Его церковной истории 16 страница

ГЛАВА 7.

О новом волнении в Церквах, о Соборе лампсакском и о том, что Евдоксиевы ариане одержали верх, а православные, в числе которых и антиохийский епископ Мелетий, изгнаны из Церквей.

Когда Валентиниан из Константинополя чрез Фракию ехал в Рим; то геллеспонтские, вифинские и все другие епископы, исповедовавшие единосущие Сына со Отцом, отправили к нему ираклейского и перинфского епископа Ипатиана, чтобы он ходатайствовал за них и испросил им позволение съехаться на Собор для исправления учения. Ипатиан пришел к царю и изъяснил ему желание епископов; {389} но Валентиниан отвечал: я принадлежу к мирянам и считаю неприличным вмешиваться в это дело. Пусть иереи, которым следует пещись об этом, съедутся, куда хотят, сами по себе. Узнав о таком ответе царя на предстательство Ипатиана, епископы собрались в Лампсаке и проведши в рассуждениях два месяца, наконец положили: отменить постановления, утвержденные в Константинополе старанием евдоксиан и какиан; отвергнуть то изложение веры, которое они представили под видом исповедания западных епископов и некоторых расположили подписать его, обещавшися отбросить неподобие по существу, но не исполнив того; напротив, утвердить мнение, что Сын подобен Отцу по существу,— ибо прибавка слова «подобный» необходима для отличения ипостасей,— и веру, признанную в Селевкии и изложенную при освящении антиохийского храма, обнародовать по всей Церкви; а тем, которых утверждающие, что Сын не подобен Отцу, низложили, возвратить епископские их престолы, потому что они изгнаны из Церквей незаконно, и кто захочет обвинять их, тот сам подвергнется равной опасности; судьями же в этом случае должны быть православные епископы самой области и епархий соседственных, собравшиеся в той Церкви, где есть свидетели действий каждого. Сделав такие определения, они призвали ев-{390}доксиан и предложили им раскаяться; а так как те не послушались, то объявили свои мнения всем Церквам. Потом, считая делом вероятным, что Евдоксий успеет склонить на свою сторону двор и оклеветать их, они признали нужным предварить его и донести царю о деяниях Собора лампсакского, что и сделали, представ пред царя Валента, когда он, проводив до некоторого места брата, отъезжавшего в Ираклею. Но Евдоксий и самого царя и придворных уже расположил в свою пользу. Поэтому прибывшим из Лампсака послам Валент сказал, чтобы они не разногласили с Евдоксием. Когда же послы стали прекословить и порицать Евдоксия за сделанный им в Константинополе обман и за мнение против селевкийских постановлений; то царь разгневался и епископам повелел жить в ссылке, а Церкви их отдал евдоксианам. В это время приезжал он в Сирию, ибо опасался, как бы персы не нарушили тринадцатилетнего, заключенного Иовианом мирного договора; но так как у них ничего не затевалось, то местом своего жительства избрал Антиохию. Тут осудил он на изгнание в ссылку епископа Мелетия, а Павлина, по уважению к святой его жизни, пощадил, прочих же, не имевших общения с Евзоем, изгнал из церквей и либо {391} подверг их денежному штрафу, либо сек, либо мучил иным образом.

ГЛАВА 8.

Об отложении Прокопия победственной его смерти, также об Элевсие кизикском и Евномие еретике, как он сделался преемником Элевсия.

Можно думать, что тогда было бы им еще хуже, если бы не возгорелась война с Прокопием. Захватив верховную власть в Константинополе и в короткое время собрав множество войска, Прокопий двинулся против Валента. Валент выступил из Сирии и сразился с ним при фригийском городе Наколии. Здесь изменою Агелона и Гомария, своих полководцев, мятежник был взят живой и вместе с своими предателями погиб бедственною смертью. Говорят, что первых, несмотря на данную им клятву быть благосклонным, царь распилил надвое пилою, а Прокопия привязал лядвеями к двум не далеко росшим и одно к другому нагнутых деревам; так что эти дерева, быв потом отпущены и естественно стремясь выпрямиться, разорвали того человека. По окончании войны, Валент прибыл в Никею и, живя спокойно, начал снова пугать тех, кто неодинаково с ним мыслил о Боге. Он чрезвычайно гневался на собиравшихся в Лампсаке епископов за то, {392} что они осудили единомышленников Ария и изложенный в Аримине символ веры. В порыве своего гнева, призвал он из Кизики Элевсия и, собрав одинаково мысливших с собою епископов, заставлял его принять общение в их вере. Элевсий сперва мужественно противостоял, но убоявшись ссылки и отнятия имущества,— ибо этим грозили ему за непослушание,— сделал, что приказывали: потом однако ж тотчас же раскаялся и, возвратившись в Кизику, всенародно исповедал свой грех в церкви и предлагал кизикцам рукоположить другого епископа; потому что мне, как предателю своей веры, говорил он, не следует уже священнодействовать. Впрочем кизикцы, уважая этого мужа за образ жизни и очень любя его, не решились иметь епископом кого-либо другого. Между тем предстоятель арианской ереси в Константинополе, Евдоксий, узнав об этом, епископство кизикское отдал Евномию, ибо думал, что так как он красноречив, то убедительностью слова легко привлечет кизикцев к своему учению. Таким образом Евномий прибыл в Кизику и, по изгнании оттуда Элевсия царским указом, взял тамошние церкви в свое управление; а преданные Элевсию построили молитвенный дом за городом и начали там собираться. Об Евномие и соименной ему ереси я скажу немного после. {393}

ГЛАВА 9.

О тогдашних бедствиях лиц, державшихся никейской веры и о предстоятеле новациан, Агелии.

Подобные бедствия испытывали и константинопольские приверженцы учения Отцов никейских, а вместе с ними и последователи Новата. Царь повелел всех из изгонять из города, а новацианские церкви запирать; потому что у прочих запереть было нечего, так как еще прежде, в царствование Констанция, у них все было отнято. Он осудил тогда на изгнание даже Агелия, управлявшего новацианскими церквами в Константинополе со времен Констанция. Этот епископ, говорят, весьма дивно соблюдал церковные законы; а жизнь его,— что в любомудроствовании главное,— была совершенно свободна от стяжания денег: это открывалось из самого образа его жизни,— он носил один хитон и ходил всегда без обуви. Быв вскоре возвращен из ссылки, Агелий снова начал управлять церквами и безбоязненно делал собрания. Причиною этого был некто Маркиан, муж и по жизни и по уму удивительный, некогда служивший в придворном войске, а тогда, уже в сане пресвитера новацианской ереси, преподававший грамматику царским дочерям — Анастасии и Каросе, которых именами и доныне называются две константинопольские бани. Из уважения и ми-{394}лости к этому-то человеку, оказано новацианам то, о чем было сказано.

ГЛАВА 10.

О Валентиниане Младшем и Грациане, о гонении со стороны Валента и о том, что исповедники единосущия, быв преследуемы арианами и македонианами 1, отправили посольство в Рим.

В это время на западе, у царя Валентиниана родился соименный ему сын, а вскоре после сего Грациан, которого он имел еще до вступления на царство, наречен был Августом. На Востоке же тогда, несмотря на необыкновенный град, во многих местах падавший в виде камней, и на сильнейшее землетрясение, которым разрушены и другие города, а особенно Никея вифинская, царь Валент и епископ Евдоксий не переставали преследовать разномыслящих с собою христиан. Против людей, мысливших согласно с никейским Собором, их успехам, по-видимому, благоприятствовали и тогдашние обстоятельства; ибо в большей части Валентовой империи, особенно же во Фракии, Вифинии, Геллеспонте и областях отдаленнейших, последние не имели ни церквей, ни иереев: поэтому гонители особенно злобствовали на единомышленников Македония, которых в той стране было множество, и {395} обратившись против них, сильно их преследовали. Но македониане, страшась предстоящих бедствий, начали сноситься между собою, и чрез послов, отправляемых из города в город, пришли к мнению, что лучше, прибегнув в Валентиниану и римскому епископу, вступить в общение с ними, чем с Евдоксием, Валентом и их единомышленниками. Приняв такую мысль, они избрали из себя трех епископов: Евстафия севастийского, Сильвана тарского и Феофила каставальского и отправили их к царю Валентиниану с письмом на имя Римского епископа Ливерия и вообще западных иереев. В этом письме македониане просили их всячески помочь своим послам и вступить с ними в рассуждение о том, что должно делать, чтобы, как им покажется лучше, поправить состояние церкви; ибо, сохраняя чистую и твердую веру от самых апостолов, они преимущественно пред прочими должны пещись о богопочтении. Прибыв в Италию, упомянутые епископы известились, что царь живет в Галлии и ведет войну с соседственными той стране варварами. Посему, считая путешествие в Галлию, по случаю войны, довольно трудным, они представили послание Ливерию и, вступив с ним в рассуждения о предметах своего посольства, отреклись от Ария и всех, которые держатся его мыслей и учения, отвергли также и всякую ересь, враждеб-{396}ную вере никейского Собора, и приняли имя «единосущный», как однознаменательное с выражением: «подобный по существу». Получив от них это исповедание письменно, Ливерий принял их в общение с собою и, отвечая восточным епископам собственным посланием, хвалил их за единомыслие и согласие в отношении к учению и извещал их о своих рассуждениях с посланниками. А исповедание Евстафия и его сопутников было следующее:

ГЛАВА 11.

Исповедание македониан — Евстафия Сильвана и Феофила, представленное римскому епископу Ливерию.

Господину брату и сослужителю Ливерию — Евстафий, Сильван и Феофил желают здравия о Господе.

«Избегая безумного мнения еретиков, не перестающих привносить соблазны в кафолические Церкви, мы отнимаем у них всякий к тому повод и признаем Собор православных епископов, бывший в Лампсаке, Смирне и в разных других местах. От сего Собора 1 посланы мы к твоей милости и ко всем италийским и западным епископам — представить тебе грамоту в удостоверение, что {397} держим и храним кафолическую веру, утвержденную на святом никейском Соборе, при блаженном Константине, тремястами восемнадцатью лицами, и пребывающую непрерывно доныне чистою и непоколебимою,— ту веру, в которой, вопреки превратному учению Ария, свято и благочестно принимается единосущие. Вместе с вышеупомянутым собором и мы собственною подписью удостоверяем, что ту же веру держали, держим и храним до конца, а Ария и нечестивое его учение, равно как его учеников и единомышленников, и всякую ересь патропассиан, маркионитов, фотиниан, маркеллиан, Павла самосатского с их преемниками и всех единомышленных им, и все ереси, противные вышереченной святой вере, которая благочестиво и кафолически изложена в Никее святыми Отцами, осуждаем. Особенно же анафематствуем исповедание, читанное на ариминском Соборе, как составленное вопреки той вышеупомянутой вере святого собора в Никее, принесенное из Ники фракийской и подписанное в Константинополе епископами, которые увлечены были к тому обманом и клятвами». Исповедав это, они к своему исповеданию приложили святую слово в слово копию никейского символа веры и, получив от Ливерия послание о том, что сделано, отплыли в Сицилию. {398}

ГЛАВА 12.

О Соборах сицилийских и тианском, и о Соборе, которого ожидали в Киликии, но который отменен Валентом. Равным образом о тогдашнем гонении и о том, что Афанасий Великий опять ушел и скрылся, а потом снова вызван был письмами Валента и управлял египетскими Церквами.

В Сицилии по этому случаю был также Собор, и когда тамошние епископы утвердили то же мнение, восточное посольство отправилось назад. В это время епископы — Евсевий Кесарии каппадокийской, Афанасий анкирский, Пелагий лаодикийский, Зенон тирский, Павел эмесский, Отрей мелитинский, Григорий Назианзен и многие другие, в Антиохии, в царствование Иовиана, положившие защищать единосущие, держали Собор в Тианах 2, на котором читали послание Ливерия и западных епископов. Быв им сильно обрадованы, они писали ко всем Церквам и просили познакомиться с суждением епископов на западе, также с посланием Ливериевым и с письмами италийскими, африканскими, западно-галльскими и сицилийскими; ибо послы лампсакские принесли письма и от епископов тех стран; а число их было велико, так что оказалось выше числа предстоятелей, составлявших Собор ариминский. В своих посланиях отцы тианского собора убеждали {399} всех хранить единомыслие и общение с ними, а что действительно так мыслят, объявить им о том собственными письмами и до исхода еще весны, в назначенный ими день собраться в Тарсе киликийском. Но тогда как они убеждали одни других ехать на собор, и Собор в Тарсе должен был состояться,— в Антиохии карийской собралось около тридцати четырех азийских епископов, которые начали также выхвалять старание о единомыслии Церквей. Они отвергли слово единосущие и усиливались дать перевес вере, изложенной в Антиохии и Селевкии; потому что эта вера, говорили, есть вера мученика Лукиана, еще до них искушенная опасностями и великими трудами. Между тем царь, по проискам Евдоксия, ожидаемый в Киликии Собор уничтожил и писал об этом с угрозами, а префектам провинций дал особое повеление изгонять из церквей тех епископов, которые, быв низложены при Констанцие, в царствование Юлиана снова получили право священнодействовать. Вследствие сего повеления, и египетское правительство начало стараться об отобрании церквей от Афанасия и об изгнании его из города; ибо царский указ грозил не малым наказанием, если это не будет сделано: правители и подчиненные им войска и судилища должны были подвергнуться великой денежной пене и наказанию {400} телесному. Однако ж христиане собрались во множестве и стали просить префекта, чтобы он опрометчиво не изгонял епископа, но определение царского указа рассмотрел тотчас: ибо этот указ относится только к тем, которые, быв сосланы при Констанцие, возвратились при Юлиане; а Афанасий, говорили, был и сослан Констанцием, и возвращен на свою епископию Констанцием же, между тем как Юлиан, возвратив всех прочих епископов, преследовал его одного, так что Афанасий вызван был уже Иовианом. Говоря это, они конечно не убедили его, однако ж противодействовали и не допускали употребить насилие. Многочисленное отвсюду стечение народа, великое его смятение, беспокойство в городе и опасение возмущения заставили префекта известить царя об этом событии, а Афанасию позволить оставаться в городе. После сего протекло уже много дней; волнение по-видимому прекратилось: но в один вечер Афанасий тайно вышел из города и скрылся в некотором месте. А в ту же самую ночь, рано поутру, овладели его жилищем — церковью префект Египта и начальник тамошних войск, однако ж ища его везде, даже на вершине кровли, сознались в ошибочности своего соображения и удалились. Они думали, что так как народ наконец забыл о прежнем возмущении и весь спит, то если теперь нападут, легко ис-{401}полнят царский указ и вместе сохранят город от восстания. Однако ж всем казалось чудом, что Афанасия не нашлось. По внушению ли божественной силы удалился он, или по предостерегательному доносу каких-нибудь людей, это все равно. Надлежало иметь проницательность вышечеловеческую, чтобы можно было вовремя предузнать козни и спастись от них. Иные говорят, что, предвидя безумное возмущение народа и боясь, как бы не показаться причиною имеющих произойти от того бедствий, Афанасий все это время прожил в погребальнице своих предков. Но вскоре потом, как он таким образом скрылся, царь письмом приглашал его возвратиться и управлять Церковью. Догадываюсь, что Валент решился писать это не по собственному чувству, но либо потому, что размышлял о торжестве Афанасиевой славы и вероятно за это порицал Валентиниана, который покровительствовал учению отцов никейских, либо потому, что видел множество Афанасиевых хвалителей и опасался, как бы не произошло возмущения и нововведений ко вреду дел общественных. Почитаю правдоподобным, что и предстоятели арианской ереси не слишком сильно поддерживали его ревность в этом отношении: они могли рассуждать, что, если Афанасий будет изгнан из города, то опять начнет наскучать царям, получит предлог {402} беседовать с ними и переуверить Валента, а в единомыслящем с собою Валентиниане даже возбудит гнев; ибо, испытав добродетель Афанасия еще из событий при Констанцие, ариане очень боялись его. Ведь и тогда он до такой степени стоял выше противной партии, что египетские церкви уступлены были ему с удовольствием и что, для принятия их, Констанций едва склонил его своими письмами возвратиться из Италии. По этой-то, думаю, причине, у Афанасия не отняты были церкви, как у прочих епископов, на которых воздвигнутое гонение едва не уподоблялось языческому; потому что отказывавшиеся мыслить по-ариански заботливо отправляемы были в ссылку, и молитвенные домы, быв отняты у одних, передавались другим. Но Египет, при жизни Афанасия, не испытал этого.

ГЛАВА 13.

О том, что после Евдоксия епископом в Константинополь поставлен был арианин Демофил, между тем как православные избрали Евагрия, и о происшедшем из того гонении.

Царь Валент вздумал отправиться в Антиохию, что при Оронте, и когда он находился в пути, пресеклась жизнь Евдоксия, управлявшего константинопольскими церквами одиннадцать лет. За Евдоксием начальство над ними принял рукоположенный арианами Демофил; а преданные учению Собора никейского, {403} настоящие обстоятельства почитая благоприятными, епископом себе рукоположили Евагрия. Рукополагал же его управлявший Церковью Антиохии сирской Евстафий, который, быв вызван из ссылки Иовианом, жил тогда скрытно в Константинополе и убедительно учил единоверных себе христиан держаться одной и той же мысли о Боге. По этому случаю ариане взволновались и начали жестоко преследовать ревнителей Евагриева рукоположения. Царь узнал о том в Никомидии и на несколько времени остановил свое путешествие. Боясь, чтобы город как-нибудь не пострадал от возмущения, он нашел нужным послать в Константинополь войско, какое для настоящего случая считал годным; Евстафия повелел взять и отвезти на жительство в фракийский город Визию, а Евагрия в другое место. Так было дело.

ГЛАВА 14.

О восьмидесяти православных пресвитерах, которые, по повелению Валента в Никомидии, сожжены среди моря вместе с кораблем.

Ариане, как обыкновенно бывает в счастии, сделались дерзновеннее и христианам противного мнения стали строить невыносимые козни. Поэтому последние, мучимые телесно, предаваемые властям, ввергаемые в темницы и от проистекающих из того всегдашних {404} убытков мало-помалу лишавшиеся своего достояния, решились просить царя, чтобы он хоть несколько облегчил их от бедствий, и для сего избрали восемьдесят мужей под руководством Урбана, Феодора и Менедема. Эти избранные, пришедши в Никомидию, написали о своих делах прошение и подали его царю. Царь сильно разгневался, но, не обнаружив степени своего гнева, тайно повелел префекту, взять их и лишить жизни. Префект же боясь, чтобы беззаконное умерщвление стольких благочестивых мужей, не сделавших никакого зла, не возбудило возмущения в народе, притворился, будто хочет наказать их ссылкою. Показывая вид, что отправляет их в ссылку, он приказал им взойти на корабль, и они готовы были мужественно подвергнуться этому определению. Но когда плаватели находились среди так называемого Астахийского залива, матросы, как было им приказано, подожгли судно, сами же перескочили в лодку и удалились. Корабль, гонимый попутным ветром, успел доплыть до приморского местечка в Вифинии Дакивизы, где пристав к берегу, разрушился и сгорел со всеми людьми.

ГЛАВА 15.

О несогласии между Евсевием кесарийским и Василием Великим, и о том, что отсюда ариане получили смелость нападать на кесарийскую Церковь, которая отвергала их.

Оставив Никомидию, Валент отправился {405} в Антиохию и, прибыв к каппадокийцам, начал, по обыкновению, заботливо притеснять правомыслящих и тамошние церкви передавать арианам. В этом думал он успеть тем легче, что Василий, по какому-то несогласию, находился в неприятных отношениях к тогдашнему правителю кесарийской Церкви Евсевию, отчего он удалился в Понт и жил с тамошними монахами-любомудрствователями. Народ, а особенно люди сильнейшие и умнейшие имели подозрение на Евсевия и, почитая его причиною удаления мужа по жизни и красноречию славнейшего, думали оставить своего епископа и собираться особо. Но Василий уединенно проводил жизнь в обителях Понта собственно по нехотению, чтобы Церковь возмущалась еще чрез него, тогда как в ней довольно было смут и от иноверцев. Между тем царю и окружавшим его епископам,— а при нем всегда бывали ариане,— отсутствие Василия и ненависть народа к Евсевию придавали тем более решимости в предприятиях. Впрочем на этот раз дело окончилось несогласно с их желанием; ибо как скоро стало известно, что они приехали в Каппадокию, Василий оставил Понт и, по собственной воле прибыв в Кесарию, поговорил с Евсевием, примирился с ним и вовремя успел утвердить Церковь своими красноречивыми беседами. Поэтому Валент не достиг {406} своей цели и с единомышленными себе епископами удалился тогда без успеха.

ГЛАВА 16.

О том, что после Евсевия каппадокийского Церковью управлял Василий, и о дерзновении его пред Валентом.

Чрез несколько времени прибыв снова в Каппадокию, Валент узнал, что, по смерти Евсевия, тамошними церквами управляет Василий. Задумав изгнать его, он против воли был удержан от своего определения; ибо едва лишь решился на это, в следующую же ночь жена его, говорят, напугана была сновидением, а сын Галат, который у него был единственный, умер скоропостижно. Тогда всем казалось, что за устрояемые Василию козни сам Бог явился мстителем и за злодеяние родителей лишил жизни сына. Так понимал и Валент. Действительно, по смерти сына, он уже не оскорблял Василия, а когда сын был еще жив и, страдая болезнью, приближался к смерти,— послал просить его, чтобы он помолился за страждущего. Дело шло следующим образом: в то время, как Валент только что прибыл в Кесарию, префект, призвав к себе Василия, приказал ему мыслить о Боге согласно с царем, и когда Василий не слушался, грозил ему смертью. Василий же на это отвечал, что для него было бы весьма важно и возбудило бы в нем величайшую бла-{407}годарность наискорейшее отрешение от уз тела. Однако ж тот день и следующую ночь префект оставил ему на размышление, чтобы он не подвергался бедствию неосмотрительно и объявил ему свое мнение, пришедши на следующее утро. Но мне не нужно размышлять, сказал Василий; я и завтра останусь тот же. Будучи тварью, я не стану подобного себе признавать Богом, не захочу, следовательно, иметь общение в вере ни с тобою, ни с царем. Вы хоть и очень знамениты и управляете не малою частью вселенной; однако ж за это людям благоугождать, а веру в Бога уничижать не следует. Я никогда не предам своей веры, хотя бы вы отняли у меня имение, отправили меня в ссылку, или даже приговорили к смерти; ибо из всего этого ничто не может причинить мне скорби. Имения у меня нет, кроме рубища и немногих книг; живу я на земле, как бы мимоходом; а тело мое, по его слабости, от первого удара окажется выше ощущения и пыток. Выслушав столь свободную речь Василия, префект удивился добродетели этого мужа и возвестил о нем царю. Царь же, в праздник Богоявления, вместе с начальниками и телохранителями пришедши в церковь, принес дары для священной трапезы и вступив в разговор с Василием, хвалил его за мудрость, благолепие и благочиние в священнодействии. Однако ж вскоре клевета про-{408}тивной стороны одержала верх, и Василию приходилось жить в ссылке. Уже наступила ночь, в которую этому надлежало исполниться, как вдруг царский сын начал гореть и впал в неослабную и опасную болезнь. Отец повергся на пол и стал оплакивать сына еще живого. Не зная, что делать, но стараясь всячески спасти его, он поручил своим домашним просить Василия о посещении больного, а повелеть ему это, как человеку недавно оскорбленному, стыдился. Как скоро Василий вошел, дитяти стало легче; так что он и не умер бы, многие говорили тогда, если бы царь вместе в Василием не призвал к молитве и иноверцев. Сказывают, что в то же время заболел и префект, но обратившись с прошением к Василию, исцелился от болезни. Впрочем в повествовании о Василие, муже любомудрственном и всюду прославившемся ученостью, это не должно казаться удивительным.

ГЛАВА 17.

О сотовариществе Василия и Григория Богослова и о том, что, достигши высокой мудрости, они сделались защитниками никейского учения.

Быв современниками, Василий и Григорий прославились, можно сказать, как соревнователи в добродетелях. Юношеский свой возраст они оба провели в Афинах, учась у знаменитейших тогдашних софистов, Имерия {409} и Проэресия, а потом в Антиохии у Ливания сирского; но презрев софистику и судебное ораторство, избрали жизнь любомудрственную по закону Церкви. Посвятив несколько времени изучению языческих философов, а потом ревностно занявшись изъяснением священного Писания по книгам Оригена и других, частью предшествовавших ему, а частью следовавших за ним знаменитых истолкователей библейских книг, они в свое время оказали великую пользу единомышленникам отцов никейских; ибо тот и другой мужественно защищал их учение против ариан и доказывал, что они и вообще не имеют правильных понятий, и в частности не понимают мнений Оригена, на которых основываются. Труды свои, как я слышал от некоторых, разделили они по обоюдному согласию и жребию. Василий, обходя города понтийские, основал там много монашеских общежитий и, уча народ, убеждал его мыслить одинаково с собою; а Григорий, после своего отца получив жребий епископства в небольшом городе Назианзе, по этому служению непрерывно ездил в разные места, а особенно в Константинополь: чрез несколько же времени определением многих иереев назначен и предстоятельствовать в этом городе; ибо так как в Константинополе не было ни епи-{410}скопа, ни церкви, то надлежало опасаться, чтобы там не угасло учение никейского Собора.

ГЛАВА 18

О гонении, бывшем в Антиохии при Оронте; об эдесском храме апостола Фомы, о тамошнем собрании и об исповедовании Эдесском.

Прибыв в Антиохию, царь из тамошних церквей и из церквей в окружных городах совершенно изгнал единомышленников никейских отцов и подвергал их различным казням; так что, по уверению некоторых, многие из них умерщвлены другими способами, а иные брошены в реку Оронт. Узнав, что в Эдессе есть величественный храм, соименный апостолу Фоме, Валент приехал осмотреть его и, видя, что христиане кафолической Церкви собираются в поле перед городом,— ибо молитвенные домы и у них были отняты,— стал бранить префекта и ударил его кулаком по щеке, зачем он, несмотря на его запрещение, позволил такие собрания. Поэтому Модест,— так называли префекта,— хотя был и иноверец, тайно дал знать эдессянам, чтобы они поостереглись в следующий день собираться для молитвословия в обыкновенное место; ибо царь приказал ему казнить всех, кто будет там взят. Так грозил он в надежде, что никто, или по крайней мере немногие подвергнутся опасности; а чрез это и сам старался избавиться от царского гнева. {411} Но эдессяне, презрев его угрозу, по утру стеклись еще ревностнее, чем прежде, и наполнили привычное место. Модест, когда сказали ему об этом, не знал, что и делать, и хотя настоящим случаем затруднялся, однако ж пошел на то поле. В это время, одна женщина, влекшая за руку дитя и, вопреки свойственному женам благолепию в одежде, просто тащившая верхнее платье, так как бы вели ее куда со всею поспешностью, пробежала сквозь предводимый префектом военный отряд и, увидев Модеста, приказывала ему взять себя. Модест подозвал ее и требовал, чтобы она сказала причину такого бега. Жена отвечала, что ей хотелось скорее поспеть на поле, где собираются христиане кафолической Церкви.— Так ты одна не знала, сказал на это Модест, что сюда придет префект и возьмет всех, кого найдет здесь? — Нет, я слышала об этом, говорила жена, и для того-то особенно должна была бежать, чтобы по времени не остаться назади других и не лишиться венца мученицы. Однако за чем же ведешь с собою это дитя, спросил префект? — За тем, чтобы и оно имело участие в общем страдании и удостоилось равных наград. Удивившись мужеству этой женщины, Модест пошел назад во дворец и, рассказав о ней государю, убедил его не приводить в исполнение приговора; потому что исполнение его будет постыдно и {412} бесполезно. Так-то вся Эдесса сделалась исповедницею своего учения.

ГЛАВА 19.

Смерть Афанасия Великого и восшествие на епископскую кафедру арианина Лукия. О постигших египетские Церкви бедствиях и о том, что преемник Афанасия Истр ушел и жил в Риме.

В это время, епископ александрийской Церкви, Афанасий, совершив сорока шестилетнее поприще архиерейского служения, скончался. Ариане тотчас же объявили о его смерти,— и вскоре предстоятель арианской ереси в Антиохии Евзой, прибыв в Египет вместе с посланным от царя хранителем царских сокровищ Магном, взял и заключил в темницу Петра, которому Афанасий вверил свою епископию, и александрийскую Церковь передал Лукию. С этого времени египтяне стали терпеть от врагов более ненависти, и бедствия, сменяясь новыми бедствиями, начали мучить христиан кафолической Церкви; ибо как скоро Евзой, приехав в Александрию, решился овладеть тамошними церквами, народ тотчас воспротивился. Причиною сего возмущения признаны были клирики и посвященные Богу девы. Поэтому ариане напали на город, как неприятели, от которых одни убегали, а другие, быв преследуемы и забираемы, содержались в узах. Потом узников выводили из темниц и либо секли их когтями и воловы-{413}ми ремнями, либо жгли огненными орудиями. После таких казней оставаться еще живым почиталось чудом; все пламенно желали, не испытывая их, или умереть, или быть присужденными к ссылке. Так-то делалось. Между тем епископ Петр, убежав из темницы и попав на корабль, отплыл к единоверному себе римскому епископу; а ариане, хотя их было и немного, овладели церквами. В то самое время вышел царский указ, которым христиане, согласные в вере с Отцами никейскими, по указанию и воле Лукия, изгонялись не только из Александрии, но даже и из Египта. Так повелено было префекту области. Евзой же, совершив все, чего хотел, возвратился в Антиохию.

Дата добавления: 2015-06-30