Студопедия

КАТЕГОРИИ:


Архитектура-(3434)Астрономия-(809)Биология-(7483)Биотехнологии-(1457)Военное дело-(14632)Высокие технологии-(1363)География-(913)Геология-(1438)Государство-(451)Демография-(1065)Дом-(47672)Журналистика и СМИ-(912)Изобретательство-(14524)Иностранные языки-(4268)Информатика-(17799)Искусство-(1338)История-(13644)Компьютеры-(11121)Косметика-(55)Кулинария-(373)Культура-(8427)Лингвистика-(374)Литература-(1642)Маркетинг-(23702)Математика-(16968)Машиностроение-(1700)Медицина-(12668)Менеджмент-(24684)Механика-(15423)Науковедение-(506)Образование-(11852)Охрана труда-(3308)Педагогика-(5571)Полиграфия-(1312)Политика-(7869)Право-(5454)Приборостроение-(1369)Программирование-(2801)Производство-(97182)Промышленность-(8706)Психология-(18388)Религия-(3217)Связь-(10668)Сельское хозяйство-(299)Социология-(6455)Спорт-(42831)Строительство-(4793)Торговля-(5050)Транспорт-(2929)Туризм-(1568)Физика-(3942)Философия-(17015)Финансы-(26596)Химия-(22929)Экология-(12095)Экономика-(9961)Электроника-(8441)Электротехника-(4623)Энергетика-(12629)Юриспруденция-(1492)Ядерная техника-(1748)

Попова О.Д. 1 страница




П504

Рязань

V

IV

III

I

Темное царство

Н. А. Добролюбов

(Сочинения А. Островского. Два тома. СПб., 1859)

Н. А. Добролюбов. Русские классики. Избранные литературно-критические статьи.

Издание подготовил Ю. Г. Оксман.

Серия "Литературные памятники"

М., "Наука", 1970

 

 

Что ж за направление такое, что не успеешь поворотиться, а тут уж и выпустят историю,-- и хоть бы какой-нибудь смысл был... Однако ж разнесли, стало быть, была же какая-нибудь причина.

ГОГОЛЬ1

 

Ни один из современных русских писателей не подвергался, в своей литературной деятельности, такой странной участи, как Островский. Первое произведение его ("Картина семейного счастья") не было замечено решительно никем, не вызвало в журналах ни одного слова -- ни в похвалу, ни в порицание автора2. Через три года явилось второе произведение Островского: "Свои люди -- сочтемся"; автор встречен был всеми как человек совершенно новый в литературе, и немедленно всеми признан был писателем необычайно талантливым, лучшим, после Гоголя, представителем драматического искусства в русской литературе. Но, по одной из тех странных, для обыкновенного читателя, и очень досадных для автора, случайностей, которые так часто повторяются в нашей бедной литературе,-- пьеса Островского не только не была играна на театре, но даже не могла встретить подробной и серьезной оценки ни в одном журнале. "Свои люди", напечатанные сначала в "Москвитянине", успели выйти отдельным оттиском, но литературная критика и не заикнулась о них. Так эта комедия и пропала,-- как будто в воду канула, на некоторое время. Через год Островский написал новую комедию: "Бедная невеста". Критика отнеслась к автору с уважением, называла его беспрестанно автором "Своих людей" и даже заметила, что обращает на него такое внимание более за первую его комедию, нежели за вторую, которую все признали слабее первой. Затем каждое новое произведение Островского возбуждало в журналистике некоторое волнение, и вскоре по поводу их образовались даже две литературные партии, радикально противоположные одна другой. Одну партию составляла молодая редакция "Москвитянина" 3, провозгласившая, что Островский "четырьмя пьесами создал народный театр в России" 4, что он --

 

Поэт, глашатай правды новой,

Нас миром новым окружил

И новое сказал нам слово,

Хоть правде старой послужил,--

 

и что эта старая правда, изображаемая Островским,--

 

Простее, но дороже,

Здоровей действует на грудь,5

 

нежели правда шекспировских пьес.

Стихи эти напечатаны в "Москвитянине" (1854 г., No 4) по поводу пьесы "Бедность не порок", и преимущественно по поводу одного лица ее, Любима Торцова. Над их эксцентричностью много смеялись в свое время, но они не были пиитической вольностью, а служили довольно верным выражением критических мнений партии, безусловно восхищавшейся каждой строкою Островского. К сожалению, мнения эти высказывались всегда с удивительной заносчивостью, туманностью и неопределенностью, так что для противной партии невозможен был даже серьезный спор. Хвалители Островского кричали, что он сказал новое слово6. Но на вопрос: "В чем же состоит это новое слово"?-- долгое время ничего не отвечали, а потом сказали, что это новое слово есть не что иное, как -- что бы вы думали? -- народность! Но народность эта была так неловко вытащена на сцену по поводу Любима Торцова и так сплетена с ним, что критика, неблагоприятная Островскому, не преминула воспользоваться этим обстоятельством, высунула язык неловким хвалителям и начала дразнить их: "Так ваше новое слово -- в Торцове, в Любиме Торцове, в пьянице Торцове! Пропойца Торцов -- ваш идеал" и т. д. Это показыванье языка было, разумеется, не совсем удобно для серьезной речи о произведениях Островского; но и то нужно сказать,-- кто же мог сохранить серьезный вид, прочитав о Любиме Торцове такие стихи:

 

Поэта образы живые

Высокий комик в плоть облек...

Вот отчего теперь впервые

По всем бежит единый ток.

Вот отчего театра зала

От верху до низу одним

Душевным, искренним, родным

Восторгом вся затрепетала.

Любим Торцов пред ней живой

Стоит с поднятой головой,

Бурнус напялив обветшалый,

С растрепанною бородой,

Несчастный, пьяный, исхудалый,

Но с русской, чистою душой.

 

-----

 

Комедия ль в нем плачет перед нами,

Трагедия ль хохочет вместе с ним,--

Не знаем мы и ведать не хотим!

Скорей в театр! Там ломятся толпами,

Там по душе теперь гуляет быт родной:

Там песня русская свободно, звонко льется;

Там человек теперь и плачет и смеется,

Там целый мир, мир полный и живой.

И нам, простым, смиренным чадам века,

Не страшно, весело теперь за человека:

На сердце так тепло, так вольно дышит грудь.

Любим Торцов душе так прямо кажет путь! (куда?)

Великорусская на сцене жизнь пирует,

Великорусское начало торжествует,

Великорусской речи склад

И в присказке лихой, и в песне игреливой.

Великорусский ум, великорусский взгляд,

Как Волга-матушка, широкий и гульливый...

Тепло, привольно, любо нам,

Уставшим жить болезненным обманом!..

 

За этими стихами следовали ругательства на Рагдель 7 и на тех, кто ею восхищался, обнаруживая тем дух рабского, слепого подражанъя 8. Пусть она и талант, пусть гений, -- восклицал автор стихотворения, -- "но нам не ко двору пришло ее искусство!" Нам, говорит, нужна правда, не в пример другим. И при сей верной оказии стихотворный критик ругал Европу и Америку и хвалил Русь в следующих поэтических выражениях:

 

Пусть будет фальшь мила

Европе старой,

Или Америке беззубо-молодой,

Собачьей старостью больной...

Но наша Русь крепка!

В ней много силы, жара;

И правду любит Русь; и правду понимать

Дана ей господом святая благодать;

И в ней одной теперь приют находит

Все то, что человека благородит!..

 

Само собою разумеется, что подобные возгласы по поводу Торцова о том, что человека благородит, не могли повести к здравому и беспристрастному рассмотрению дела. Они только дали критике противного направления справедливый повод прийти в благородное негодование и воскликнуть в свою очередь о Любиме Торцове:

 

- И это называется у кого-то новое слово, это поставляется на вид как лучший цвет всей нашей литературной производительности за последние годы! За что же такая невежественная хула на русскую литературу? Действительно, такого слова еще не говорилось в ней, такого героя никогда и не снилось ей, благодаря тому, что в ней еще свежи были старые литературные предания, которые не допустили бы такого искажения вкуса. Любим Торцов мог явиться на сцене во всем безобразии лишь в то время, когда они начали приходить в забвенье... Удивляет и непонятно поражает нас то, что пьяная фигура какого-нибудь Торцова могла вырасти до идеала, что ею хотят гордиться как самым чистым воспроизведением народности в поэзии, что Торцовым меряют успехи литературы и навязывают его всем в любовь под тем предлогом, что он-де нам "свой", что он у нас "ко двору!" Не есть ли это искажение вкуса и совершенноезабвение всех чистых литературных преданий? Но ведь есть же стыд, есть литературные приличия, которые остаются и после того, как лучшие предания утрачены, за что же мы будем срамить себя, называя Торцова "своим" и возводя его в наши поэтические идеалы? (От. зап., 1854 г., No VI).

 

Мы сделали эту выписку из "Отечествен. записок"9 потому, что из нее видно, как много вредила всегда Островскому полемика между его порицателями и хвалителями {Впрочем, читатели могут с большим удовольствием пропустить всю историю критических мнений об Островском и начать нашу статью со второй ее половины. Мы сводим на очную ставку критиков Островского более затем, чтобы они сами на себя полюбовались.}. "Отечествен. записки" постоянно служили неприятельским станом для Островского, и большая часть их нападений обращена была на критиков, превозносивших его произведения. Сам автор постоянно оставался в стороне, до самого последнего времени, когда "Отечествен. записки" объявили, что Островский вместе с г. Григоровичем и г-жою Евгениею Тур -- уже закончил свою поэтическую деятельность (см. "Отечествен. записки", 1859 г., No VI) 10. А между тем все-таки на Островского падала вся тяжесть обвинения в поклонении Любиму Торцову, во вражде к европейскому просвещению, в обожании нашей допетровской старины и пр. На его дарование ложилась тень какого-то староверства, чуть не обскурантизма. А защитники его все толковали о новом слове,-- не произнося его однако ж,-- да провозглашали, что Островский есть первый из современных русских писателей, потому что у него какое-то особенное миросозерцание... Но в чем состояла эта особенность, они объясняли тоже очень запутанно. Большею частию отделывались они фразами, напр. в таком роде:

 

У Островского, одного в настоящую эпоху литературную, есть свое прочное новое и вместе идеальное миросозерцание с особенным оттенком (!), обусловленным как данными эпохи, так, может быть, и данными натуры самого поэта. Этот оттенок мы назовем, нисколько не колеблясь, коренным русским миросозерцанием, здоровым и спокойным, юмористическим без болезненности, прямым без увлечений в ту или другую крайность, идеальным, наконец, в справедливом смысле идеализма, без фальшивой грандиозности или столько же фальшивой сентиментальности (Москв., 1853 г., No 1) 11.

 

"Так он писал -- темно и вяло" 12 -- и нимало не разъяснял вопроса об особенностях таланта Островского и о значении его в современной литературе. Два года спустя тот же критик предположил целый ряд статей "О комедиях Островского и о их значении в литературе и на "сцене" ("Москв.", 1855 г., No 3), но остановился на первой статье13, да и в той выказал более претензий и широких замашек, нежели настоящего дела. Весьма бесцеремонно нашел он, что нынешней критике пришелся не по плечу талант Островского, и потому она стала к нему в положение очень комическое; он объявил даже, что и "Свои люди" не были разобраны потому только, что и в них уже высказалось новое слово, которое критика хоть и видит, да зубом неймет... Кажется, уж причины-то молчания критики о "Своих людях" мог бы знать положительно автор статьи, не пускаясь в отвлеченные соображения! Затем, предлагая программу своих воззрений на Островского, критик говорит, в чем, по его мнению, выражалась самобытность таланта, которую он находит в Островском,-- и вот его определения. "Она выражалась -- 1) в новости быта, выводимого автором и до него еще непочатого, если исключить некоторые очерки Вельтмана и Луганского (хороши предшественники для Островского!!); 2) в новости отношения автора к изображаемому им быту и выводимым лицам; 3) в новости манеры изображения; 4) в новости языка -- в его цветистости (!),особенности (?)". Вот вам и все. Положения эти не разъяснены критиком. В продолжении статьи брошено еще несколько презрительных отзывов о критике, сказано, что "солон ей этот быт (изображаемый Островским), солон его язык, солоны его типы,-- солоны по ее собственному состоянию",-- и затем критик, ничего не объясняя и не доказывая, преспокойно переходит к Летописям, Домострою и Посошкову, чтобы представить "обозрение отношений нашей литературы к народности". На этом и покончено было дело критика, взявшегося быть адвокатом Островского против противоположной партии. Вскоре потом сочувственная похвала Островскому вошла уже в те пределы, в которых она является в виде увесистого булыжника, бросаемого человеку в лоб услужливым другом 14: в первом томе "Русской беседы" напечатана была статья г. Тертия Филиппова о комедии "Не так живи, как хочется". В "Современнике" было в свое время выставлено дикое безобразие этой статьи, проповедующей, что жена должна с готовностью подставлять спину бьющему ее пьяному мужу, и восхваляющей Островского за то, что он будто бы разделяет эти мысли и умел рельефно их выразить... 15. В публике статья эта была встречена общим негодованием. По всей вероятности, и сам Островский (которому опять досталось тут из-за его непризванных комментаторов) не был доволен ею; по крайней мере с тех пор он уже не подал никакого повода еще раз наклепать на него столь милые вещи.

Таким образом, восторженные хвалители Островского немного сделали для объяснения публике его значения и особенностей его таланта; они только помешали многим прямо и просто взглянуть на него. Впрочем, восторженные хвалители вообще редко бывают истинно полезны для объяснения публике действительного значения писателя; порицатели в этом случае гораздо надежнее: выискивая недостатки (даже и там, где их нет), они все-таки представляют свои требования и дают возможность судить, насколько писатель удовлетворяет или не удовлетворяет им. Но в отношении к Островскому и порицатели его оказались не лучше поклонников. Если свести в одно все упреки, которые делались Островскому со всех сторон в продолжение целых десяти лет и делаются еще доселе, то решительно нужно будет отказаться от всякой надежды понять, чего хотели от него и как на него смотрели его критики. Каждый представлял свои требования, и каждый при этом бранил других, имеющих требования противоположные, каждый пользовался непременно каким-нибудь из достоинств одного произведения Островского, чтобы вменить их в вину другому произведению, и наоборот. Одни упрекали Островского за то, что он изменил своему первоначальному направлению и стал, вместо живого изображения жизненной пошлости купеческого быта, представлять его в идеальном свете. Другие, напротив, похваляя его за идеализацию, постоянно оговаривались, что "Своих людей" они считают произведением недодуманным, односторонним, фальшивым даже {Так, в разборе "Бедность не порок" один критик упрекал Островского за то, что в первом своем произведении он "был чистым сатириком: ничто противодействующее не было выставлено им наряду с показанным злом" ("Москв.", 1854 г., No 5) 16. Критик "Русской беседы" объяснялся еще резче. Разбирая пьесу "Не так живи, как хочется", он отозвался о "Своих людях" следующим образом: "Свои люди" есть, конечно, такое произведение, на котором лежит печать необыкновенного дарования, но оно задумано под сильным влиянием отрицательного воззрения на русскую жизнь, отчасти смягченного еще художественным исполнением, и в этом отношении должно отнести его, как ни жалко, к последствиям натурального направления" ("Русск. беседа", 1856 г., No 1) 17.}. При последующих произведениях Островского, рядом с упреками за приторность в прикрашивании той пошлой и бесцветной действительности, из которой брал он сюжеты для своих комедий, слышались также, с одной стороны, восхваления его за самое это прикрашивание {Один из критиков отдал преимущество комедии "Бедность не порок" пред "Своими людьми" за то, что в "Бедности не порок" "Островский является уже не одним сатириком,-- что, рядом со злом фальшивой цивилизации, здесь ему видится в том же быту благодушная, простая, крепко связанная с родными преданиями и обычаями жизнь, и все сочувствие его, при столкновении таких двух враждебных начал, естественно склоняется на сторону последнего" ("Москв.", 1854 г., No 5) 18. Критик "Русской беседы" также одобряет Островского за то, что после "Своих людей" отрицательное отношение к жизни сменилось у него сочувственным и, вместо мрачных изображений, какие мы видели в "Своих людях", появляются образы, создание которых внушено другими, лучшими впечатлениями от жизни.}, а с другой -- упреки в том, что он дагерротипически изображает всю грязь жизни {Так, в "Отечествен. записках", при разборе той же комедии "Бедность не порок", Островский заслужил упрек в том, что у него "самые грязные стороны действительности не только списаны подлинными ее красками, но и возведены в достоинство идеалов". Видно, что критику не понравилось самое списыванье грязных сторон действительности19. Упрек за это постоянно слышался, рядом с упреком в идеализации, и в недавнее время выражен был даже в такой форме: "Комедия под пером г. Островского изменила своему художественному значению и сделалась простою копиею действительной жизни" ("Атен.", 1859 г., No 8)20.}. Этой противоположности в самых основных воззрениях на литературную деятельность Островского было бы уже достаточно для того, чтобы сбить с толку простодушных людей, которые бы вздумали довериться критике в суждениях об Островском. Но противоречие этим не ограничивалось; оно простиралось еще на множество частных заметок о разных достоинствах и недостатках комедий Островского. Разнообразие его таланта, широта содержания, охватываемого его произведениями, беспрестанно подавали повод к самым противоположным упрекам. Так, напр., за "Доходное место" упрекнули его в том, что выведенные им взяточники не довольно омерзительны {"Эти лица, выведенные на сцену, должны бы возбудить в читателе или зрителе отвращение к себе, но они сами по себе возбуждают только сострадание. Взяточничество, эта общественная язва,-- не очень омерзительно и ярко выставлено в их поступках... А можно было бы показать, как взяточники и казнокрады всякого рода терзают, безобразят и губят всюду, внутри и вне, нашу многострадальную, родную матушку Россию" ("Атен.", 1858 г., No 10)21.}; за "Воспитанницу" осудили, что лица, в ней изображенные, слишком уж омерзительны{"Все лица "Воспитанницы", кроме Нади,-- вовсе не лица, а какие-то отвлеченные и фильтрированные дозы разного рода человеческой грязи, от которых на душе у читателя остается самое тяжелое и неприятное впечатление" ("Весна", статья г. Ахшарумова)22.}. За "Бедную невесту", "Не в свои сани не садись", "Бедность не порок" и "Не так живи, как хочется" Островскому приходилось со всех сторон выслушивать замечания, что он пожертвовал выполнением пьесы для своей основной задачи {*}, и за те же произведения привелось автору слышать советы вроде того, чтобы он не довольствовался рабской подражательностью природе, а постарался расширить свой умственный горизонт {"Рабская подражательность -- не в языке только новой комедии, но и во всем почти ее содержании, как в концепции целого, так и в подробностях. Напрасно стали бы вы искать в ней хоть одной идеальной черты: ее нет ни в лицах, ни в самом действии... Мы прежде всего желали бы автору выйти из того тесного круга, в котором он до сих пор заключил свою деятельность, и несколько поболее расширить свой умственный горизонт" ("Отечествен. записки", 1854 г., No 6).}. Мало того -- ему сделан был даже упрек в том, что верному изображению действительности (т. е. исполнению) он отдается слишком исключительно, не заботясь об идее своих произведений. Другими словами,-- его упрекали именно в отсутствии или ничтожестве задач, которые другими критиками признавались уж слишком широкими, слишком превосходящими средства самого их выполнения {**}.

{* "Увлеченный благородством и новостью своих задач, автор не выносил их достаточно в душе, не дал им дозреть до надлежащей полноты и ясности представления... Сожми Островский свою драму в более тесные рамы, умерь несколько свои в высокой степени благородные и широкие задачи, не выброси он зараз всего, что передумано, перечувствовано им в отношении к избранному драматическому положению, создание получило бы стройность и целость, хотя, может быть, утратило бы несколько своей энергии" ("Москв.", 1853 г., No 1, разбор "Бедной невесты") 23.

"Избрав для разрешения своей задачи драматическую форму, автор тем самым принял на себя обязанность удовлетворить всем требованиям этой формы, т. е. прежде всего произвести впечатление на читателя или зрителя драматическою коллизиею и движением и этим путем напечатлеть в нем основную идею комедии.

В этом отношении мы не можем остаться совершенно довольны новою пьесою г. Островского и пр." ("Москв.", 1854 г., No 5, разбор "Бедность не порок"). "В произведениях г. Островского задачи не только правильны, но и полны глубокого смысла и всегда здравы в нравственном отношении... и нельзя не пожалеть, что именно это произведение ("Не так живи, как хочется"), так прекрасно задуманное и так прекрасно, в драматическом отношении, расположенное, по исполнению слабее всех других дотоле писанных произведений г. Островского" ("Рус. бес.", 1856 г., No 1).

** В особенности выразилось это в нахальной статье, недавно напечатанной в "Атенее". Заключительное слово критики таково: "Произведения г. Островского, выражая жизнь действительную, сами по себе не имеют никакой жизни; в них нет ни идеи, ни действия, ни характеров истинно поэтических... Надобно отдать справедливость автору в том отношении, что он умел представить в них (в комедиях из купеческого быта) довольно верную, действительную картину купеческого и мещанского быта -- и только. Одно произведение вышло из ряду их именно: "Бедная невеста", но зато она и хуже всех. Что касается до богатства мыслей, разнообразия характеров, то в этом отношении мы не можем сказать ничего утешительного. Довольно узнать только то, что одно произведение служило, так сказать, поводом другому, по какому-нибудь противоположению. Так, напр., комедия "Свои люди -- сочтемся" имеет к себе в pendant драму "Не так живи, как хочется", которую можно назвать также: "Свои люди -- сочтемся". "Бедная невеста" дала повод написать комедию "Не в свои сани не садись", или "Богатую невесту"; к ним очень близка комедия "Бедность не порок", которую можно назвать совершенно справедливо "Бедный жених". Из этого видно, насколько богата фантазия г. Островского запасом идей и образов для их выражения".

Припомним, что долгое время хвалители Островского удивлялись именно неисчерпаемому богатству его фантазии в создании множества новых типов и драматических положений, и нам будет ясно, как ничтожна была сочувственная ему критика для уяснения значения этого писателя.}

Словом -- трудно представить себе возможность середины, на которой можно было бы удержаться, чтобы хоть сколько-нибудь согласить требования, в течение десяти лет предъявлявшиеся Островскому разными (а иногда и теми же самыми) критиками. То -- зачем он слишком чернит русскую жизнь, то -- зачем белит и румянит ее? То -- для чего предается он дидактизму, то -- зачем нет нравственной основы в его произведениях?.. То -- он слишком рабски передает действительность, то -- неверен ей; то -- он очень уж заботится о внешней отделке, то -- небрежен в этой отделке. То -- у него действие идет слишком вяло; то -- сделан слишком быстрый поворот, к которому читатель недостаточно подготовлен предыдущим. То -- характеры очень обыкновенны, то -- слишком исключительны... И все это часто говорилось, по поводу одних и тех же произведений, критиками, которые должны были сходиться, по-видимому, в основных воззрениях. Если бы публике приходилось судить об Островском только по критикам, десять лет сочинявшимся о нем, то она должна была бы остаться в крайнем недоумении о том: что же наконец думать ей об этом авторе? То он выходил, по этим критикам, квасным патриотом, обскурантом, то прямым продолжателем Гоголя в лучшем его периоде; то славянофилом, то западником; то создателем народного театра, то гостинодворским Коцебу 24, то писателем с новым особенным миросозерцанием, то человеком, нимало не осмысливающим действительности, которая им копируется. Никто до сих пор не дал не только полной характеристики Островского, но даже не указал тех черт, которые составляют существенный смысл его произведений.

Отчего произошло такое странное явление? "Стало быть, была какая-нибудь причина?" Может быть, действительно Островский так часто изменяет свое направление, что его характер до сих пор еще не мог определиться? Или, напротив, он с самого начала стал, как уверяла критика "Москвитянина", на ту высоту, которая превосходит степень понимания современной критики? 25 Кажется, ни то, ни другое. Причина безалаберности, господствующей до сих пор в суждениях об Островском, заключается именно в том, что его хотели непременно сделать представителем известного рода убеждений, и затем карали за неверность этим убеждениям или возвышали за укрепление в них, и наоборот. Все признали в Островском замечательный талант, и вследствие того всем критикам хотелось видеть в нем поборника и проводника тех убеждений, которыми сами они были проникнуты. Людям с славянофильским оттенком очень понравилось, что он хорошо изображает русский быт, и они без церемонии провозгласили Островского поклонником "благодушной русской старины" в пику тлетворному Западу. Как человек, действительно знающий и любящий русскую народность, Островский действительно подал славянофилам много поводов считать его "своим", а они воспользовались этим так неумеренно, что дали противной партии весьма основательный повод считать его врагом европейского образования и писателем ретроградного направления. Но, в сущности, Островский никогда не был ни тем, ни другим, по крайней мере в своих произведениях. Может быть, влияние кружка и действовало на него, в смысле признания известных отвлеченных теорий, но оно не могло уничтожить в нем верного чутья действительной жизни, не могло совершенно закрыть пред ним дороги, указанной ему талантом. Вот почему произведения Островского постоянно ускользали из-под обеих, совершенно различных мерок, прикидываемых к нему с двух противоположных концов. Славянофилы скоро увидели в Островском черты, вовсе не служащие для проповеди смирения, терпения, приверженности к обычаям отцов и ненависти к Западу, и считали нужным упрекать его -- или в недосказанности, или в уступкахотрицательному воззрению. Самый нелепый из критиков славянофильской партии очень категорически выразился, что у Островского все бы хорошо, "но у него иногда недостает решительности и смелости в исполнении задуманного: ему как будто мешает ложный стыд и робкие привычки, воспитанные в нем натуральным направлением. Оттого нередко он затеет что-нибудь возвышенное или широкое, а память о натуральной мерке и спугнет его замысел; ему бы следовало дать волю счастливому внушению, а он как будто испугается высоты полета, и образ выходит какой-то недоделанный" ("Рус. бес.") 26. В свою очередь, люди, пришедшие в восторг от "Своих людей", скоро заметили, что Островский, сравнивая старинные начала русской жизни с новыми началами европеизма в купеческом быту, постоянно склоняется на сторону первых. Это им не понравилось, и самый нелепый из критиков так называемойзападнической партии выразил свое суждение, тоже очень категорическое, следующим образом: "Дидактическое направление, определяющее характер этих произведений, не позволяет нам признать в них истинно поэтического таланта. Оно основано на тех началах, которые называются у наших славянофилов народными. Им-то подчинил г. Островский в комедиях и драме мысль, чувство и свободную волю человека" ("Атеней", 1859 г.) 27. В этих двух противоположных отрывках можно найти ключ к тому, отчего критика до сих пор не могла прямо и просто взглянуть на Островского как на писателя, изображающего жизнь известной части русского общества, а все усмотрели на него как на проповедника морали, сообразной с понятиями той или другой партии. Отвергнувши эту, заранее приготовленную, мерку, критика должна была бы приступить к произведениям Островского просто для их изучения, с решительностью брать то, что дает сам автор. Но тогда нужно было бы отказаться от желания завербовать его в свои ряды, нужно было бы поставить на второй план свои предубеждения к противной партии, нужно было бы не обращать внимания на самодовольные и довольно наглые выходки противной стороны... а это было чрезвычайно трудно и для той, и для другой партии. Островский и сделался жертвою полемики между ними, взявши в угоду той и другой несколько неправильных аккордов и тем еще более сбивши их с толку.

К счастию, публика мало заботилась о критических перекорах и сама читала комедии Островского, смотрела на театре те из них, которые допущены к представлению, перечитывала опять и таким образом довольно хорошо ознакомилась с произведениями своего любимого комика. Благодаря этому обстоятельству труд критика значительно облегчается теперь. Нет надобности разбирать каждую пьесу порознь, рассказывать содержание, следить развитие действия сцена за сценой, подбирать по дороге мелкие неловкости, выхвалять удачные выражения и т. п. Все это читателям уже очень хорошо известно: содержание пьес все знают, о частных промахах было говорено много раз, удачные, меткие выражения давно уже подхвачены публикой и употребляются в разговорной речи вроде поговорок. С другой стороны -- навязывать автору свой -собственный образ мыслей тоже не нужно, да и неудобно (разве при такой отваге, какую выказал критик "Атенея", г. Н. П. Некрасов, из Москвы): теперь уже для всякого читателя ясно, что Островский не обскурант, не проповедник плетки как основания семейной нравственности, не поборник гнусной морали, предписывающей терпение без конца и отречение от прав собственной личности,-- равно как и не слепой, ожесточенный пасквилянт, старающийся во что бы то ни стало выставить на позор грязные пятна русской жизни. Конечно, вольному воля: недавно еще один критик 28 пытался доказать, что основная идея комедии "Не в свои сани не садись" состоит в том, что безнравственно купчихе лезти замуж за дворянина, а гораздо благонравнее выйти за ровню, по приказу родительскому. Тот же критик решил (очень энергически), что в драме "Не так живи, как хочется" Островский проповедует, будто "полная покорность воле старших, слепая вера в справедливость исстари предписанного закона и совершенное отречение от человеческой свободы, от всякого притязания на право заявить свои человеческие чувства гораздо лучше, чем самая мысль, чувство и свободная воля человека". Тот же критик весьма остроумно сообразил, что "в сценах "Праздничный сон до обеда" осмеяно суеверие во сны"... {Это все в "Атенее".} Но ведь теперь два тома сочинений Островского в руках у читателей -- кто же поверит такому критику?




Поделиться с друзьями:


Дата добавления: 2015-06-30; Просмотров: 237; Нарушение авторских прав?; Мы поможем в написании вашей работы!


Нам важно ваше мнение! Был ли полезен опубликованный материал? Да | Нет



studopedia.su - Студопедия (2013 - 2024) год. Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав! Последнее добавление




Генерация страницы за: 0.031 сек.