Отрицание марксистами и либералами революционных регалий фашизма

Роджер Гриффин

«Нацизм начал свой разрушительный путь. Небывалый белый террор против людей и социализма проходит под маской социализма.Для этого, его пропаганде пришлось возвести революционный фасад с отделкой Парижской Коммуны». Эти слова¹ марксистского философа Эрнста Блоха из 1933-го (года, когда Гитлер пришел к власти) даже сегодня для многих откровение. Молчаливо предполагается, что «настоящие» революции не просто заменяют одну социально-политическую, экономическую или технологическую систему другой, но позволяют человечеству (или его части) перейти при этом на более высокую ступень развития. Правых же, даже наиболее радикальных из них, многие воспринимают стремящимися остановить прогресс, создающими новое состояние, истинной целью которого является сохранение традиционной классовой системы и ее ценностей, или даже стремящимися перевести часы истории назад, выставляя древние качества расы как основу для современного общества.

Предположения такого рода приводили к тому, что оппонентам фашизма приходилось отрицать его собственные претензии на революционность. Марксисты, например, считают, что капиталистический мировой порядок, в конце концов, будет свергнут и сменится другим, где систематическим бесчеловечности и эксплуатации не будет места. То есть, они предрасположены считать, что все, отдаляющееся наступление социализма — «консервативно», а уж стремление радикально преобразовать общество в анти-социалистическом направлении делает фашизм, с их точки зрения — «ретроградным». Исходя из этого, фашистские разговоры о возрожденном национальном сообществе, в котором классовые конфликты как бы сами собой «растворятся», автоматически воспринимаются марксистами как коварная ложь, использующая признанные идеи и ценности способом, скрывающим истинные намерения. Фашизм между Первой и Второй Мировыми войнами (далее «межвоенный фашизм») был продуктом кризиса капитализма, которому изнутри угрожал распад финансовых, социальных и политических структур поддержки, а снаружи — революционный социализм.

Такой охват в клещи, как считают марксисты, заставил фашизм сбросить свою либеральную маску, в которой он выглядел рациональным и гуманным, перейдя к открыто авторитарной форме государственного правления путем террора. Фашизм, по мнению марксистов, непосредственно создан буржуазными элементами (либо цинично манипулируем ими) для защиты капиталистической системы, часто при прямом содействии остаточных феодальных сил, таких как церковь и аристократия. Его главной уловкой было притвориться будто он борется за уничтожение Системы, чтобы отвлечь разрушительную энергию масс на службу агрессивно националистическому государству. Государству, которое, несмотря на то, что его заявленной целью является восстановление достоинства работающих людей, в перспективе только увеличивает их эксплуатацию и страдания. Короче говоря, фашизм симулирует революцию для достижения ретроградных целей. Придерживаясь этой позиции, британский активист Раджани (Роберт) Палм Датт писал (в том же году, что и Эрнст Блох) своим марксистским единомышленникам, что для сохранения капитализма идеологам «фашистской контрреволюции» пришлось притвориться врагами капитализма: «Для предотвращения революции рабочего класса, им пришлось провести свою революцию-маскарад, и даже назвать ее «социалистической».²

Многие «либеральные» авторы демонстрируют другое заблуждение (даже, быть может, более предательское, поскольку его сложнее обнаружить). У этих авторов нет проблем с использованием таких терминов как «Американская Революция», «Французская Революция», или даже «Революции 1848 г.» (все из которых провалились в достижении своих целей в установленный срок). Они даже признают, что Русская Революция была революционной, поскольку, как бы не заблуждался Ленин в своем видении идеального общества, ему, по крайней мере, удалось заменить «отсталую» царскую Россию заметно более «современным» индустриальным государством. Несмотря на это, многие либералы не способны признать фашизм революционным, поскольку они не признают существование фашистской идеологии как таковой, считая ее не более чем смесью культа личности, оголтелого национализма и организованной жестокости. Таким образом, для Роджера Скратона, автора «Политического Словаря» 1982-го, фашизм перед Второй Мировой был «амальгамой несовместимых понятий, часто недопонятых, часто деформированных до неузнаваемости»: он имел «форму идеологии без содержания». Другая реакция — считать его возвратом во времена варварства, как, например, Хью Тревор-Ропер описал идеологию нацистов как «животный нордический нонсенс». Даже когда не-марксистские историки и признавали обновляющий, революционный аспект фашизма, они иногда чувствовали потребность обозначить его парадоксальной фразой, как например: «революция нигилизма»³, «модернистский анти-модернизм»⁴, или «консервативный модернизм»⁵.

В этой главе, перед лицом упомянутых «очевидностей», будет утверждаться, что даже если ульра-правые, в общем, и представляют из себя консервативные (ретроградные) силы, то, по крайней мере в своих фашистских проявлениях, эта идеология в действительности функционирует как революционная. Или, цитируя вдумчивое эссе американского мыслителя Евгена Вебера: «фашизм, слишком легко определимый как контр-революция, на самом деле не контр-революция, а революция, конкурирующая [коммунистической], утверждающей что только она и достойна этого звания... Для фашистов, коммунизм — не разрушительная атака на установленный порядок, а конкурент в борьбе за источник силы.»⁶ Но, перед тем как продолжить, необходимо прояснить — что конкретно мы обозначаем двумя ключевыми словами: «революция» и «фашизм», смысл которых до сих пор оспаривается «экспертами».

Дата добавления: 2015-06-30