Тематический анализ поля интервью c Гансом Лосом

Интервью с “Hans Lohs” (13) проводилось в рамках исследовательского проекта “Примирение с национал-социалистским прошлым”, проводимого в Freie Universitat в Зап. Берлине под руководством автора (см. Rosenthal, 1986, 1987, 1989). В процессе этого исследования, завершившегося в 1984, было проведено 24 биографических интервью, взятых у бывших членов организации Гитлер Югенд, с теми из них, кто родился между 1923 и 1929. В каждом интервью принимали участие два интервьюера.

При проведении интервью интервьюер использовал метод нарративного интервью, разработанный Фрицем Шютце (Schutze) (1977, 1992) (14). Биографам было предложено рассказать интервьюерам о своих воспоминаниях в Гитлер Югенде, а также о военном периоде их жизни вообще, об их воспоминаниях о крушении Третьего рейха и о том, как затем их повседневная жизнь возвращается в нормальное русло. В самом начале интервью мы указали на то, что не будем прерывать их рассказ, но что нам понадобится делать записи, чтобы затем иметь возможность задать некоторые вопросы.

Основной рассказ длился в промежутке времени от 90 минут до 3 часов. Биографы рассказывали очень подробно – часто без каких-либо дополнительных вопросов со стороны интервьюеров – о своей жизни в указанный период времени, а иногда и сверх того. Многие рассказчики не ограничивались воспоминаниями о Гитлер Югенде или воспоминаниями о военном времени, но затрагивали многочисленные дополнительные аспекты повседневной жизни на протяжении всего периода. Когда заканчивался основной рассказ, мы задавали уточняющие вопросы относительно некоторых тем и событий, как-то смерть Адольфа Гитлера, предполагая, что некоторые события могут потенциально быть в отношениях специфической биографической релевантности.

Записанные на пленку интервью переписывались слово в слово, так, как они были представлены в разговорной речи, не особенно считаясь с правилами письменного языка.

Представленное здесь интервью проводилось мной и студентом. “Hans Lohs” – это псевдоним. Перед тем как приступить к анализу тематического поля интервью, я представил краткий обзор биографической информации, которая могла бы быть выделена из всего интервью.

Hans Lohs родился в Берлине, в 1923, вторым ребенком в рабочей семье. Его брат был старше его на 9 лет. Его отец был членом Немецкой коммунистической партии, но в 1933, когда нацисты пришли к власти, вступил в нацистскую военизированную организацию SA. В это же самое время Ганс, в возрасте 10 лет, становится членом Jungvolk, подразделения Гитлер Югенда для детей в возрасте от 10-14 лет. Однако, после одного года пребывания в этой организации, он прекращает всякое свое участие и деятельность в Jungvolk.

К концу 1937 он проходил период обучения для получения профессии инструментальщика, который завершился в 1940, к концу второго года войны. В 1941 он был призван на военную службу в парашютно-десантные части. После прохождения основной подготовки в 1942 году был отправлен в действующую армию (Вермахта) для прохождения военной службы в Италии, первоначально в Салерно, Сицилии, а затем в Монте-Кассино, где оставался вплоть до осени 1944. Затем был послан на фронт для участия в военных действиях в Польше, Литве и под конец в Вост. Пруссии. Попав в окружение, он, в составе небольшой группы пробивался с боями через Силезию, где оставался на действительной службе вплоть до увольнения в отставку 5 мая 1945. Ему удалось избежать плена и благополучно вернуться в Берлин, где он был принят на службу во вспомогательный полицейский отряд. Годом позже он промышлял рэкетом на черном рынке до 12 мая 1949, с окончанием берлинской блокады. В 1956 он, вместе со своей будущей женой эмигрирует в Канаду, но возвращается в Германию в 1962. На момент проведения интервью, весной 1982, он рано выйдя на пенсию, проживает в Зап. Берлине в возрасте 59 лет.

Даже самый поверхностный обзор представленной биографической информации позволял нам надеяться на то, что Ганс Лос представит массу информации о времени его пребывания в Гитлер Югенде, а также о военном и послевоенном периоде своей жизни. Одни только воспоминания военного времени должны были бы породить целый поток информации. Однако, в противоположность другим информантам, Ганс Лос оказался неспособным дать волю себе и увлечься потоком собственного повествования. Свой основной рассказ он закончил за 30 минут, менее чем за треть от того времени, которое понадобилось большинству рассказчиков. В течение всего первоначального этапа он постоянно просил интервьюера задавать ему наводящие вопросы, которые бы помогли ему продвинуться в собственном повествовании. Только лишь на втором этапе интервью, когда мы просили детализировать отдельные темы и события, ему удалось представить более полный рассказ, который продолжался около 3 часов.

Работая над предположением о том, что затруднения Ганса Лоса в продуцировании ожидаемых форм и образов его жизненной истории имеют под собой определенные основания, мы, фактически, приходим к осознанию необходимости реконструирования селективных принципов, лежащих в основании процесса продуцирования текста. Иными словами, применяя методологический принцип, изложенный выше, о том что стиль и структура самопрезентируемого повествования в рамках некоторого интервью необходимо связаны с общим биографическим конструктом, мы способны добиться продуктивного анализа этого в остальном малоинформативного интервью. Последовательный анализ покажет, что затруднения, которые Ганс Лос испытывает в момент своего повествования есть проявления его биографического конструкта, его ощущения причастности к национал социалистическому движению.

Генетический анализ поля. Здесь мы ограничимся анализом первой части интервью (“основного рассказа”), длившейся 30 мин. (Прилож А).

Отвечая на стандартный прямой вопрос, Ганс Лос начинает не с повествования, а с аргументации. Он заостряет внимание на том, что в столичном Берлине восприятие национал социалистского движения поначалу не было столь преувеличенным, как, по его словам, в маленьких провинциальных городках.

В чем хочет убедить господин Лос интервьюеров, утверждая, что в Берлине реакция в отношении национал социализма не была столь сильна, как где-либо в другом месте?

Были выдвинуты следующие гипотезы:

1) Лос хочет объяснить, что он немногое может рассказать о национал социализме, т.е. аргумент связан с вопросом его компетентности как информанта; или

2) Он хочет сообщить, что как “берлинец” он не был фанатичным наци, т.е. он пытается оправдать свои действия и действия своего ближайшего окружения, одновременно пытаясь создать некоторый имидж себя.

Посмотрим, как господин Лос развивает свое повествование, и какая из двух гипотез наиболее верна.

Далее следует небольшой рассказ (11 строк) о ситуации, сложившейся после прихода Гитлера к власти, когда соседи принудили его отца вступить в нацистскую партию. Это случилось после того как его отец фактически уже примкнул к резерву SA. Переходя от первоначального аргумента к этому рассказу, господин Лос употребляет слово но, тем самым указывая на существующую связь между этими двумя утверждениями, значение которых следует понимать таким образом: национал социализм не был столь экстремистским в столичном Берлине, но, тем не менее, определенное давление ощущалось.

Несмотря на приведенную в начале аргументацию, он затем рассказывает о вступлении его отца в нацистскую партию.

Возможны следующие гипотезы:

3) Господин Лос аргументативно пытается преуменьшить влияние нацистов, но последующее его повествование обнаруживает иную реальность. Исходя из этого, мы можем предположить следующее: посредством общей биографической оценки он пытается сообщить, что нацизм не имел большого влияния, но последующий его рассказ противоречит этому утверждению. Другими словами: сегодня он пытается представить свою прошлую жизнь как независимую от национал социализма, но испытываемые затруднения, тем не менее, будут определять тематическое поле его рассказанной жизненной истории.

После этого рассказа Лос переходит к краткому сообщению (13 строк) о времени его пребывания в организации Jungvolk, которое он предваряет следующим высказыванием: “тогда я, естественно, вступил в Jungvolk”. Т.о. его вступление в Jungvolk непосредственно связывается с членством его отца в SA, а выражение “естественно” должно подчеркнуть самоочевидность этого шага, не требующего никакого дополнительного объяснения. Как бы то ни было, далеко не являясь самоочевидным, это был исключительный шаг для того времени; для 10-летнего мальчика отнюдь не было обыкновенным решение вступить в Jungvolk уже в 1933, когда эта организация едва появилась на свет.

Как может быть проинтерпретирована эта попытка представить вступление в Jungvolk как самоочевидный шаг?

Были представлены следующие гипотезы:

4) что в настоящий момент он объясняет свою перспективу (прошлую перспективу) как “естественный” для него шаг следовать примеру отца и поступать так, как от него ждут или

5) сравнивая с настоящей перспективой, рассказчик полагает необходимым представить проблематичное действие как беспроблемное и, таким образом, легитимировать его; в настоящий момент, в контексте интервью, господин Лос хочет преуменьшить факт своего участия в нацистской молодежной организации. Одновременно, пытаясь преуменьшить влияние нацистов в Берлине, он пытается минимизировать свою связь с национал социализмом.

Можно сузить круг гипотез, более точно обозначив цель тематического анализа. Это не есть интерпретация событий, связанных с пребыванием господина Лоса в организации Jungvolk – что, скорее является целью генетического анализа, -- но попытка рассмотреть, как данный текстовый фрагмент представлен в контексте интервью.

Следующим шагом будет понимание того, почему презентация факта участия господина Лоса в Гитлер Югенде была столь краткой.

6) Господин Лос говорит так мало, поскольку ему нечего сказать; этот период лично для него был беспроблемным и в дальнейшем никак не отразился на последующем течении его жизни;

7) Он не желает говорить об этом периоде своей жизни, из-за связанных с ним неприятных ассоциаций;

8) Он говорит так мало, потому что его действия и впечатления того времени почти никак не определяют его настоящую перспективу и тот образ себя, который он пытается навязать интервьюеру (см. Гипотезу 5).

Лос связывает свой рассказ с другим повествованием о приходе к власти Гитлера. Он рассказывает о том, что до 1933 его отец был безработным, предлагая, таким образом, другую версию причины смены его отцом политической ориентации, в отличие от той, что им была предложена ранее.

Т.о. мы можем сформулировать следующую гипотезу:

9) Ганс Лос находится под давлением факта причастности его семьи к национал социалистскому движению (см. выше).

Он также вполне осознает, что его отец в некоторой степени находился под влиянием националистической идеологии и вступил в резерв SA не только по причине давления со стороны соседей.

Он завершает свой рассказ следующей аргументацией: “ничего не могло с вами случиться, если только вы держали свой рот на замке” -- и замечает в конце, что его выход из организации Гитлер Югенд, по прошествии года, не имел для него никаких негативных последствий.

Этот аргумент, вероятно, очерчивает основную линию оценки в соответствии с которой, по мнению биографа, следует понимать представленные им истории.

Гипотезы значения этой линии аргументации:

10) Господин Лос хочет показать, что Германия времен Национал Социализма не была столь ограничительной, как это обычно принято считать. В известном смысле, эта аргументация служит для доказательства невиновности национал социалистского государства и должна рассматриваться в непосредственной связи с первоначальным аргументом об ограниченном влиянии нацистов на повседневную жизнь “столичного Берлина”. Предполагаемый биографический конструкт, лежащий в основании биографической презентации, есть попытка построить жизненную историю, независимую от факта причастности к национал-социализму (см. Гипотезы 2 и 5).

11) Его объяснение, будто бы никого нельзя было принудить вступить в Гитлер Югенд, находится в явном противоречии с другим, часто приводимым аргументом, что “некто был вынужден участвовать…” Этим он также пытается объяснить невозможность чувствовать себя свободным от некоторых эпизодов своей жизненной истории.

Обозначив этот момент, господин Лос вводит тему “Евреи”. Содержание этого повествовательного эпизода обнаруживает, что то, что следует далее есть тема, встроенная в уже упомянутое скрытое тематическое поле, также как и в общую очевидную структуру оценки. Ганс Лос начинает со слов: “да, в отношении евреев, как я уже сказал, мы ничего об этом не знали”. Выражение “как я уже сказал” указывает на то, что предыдущий аргумент побуждает к тому, чтобы довести до внимания интервьюеров утверждение, что “они” -- вероятно его родителя – были в неведении относительно происходящего.

Следуя гипотезе 12, обычное оправдание “мы не знали об этом” также побуждает обратить внимание на факт участия в нацистском движении его отца и его самого, таким образом располагая оба аргумента в одном тематическом поле, включающем темы причастности к национал социализму. Если эта гипотеза верна, мы можем предположить вероятность его участия, в том или ином биографическом эпизоде, в преследованиях евреев.

В самом начале он вводит иллюстративный рассказ (15) об “игре в шахматы с евреями”, чтобы показать, что, по крайней мере, в то время (видимо, до утверждения нюренбергских законов в 1935) лично он ничего против евреев не имел. Эта общая тема предполагает три линии.

Гипотезы относительно этой краткой тематической презентации.

12) Для рассказчика антисемитизм и преследования евреев не является проблемной темой, требующей более широкого обсуждения. Ганс Лос ни в какой степени не считает себя причастным к этой стороне нацистского прошлого и не видит смысла в коллективном или персональном самообличении.

13) Биограф пытается избежать этой темы, поскольку возможное ее развитие может обнаружить факты его биографической причастности к этой стороне нацистского прошлого. Тема “шахматная игра с евреями” есть вытеснение – пользуясь психотерапевтическим термином – темы “что случилось с этими мирными и цивилизованными евреями позже”. Это тема, которую господин Лос, также как и другие немецкие очевидцы нацистского периода, стремится избежать.

После этого весьма краткого иллюстративного рассказа Лос предлагает общую оценку сказанного им ранее: “Да, насколько это было обычным, -- вы хотели знать, было ли это обычным?” Он явно обращается к началу интервью, когда один из интервьюеров почему-то упомянул слово “обычный”. Лос теперь хочет выяснить, “правильно ли он себя вел” в роли интервьюируемого; он не уверен, вполне ли он оправдал ожидания интервьюеров. Далее следует предположить, что вопрос относительно того пункта интервью, который связан с темой “Евреи” не является случайным, но лишь подтверждает гипотезу о том, что Лос пытается этой темы избежать.

От этого вопроса он непосредственно, без всякой паузы, переходит к 15-строчному сообщению (пока самому длинному) о том, как в 1940 его принудили участвовать в акциях Гитлер Югенда. Мы можем предположить, что интервьюер, в ответ на его вопрос, дал что-то вроде невербального ответа – кивок, подтверждающий необязательность ответа. Позже поверхностный анализ обнаруживает риторическое значение этого вопроса и его назначение уклониться от темы “Евреи”.

Далее Лос приводит аргумент о том, что даже судебная повестка из-за его неучастия в акциях Гитлер Югенда не имела для него никаких негативных последствий. Он завершает свое повествование фразой: “вы могли ходить без униформы повсюду и к вам не было никаких претензий”.

На этот момент вполне очевидной становится диалектика его общей оценки национал социализма и тематического поля его жизненного повествования. Его оценка может быть сформулирована следующим образом: никого нельзя было принудить к участию в нацистском движении, а также то, что он и его ближайшее окружение ничего не знали о преступлениях, совершаемых в то время. Кроме того, можно предположить, что Лос пытается опровергнуть обычный аргумент “меня заставили”, либо пытается преуменьшить репрессивную функцию нацистского государства (см. гипотезы 10 и 11).

Его сообщение о повестке в суд сопровождалось 3-секундным молчанием, после чего он, улыбаясь, спросил: “Итак, о чем еще я мог бы рассказать? Может, о том, что было до войны?”

Гипотезы относительно вопросов и недостатка биографической информации:

14) Ганс Лос не вполне понимает, что он него требуется, поэтому он намеревается предложить рассказ о своих жизненных впечатлениях довоенного периода. Интервьюеры с самого начала не могут дать ему каких-либо прямых указаний на этот счет.

15) Лос не может представить исчерпывающее повествование, как это от него требуется, поскольку не знает, что является относящимся к делу, а что нет; он старается соотноситься с ожиданиями интервьюеров.

16) Ганс Лос не желает вдаваться в подробное, последовательное повествование, поскольку хочет скрыть свои воспоминания об этом времени; они могут обнаружить его причастность к национал-социалистической идеологии.

17) Лос не в состоянии представить полное, исчерпывающее повествование, поскольку обозначенная тема, по его предположению, не затрагивает его лично. Учитывая интерес интервьюеров к теме национал-социализма, сам господин Лос, тем не менее, рассматривает свою жизнь безотносительно к этим событиям.

18) Ганс Лос хочет обойти тему национал-социализма, но ощущая на себе давление фактов, оказывается неспособным развить какую-либо иную, не связанную с национал социализмом тематическую линию.

Затем интервьюер просит Лоса передать свои собственные впечатления, рассказать о том, что было значимо лично для него. После 4-секундного молчания господин Лос говорит, “да, хорошо, для меня было важным (3-секундное молчание). Я поступил в обучение для получения профессии…”

Его профессиональное обучение представляется как биографически релевантное событие, несмотря на все, что было упомянуто до этого. Гипотеза 18, предполагающая, что повествовательные затруднения Ганса Лоса вызваны тем, что он прежде всего ориентирован на ожидания интервьюеров, и что указанная тема не является для него биографически релевантной – получает некоторое подтверждение. Теперь, когда его попросили подробно рассказать о своих собственных впечатлениях, он, если гипотеза верна, наконец сможет отдаться свободному течению собственного повествования.

Гипотеза 17 предполагает следующее: господин Лос не усматривает никакой связи между фактом своей профессиональной подготовки и национал-социалистским движением.

После некоторой краткой аргументации о том, что несмотря на его продолжающийся разрыв с организацией Гитлер Югенд он, тем не менее, не испытывал никаких проблем в период своего ученичества, Лос лишь вкратце упоминает о своем свободном времяпрепровождении (2 строки). Затем он переходит к рассказу о своем друге, который состоял в организации Гитлер Югенд, а затем вступил в SS. Это привело к более подробному повествованию (23 строки!) о так называемых событиях Хрустальной ночи – еврейском погроме в ноябре 1938, -- в которых его друг принимал непосредственное участие. Он начинает с той же оценки, которая была им использована до этого во введении к теме “преследования евреев”: “мы об этом не знали”. Тем не менее, вслед за этим он рассказывает о своих воспоминаниях о погроме. Он, к примеру, вспоминает, что возле часового магазина прямо на улице валялись разбитые часы.

Этот эпизод оставляет Ганса Лоса в границах тематического поля “мои воспоминания о национал социализме”. Таким образом, подтверждается гипотеза 18, предполагающая, что он не может обойти эту тему, поскольку ощущает на себе давление фактов. Одновременно опровергается гипотеза о том, что тема “преследования евреев” является иррелевантной в отношении него.

Более того, указанный эпизод вступает в явное противоречие с его общей биографической оценкой. С одной стороны, становится очевидным, что его жизнь (по крайней мере самим фактом дружбы с кем-то, кто принимал активное участие в преследовании евреев) связана с политикой национал социализма и практикой преследования. Его воспоминания о фактах преследований также противоречат утверждению о том, что он ничего не знал. Он и сам чувствует это противоречие. Проследим дальнейший ход его повествования.

Завершая эту часть своего рассказа, господин Лос делает следующий вывод: “вы должны были держать свой рот на замке” -- потому что – “если вы открыто высказывались против происходящего, то… (2-секундная пауза) могли оказаться в заключении”. Но затем он переходит к описанию серии ситуаций, которые, фактически, показывают обратное: к примеру, в той фирме, где он работал, никто не употреблял в качестве приветствия Heil Hitler, и что один из его коллег, который ранее состоял в SPD (Социал демократическая партия) открыто высказывался против нацистов без всяких негативных для себя последствий.

Здесь прослеживается, по меньшей мере, одно противоречие: первоначально он занимает типичную для него точку зрения – “вы должны были держать рот на замке”, а затем на собственном примере доказывает обратное.

Гипотеза 21 указывает на это противоречие:

В ситуациях, касающихся персонально его, господин Лос готов защищать себя, но если приводимые факты не касаются его непосредственно, он не ощущает необходимости нести за них какую бы то ни было ответственность. Другими словами, его отношение к фактам антисемитизма есть результат его настоящей перспективы и никак не связано с тем, что для него было значимым в то время. Производимые им оценки являются частью его настоящего отношения и представляются иррелевантными ему в отношении к прошлому.

Это объясняет, почему Ганс Лос постоянно подчеркивает факт отсутствия принуждения. Его сегодняшняя проблема состоит в том, что он не может чувствовать себя свободным от факта его биографической причастности к национал социалистской политике преследования, только лишь ссылаясь на аргумент отсутствия принуждения и на собственный пример прекращения всякой деятельности в Гитлер Югенде. Но в чем он чувствует свою вину? О каких своих тягостных впечатлениях он не упоминает?

Его рассказ о всех этих разнообразных ситуациях завершается той же самой аргументацией, которую он приводит в начале интервью: что столичный Берлин отличался, что обстоятельства были более анонимные, и что никого нельзя было принудить к участию в национал социалистском движении. Затем он добавляет: “до войны практически ничего не произошло”.

Таким образом, Ганс Лос вновь возвращается к общей оценке “не было никакого принуждения” и “я лишь в небольшой степени был причастен к национал социализму”. Кроме того, гипотеза 10, предполагающая, что он желает преуменьшить факт репрессивного давления нацистского государства, получает свое подтверждение. Затем гипотеза 11, предполагающая, что он хочет опровергнуть общее утверждение о “принуждении к участию”, также может быть поддержана. Также подтверждается гипотеза 1, сформулированная в самом начале анализа, предполагающая, что он просто-напросто не располагает достаточной информацией в отношении затронутой темы. По крайней мере с начала войны, в связи с обозначенной темой “Национал социализм и принуждение…”, ничего значительного лично с господином Лосом не произошло. Затем мы приходим к предположению о том, что он во время войны пережил нечто, что может иметь непосредственное отношение к этой теме и что, по его ощущению, заслуживает более подробного изложения.

После последнего аргумента господина Лоса следует 8-секундная пауза, а затем вопрос: “что-нибудь еще? О чем бы вы еще хотели услышать (откашливаясь), не стесняйтесь, спрашивайте”.

Он намекает на то, что готов к сотрудничеству, но ожидает постановки конкретных индивидуальных вопросов.

Затем интервьюер просит Лоса продолжить свой рассказ, начиная с того момента, когда его принудили к участию в Гитлерюгенде. Он пытается вдохновить его на биографический рассказ, изложенный в хронологическом порядке.

Далее следует многословное биографическое повествование, не прерываемое дополнительными вопросами, которое описывает его жизнь в продолжении периода, установленного в самом начале в качестве рамки интервью. После очень краткого резюме представленных эпизодов мы остановимся на некоторых деталях, необходимых для заключительного анализа.

Лос начинает: “да, а дальше я завершил свое профессиональное обучение”. Он вспоминает свой последний экзамен, описывая это событие гораздо более подробно, чем в предыдущих случаях (23 строки). Он сдал экзамен неважно из-за того, что его волосы были слишком длинны. Лос рассказывает о том, как он был призван в армию, а затем весьма неожиданно переходит к следующей фразе: “да, а затем — когда я уже оказался в Италии — меня посадили в тюрьму”. Далее следует долгое драматическое повествование о том, как он попал под трибунал за бунтарское поведение. После 3 месяцев тюремного заключения он был освобожден. Вся история заканчивается следующей фразой: “Вот, пожалуй, и все мои воспоминания о том, что происходило при Гитлере…” Затем, вводя временную отметку, “в 45-м закончилась война” и рассказывая о своем увольнении из армии 5 мая 1945, он погружается в весьма подробное эпическое повествование, включающее целую серию драматических историй, составивших не менее шести страниц письменного текста, на которых он рассказывает о том, как искал дорогу в Берлин, излагает свои впечатления, а также рассказывает о своей деятельности в послевоенный период. Он дает весьма детальный отчет о своей службе во вспомогательном полицейском отряде и о последующей своей деятельности в качестве рэкетира, заканчивая, довольно неожиданной фразой: “в начале пятидесятых к вещам относились более бережно”. Без всякого упоминания о последующей жизни он переходит к краткому рассказу о своей эмиграции в Канаду и о последующем своем возвращении в Берлин, затем, после 6-секундной паузы, спрашивает интервьюера: “ну, теперь (7-секундная пауза) вы, я полагаю, вполне удовлетворены”.

Последний вопрос интервьюера, очевидно, вызвал у Лоса повествовательные затруднения, после чего он, не получив никакой поддержки, непосредственно переходит к концу того периода, который был обозначен интервьюером в самом начале интервью, когда его просили рассказать о впечатлениях того времени, “когда его повседневная жизнь постепенно возвращалась в нормальное русло”. После чего завершилась первая часть интервью – основной рассказ.

Необходимо отметить, что повествование, вызванное последним вопросом интервьюера, не может быть объяснено как целиком и полностью интерактивный продукт ситуации интервью, но имеет явное отношение к развитию самой темы. Как это уже предсказывалось в гипотезе 20, Ганс Лос фактически упоминает о некоторых своих впечатлениях военного времени, непосредственно относящихся к теме национал социализма; воспоминание о том, как он сам выступил против принуждения, осуществляемого системой в отношении индивида. Рассказ о военном трибунале следует первым в его наиболее продолжительном повествовании (2 страницы); рассказ о репрессивных акциях, направленных против самого Лоса, выделяется на фоне его общей оценки “Национал социализм и насилие”. Кроме этого эпизода он больше не упоминает ни о каких своих воспоминаниях того времени, когда он был солдатом, но зато рассказывает о нацистских офицерах, под командованием которых он находился, т.о. вновь непосредственно обращаясь к теме национал социализма. Это весьма странно, если учесть тот факт, что он 3 года провел на фронте, участвуя в военных кампаниях в Италии и на Востоке.

Наиболее вероятные гипотезы:

23) Лос не усматривает связи между периодом своего пребывания в армии и темой национал социализма. Армия и роль Германии в войне, по его мнению, никак не соотносятся с идеологией нацистского государства. Следовательно, его впечатления военного времени, как он считает, не имеют непосредственного отношения к упомянутой теме. Ганс Лос представляет основные этапы своей жизни — как, например, период своего ученичества — в стороне от темы национал социализма, пытаясь, т.о. представить свою жизнь как независимую от национал социализма.

Другая гипотеза состоит в следующем:

24) Он не желает говорить о своей солдатской жизни, потому что воспоминания настолько травмирующие, что он предпочитает не упоминать о них. Есть и другие тягостные воспоминания, которых он пытается избежать.

Только лишь при упоминании периода своего увольнения из армии, после крушения национал социалистского режима, ему вновь удается перейти к развернутому эпическому повествованию. По мере углубления в повествование о событиях военного времени, Лос более четко придерживается темы: “мои воспоминания о национал социализме”; только лишь выходя за рамки этого периода своей биографии, он вновь способен дать волю своим воспоминаниям, не обнаруживая при этом никаких видимых затруднений. Только лишь с этого момента он способен отнести свое повествование непосредственно к самому себе и, освободившись от давления, перейти к теме, которой он пытается всячески избежать. Гансу Лосу с трудом удается представить свою жизненную историю как независимую от национал социализма, но это заканчивается неудачей, поскольку он чувствует вину за что-то, о чем, видимо, предпочитает молчать (“держать рот на замке”).

Здесь мы подходим к концу нашего анализа основного повествования. Некоторые гипотезы представляются более вероятными, в то время как другие следует сразу же исключить. Тем не менее многие гипотезы до сих пор остаются не проясненными. Например, почему Ганс Лос так мало рассказывает о Jungvolk, или в какой степени он ощущает свою причастность к антисемитскому движению и к акции Холокост. Анализ второй части интервью предоставляет массу информации для последующих интерпретаций. Например, позже обнаружилось, что его пребывание в Гитлерюгенде было связано с одним тягостным воспоминанием (см. гипотезу 7): лидер их группы покончил с собой, узнав о своем еврейском происхождении. Более того, в ходе микроанализа индивидуальных текстовых эпизодов некоторые гипотезы могут быть перепроверены. Так, в отношении темы Холокоста микроанализ упоминания о заключенных в концентрационном лагере обнаруживает старание рассказчика всячески опровергнуть какой бы то ни было факт собственной причастности к этой главе нацистской истории. Так, в обязанности Лоса входила охрана заключенных в концентрационном лагере и, будучи свидетелем жестокого к ним обращения со стороны эсесовских охранников, он отказался от несения караульной службы. Его начальник был вынужден удовлетворить его требование. Лос вновь приводит аргумент о том, что никого нельзя было принудить исполнять те или иные функции.

В ходе этого анализа вполне очевидным представляется то, что Лос не желает рассматривать свою жизнь нацистского периода в какой бы то ни было степени связанной с национал социалистской системой как политическим феноменом. Себя он осознает как кого-то, кто всегда следовал своим собственным путем, более или менее независимым от социальных условий. Однако ощущая свою неспособность объяснить некоторые факты, он не может избежать темы “Мое отношение к национал социализму” и рассказывать взамен истории, никак не относящиеся к указанной теме.

Такое понимание впоследствии находит свое подтверждение в ходе анализа второй, уточняющей части интервью, которая длилась около 3 часов. Она должна была продемонстрировать, что Ганс Лос не только отказывается брать на себя какую бы то ни было ответственность за нацистское прошлое Германии, но и не признает себя в качестве “жертвы” того времени. Он не чувствует никакой необходимости в том, чтобы оправдаться, прибегая к общим утверждениям типа: “мы попали под колесо времени”, “мы были так молоды” или “мы были обмануты”, “нацисты использовали нас в качестве пушечного мяса”.

Подобным же образом факт прекращения его профессиональной деятельности, также как и его воспоминания о своем солдатском прошлом, лично им никак не связываются с национал социализмом. Когда его прямо спрашивают о годах, проведенных на фронте, он весьма подробно рассказывает об ужасных воспоминаниях, которые до сих пор снятся ему в кошмарных снах. Но он никак не связывает эти свои впечатления с непосредственно обозначенной темой; даже перед лицом неопровержимых фактов ему не удается установить определенной связи между всем происшедшим с ним лично и социальными условиями в целом.

Позиция, столь явно проявляемая в интервью с Гансом Лосом, объясняет, почему в некоторых интервью прямые вопросы интервьюера не приводят к развернутому повествованию. Некоторые “неудачи” не могут быть объяснены “плохо организованным интервью” или же недостатком нарративной компетенции со стороны биографа. Это, скорее, проявление общего биографического конструкта и структуры значимостей, определяющих понимание биографом социальной реальности и своей жизненной истории. Если люди не рассматривают свою жизнь как связанную с определенными социальными условиями, они просто не способны рассказывать о ней под углом той или иной предложенной рубрики.

Представление Лосом своей собственной жизни как оторванной от политического контекста нацистского периода, не может быть понято как случайная интерпретация или, что еще хуже, как проявление недостатка его компетентности. Оно имеет своим назначением совладать с нацистским прошлым. Это было показано в недавних исследованиях (Rosenthal, 1990), в которых разнообразные стратегии нормализации нацистского прошлого были реконструированы посредством сравнения между поколениями, показывая, что деполитизация нацистского периода есть общераспространенная стратегия, используемая, в частности, немцами старше поколения Гитлерюгенда, чтобы избежать обсуждения проблемы национал социализма. В этом исследовании мы по-другому сформулировали прямой вопрос (“Пожалуйста, расскажите нам свою жизненную историю, сосредоточившись на своих воспоминаниях военного периода”), который избегает упоминания проблемы национал социализма как таковой. Мы обнаружили, что главным образом старшее поколение (свидетели еще Первой мировой войны) часто рассказывают свои жизненные истории без малейшего упоминания о Третьем Рейхе. В то время как люди наиболее старшего поколения склонны лишь косвенным образом деполитизировать нацистское прошлое, Ганс Лос делает это вполне открыто, постоянно повторяя, что он немногое может рассказать о нацистском периоде.

Дата добавления: 2015-06-30