Сон девятый

Володя Смачков, 18 лет, Москва

У отца на теле нет ни одной вены, куда можно было бы ввести иглу. Все исколото, не видно, не прощупывается. Только на горле и на ноге, у щиколотки. Он старый уже, ему сорок два или сорок три года. Когда меня рожали, он точно уже сидел на игле. Наверно, поэтому я такой... не очень из себя, небольшой. Кругом все такие мордовороты, а я им по плечо.

У отца цирроз печени, и теперь ему нельзя колоться маком. Я его перевел на первинтин, приношу ему изредка, подогреваю. Но ему много не надо, он у меня странный, ему все удивляются. Уже на последнем витке, наверно. Он может год не колоться, но зато потом как начнет — за две недели в дурдоме оказывается. Он там уже раз двадцать побывал. Так что я его теперь контролирую, отмеряю дозу.

Но какой бы он сейчас ни был, а дело еще держит в руках. Он у меня не то чтобы из рабочих, а что-то вроде... Короче, у него такое место, что многие в нем нуждаются. Короче, бизнес у него на кладбище, в похоронном деле. Так что семью он давно обеспечил, мать не работает. Мы с дружком один сезон у отца отпахали, так чуть на машину не заработали.

Раз отец кололся, то я знал всех его друзей, с детства с ними крутился. Никто из них мне не предлагал, отец убил бы того. Но я с детства знал, что они ловят кайф. До сих пор сам удивляюсь, почему раньше не начал. Наверно, матери боялся. Или жалел. Сколько помню себя, она всегда плакала. А сейчас — тем более. Но что она может сделать с нами? Плачет...

Ну вот, пришел день, когда я решил, что надо попробовать. До сих пор удивляюсь. Вообще-то я не заводила, мне проще с кем-нибудь в компании куда угодно пойти, но тут сам, один, решил и сделал. Поехал на квартиру, где варят, я знал ее, отдал деньги, меня укололи. На следующий день привел туда своего дружка.

Смешно вспоминать, как мы начинали. Набрали пузырьков с винтом и закрылись на моей квартире. У меня своя квартира - однокомнатная, отцовская, а отец с матерью живет. Был у нас двадцатикубовый баян, шприц без делений, и тупая игла «восьмерка». Не знаем, куда колоть, не умеем, под кожу раствор загоняем — все руки до плеч были опухшие.

Потом научились, с другими наркоманами познакомились, с компаниями. Ну это быстро делается, все друг друга знаем. Там я первый раз ее и увидел. Олю.

Она сама ко мне подошла. Я бы сам ни за что. А она подошла и стала говорить о чем-то. Веселая, красивая. Шестнадцать лет только исполнилось. Там были такие парни, под потолок, и кидалы были, совсем крутые. А она меня выбрала. Так я первый раз в жизни влюбился. Ну не первый, в школе тоже было, но по-настоящему — первый раз. Встречал, провожал, цветы покупал. Она говорила, что любит. И я говорил. Верил. Я наивный: если говорят — верю. И никого не слушал.

А в той компании был парень, который раньше с ней ходил. Он ко мне никакой злобы не имел, что я отбил. Да я ведь и не отбивал, она сама выбрала и подошла. Так вот, тот парень говорил мне: да ты что за ней так, с цветами, она не стоит того, она с барыгой трахается. Я не верил. Но потихоньку стал задумываться, вспоминать, что барыга тот мне как-то странно улыбается, все с какими-то намеками подходит, с поучениями: мол, никому не верь, не доверяй даже самым близким...

А парень тот все напирает, говорит: а почему она за винтом все время одна ездит, без компании? И правда, странно. Она одна, как бы сама по себе. Колемся вместе, живем вместе, а за своей порцией винта она ездит одна. Все время одна.

Тогда мы с дружком решили ее подкараулить. У дома барыги устроили засаду: знали, когда она к нему поедет. Вошла она туда — и пропала. Нет и нет. Нет и нет. А сколько времени надо, чтобы отдать деньги и винт получить, если по-хорошему-то? В общем, все мне стало ясно. Я рвусь туда, душа из груди выскакивает, а дружок меня держит, говорит: ну что ты там сделаешь, да не откроют тебе, да барыга тебя прибьет... Три часа прошло — выходит она. Я уже перегорел почти, одна тоска осталась. Подхожу к ней, а по ней же все видно, чем занималась, да еще под винтом... Что ж ты, говорю, у нас же любовь была, я ж тебе верил, как себе...

Вот так и кончилась моя любовь с Олей. Ей тогда шестнадцать лет было. Мне семнадцать, а ей шестнадцать.

У меня с той измены кукушка поехала, еле-еле выкарабкался. За всю жизнь у меня не было такого, такой... Мы с дружком заперлись тогда у меня на квартире и весь месяц — никуда. Только денег занять, взять винта, на такси и снова вмазывать. Два раза кукушка ехала, чуть было в психушку не отвезли. Во мне веса-то шестьдесят пять килограммов, а за тот сентябрь я похудел на двадцать пять килограммов. Мать меня еле-еле откачала.

Я думал, что любовь у нас будет. Хотел, чтобы она бросила колоться. Мне за нее очень больно было. Я же смотрел, видел там двадцатилетних девушек, наркоманок. Которые уже как старухи. Беззубые, страшные, волосы клочьями вылезают. И мне больно было, что и она такой же станет. Думал, любовь будет, думал, она бросит.

А мне говорили потом: мол, ничего удивительного, ты скоро привыкнешь к изменам, к обману. Мол, тут у нас другие правила, тут про честь, любовь и тому подобное надо забыть и не вспоминать никогда. И когда они говорили мне так, я вспомнил другое время, когда мы с дружком заработали и весь шкаф у меня на кухне забили водкой. Друзей было много, но вот все выпили, все деньги потратили, и вокруг в один момент никого не оказалось. Так что правильно они говорят: надо привыкать. А это тяжело.

Я помню день, уже после того, когда мне очень худо было. Денег нет, винта нет. Звоню друзьям, а все куда-то поразъехались. Ну никого, никого! Дозвонился до одной девчонки, говорю ей: вмазаться хочу. А она сидит у телефона, сама вмазанная, и смеется в телефон, смеется, меня не слышит и не слушает. А мне так плохо. Тут еще отец возник. Видит, что я совсем плохой, обматерил меня и ушел. А я не знаю, что делать. Решил повеситься. Искал-искал по квартире веревку — не нашел. И тут мой дружок приходит. Он без ничего, без винта, просто пришел. Так я все равно смотрел на него, как на Иисуса Христа. Он просто пришел. А все куда-то пропали, никому и не нужен стал.

У меня за год, что я прокололся, память пропала. Не я, а дружок мой стал замечать, что ко мне приезжают люди и говорят: что же ты, назначил встречу, а сам не приехал. А я не помню, ничего не помню. Тогда дружок мой стал записывать, с кем и о чем я договариваюсь.

Я к тому времени в компаниях встречался со многими, с кидалами, с теми, кто на себя работает. То есть не на то, чтобы вмазаться, а еще и капитал имеет. Они меня пристраивали на работу, по наперсткам, то, другое. А я уже не могу, забываю. Кидалы мне говорят: да ты что, если так, то бросай, идиотом же станешь совсем. Они могут, значит, у них сила есть, а мне все равно.

А в больницу я попал с ментами, не по своей воле. У нас одна знакомая есть, девчонка, которая лечилась и вышла. А мама ее знает: если кругом будут те же друзья, то бесполезно, все равно начнет колоться. И она решила всех нас пересажать, отправить по больницам. Звонит мне, говорят: приходи. Я пришел, а она мне заявляет: мол, отсюда не выйдешь, если не согласишься сейчас поехать вместе с ней в поликлинику и взять направление. А нет — так сейчас милицию вызовем. Деваться мне некуда, поехал с ней, взял направление, положил его в паспорт. И поехал не в больницу, конечно, а по своим делам, к себе. У нас назначено было зависнуть на моей квартире. Но она, мама, тоже соображает, уже позвонила ментам, и они нагрянули ко мне на квартиру, всех сразу накрыли. Мне говорят: ваш паспорт. Я даю, а там направление. Ну раз так, то меня сразу сюда. А остальных... в общем, накрыли.

Ко мне недавно приходили друзья, обещали завтра принести винта, подогреть меня немножко. Это здесь запросто, без проблем, хоть и больница, режим и все такое. Ну они рассказали, что среди наркоманов решено ту женщину, маму нашей знакомой, или убить, или отравить за то, что она сделала. Я, правда, не знаю, но там есть крутые, есть кидалы, некоторые из них с волынами ходят. Ну с пистолетами. Кто их знает, все может быть.

Лично я рад, что сюда попал. Отдохну, отлежусь. А то там со всех сторон проблемы. Я ведь одного авторитетного человека кинул на большую сумму. Теперь отвечать. Его вроде бы взяли, ну не взяли еще, а на крючок зацепили. Мы с ним знакомы были опять же по этому делу, в одной компании кололись. Он ко мне приехал и говорит: ты чистый, давай я у тебя на время кое-что спрячу, а то у меня обыск, по следам идут. Я согласился. Он перевез ко мне кое-какие вещи, ворованные, конечно… Много, уйма всего. Я был уверен, что его посадят: если уж до обыска дошло. Ну денег же у меня нет, а винт... требуется. Я и двинул, то есть продал эти штуки, а деньги мы с дружком прокололи. А того человека не посадили, отмазался как-то. Теперь мне отвечать. Он ведь не пацан, два срока отсидел на строгом режиме. В больнице от него не спрячешься, хоть на край света беги. Короче, отвечать надо. Вот так все сгустилось вокруг меня, сузилось.

А насчет лечиться, то здесь вылечиться нельзя. Только новых знакомых приобретешь, расширишь связи. Трудно вылечиться, когда все вокруг только о том и говорят, как бы вмазаться. Это надо в другой город уезжать, рвать все знакомства. Отец хочет обменять мою квартиру на дом в деревне. Может, тогда получится. А так я точно знаю, что выйду отсюда и начну вмазываться. Когда я вижу перед собой пузырек с винтом, то я становлюсь не я, как бы другой человек вместо меня возникает. Я говорил, что с Олей у нас любовь была, я хотел, чтобы она бросила. Хотел. А когда она уехала на месяц в санаторий, три часа от Москвы по Курской дороге, я к ней ездил и привозил пузырек. Она не просила, я сам привозил. Почему-то. А почему, не знаю. У меня все само собой идет, помимо меня. Я знаю, что будет плохо, что это глупость — все понимать и делать. Но он, винт, дает безволие такое, спокойствие...

Не только вы, и врачи меня спрашивали: думаю ли я о будущем, вижу ли себя в будущем, какие планы... А какие планы? Никогда их у меня не было. Это мажоры любят планы строить. Ну познакомился, водился я как-то с мажорами — так у нас сынков высокопоставленных родителей называют, детей генералов, министров и все такое. Вот они — да! У них только о том и идет базар, кто кем будет: дипломатом-фигатом, мид-шмид, внешторг... других слов не знают. Попадают в дурдом или в лечебницу, выходят, тут же вмазывают и снова базар про будущее... Меня с них смех брал, честное слово. Вот прям сейчас каждого из них за границу возьмут, с иностранцами торговать или шпионом работать, вот только шприц из вены вытащит – и поедет в Швейцарию с песнями! Ну не могут они без этого, без базара своего дешевого. А я как-то живу... ни разу не базарил о будущем, не думал — и ничего.

Вру. Один раз мы с дружком строили планы. Тогда мы еще не кололись. Отец взял нас на сезон к себе, и мы кучу денег заработали. Тогда начали думать, строить планы, как бы нам на двоих машину купить. Клево, нам по семнадцать лет, а у нас уже своя тачка, чем не мажоры. Но не успели. Я тогда вдруг пошел на хату, где варят, укололся, потом дружка привел — и всю нашу машину мы быстренько проширяли. Вот. А больше планов не было. И мне как-то все равно: есть, нет, что будет...

Я, как выйду отсюда, не столько вмазаться хочу, сколько побыть со своими, пообщаться, поговорить. Побыть вместе с ними, в одной компании. Конечно, у меня есть старые друзья в том районе, где я вырос, где мать с отцом живут. Только мне с ними как-то... Им что: пивка попить, поболтать между собой, а мне это неинтересно. Это от наркотика, винт — он дает взрослость. Вроде бы я и не заметил, как этот год пролетел. Во сне. И теперь, после сна этого, мне с прежними товарищами почему-то совсем неинтересно. Я себя таким старым чувствую, как будто мне лет двадцать пять уже...

Дата добавления: 2015-06-30