Интернатская модель социума

Санаторский стиль абилитации

В санаторий для детей военнослужащих в городе Евпатория, расположенной на Крымском полуострове, родители привозили меня с 3 до 14 лет. Санаторские корпуса и два парка – верхний и нижний, гармонично раскинулись на самом берегу ласкового Черного моря. Дети с различными поражениями опорно-двигательного аппарата, медработники, воспитатели, а впоследствии и школьные учителя – составляли первый социум, воспитывавший меня как физически, так и духовно как полноценную личность. Не взирая на то, что нас, в основном, тяжело больных детей, временно лишили родительской заботы и любви, благодаря вниманию взрослых, это потеря не чувствовалась так остро. На долгие месяцы, а то и годы, санаторий становился для нас вторым домом, в котором царил дух коллективизма. Метод лечебной педагогики, пропагандируемый французскими учеными Ноэль и Пьером Ботта, сотрудниками санатория воплощался на практике. К нам относились с терпеливой любовью, а не с унизительным покровительством или пренебрежением, поэтому воспитывали как нормальных детей, развивающихся, правда, несколько по иным законам. Не это ли принципы еще в 30-е годы провозгласил Лев Семенович Выготский, к сожалению, так и не став кумиром советской педагогики. С помощью развивающих игр, чтения вслух литературы, пения под баян, театральных постановок из нас воспитывали людей с «силой воли», а не жалких инвалидов. Наши мудрые наставники не желали слышать от нас выражений – не можем, не умеем, не хотим, потому что ежедневно убеждали нас в обратном словосочетании – все постепенно осилите. Поэтому большинство из нас, бывших воспитанников санатория, все-таки приобрели статус социальной значимости – стали каждый в своей сфере профессионалами, а такой подход и составляет конечную цель всякого процесса абилитации инвалидов.

По поводу существования в России интернатской системы специального образования мнения отечественных ученых в последнее десятилетие разделись на «за» и «против». Как интернатский воспитанник с двенадцатилетним стажем, я противник искусственно смоделированного инвалидного социума, но, как психолог, уверен, что директивное закрытие всех интернатов не во благо ни детям-инвалидам, ни государству. Только планомерная интеграция детей с ограниченными физическими возможностями в среду здоровых сверстников – единственный путь гуманизации непросвещенного относительно инвалидов российского общества.

В моем сознании интернат для детей с нарушениями опорно-двигательного аппарата остался в большей степени как негативный инвалидный опыт. Изначально по физическим параметрам – отсутствие навыков самообслуживания, под интернатские каноны я не подходил. К тому времени я на дому окончил первый класс и перешел во второй. Родители полагали, что приход учителя раз в неделю и изоляция от коллектива сверстников – не достаточные предпосылки для нормального развития и без того аномального ребенка. Для помощи мне отец, оставив престижную работу, устроился работать в интернат, правда, такая жертва лишь усугубила мое положение. Во-первых, по причине незнания украинского языка, меня приняли не во второй, а подготовительный класс; а во-вторых, парадоксально, но именно в интернате среди физически равных детей первая учительница презирала меня за тяжелую инвалидность. Сия классная дама, не брезгуя, порой, методой рукоприкладства, а вслед за ней и одноклассники, упрекала в том, что я переросток, что слишком толстый и беспомощный, что по любому поводу жалуюсь отцу. Четыре года младшей школы, таким образом, превратились в ад. До этого дома и в санатории меня приучили к мысли, что я любим таковым, каков есть, поэтому моя ранимая психика была не готова к испытанию жестокостью. Во втором классе я слег на два месяца с нервным стрессом. Поход отца к директору школы результатов не дал. Тогда он написал жалобы в районный и городской отделы народного образования. Комиссия народного контроля вскрыла ряд злоупотреблений директором служебного положения, ее сняли с должности. Но учительнице все лишь объявили выговор. Пожалуй, впервые в жизни отец боролся с системой, в справедливость которой верил, но так и не добился истины.

Новый директор превратил интернат в образцово-показательное учреждение, куда привозили многочисленные комиссии, включая иностранные, полюбоваться, как замечательно в СССР живут дети-инвалиды. Хотя жили мы довольно скучно. Утренние линейки перед приездом очередной комиссии, на которых директор ругался за не вычищенную обувь или не завязанный галстук, уроки и выполнение домашних заданий – таков был наш удел в средних и старших классах. Отдельные кружки работали довольно нерегулярно, в основном, в период подготовки вечера по конкретному школьному предмету. Но каждый вечер был театрализованным праздником и завершался танцами. Ведь даже дискотеки, на которых дети с ДЦП могут вволю подвигаться, директор запрещал.

Учителя и воспитатели относились к нам по-разному. Одни подбадривали относительно вне интернатского будущего. Другие наоборот пугали жестокостью самостоятельной жизни, говоря, что мы не такие как все и что лучше, чем в интернате, нам нигде не будет. Третьим было все равно, что нас ждет. Еженедельно каждый воспитатель по инструкции проводил с классом политинформацию и беседу на свободную тему. К сожалению, получасовое время беседы практически не использовалось для нашей успешной социализации.

Воспитатели видели свою миссию лишь в том, чтобы поругать нас за двойки и нарушение дисциплины, но никто особо не вникал в наши подростковые проблемы. Меня, например, воспитатели, знавшие, что я пишу стихи и посещаю литературную студию при солидном журнале, отговаривали поступать на филологический факультет университета, а призывали сдать документы в инвалидный финансовый техникум, хотя математику я знал плохо. Но, вопреки их «компетентному» мнению, я все решил попробовать.

Дата добавления: 2015-06-30