Действие первое 1 страница. Сцена представляет собой большую комнату в квартире Гавриловых

Картина первая

Сцена представляет собой большую комнату в квартире Гавриловых. Чисто, прибрано, хотя на всем лежит печать недостаточности. В углу работает телевизор. Гавриловы — Граня, Нина, Витя — смотрят телевизор.

Граня и Витя лежат на кровати. Нина плачет, сидя у стола.

Звонок. Витя срывается открывать. Вместе с ним кидается заплаканная Нина, в дверях удерживает

Витю, спрашивает: «Кто там?»

Женский голос. Открой, детка, открой. Это я.

Нина накидывает цепочку, открывает дверь, долго смотрит, затем впускает соседку Анну Степановну. Анна Степановна — маленькая, сухая женщина, работает ночным сторожем и поэтому днем всегда свободна. Она

в переднике, с закатанными рукавами. Лицо ее выражает глубокое горе.

Анна Степановна (в пространство). Что же это делается, а? Разлегся, боров немытый, а? Надо милицию срочно вызывать. Позвонить по автомату. (Обращается к Гране.) Девочка-то спит?

Граня. Спит вроде. (На лице Грани все время слабая улыбка. Это высокая, худая, кроткая женщина с сережками, с металлическими зубами. Она говорит тихо даже в минуты волнения.)

Анна Степановна. Что за ребенок, что за ребенок золотой! А? У меня такой только первый был, Гена: наестся и спит, как бутуз. Все говорили: бутуз и бутуз. А твоя Галька — тоже откуда что взялось: вроде отец (осторожно показывает головой на входную дверь) худущий, одни стропила. Ваши тоже, гавриловские, худые. (Внезапно.) Приехал? Прибыл?

Граня. Да прибыл.

Анна Степановна. Что делается! (Всплескивает руками.) И как же теперь?

Граня пожимает плечами.

С одной стороны, конечно, он отец твоему дитя. Отец дитя. А с другой — не простит он тебе. И не простит. Он, может, за головой твоей пришел. Вот и подумай.

Нина всхлипывает. Граня рассеянно смотрит телевизор.

Ведь он помнит, что его посадили по тебе, по твоей причине. Помнит? Он помнит, Граня, он, когда еще его уводили, сказал, что он сказал? «Я еще вернусь».

Граня согласно кивает головой, посылает Нину в другую комнату.

(Оглядывает комнату.) Ой, и как же чисто вы живете, как же чисто, прибрано! Но ничего. Нина будет зарплату приносить хорошую, Витька все же в интернате, еще купите себе и прикрыться, и обставитесь. Не все сразу, конечно. Трое детей, одни убытки. Единственно: не вешай себе на шею мужика, ну его на фиг! Когда он с тобой жил, много ты счастья видела, ну? Много? Скажи спасибо, что его на год посадили, а не на пятнадцать суток. Скажи спасибо суду еще, в ножки поклонись: смотри, его год не было, и Галька маленькая родилась, а все-таки дети у тебя спокойные, небитые, неруганные. И сама-то...

Граня. Да не ругался он.

Анна Степановна (не слушая). И сама-то — как хорошо! Вечером находишься, намылишься, чистая спать идешь, сама себе хозяйка. Надо тебе мужика — вон их сколько готовых бегает! Свой подарок всегда с собой носят!

Нина (входит). Мама, Галька проснулась, есть хочет!

Граня уходит.

Анна Степановна. И не плачет? Так лежит? Губешками шлепает? У, золотая! Мой первый, Гена, тоже так: проснется и головенкой давай вертеть, и крях-крях! А не плачет! Крях-крях! (Смеется.) Он как начнет кряхтеть, я сразу просыпаюсь. Ни от чего не просыпалась, ни от какого крика. А мы в комнате две семьи жили, я с Генкой и со своим Сергеем, с мужем своим. И еще одна женщина, Марта, с сыном — он в один день с Генкой родился. Мы вместе в одном родильном доме лежали с Мартой, койки рядом. Марте некуда было идти — она из детдома, да мужа нет. Я ее и взяла к себе. Так ее мальчик, бывало, оборется. А я сплю, сплю. А мой Гена начнет кряхтеть, меня сразу с кровати сдувает. Только кряхтел, а не плакал. Все почему: потому что мы с Сергеем были спокойные. Сергей мой и сейчас спокойный, даже слишком. Все внутри кипит, а наружу не идет. Я только никак покою не найду, все меня черт носит. У меня белье намочено, стирать собралась. А наш Юрка пошел вниз за газетой и приходит, говорит: у батареи в парадном Иванов спит.

Нина уходит. Анна Степанова говорит громко, адресуясь в другую комнату, а сама в это время смотрит телевизор. Витя тоже завороженно смотрит телевизор.

А Марту я взяла к себе, хотя у меня и так повернуться было негде. Комната двенадцать метров, да печка, да нас трое, да их двое. Соседи начали возражать, пошли скандалы. Мои пеленки висят на кухне — никто ни слова. А Марта начнет вешать — они возражают, снимают. У нас в комнате Мартины пеленки сушились. Туман, сырость, окно запотеет, зима была. Два месяца мы так проваландались, а потом как-то я ушла с Генкой гулять, прихожу — а Марты нет. Сама поняла, сама и ушла. Соседи, правда, два раза милицию вызывали, что Марта без прописки живет. А я ей ни слова никогда не говорила, Сергей-то тем более. А некоторым хоть в глаза плюй, оботрется и дальше живет. (Пауза.)

По телевизору передают сплошные взрывы. Анна Степановна пережидает и в передышке между боями торопливо высказывается.

Я ведь думала, что он к тебе вернется. Не потому, что обещал или что только о тебе думает. А потому, что ему больше некуда деваться. Помяни мое слово: он нехороший. Не бери его, на кой нам в подъезде пьянь? И Нина у тебя уже взрослая девка, зачем ей с чужим мужиком? Ей ни помыться, ни постираться.

Граня (появляясь в дверном проеме). Нет, он ничего мужик. Нина ему как дочь была.

Анна Степановна. Ой, не бери греха на душу!

Граня. Что ты, что ты.

Ребенок начинает вдруг плакать.

Анна Степановна. Ухожу, ухожу, сладкий мой.

Входит Нина с комком пеленок в руках.

А жених-то твой из армии пришел, знаешь? Николай-то Козловых, помнишь? Он все смеялся на тебя: вон моя невеста побежала.

Нина кивает.

Вон, говорит, моя невеста пятого класса. А он пришел солидный такой. Сегодня вечером на такси его привезли. И девушка с ним приехала. Может быть, на вокзале его встречала, может, он из армии себе привез, кто его знает. Ну, я побежала стирать. Мне Николай говорит: «Заходи, Степановна, на встречу». А мне некогда.

Картина вторая

Большая комната в квартире Козловых. Расположение такое же, как и в квартире Гавриловых, но обстановка совершенно иная. Правда, телевизор стоит в том же углу, экраном от зрителя. Ковры, хрусталь, полированная мебель. Стол раздвинут. За столом сидят Козловы: мать Николая, Таисия Петровна, отец, Федор Иванович, сам Коля в гражданском, с усами, и его девушка, Надя Тимофеева, — образец того, как в современных условиях может себя преподнести хорошо зарабатывающая продавщица универмага, парикмахер, работница конвейера или, в нашем случае, маляр. Надя курит. Сидящая напротив нее бабка Николая, Васильевна, остолбенев, провожает глазами каждый клуб дыма, возносящийся к потолку. Тут же Анна Степановна, все в том же фартуке и с закатанными рукавами. Она сидит на краешке стула, с рюмкой в высоко поднятой руке. У нее несколько подобострастный вид, она разрумянилась и молчит. Впрочем, за столом все очень румяные.

Федор Иванович. И хорошо служил, с удачей, как ты нам тут рассказал! И хорошо устроим работать. Не то что ранее. Ну, иди, сын, к инструменту, пора песни играть. Без тебя соскучился по пению, по вокалу. Давай, давай, потом налюбезничаешься, сейчас отец зовет тебя к твоему делу. Зачем тебя учили шесть лет? И если бы не бросил, то бы школу закончил, справку имел. А так — псу под хвост шесть лет моей жизни. Разве что отцу подыграть, и то не допросишься.

Николай. Папа, да ну!..

Федор Иванович. Иди, иди, ей-богу, как в детстве тебя уговаривать: садись да садись за инструмент.

Николай. Я даже в армии скрывал, что знаю ноты. А лейтенант подходит ко мне, говорит: у тебя интеллектуальное лицо, будешь петь в хоре. Так я и пропал. Но ничего, часто от занятий освобождали, на смотры мы ездили.

Анна Степановна. Просим, просим!

Федор Иванович (готовый рассвирепеть). Ну!

Николай, пожимая плечами, садится за пианино. Отец становится рядом. Видно влияние телевидения. Отец поет: «Лишь только вечер опустится синий...» Он поет напрягшись, не как поют за пиршественным столом — от всей души, а так, как поют люди, для которых мечтой всей жизни было петь. Такое пение обычно не производит приятного и радостного впечатления, — напротив, все за столом отводят глаза. Только Анна Степановна, всем безмерно довольная, тоненько подвывает. Таисия Петровна, не обращая внимания на мужа, занимается обслуживанием гостей — собирает тарелки, уносит их на кухню. Таисия Петровна подкладывает Анне Степановне пирога. Та, очнувшись от своего забытья, кротко протестует и тут же, с полным ртом, снова подпевает, раскачиваясь на стуле. Надя наливает себе вина. Каждый ее жест провожают глаза осатаневшей Васильевны. Надя нисколько не смущена, она не обращает внимания. Пение кончается. Хлопает одна Анна Степановна. Разгоряченный Николай становится за стулом Нади и наклоняется к ней, зарывшись в ее взбитых серебристо-розовых волосах. У Анны Степановны горят глаза.

Надя. Слушай, кончай эту бодягу! Я хочу танцевать.

Федор Иванович стоит у пианино, готовый петь еще и еще, но Николай, взяв за руки Надю, идет с ней к радиоточке. Николай ставит регулятор на полную мощность, звучит «Адажио» из «Лебединого озера».

Надя и Николай, прижавшись друг к другу, топчутся на месте под эту музыку.

Анна Степановна (внезапно схватившись за карман). Ой, сколько время! Ой, у меня же белье-то намочено! Ой!

Федор Иванович. Проворонила, проворонила все на свете: твой Сергей-то, небось, думает, что ты исчезла с лица земли, рад, небось, до смерти.

Анна Степановна (опомнившись, холодно). Сергей-то? Сергей мой меня встретит и проводит и никогда слова никакого не скажет.

Федор Иванович (саркастически кивает). Да уж верно. Уж все слова ты за него скажешь, за тобой не завянет.

Анна Степановна убегает.

Побежала... Народный контроль в действии.

Танцы у Козловых продолжаются. Надя и Николай танцуют теперь под «Танец с саблями» Хачатуряна. Отец отходит от пианино, садится к столу. Мать несет чайник. Бабка неотрывно смотрит на Надю, на ее сапоги, на платье. Один палец у Нади перевязан.

Таисия Петровна (стараясь перекричать «Танец с саблями»). Чаю попьем хоть перед тем, как разойтись по домам. А то поздний час, завтра Федору Ивановичу вставать в шесть утра на работу.

Николай (он уже совсем ошалел от своих прыжков и тоже кричит). Какая работа, мать! Завтра воскресенье!

Таисия Петровна. О, у меня все дни перепутались. Садитесь все же пить чай.

Николай. И рано ты гостей гонишь. В других-то домах бы сорок человек назвали и гуляли бы до утра.

Федор Иванович. В других домах одно, а у нас в дому иное.

Николай. Раз в жизни человек из армии приходит. Не так ли, Надя?

Надя. Разумеется.

Николай. Ух ты, красавица моя.

По радио начинают передавать текст. Некоторое время Надя и Николай танцуют под новости,

но потом веселье само собой гаснет, и молодые садятся к столу.

Надя. О, торт. Я не ем торт.

Бабка (подает голос). А что же ты ешь-то?

Николай (наставительно). Бабушка, уважай вкусы других людей.

Бабка (роняет). Я вас люблю и уважаю, беру за хвост и провожаю.

Таисия Петровна (ласково). Ешьте, Надя, варенье. Сама варила летом, своя клубника. У нас садовый участок, такая клубника была!..

Надя. У вас садовый? И дом есть? Сколько комнат?

Таисия Петровна (ласково). А сколько вам надо?

Николай. Мама, я пришел из армии!

Таисия Петровна. Нет, ну действительно, сколько вот вам, молодым, надо комнат? И сколько вы оставите нам доживать свой век?

Надя. Нам надо? У вас есть две комнаты, не так ли? Ну, мы возьмем себе ту, которая поменьше.

Федор Иванович. Вот спасибо, удружила.

Надя. Потому что когда будут дети, то ведь дети спят не с папой с мамой, а с дедом и бабушкой.

Бабка (громко). Шут знает что. На всех чертей похож.

Надя (четким, громким голосом, без тени застенчивости). Тут у вас много места мебель занимает.

Бабка. И мебель не туда.

Никто не обращает на нее внимания. Все, словно зачарованные, как по команде, поворачивают

головы к тем объектам, которым уделяет внимание Надя.

Надя. Мебели должно быть мало. Зачем этот сервант, эта выставка посуды? Зачем журнальный столик? У вас что, журналы? Ковры должны быть с длинным ворсом, чтобы утопала нога.

Николай машинально кивает головой, обняв Надю за плечи.

Федор Иванович. Конечно, мы темные люди. Из рабочего класса выходцы.

Николай. Надя тоже рабочий класс. (Кладет голову Наде на плечо.)

Бабка (внезапно). Что ж, вам ту комнату, а я куда же? На кухню?

Надя. В вашей квартире, конечно, тесно трем поколениям.

Таисия Петровна (примирительно). Ну, ничего, ничего. Как-нибудь да поладим. Надюша, пойдем, поможешь мне мыть посуду.

Надя. Только без меня, только без меня.

Федор Иванович шлепает ладонью об стол, решительно встает и вслед за женой уходит на кухню. Бабка удаляется в свою комнату, тщательно прикрыв за собой дверь на бумажку. Надя шепчется о чем-то с Николаем, и тот, встрепанный, бежит на кухню. Надя подходит к пианино и своими грубыми пальцами играет «Чижика-пыжика». В кухне все замерли и прислушиваются.

Федор Иванович. Сейчас инструмент раскурочит. Так его! Так его!

Николай. Ну мам! Я только пришел, только пришел из армии — и уже начинается!

Таисия Петровна. Федя, Надя хочет остаться ночевать у нас.

Николай. Это я хочу!!!

Федор Иванович. А она еще больше ничего не хочет?

Таисия Петровна. Федя. Обожди. Ну подумаешь, маму положим на кушетку, сами вдвоем на тахте.

Николай. Поночуете ночку!

Федор Иванович. Кабы одну ночку, а то ведь потом и не уйдет.

Николай (весело). А может, мне уйти?

Федор Иванович. Ты помолчи, Коля, пока тебе еще язык не укоротили. Больно много говоришь сегодня.

Николай. Пошло дело.

Федор Иванович. Ты как это с отцом?

Большая комната. Надя играет «Чижика». Коля несет из бабкиной комнаты подушку, простыни у него волочатся по полу. Бабка бежит следом и подбирает простыни. Таисия Петровна несет в бабкину комнату свежее белье. Все происходит чрезвычайно быстро под «Чижик-пыжик», и вот уже бабка в ночной рубашке сидит на кушетке

и тупо смотрит на свою дверь, за которой скрываются Надя и Николай. Дверь закрывается на бумажку.

Картина третья

Утро у Гавриловых. Граня проносит ребенка в кухню. По дороге задерживается около Нины.

Граня. Чудо ты. Ему ведь сначала некуда деваться, вот он и приехал. А так — он уйдет. И нечего ему было в подъезде валяться. Все бы говорить стали. Подумаешь — он в ванной переночевал. Я ему тряпок на пол накидала. (Уходит.)

Приходит Витя.

Витя. Иванов на кухне сидит с Галькой.

Нина. Ничего, он скоро уедет.

Витя. Он говорит, что будет теперь где его дочь.

Нина. Его ведь мама не пустит к нам жить.

Витя. Она ему говорит: уходи ты, бога ради. Ведь снова все начнется. А он — нет. Нет, нет и нет. Говорит, я понял. Она ему побриться зеркало дала.

Нина. Тоже ведь неудобно, если он поедет от нас в таком виде.

Витя. И она ему сказала: подожди, завтракать будем.

Нина. А где Галька? Возьми ее.

Витя. Он ее держит на руках. Она сказала: ты сейчас бриться будешь, отдай Гальку. А он говорит: погоди и погоди.

Нина. Это он трезвый такой.

Витя. Конечно.

Нина. Иди за Галькой. Если он бриться будет, а мама завтрак готовить, им все равно Гальку некуда девать.

Витя уходит. Нина бессмысленно смотрит в окно. Витя приходит.

Витя. Мама туда коляску отвезла. Они Гальку в коляску положили. Он бреется и на Гальку смотрит.

Нина. А мама?

Витя. А мама кашу варит.

Нина. Он скоро уйдет.

Витя. Мама говорит, чтобы он ехал в деревню к нашим. Она письмо ему даст. А летом все равно она Гальку туда повезет, к бабушке.

Нина. Конечно! Он там работать будет. Хоть кем, хоть сторожем.

Витя. Да, он напьется и все, и никаких сторожей. Его и выгонят. У тети Маруси у самой дядя Ваня такой. Она говорила маме: что твой Иванов беспробудная рожа, что мой Иван.

Нина. Ничего, он уедет как-нибудь.

Картина четвертая

Утро у Козловых.

Постели убраны. Стол накрыт. Мать в праздничном, отец в расстегнутой у ворота белой рубашке, бабка

в платке с цветами сидят за столом и ждут, что будет. Дверь открывается, бумажка падает. Появляется

Надя — без грима, в своем серебряном платье и тапочках на босу ногу. За ней идет, жмурясь, Николай.

Николай. Мама, дай Наде полотенце умыться.

Таисия Петровна (как ни в чем не бывало). Сейчас, деточки. (Достает из шкафа большое полотенце.)

Николай берет его. Молодые удаляются. Слышен шум воды, потом дверь в ванную закрывается. Мать возвращается к столу, пожимает плечами. Отец принимается за еду. Все начинают смотреть телевизор,

по которому идет какая-то детская передача. Поет маленький мальчик.

Бабка. Все расставила, разобрала по местам. Нам уже все уготовано. Потеснимся, перемрем, детям уступим, смертию смерть поправ. Вы тут, мы там, внуки с дедами, а бабку на погост. И ковер ей мелкий.

Таисия Петровна. Все ей нравится даже слишком. Была бы ее воля! Все ей нравится. Она ведь из общежития. Она на нашу квартиру намаслилась. Это да. А наш Николай ей ни на что не нужен. А он тянется вообще уйти за ней. Она только моргни.

Бабка (подумав). Хичница.

Федор Иванович. Еще как! У нас и то таких нет. Я лично такую кралю бы к себе не оформил.

Таисия Петровна. Она маляр на стройке.

Федор Иванович. Тоже бывают разные маляры. А эта сразу себя показала.

Таисия Петровна. А она мне еще в прошлый раз, когда без Николая приходила знакомиться, не понравилась.

Федор Иванович. Я только одного не пойму: почему она так себя ведет, а? Почему у нее так все сразу наружу выскакивает? Другая бы и посудку помыла, и на стол помогла бы собрать, и язык бы придержала, раньше времени не выставлялась! Все-таки к жениху в дом попала!

Бабка (прыскает). К жениху!

Федор Иванович. Нет, ну почему, неужели она не понимает, что так нельзя! Всех обложила за мебель.

Бабка. А он ей, этот гарнитур, и во сне не приснится.

Федор Иванович. Переночевала ночь с чужим парнем, а?

Таисия Петровна. Правда, можно было Коле раскладушку в кухне поставить.

Бабка. А они поженятся, так я в кухне на раскладушке буду.

Федор Иванович. Кто о чем, а паршивый о бане.

Бабка. Конечно. Колька женится, я на кухне жить буду, а Коле нашему и вам по комнате будет, и все. А потом я дальше кухни пойду, в землю.

Таисия Петровна. Вечно ты со своим: в землю. Как чуть что, так ты уходишь в землю.

Бабка. А куда прикажете? Здесь мне места не будет, я свое отжила. У Клавди у самой некуда. В богадельню разве.

Таисия Петровна. У Клавди квартира такая же, а беспорядку больше.

Бабка. Не кричи на мать-то.

Таисия Петровна. Кто тебе слово-то сказал?

Молчание. Шум воды.

Федор Иванович. Вчера эта Степановна пришла, давно ее не видели. Вынюхать пришла, какая-такая невеста к Николаю приехала. Зачем ее приглашала-то?

Таисия Петровна (кипит негодованием). Это Николай ее позвал, ему дай волю, он позовет весь двор, всю шпану.

Бабка. Теперь и не отплюешься. Все скамейки во дворе знать будут.

Федор Иванович. Да пошли они все.

Через комнату идет процессия. Надя впереди. Николай следом. Снова дверь закрывается на бумажку.

Бабка. Ни здравствуй, ни прощай.

Таисия Петровна (преувеличенно громко). Чаю кому налить? Коля! А Коля! Вы чай или кофе растворимый будете?

Николай (из комнаты). Ладно тебе, мам!

Федор Иванович. Не лезь к ним, видишь, они недовольны.

Выходит Николай, тщательно закрывает за собой дверь на бумажку.

Николай. Ну, с добреньким утром!

Федор Иванович. С добрым утром, тогда-то мы не успели поздороваться.

Николай. То не в счет. То вы должны были закрыть глаза и растаять. Все потому, что у нас проклятые смежные комнаты. Теперь всю дорогу так будет: «Извините, мы не помешали?» — и так далее.

Федор Иванович. Почему же это? Почему это так будет?

Таисия Петровна. Федя.

Федор Иванович. У меня еще никто не спрашивал, между прочим, как в моем доме будет. Я пока еще нахожусь в своем собственном доме.

Николай. А я как будто бы что? Не нахожусь?

Федор Иванович. А ты у своих родителей в доме, понял?

Николай. Господи! Да я что здесь, из милости?

Таисия Петровна. Отец, пойди на кухню, у меня там посмотри, не сгорел ли пирог.

Федор Иванович (в сердцах). Пирог! (Уходит.)

Таисия Петровна. Коля, Коля, ну что ты! В самом деле!

Николай. Надя ко мне в Сызрань приезжала два раза. Она моя жена.

Таисия Петровна. Она к тебе два раза приезжала, а отец на тебя всю жизнь положил. Учил тебя, кормил.

Николай. Я своим детям не буду так говорить.

Таисия Петровна. До своих еще дожить надо. И вырастить самим.

Николай. Начинается!

Таисия Петровна. Никто ведь тебе ничего не сказал, правда? Все надо обсудить по-тихому, спокойно.

Николай. А пока что вы ей в душу плюете.

Таисия Петровна. Слушай, ей, по-моему, все как с гуся.

Входит Надя.

Надя (своим дерзким голосом, без выражения). Что за шум, а драки нету?

Николай. Нет и не надо. Садись пить чай.

Таисия Петровна. Садитесь, садитесь, Наденька, в ногах правды нет.

Надя садится.

С добрым утром вас.

Надя. С добрым утром.

Бабка. Поздоровкались.

Входит Федор Иванович.

Федор Иванович. Тая, пирог забирай.

Таисия Петровна уходит, Федор Иванович садится.

А, кого я вижу! Здорово!

Надя. Здорово.

Федор Иванович. Что же это такое, в такой день — и без вина. Коля, давай похлопочи, сбегай за уголок. Выпьем за невесту и брак.

Николай. Вот папа! Сообразил! Надо же! Я мигом. Надя, ты тут не балуйся. (Убегает.)

Федор Иванович. Деньги у меня в пальто в кошельке! (Пауза.) Ну а пока, что ли, чаю выпьем.

Надя. Я чаю не пью. Я вино буду ждать.

Федор Иванович. Мешать не хочешь? Понимает, а? И то хорошо.

Бабка. Хоть стой, хоть падай.

Федор Иванович. У меня теща — золотая баба. Она всегда правду режет. Ты еще сомневаешься — сказать не сказать, а она уже брякнула.

Надя. Это признак невоспитанности.

Бабка. О-хо-хо-хо-хо! Ой, рассмешила! (Смеется, закашлялась.)

Федор Иванович. Нет, конечно, какая воспитанность у нашей бабки! Она фабричная, она ткачиха. Образова­ние три класса, четвертый коридор. И вся культура. В цеху какая культура? Там мать-перемать. Вот у вас на стройке — там да. Там «здравствуйте» говорят, когда приходят, «спасибо», когда раствор подают, «извините», когда на ногу наступят. А в общежитии, там вообще, небось, лекции читают про культуру быта. Про то, как себя надо вести в чужом доме.

Надя. Недавно нам читали лекцию о любви и дружбе.

Бабка. О любви и дружбе под забором.

Надя. Нет, просто о любви и дружбе. Что такое любовь и как с ней бороться. У вас спички не найдется?

Федор Иванович. А мы с бабкой не курим.

Надя. А мне в зубах поковырять. Пойду на кухню.

Входит мать с пирогом.

Таисия Петровна. Наденька, куда?

Федор Иванович. Она за спичками.

Таисия Петровна (вслед). Там у плиты, на полочке.

Молча сидят за столом. Смотрят телевизор. Хлопает дверь.

Федор Иванович. Коля пришел! Коля!

Молчание.

Николай!

Молчание.

Таисия Петровна. Наверное, пошел к Наде на кухню.

Федор Иванович. Пройда девка. Кому хочешь глотку перегрызет.

Таисия Петровна. Коля выбрал, Коля знал.

Федор Иванович. Колька-то выбрал! Его, скажи, вы­брали и на веревочке потащили.

Таисия Петровна. Ну а что? Я вон тебя тоже выбрала.

Федор Иванович. Я один-то у тебя и был, выбирать было не из кого. Один на тебя польстился.

Бабка. Чего вспомнил! А не вспомнил, как я тебя в дом не пускала? Придет, сидит, глаза об дверь мозолит. Когда Тая придет да когда Тая придет. Я тебя и добром проси­ла уйти, и веник брала. Уйдет и у парадного встанет. Клавдю посылала посмотреть, она придет: стоит, мама. Куда ж ему деваться.

Федор Иванович. Да уж, невоспитанная ты была, невоспитанной и осталась. Правду Надя сказала.

Бабка. Ты больно зато воспитанный. Как поселился, так показал свой кипучий нрав. Как еще выселить тебя, не знала.

Таисия Петровна. Мама!..

Бабка. Руку на меня поднимал.

Федор Иванович. Э-э-э... Замолола.

Хлопает дверь.

Таисия Петровна. Что это?

Входит Николай, румяный, запыхавшийся.

Николай. Народу! Несмотря на утренний час. Бутылку сухого взял. А где Надежда?

Таисия Петровна. Она на кухне.

Николай. Выжили? (Уходит, возвращается.) Она ушла. Все. (Садится в пальто на стул.)

Дата добавления: 2015-06-30