III Под властью правительства мертвецов 2 страница

Все дело было в том, что, как я уже сказал, наши предки ничего нигде не оставляли после себя, а соответственно, возили с собой и всех мертвецов. И вот настали такие времена, когда они уже не могли выполнять свой долг перед умершими, потому что постоянно их число увеличивалось настолько, что возить с собой всех стало просто невозможно. Процесс этот был долгим и медленным, но с каждым новым поколением проблема все обострялась и обострялась.

По прибытии на новое место стоянки прежде всего возводили шатер главного, первого предка, прародителя племени, ведшего свой род от богов, являвшегося богом, предка, от которого вело свой род все человечество. Его почитали как истинного и вечного вождя племени. Но постепенно его мумия усыхала, уменьшалась в размерах, портилась; в ходе переездов с места на место от нее что-то отваливалось и терялось: куда-то пропали волосы, отвалилась и затерялась ступня… И хотя потомки относились к этой мумии с великим почтением и всячески заботились о ее сохранности, она постепенно превратилась в бесформенную кучку праха, среди которой с трудом можно было различить одну челюсть с единственным зубом. Все, что осталось от прародителя, поместили на небольшой алтарь, установленный в его шатре, а вокруг разместили урны с прахом его жен, и каждый из членов племени, проходя мимо шатра или приближаясь к алтарю, низко кланялся или падал ниц. Прародитель рода, возлежа на алтаре, руководил Советом старейшин племени; когда вставал вопрос о необходимости сняться с места, именно он принимал решение; разумеется, от его имени и его голосом говорил впадавший в транс шаман, и каждый член племени узнавал его голос по особому акценту и по употребляемым старинным, уже забытым оборотам речи. Следует сказать, что шатер прародителя служил местом для торжественных сборов племени, именно там устраивались празднества в честь молодоженов, именно там совершались различные обряды и ритуалы, ибо считалось, что предки очень любят зрелища и церемонии. Но ведь, кроме прародителя, имелось еще огромное количество прочих предков, требовавших не меньшего почитания и не меньшей заботы. Их число превосходило число живых, верой и правдой служивших им; большое численное превосходство мертвых над живыми было знаком неблагополучия для племени, ибо предки требовали к себе слишком много внимания, на уход за ними тратились все силы живых, исполнявших при мертвых роли слуг. Женщины были принуждены рожать все большее число детей, чтобы восстановить равновесие и чтобы с должным почтением обслуживать предков. Но ведь это было очень труднодостижимым делом, потому что время от времени старики уходили из жизни, присоединяясь к сонму мертвых; к тому же увеличение численности племени требовало и увеличения численности домашних животных, а более многочисленные стада требовали все новых и новых пастбищ.

Прародитель племени, то есть Главный Предок, это понимал, и он решил исправить положение дел. Однажды, говоря голосом шамана, он созвал членов племени на Большой Совет. Старейшины уселись в первом ряду лицом к алтарю в его шатре, за ними разместились другие уважаемые члены племени, те же, кому не хватило места, стояли снаружи. Другие предки предпочли остаться в своих палатках в тепле и покое, но в любом случае они должны были все слышать, потому что считалось, что предки вообще все слышат и видят.

Прародитель заговорил… То, что он сказал, было так непривычно, так неожиданно… Он попросил своих дорогих потомков построить для него и для других предков город. Он объяснил, что предки очень устали от бесконечных перемещений и жаждали отдыха. Они полагали, что настало время им предаться созерцанию и размышлению. Что до живых, то они, возведя город мертвых, могут продолжать кочевать либо обосноваться в окрестностях этого города, это уж как они пожелают. Так рек Прародитель.

Взял слово самый старый из старейшин: «Мы повинуемся вашей воле. Где должны мы возвести город предков?» «На вершине холма», – ответил Прародитель. Разумеется, все члены племени знали, что такое холм, но вот что такое город? Не только живые не имели о том ни малейшего понятия, но и никто из предков ведать не ведал, каким должен быть город, вот почему город и получился не похожим ни на какой другой. До сих пор в Сгурре с великим почтением относятся к предкам и тщательно выполняют их волю. Многие, очень многие переместились из мира живых в мир мертвых и поселились в священном городе. Нашей страной до сих пор правят предки…»

Должен сознаться, я был поражен, когда услышал эти странные речи, но это было в самом начале моего пребывания в Сгурре, а затем я постепенно постиг возвышенную философию обитателей Сгурра, столь отличную от тех верований, в духе которых я был воспитан, и познал их нравы и обычаи, которые в иных краях и странах сочли бы абсурдными, просто безумными, но на самом деле эти нравы и обычаи проистекают из верований сгуррян и представляют собой более чем логичное их воплощение. Чтобы понять их смысл, надо предать забвению некоторое количество языковых «привычек», которые в странах, где правят живые люди, считаются абсолютными истинами, но которые на самом деле являются чистыми условностями, существующими только благодаря всеобщему согласию на сей счет. Обитателям Сгурра до подобных условностей дела нет, потому что они продолжают преданно и верно исполнять долг, который почитают для себя священным: воздавать должные почести мертвым. Вся энергия жителей Сгурра направлена на выполнение этой бесконечной работы, и затрачивается она до такой степени, что при осмотре города не видишь перед собой ничего, кроме странного поселения, все жилища которого представляют собой либо пещеры, либо землянки. Чужеземцам было очень трудно понять происходящее в Сгурре. Ну как они могли постичь, что тот, кого они почитали за «короля» Сгурра, отправился в мир иной много веков назад и что от него, единственного монарха, когда-либо правившего Сгурром, теперь остался один лишь указ, который он подписал после того, как установил в Сгурре власть мертвых в результате продолжительной и ожесточенной борьбы? Редкие письменные рассказы путешественников, посещавших Сгурр, изобилуют ошибками, проистекающими из полнейшего непонимания и неведения тамошних обычаев и нравов. Так, в одном из рассказов, причем из числа тех, что можно отнести к разряду не самых худших, отмечено, что особую, главенствующую роль в местном обществе играет благородное сословие, местное дворянство, к представителям которого нельзя обращаться иначе, кроме как употребляя особую частицу, выражающую почтение, частицу, по смыслу сходную с французским выражением «ваша светлость». Но подобная трактовка не точна, ибо частица на самом деле означает «усопший» и таким образом всего лишь свидетельствует о том, что тот, к кому изволят обратиться, уже умер.

По прибытии в Сгурр я понял, почему я всегда так любил кладбища. Со дней моего далекого детства я в отличие от других детей, только и мечтавших поиграть в мяч или классики, предпочитал не участвовать в их шумных и веселых играх, а бродить в одиночестве среди могил, с трудом расшифровывая надписи на поросших мхом камнях мавзолеев и на надгробных плитах; иногда я даже принимался ухаживать за какой-нибудь могилой: выпалывал сорняки, поливал несчастную иссохшую герань… Частенько, когда никого поблизости не было и меня никто не мог увидеть, я припадал ухом к могильному камню и прислушивался… Я очень дивился тому, что не слышу ни звука, я разговаривал с мертвыми, я умолял их ответить мне и сетовал на то, что они оставались глухи и немы к моим мольбам, ибо я уже тогда ощущал их присутствие, которого другие не чувствовали.

С возрастом эта природная склонность, оказавшая огромное влияние на мой внутренний мир и заставлявшая меня отдаляться от людей и искать одиночества, не только не исчезла, а напротив, принимала все более ярко выраженный характер. Теперь, после того как я оказался в Сгурре, я могу предаться ей без остатка.

Более всего я люблю воскресенья, когда жизнь (если так можно выразиться), мертвых становится в Сгурре очень заметной, зримой, ибо по улицам города друг за другом следуют катафалки с восседающими на козлах печальными возницами, а воздух наполняется тихим перешептыванием покойников. Все дело в том, что, хотя слух мой по причине преклонного возраста и ослабел, шум, производимый голосами множества мертвых, находящихся вокруг нас и почти везде (кроме Сгурра) возмущающихся несправедливостью, проявляемой по отношению к ним, я сейчас различаю великолепно. Я слышу, как они ведут бесконечные разговоры, правда, говорят они столь тихо, что я могу уловить лишь смысл отрывочных высказываний; но с каждым днем я слышу и понимаю их все лучше и лучше, что является знаком того, что с каждым днем я все более и более становлюсь достоин звания благородного усопшего, дарованного мне обществом Сгурра по прибытии.

Я прекратил показывать своих предков в тавернах или на площадях, ибо настало время, когда я должен подумать о будущем. Разумеется, в Сгурре относятся весьма терпимо к тому, что благородные усопшие после смерти на протяжении нескольких лет передвигаются больше, чем это принято, что они, если уж говорить прямо (чего настоящие сгурряне никогда бы себе не позволили), сохраняют некоторую видимость принадлежности к миру живых; кстати, могу смело утверждать на основе собственных наблюдений, что различия между двумя «состояниями» гораздо менее определенны и ярко выражены, чем принято считать. Но наступает такой момент, когда покойник осознает себя окончательно умершим и уже не соглашается покидать свою могилу (если только на то не будет особых причин); для меня сей момент уже близок. Увы! Увы! Я должен был бы радоваться, но нет, я пребываю в тревоге, ибо будущее страшит меня. Хотя Сгурр довольно велик, но следует признать, что он уже перенаселен, там царит суета, там беспрестанно случаются какие-то неприятности, ибо живые вечно все усложняют, вмешиваясь в ход событий со своими злосчастными предложениями и начинаниями, а также со своими наглыми требованиями. Несомненно, многие из них не ставят перед собой иных целей и не имеют иных чаяний, кроме как наилучшим образом служить мертвым в ожидании того момента, как их самих допустят в их ряды; я уверен, что в большинстве своем они и не помышляют, вероятно, о том, чтобы требовать какого-то равенства; только горстка буйных агитаторов осмеливается открыто требовать осуществления так называемого «права на смерть», которого, как они считают, лишено большое число живых, что является вопиющей несправедливостью, хотя они и признают, что многие ныне живущие в отличие от благородных мертвецов лишены того спокойствия духа и той сдержанности, что свойственны умершим, но эти различия кажутся им несущественными при решении вопроса о всеобщем равенстве.

Должен сказать, что вскоре после того, как я начал свою успешную карьеру мертвого нищего, мне очень повезло, так как я смог найти себе жилище близко от центра города, не слишком дорогое; в особенности же мне эта квартира нравилась потому, что находилась она неподалеку от тех богатых кварталов, которые часто посещали аристократы и высшие чиновники из правительства мертвых, и вот теперь я нередко могу видеть, как по улицам в катафалках, украшенных гербами Сгурра, следуют члены кабинета министров. Быть мертвым нищим – дело довольно выгодное, ибо ремесло это достаточно престижное и имеет свои преимущества; если взяться за него всерьез и проявить не только усердие, но и кое-какие способности (полагаю, в данном случае я продемонстрировал наличие у меня истинного таланта), то можно на этом поприще обзавестись высокопоставленными друзьями и покровителями, что со мной и произошло, и именно это обстоятельство во многом облегчило мне задачу, в особенности когда речь зашла о том, чтобы внести ясность в вопрос о моем положении в местном обществе, ибо положение было крайне неопределенно и необычно, так как я был чужеземцем и должен был перейти в мир мертвых посредством вполне законных похорон. Как я уже сказал, Сгурр чрезвычайно перенаселен; так вот живые вынуждены долгие часы ожидать попутного транспорта (то есть похоронных дрог), чтобы попасть из пригорода в центр и приступить к исполнению своего служебного долга в какой-нибудь могиле, либо выпрашивать подаяние у богатых покойников; и они будут считать себя счастливцами, если в результате жизни, полной лишений и самоограничений, в конце концов обретут право на успокоение где-нибудь в уголочке на тридцать шестом уровне могилы, расположенной в квартале, где обитает простонародье, в глубине заросшей аллеи, куда никто никогда не заглядывает и не приносит цветов. Но самой ужасной считается в Сгурре участь живого, не имеющего возможности умереть из-за отсутствия денег; подобной участи сгурряне страшатся, но она выпадает на их долю все чаще и чаще. Подобной судьбы я не пожелал бы своему наихудшему, злейшему врагу; даже те завистники, что попусту растрачивали свое время на плетение заговоров против того явления, которое они именуют «диктатурой мертвецов», без особых оснований сетуют на то, что якобы не имеют возможности в соответствующий момент разделить участь этих мертвецов. Но это так, к слову…

Так вот я сумел обзавестись в Сгурре друзьями, и первым из них был представитель мира живых (ну да грех невелик, ибо один раз не считается), он работал в службе по ведению записей в книге усопших с указанием времени заупокойной обедни. Он сделал там достойную карьеру, и его, как хорошего служащего, высоко ценили его начальники; разумеется, он не имел чести быть представленным Главному управляющему, благородному усопшему господину Обмару, чьему катафалку он низко кланялся ежедневно, когда приходил на службу в свою контору, но секретарь сего высокопоставленного чиновника много раз говорил ему, что тот очень ценит труд и старание моего приятеля. Вот таким образом ценой долготерпения и великих усилий мой новый друг сумел, несмотря на нужду и нехватку средств, обеспечить себе достойную смерть и вполне приличное местечко, где он сможет покоиться после похорон. О, далось ему это нелегко, очень нелегко! В наши дни в Сгурре человек, желающий умереть достойно, может достичь исполнения своего заветного желания только в том случае, если осуществление этого желания станет целью всей его жизни. Если он не будет постоянно думать об одном: о том, как добиться того, чтобы его смерть была обставлена достойным образом, вероятно, ему придется довольствоваться той пародией на похороны, которой вынуждены ограничиваться самые бедные из сгуррян. Эти несчастные воображают, что даже таким образом они смогут достичь благословенного царства теней, но они жестоко заблуждаются, ибо их жалкие останки будут разлагаться в их убогих лачугах под аккомпанемент стенаний и сетований их близких, у которых не будет ни единого шанса на получение разрешения на захоронение тела, каковое одно только и превращает умершего в настоящего достойного покойника!

После того как мой друг был допущен в ряды благородного сословия, я еще больше стал ценить его дружбу и возможность проводить время в его обществе. У смерти есть особый дар: лишать людей их слишком явных (я едва не написал «слишком живых») недостатков и придавать человеческому общению и возникающим между людьми связям некую высшую благостность, некую очистительную мягкость (не знаю, как точнее назвать это свойство); каждый в Сгурре может заметить, сколь благотворны контакты с умершими, как обогащают они духовный мир, словно величие смерти озаряет и просвещает тех, кто относится к ней с должным почтением. Общаясь с живыми, человек способен решать только сиюминутные материальные проблемы, он старается быть исполнительным, точным, быстрым, полезным; люди отдают друг другу приказы и преследуют одну лишь цель: не потерять в этой ежедневной гонке время и деньги; они избегают затрагивать личные вопросы и касаться неприятных тем. И сколь же велико различие между мимолетными контактами живых и между продолжительными доверительными беседами, что происходят в тиши могил, там, где кажется, будто время остановилось!

Сегодня мои дела в полном порядке. Разумеется, я никогда не смог бы обзавестись, подобно высокопоставленным особам, целой армией прислуги. Нищий может претендовать на то, что к концу жизни будет обладать хорошей репутацией и небольшим состоянием, но он не может добиться богатства и славы. Я должен был смотреть правде в глаза, а потому отказался от затраты тщетных усилий на достижение невозможного, чтобы позаботиться о том, чтобы обеспечить себя всем необходимым. Все вроде бы предусмотрено: служащие особой службы будут поддерживать в приличном виде место моего будущего упокоения, то есть мое жилище, и ухаживать за мной. Представители этой службы будут иметь законное право представлять меня во всех делах, которые будут касаться меня или моих потомков, в том случае, если я сам не соизволю лично присутствовать в суде при рассмотрении этих дел (ибо смерть, как известно, проявляется прежде всего в утрате интереса к событиям повседневной, обыденной жизни). Представим себе, что некий сосед посягнул на целостность моих владений или что некие планы, касающиеся осуществления строительства, грозят потревожить мой покой. В любом из подобных случаев мой поверенный будет защищать мои интересы, а мне не надо будет ни о чем беспокоиться. Его компетенция распространяется и на другие сферы существования местного общества, ибо я в качестве усопшего, то есть представителя благородного сословия, располагаю правом голоса, присвоенным мне навечно.

Однако, насколько я понимаю, дела обстоят далеко не лучшим образом, и будущее для благородных сгуррян омрачено дурными предзнаменованиями. Экономическое положение и политическая обстановка день ото дня ухудшаются, и причиной этого ухудшения является брожение умов, уже заметно смущающее рассудок живых. Мое официальное свидетельство о смерти не будет иметь практически никакого значения, если в Сгурре произойдет восстание живых, и они захватят власть. Правда, на данный момент правительство мертвых крепко держит власть в своих руках и, надеюсь, сумеет в случае необходимости защитить наши законные права и наказать зачинщиков народных волнений, но я очень боюсь, что может произойти нечто ужасное.

Причины моих сомнений и страхов я уже пытался объяснить выше: все дело в том, что в наши дни умереть достойно становится все труднее и труднее, настоящие похороны стали роскошью, все более недоступной и все более вожделенной. Однако среди аристократов бытует мнение, что возможность ухода в мир иной является милостью, которой сейчас одаривают слишком многих; послушать их, так получается, что право на смерть должно передаваться по наследству и только представителям благородного сословия, то есть их детям и внукам, в соответствии с законом крови, они полагают, что сама возможность того, что кто-то из живых сможет присоединиться к их сонму, является покушением на их привилегии.

Разумеется, я не могу согласиться с такой трактовкой и с такими ограничениями, не могу я этого сделать прежде всего потому, что всем достоверно известно, что с незапамятных времен, задолго до того, как у власти утвердилось правительство мертвых, живые умирали совершенно естественным образом, и никто не находил поводов против сего процесса возражать и ему препятствовать; я, много странствовавший и долгое время проживший за границей могу также засвидетельствовать, что такой обычай существует в большей части стран, где я бывал. Лишить живых этого права окончательно и бесповоротно, лишить их возможности это право обрести как награду за труды и заслуги было бы большой несправедливостью, тем паче что исключения из правил вообще-то очень редки и сейчас уже представляются неким чудом, к тому же даже представители самых старинных родов мертвых в Сгурре вынуждены признавать, что среди их прародителей были живые. В среде аристократии мертвых не любят распространяться на столь скользкие, неприятные темы, но ради справедливости все же следует констатировать, что в большинстве своем нынешние мертвые не всегда были таковыми; нашим аристократам претит признать очевидным тот факт, что мертвые, умершие в далеком прошлом, все, вплоть до самых прославленных, в стародавние времена сначала были горластыми и озорными мальчишками, потом – прыщавыми подростками, затем – похотливыми юнцами, а в конце жизненного пути – дряхлыми старикашками, что они влачили свое жалкое существование, посвящая его поглощению пищи и знаний, усваивая одно и отвергая другое, в зависимости от качества того, что им представлялось возможность поглотить, и в зависимости от личных вкусов и склонностей, порой весьма противоречивых, то есть предаваясь усладам, бренность, мимолетность и ничтожность которых вызывает у мертвых лишь усмешку. Нравы живых вызывают у мертвых недоумение, ибо живые предпочитают остаться наедине, да еще и запереться, чтобы осуществить процесс выделения из организма одних субстанций, считающихся отвратительными, но объединяются в пары, чтобы совершить процесс выделения других субстанций; второй процесс столь же непристоен, сколь и первый, но почему-то воодушевляет их, наполняет их души восторгом… Они собираются вместе, чтобы жадно пожирать твердую пищу, и такое совместное обжорство доставляет им удовольствие, но однако же они часто предпочитают уединиться, чтобы проглотить некие жидкости… Одна только смерть извлекает из этих низменных жизненных сгустков материи, из этих отбросов, составляющих формы реальной жизни, некую квинтэссенцию, что представляет собой высокую благородную суть тела и души, и это осознает каждый, живой он или мертвый. Вот почему многим, в том числе и мне, представляется совершенно естественным оставить живым надежду на возможность возвыситься, на возможность достичь уровня, который намного выше их нынешнего положения. Если их лишить этой надежды и этой возможности, следует опасаться (и серьезно опасаться), что произойдет революция, которая изгонит мертвых из их могил.

В действительности правительство, находящееся у власти и управляющее нами, должно было бы приложить большие усилия, чтобы исправить некие ошибки, устранить недочеты, допущенные в прошлом, и не совершать их впредь, потому что они могут стать причиной его падения. Все дело в том, что в народе членов этого правительства в насмешку наградили презрительным прозвищем живых мертвецов. И не без оснований! Ведь сколь бы высокородными усопшими они ни были по происхождению, все эти благородные младенцы, набитые по горло собственным дерьмом, все эти безрассудные желторотые взбалмошные юнцы и даже вполне почтенные государственные чиновники, – все они так далеки от невозмутимого величия, проявления которого мы ожидаем от настоящего покойника. Разумеется, они по закону считаются умершими, потому что они и в самом деле умерли в соответствии с законом, и было бы большим оскорблением и даже преступлением считать их живыми и обращаться с ними как с живыми. Однако же, если бы можно было втайне от всех понаблюдать за ними, как за живыми, то, возможно, можно было бы обнаружить, что они едят, испражняются, писают, совокупляются, короче говоря, живут… Несмотря на то что я обрел право носить сие высокое звание, не должен ли я признать, что и сам поступаю точно так же? Несомненно, по большей части я об этом не думаю, ибо это небольшое отклонение от строгих правил поведения, определяющих мое положение, кажется мне вполне безобидным и неопасным, и я бы воспринял как оскорбление, если бы кто-нибудь вздумал сказать, что я – живой. Но я нередко бываю в тавернах, и мне доводилось там слышать разные речи… Мне приходилось слышать, как некоторые Завсегдатаи без всяких колебаний и сомнений, правда, не называя имен, распространяли слухи, что многие мертвые получают свои высокие звания преждевременно и незаконно; некоторые посетители доходят до того, что осмеливаются утверждать, будто все привилегии аристократии усопших не имеют под собой никаких оснований и дарованы незаконно, а вернее сказать, присвоены. Услышать подобные суждения и слухи я смог потому, что бывал в общественных местах и там сталкивался бок о бок с самыми разными людьми, вплоть до представителей самых низших слоев, и я выслушал там немало ужасных историй о столь страшных подробностях местной жизни, о которых в высших сферах благородных политиков даже не подозревают. Я пришел к выводу, что эти лишние, брошенные на произвол судьбы люди, утратившие надежду на достойную смерть, готовы на все, ибо им нечего терять. Нет ничего удивительного в том, что в Сгурре постоянно множится количество преступлений, связанных с процессом перехода из мира живых в мир умерших: оформляются и продаются фальшивые свидетельства о смерти, осуществляется бойкая торговля разрешениями на захоронение, происходят самовольные захваты склепов и участков подземелий. Самые богатые упорно стараются придерживаться установленных правил и стремятся поступать в соответствии с законом, но все чаще и чаще происходят большие неприятности и случаются громкие скандалы, когда сам факт смерти вроде бы респектабельных усопших подвергается сомнению и опровергается из-за умышленно допущенных нарушений; могу сказать одно: вероятно, участь, которая ожидает того, кого в результате подобных разоблачений после объявленной смерти во всеуслышание вновь зачисляют в ряды живых, является самой незавидной, ведь его с позором изгоняют из его могилы, все от него отворачиваются и отрекаются, к тому же ему очень и очень затруднительно защитить свое доброе имя. Несчастный оказывается воистину в безвыходном положении, потому что ему в буквальном смысле слова негде преклонить голову в том случае, если его оставляют влачить свое существование на свободе, ведь не являясь лицом, официально признанным умершим, он не может найти места даже в могиле-гостинице. Так что такому бедняге даже было бы предпочтительнее, чтобы его отправили в тюрьму, ведь там его бренные останки, по закону признаваемые телом живого человека, будут храниться вполне благопристойным образом. Да, для того, с кем приключается подобное несчастье, вновь обретенная жизнь превращается в ад! Вот почему те, кто располагает некоторыми средствами и возможностями, прилагают все свои силы и затрачивают все свое состояние на то, чтобы обеспечить себе пристойные и полностью соответствующие законам похороны, а также обзаводятся законным поверенным в делах, способ-, ным представлять интересы клиента в судебных инстанциях без ограничения полномочий определенным сроком, то есть вечно. Короче говоря, покой после смерти покупается по очень высокой цене, но он того стоит, и начинать хлопотать об обеспечении себе этого покоя следует как можно раньше.

Что касается бедняков, то они могут умереть, только пойдя на обман, на мошенничество, даже если сами похороны и будут просто иллюзией. Надо признать, что если в результате внесения изменений в законодательство и было сделано так, что смерть стала труднодостижимой мечтой, то сделано это было лишь для того, чтобы как-то ограничить рост численности «населения» в мире мертвых и ограничить убыль «населения» в мире живых, которых явно недостаточно для обслуживания усопших. Но в данном случае расчет оказался неверен. Все дело в том, что те из живых, кто не имеет шансов когда-нибудь оказаться причисленным к сонму мертвых, мало заботятся о том, чтобы должным образом служить покойникам; те же, кто сможет добиться этой высокой чести, в результате лишь будут ухудшать ситуацию, увеличивая дисбаланс между двумя мирами. Я долго-долго предавался размышлениям, но сколько ни бился над разрешением этой проблемы, все мои потуги оказались тщетны; увы, я не вижу никакого выхода из создавшегося положения и недавно стал задаваться вопросом, не зашли ли в Сгурре слишком далеко в требовании почитания мертвых. Следует, правда, заметить, что это преувеличенное почитание само является реакцией на неприятие смерти как явления, на нежелание его понимать, что в далеком прошлом было характерно для Сгурра, как, впрочем, и для многих других стран.

Мне стало известно, что до того, как мертвые пришли в Сгурре к власти, живые оставляли их тела на произвол судьбы и нисколько о них не заботились. Если же останки и предавали земле, то траур оставался всего лишь лицемерной уловкой, позволявшей забыть об умерших, но соблюсти приличия. Траур обычно длился год, и этого времени оказывалось достаточно, чтобы тело превратилось в горсть праха. После окончания траура живые возвращались к повседневной жизни и не проявляли более никакого интереса к тем, про кого они говорили, что они «ушли в мир иной», «исчезли»; можно сказать, что в этих словах содержалась разоблачительная истина, ибо редки были случаи, когда умершие оставляли какие-то следы в памяти живых; воспоминания о них мало-помалу стирались, так что в конце концов от усопшего оставались лишь запись в книге регистрации смертей, урна с прахом или могила, но никто уже не знал, что там продолжает храниться выкристаллизованная сущность когда-то бывавшего живым существа. И то это было исключение! Ибо, как это ни покажется непостижимым, но о большинстве мертвых никто уже не знал ничего: ни их имен, ни историй их жизни, ни даже их количества! И дело было даже не в том, что они уже не жили, что их уже не существовало, нет, дело было в том, что в мире живых все происходило так, как если бы они вообще никогда не жили, как если бы их вообще не существовало! Так вот в Сгурре стараются исправить эту чудовищную ошибку, преодолеть и отринуть забвение, которому предаются мертвые в других странах, там стараются увековечить как можно больше имен на скрижалях Великого Кенотафа. Когда к имени представляется возможность присовокупить биографические сведения, фото и несколько строк, повествующих о жизненном пути, то это просто прекрасно… Но прежде всего в Сгурре пекутся о том, чтобы были зафиксированы имена, чтобы ни одно из них не было утрачено! Увы, однако для большинства все уже потеряно… Время упущено… Слишком поздно… И именно во имя этих неизвестных и забытых, от имени этой анонимной и безымянной массы мертвых, насчитывающей примерно восемьдесят миллиардов представителей рода человеческого, из которых едва ли тысячная часть была подвергнута переписи и учету, именно ради них и во имя их правительство Сгурра сегодня принимает важные решения и разрабатывает законы. Вероятно, долгий период всеобщего упадка был неотвратим. Можно сказать, что человечество находилось на пути к полнейшему варварству, к состоянию дикости, выражавшемуся в полном забвении мертвых и даже самой смерти, что было равнозначно не просто возвращению к состоянию дикости, а возвращению в животное состояние! Заупокойные службы, оплакивания усопших, тризны, праздники в честь умерших, ежегодные поминовения были преданы забвению как обряды устаревшие, отжившие свой век. Многие выражения, связанные с погребальным обрядом, тоже вышли из употребления и утратили свой первоначальный смысл. Вероятно, человечество в своем падении достигло дна, когда было решено, что в случае смерти кого-то из великих людей будет соблюдаться минута молчания в знак скорби… Всего одна минута! Перейти от годичного траура к одной минуте, от скорби по каждому к показной скорби по некоторым избранным – в этом движении вспять можно было четко, как на математической кривой, прочесть и вычислить всю величину разрушительного бедствия. Кстати, следует заметить, что находились люди (и таковых было немало), считавшие, что оказание почестей умершим (сколь бы ни были жалки эти почести) – обычай устарелый и смешной.

Дата добавления: 2015-06-30