что является единственным истинным арийцем, а северные люди были единственной чистокровной расой. По он видел лишь сон.

Человек редко становится сверхчеловеком, и слово «сверх» не имеет ничего общего с высшим. Настоящий сверхчеловек - это тот, кто осознает все свои действия, мысли и чувства, все, из чего он сделан любовь, жизнь, смерть.

Великий диалог начался в тот день между мной и моим отцом, он продолжился и закончился в тот день, когда он стал саньясином. После этого не возникало и вопроса о каком-то споре, он покорился. В тот день, когда он стал саньясином, он плакал и прикасался к моим ногам. Я стоял, и вы можете в это поверить… как вспышка, старая школа, слоновьи ворота, маленький упирающийся ребенок, не готовый войти, и мой отец, подталкивающий его все это вспыхнуло. Я улыбнулся.

Мой отец спросил: «Почему ты улыбаешься?»

Я сказал: «Я просто счастлив, что конфликт, наконец, закончился».

По это то, что происходило. Мой отец заставлял; я сам никогда не хотел идти в школу.

Я счастлив, что меня втащили внутрь, что я не мог никогда поступить по-своему. Школа была по-настоящему ужасна - все школы ужасны, на самом деле. Хорошо создавать ситуацию, когда дети учатся, но не хорошо обучать их. Образование обречено быть уродливым.

И что же я первым увидел в школе? Первым было столкновение с учителем моего первого класса. Я видел прекрасных людей и уродливых людей, но я никогда больше не встречал ничего подобного! — я подчеркиваю это; я не могу назвать это что-то кем-то. Он не был похож на человека. Я посмотрел на своего отца и сказал: «Это то, куда ты меня притащил?»

Мой отец сказал: «Замолчи!» Очень тихо сказал, чтобы «это» не услышало. Он был учителем, и он должен был учить меня. Я не мог даже смотреть на этого человека. Бог, наверное, создавал его лицо в огромной спешке. Возможно, его пузырь был полон, и, только закончив работу, он побежал в туалет. Что за человека он создал! У него был только один глаз и нос с горбинкой. Этого одного глаза было достаточно! Но изогнутый нос тоже прибавлял уродства этому лицу. И он был огромный! — семь футов — и весил, по крайней мере, четыреста фунтов, не меньше.

Деварадж, как эти люди игнорируют медицинские исследования? Двести килограмм, и он всегда был здоров. Он никогда не брал выходного, он никогда не ходил к врачу. По всему городу говорилось, что этот человек был сделан из стали. Возможно, так и было, но это была не очень хорошая сталь — может быть, сталь как на ржавой проволоке! Он был так уродлив, что я ничего не хочу о нем говорить, хотя мне придется немного о нем сказать, но, по крайней мере, не прямо о нем.

Он был моим первым мастером, я имею в виду учителем. Потому что в Индии школьные учителя называются мастерами; поэтому я сказал, что он был моим первым мастером. Даже сейчас, если бы я увидел этого человека, то начал бы дрожать. Он был не человеком вообще, он был лошадью!

Я сказал своему отцу: «Перед тем, как расписаться, посмотри па этого человека!»

Он сказал: «Что с ним не так? Он учил меня, он учил моего отца — он учил здесь на протяжении нескольких поколений».

Да, это было правдой. Поэтому никто не жаловался на него. Если вы жаловались, ваш отец сказал бы вам: «Я ничего не могу поделать, он был и моим учителем. Если я пойду к нему, он может даже наказать меня».

Поэтому мой отец сказал: «С ним все в порядке, все хорошо». И затем он подписал бумаги.

Я тогда сказал отцу: «Ты подписываешься под своими собственными бедами, поэтому не вини меня».

Он сказал: «Ты странный мальчик».

Я сказал: «Конечно, мы чужаки друг для друга. Я много лет прожил вдали от тебя, и я дружил с манговыми деревьями, соснами, горами, океанами и реками. Я не деловой человек, как ты. Для тебя деньги означают все; я же не могу даже сосчитать их».

Даже сегодня… Я не прикасался к деньгам много лет. Такой необходимости не появлялось. Это очень помогает мне, потому что я не знаю, как все происходит в мире экономики. Я иду своим собственным путем; за мной должны следовать. Я не следую, я не могу.

Я сказал своему отцу: «Ты понимаешь деньги, а я нет. Мы говорим на разных языках; и помни, ты помешал мне вернуться в деревню, поэтому если возникнет конфликт, не вини меня. Я понимаю то, что не понимаешь ты, а ты понимаешь то, что я не понимаю, и не хочу понимать. Мы несовместимы. Дада, мы не созданы друг для друга».

И ему потребовалась почти вся его жизнь, чтобы покрыть расстояние между нами, но, конечно, путешествовать пришлось ему. Вот, что я имею в виду, когда говорю, что я упрям. Я не подвинулся ни на дюйм, и все началось под «слоновьими воротами»

Первый учитель — я не знаю его настоящего имени, и никто в школе его также не знал, особенно дети; они просто называли его учитель Кантар. Кантар означает «одноглазый»; детям этого было достаточно, это также было осуждением человека. На хинди кантар означает не только «одноглазый», оно также используется как ругательство. Его никак нельзя перевести, потому что при переводе теряются нюансы. И все мы звали его учитель Кантар в его присутствии, а когда его не было рядом, мы называли его просто Кантар - одноглазый человек.

Он был не только уродливым; все, что он делал, было уродливо. И, конечно, в мой первый день что-то должно было произойти. Он обычно беспощадно наказывал детей. Я никогда не слышал, чтобы кто-то так поступал с детьми. Я знал многих, кто из-за него покинул школу, и они остались необразованными. Вы не поверите, что он мог такое сделать или что вообще человек был способен на это. Я объясню вам, что произошло со мной в тот самый первый день — и что за этим последовало.

Он преподавал арифметику. Я ее знал немного, потому что моя бабушка учила меня дома немного языку и арифметике. Я смотрел в окно на красивое дерево пинал, сверкающее на солнце. Нет другого дерева, которое так сияет на солнце, потому что каждый листочек танцует отдельно и все дерево превращается почти что в хор — тысячи сияющих танцоров вместе, но все по отдельности.

Это очень странное дерево, потому что все остальные деревья вдыхают двуокись карбона, а выдыхают кислород только днем… Если я ошибусь, вы можете исправить меня, потому что вы знаете, что я не химик и не ученый. Но это дерево выдыхает кислород двадцать четыре часа в день. Вы можете спать под этим деревом, но не под другими, потому что они, опасные для здоровья. Я смотрел на дерево, листья которого плясали на ветру, и солнце освещало каждый листочек, и сотни попугаев просто перепрыгивали с одной ветки на другую, наслаждаясь. Им ведь не надо было ходить в школу.

Я смотрел за окно, и учитель Кантар накинулся на меня.

Он сказал: «Лучше всего схватывать все с самого начала».

Я сказал: «Я совершенно с этим согласен. Я тоже хочу с самого начала организовать все так, как это должно быть».

Он сказал: «Почему ты смотрел в окно, когда я объяснил арифметику?»

Я сказал: «Арифметику надо слушать, а не видеть. Мне не надо видеть ваше прекрасное лицо. Я смотрел в окно, чтобы избежать этого. Что касается арифметики, вы можете задать мне вопрос; я слышал это и знаю это».

Он спросил меня, и это было начало очень длинной беды — не для меня, а для него. Беда была в том, что я ответил правильно. Он не мог поверить в это и сказал: «Прав ты или нет, я все равно накажу тебя, потому что неправильно смотреть в окно, когда учитель объясняет».

Меня вызвали к нему. Я слышал о способе наказания, он был таким же человеком, как маркиз де Сад. Со своего стола он взял коробку с карандашами. Я слышал ой этих знаменитых карандашах. Он вставлял один из карандашей между нашими пальцами, потом сжимал руки, спрашивая: «Хочешь еще? Надо еще?» маленьких детей! Он определенно был фашистам. Я говорю, чтобы это было записано: в людях, которые выбирают профессию учителей, есть что-то неправильное. Возможно, это желание господствовать или жажда власти; возможно, все они немного фашисты.

Я посмотрел на карандаши и сказал: «Я слышал об этих карандашах, но перед тем, как вы зажмете их между моими пальцами, помните, это будет вам дорого стоить, возможно, даже вашей работы».

Он засмеялся. Я могу сказать вам, что он был похож на чудовище в кошмарном сне, смеющееся над вами. Он сказал: «Кто может помешать мне?»

Я сказал: «Это не главное. Я хочу спросить: разве незаконно смотреть за окно, когда учат арифметике? И если я могу ответить на вопросы и готов повторить все слово в слово, тогда что же такого, что я смотрю в окно? Тогда зачем же было в классе сделано окно? Для какой цели? Ведь весь день кто-то чему-то учит, а ночью окно не нужно, потому что смотреть в него некому».

Он сказал: «Ты создаешь проблемы».

Я сказал: «Это правда, и я пойду к главному учителю, чтобы узнать, законно ли меня наказывать, когда я правильно ответил на ваш вопрос».

Он немного смягчился. Я был удивлен, потому что слышал, что он не был тем человеком, которого можно было бы смягчить.

Я тогда сказал: «А потом я пойду к председателю муниципального комитета, который следит за этой школой. Завтра я приду с полицейским комиссаром, так, чтобы он увидел своими собственными глазами, что вы практикуете тут».

Он задрожал. Это не было видно остальным, но я могу видеть такое, что другие могут упустить. Я могу не видеть стены, но я не могу упустить мелочи. Я сказал ему: «Вы дрожите, хотя вы не признаете этого. Но мы посмотрим. Сначала ведите меня к директору».

Я пошел, и тот сказал: «Я знаю, что этот человек мучает детей. Это незаконно, но я ничего не могу сказать, потому что он старейший учитель в городе, и отцы, и деды почти всех учеников учились у него. Никто не может поднять на него руку».

Я сказал: «Мне все равно. Мой отец был его учеником, так же, как и мой дед. Меня не волнует ни мой спец, ни мой дед, на самом деле, я в действительности не имею отношения к этой семье. Я жил вдалеке от них. Здесь я иностранец».

Директор сказал: «Я сразу увидел, что ты чужак, но, мой мальчик, не создавай ненужных бед. Он будет мучить тебя».

Я сказал: «Это не легко. Пусть это будет началом моей борьбы против мучений. Я буду бороться».

И я ударил кулаком — конечно, это был всего лишь маленький детский кулак по его столу и сказал: «Меня не волнует образование, но я должен заботиться о своей свободе. Никто не может без необходимости унижать меня. Вы должны мне показать образовательный устав. Я не умею читать, и вы должны мне показать, незаконно ли смотреть в окно, даже если я могу правильно ответить на все вопросы».

Он сказал: «Если ты ответил правильно, то совершенно не имеет значения, куда ты смотрел».

Я сказал: «Пойдемте со мной».

Он взял образовательный устав, старинную книгу, которую он всегда носил с собой. Я не думаю, что кто-то когда-нибудь читал ее. Директор сказал учителю Кантару: «Лучше не унижать этого ребенка, потому что он может дать вам сдачи. Он легко не сдастся».

Но учитель Кантар был не таким человеком. Боясь, он стал еще более агрессивным и жестоким. Он сказал: «Я покажу этому ребенку - вам не надо беспокоиться. А кого волнует этот устав? Я был учителем здесь всю свою жизнь, и этот ребенок собирается учить меня этому уставу?»

Я сказал: «Завтра в этом здании будете или вы или я, но вместе мы существовать не можем. Просто подождите до завтрашнего утра».

Я поспешил домой и рассказал все своему отцу. Он сказал: «Я как раз беспокоился о том, что я привел тебя в школу просто для того, чтобы навлечь беду на других и на себя».

Я сказал: «Нет. я просто рассказываю тебе, чтобы позже ты не говорил, что тебя держали в неведении».

Я пошел к офицеру полиции. Он был приятным человеком; я не ожидал, что полицейский может быть таким милым. Он сказал: «Я слышал об этом человеке. На самом деле, он мучил и моего собственного сына. Но никто не жаловался. Мучить незаконно, но пока вы не пожалуетесь, ничто нельзя сделать, а сам я не могу пожаловаться, потому что боюсь, что он провалит моего ребенка. Поэтому нам лучше позволить ему мучить. Это вопрос нескольких месяцев, потом мой ребенок перейдет в другой класс».

Я сказал: «Я здесь для того, чтобы жаловаться, и меня не волнует переход в другой класс. Я готов остаться в этом классе на всю свою жизнь».

Он посмотрел на меня, похлопал меня но спине и сказал: «Я ценю то, что ты делаешь. Завтра я приду».

Потом я поспешил к президенту муниципального комитета, который оказался просто дерьмом. Да, просто дерьмом и даже не сухим — таким он был мерзким! Он сказал мне: «Я знаю. С этим ничего нельзя поделать. Ты должен смириться с этим, ты должен научиться переносить это».

Я сказал ему, и я точно помню свои слова: «Я не собираюсь терпеть ничего такого, что противоречит моему сознанию».

Он сказал: «Если дело в этом, я не могу заняться этим. Иди к вице-президенту, возможно, он сможет помочь тебе больше».

И за это я должен поблагодарить это коровье дерьмо, потому что вице-президент этой деревни, Самбху Дьюб, доказал, что является единственным достойным из всей деревни человеком. Когда я постучал к нему в дверь - мне было всего восемь или девять лет, а он был вице-президентом — он сказал: «Да. войдите». Он ожидал увидеть взрослого человека, но, увидев меня, он немного смутился.

Я сказал: «Извините, что я так мал — пожалуйста, извините меня. Более того, я совершенно необразован, но я хочу пожаловаться на этого человека, учителя Кантара».

Когда он услышал мою историю что этот человек мучает маленьких детей в первом классе, вставляя карандаши между их пальцами и сжимая руку, и что у него есть булавки, которые он загоняет под ногти, и что он человек семи футов роста, весящий четыреста фунтов — он не мог поверить этому.

Он сказал: «Я слышал слухи, но почему никто не жаловался?» Я сказал: «Потому что люди боятся, что их детей будут мучить еще больше».

Он сказал: «А ты не боишься?»

Я сказал: «Нет, потому что я готов провалиться на экзаменах. Это все, что он может сделать». Я сказал, что был готов проиграть, и я не на-. деялся на успех, но я бы боролся до последнего: «Или этот человек, или я — оба мы не можем находиться под одной крышей».

Самбху Дьюб подозвал меня поближе к себе. Держа меня за руку он сказал: «Я всегда любил бунтарей, но я никогда не думал, что ребенок в твоем возрасте может быть таким. Я поздравляю тебя».

Мы стали друзьями, и эта дружба длилась до самой его смерти. В этой деревни жило двадцать тысяч человек, но в Индии это все равно деревня. В Индии, пока не набирается ста тысяч человек, деревня не считается поселком. Когда людей больше ста пятидесяти тысяч, это город. За всю свою жизнь, в этой деревне я больше не встречал человека таких качеств или такого таланта, как Самбху Дьюб. Если вы спросите меня, это будет звучать преувеличением, по, на самом деле, во всей Индии я никогда не встречал другого Самбху Дьюба. Он был редкостью.

Когда я путешествовал по всей Индии, он ждал месяцами, что я приеду и посещу его деревню хоть на один день. Он был единственным человеком, который когда-либо приходил ко мне в поезд, когда он проходил через деревню. Конечно, я не говорю о своем отце или матери; они приходили. Но Самбху Дьюб не был моим родственником. Он просто любил меня, и эта его любовь началась при той встрече, в тот день, когда я пришел выступать против учителя Кантара.

Самбху Дьюб был вице-президентом муниципального комитета, и он сказал мне: «Не беспокойся. Этот человек должен быть наказан. На самом деле, его служба закончилась. Он подал заявление о продолжении работы, но мы не дадим разрешения. С завтрашнего дня ты его больше в школе не увидишь».

Я сказал: «Это обещание?»

Мы посмотрели друг другу в глаза. Он засмеялся и сказал: «Да, это обещание».

На следующий день учитель Кантар ушел. После этого он никогда не смог посмотреть на меня. Я пытался встретиться с ним. много раз стучал к нему в дверь, просто чтобы попрощаться, но он был настоящим трусом, овцой в львиной шкуре. Но этот первый день в школе оказался началом очень, очень многого.

 




Поделиться с друзьями:


Дата добавления: 2015-06-30; Просмотров: 275; Нарушение авторских прав?; Мы поможем в написании вашей работы!


Нам важно ваше мнение! Был ли полезен опубликованный материал? Да | Нет



studopedia.su - Студопедия (2013 - 2024) год. Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав! Последнее добавление




Генерация страницы за: 0.09 сек.