О дерзновении епископа Амвросия и благочестии царя

Об убийствах в Фессалониках

Фессалоники - город величайший и многолюднейший, он находится хоть в Македонии, но считается главным городом и Фессалии, и Ахайи, и других очень многих областей, состоящих под начальством префекта иллирийского. Однажды в этом городе произошло возмущение, во время которого некоторые правительственные лица были умерщвлены и влачимы по улицам [10]. При вести о том, воспламенившись гневом, царь не вынес его стремительности и не удержал уздою размышления, но дозволил ему произнести приговор казни. Получив такую власть, царский гнев, как самовластный тиран, разорвав узы и свергнув ярем разума, обнажил неправосудно меч на всех и, вместе с виновными, умерщвлял и невинных, ибо семь тысяч человек было умерщвлено, говорят, без всякого суда и без улики в сделанном преступлении: их подрезали все вместе, будто колосья на жатве.

Глава 18

Об этом достойном плача событии узнал и тот Амвросий, о котором я часто упоминал, когда царь, прибыв в Медиолан, хотел по обыкновению войти в храм Божий, встретил его в преддверии и воспретил ему вступить в священный притвор, говоря так: "Ты, как кажется, не ведаешь, Государь, великости учиненного убийства. Разум твой и по успокоении гнева не помыслил об этом: высота сана, может быть, не позволяла ему сознать грех могущества; напротив, она-то, может быть, и омрачила силу рассудка. Но ты должен знать природу, ее смертность и тленность, должен знать и прародительскую персть, из которой мы сотворены и в которую обращаемся, и, не обольщаясь блеском порфиры, ведать немощь покрываемого ею тела. Ты властвуешь, Государь, над единоплеменными, даже над сорабами, ибо один Владыка и Царь всех Творец всяческих. Какими же очами будешь ты созерцать храм общего Владыки? Какими стонами станешь попирать этот святой помост? Как прострешь руки, с которых еще каплет кровь невинных убиенных? Как этими руками примешь всесвятое тело Господа? Как к этим устам поднесешь честную кровь, когда нисшедшее из них слово гнева несправедливо пролило столько крови? Отойди же и не пытайся прежнее беззаконие увеличивать другими; прими вязание, которое Бог, Владыка всех, утверждает горе: оно целительно и доставляет здоровье". Уступив этим словам, царь, воспитанный в слове божием и ясно понимающий, что принадлежит иереям и что царям, со стенанием и слезами возвратился в свой дворец. По прошествии долгого времени, ибо протекло уже восемь месяцев, наступил рождественский праздник Спасителя нашего, а царь еще сидел во дворце, сетуя и проливая потоки слез. Видя это, Руфин, тогдашний министр, пользовавшийся особенным дерзновением пред лицом царя, так как был к нему очень близок, вошел и спросил о причине слез. А царь, горько вздохнув и еще более облившись слезами, сказал: "Ты все шутишь, Руфин, ибо не чувствуешь моих бедствий; напротив, я стенаю и горюю, потому что думаю о своем несчастии. Вот теперь и слугам и нищим отверзт Божий храм - и они входят в него невозбранно и умоляют своего Господа, а для меня и храм недоступен, и сверх того небо заключено, ибо я помню глас Господа, который ясно сказал: "его же аще свяжете на земли, будет связан на небесах" (Мат. 1 8, 18). "Так я побегу, если тебе угодно, - сказал Руфин, - и настойчиво буду убеждать архиерея, чтобы он разрешил твои узы". "Не убедишь, - сказал царь, - ведь я понимаю справедливость Амвросиева приговора: и благоговение к царской власти не позволило епископу нарушить закон Божественный". Когда же Руфин, после долговременных увещеваний, действительно обещал преклонить Амвросия, царь приказал ему скорее отправиться, да и сам, обольщаясь надеждою и веря обещанию Руфина, через несколько времени последовал за ним. Но божественный Амвросий, увидев Руфина, вдруг сказал: "Ты, Руфин, подражаешь бесстыдству псов, ибо, присоветовав такое убийство, стираешь стыд с чела. Столько неистовствовать над образом Божьим, ты даже не краснеешь и не трепещешь". Когда же Руфин стал умолять и сказал, что царь придет, воспламененный божественною ревностию, дивный Амвросий продолжал: "Я наперед говорю тебе, Руфин, что не позволю ему вступить во священное преддверие. А если царскую власть он превратит в тиранию, то и сам с радостью приму заклание". Услышав это, Руфин через кого-то дал знать царю о намерении епископа и убеждал его оставаться в своем дворце. Но царь, известившись об этом уже среди площади, сказал: "Пойду и приму достойное уничижение". Когда же он дошел до святой ограды, то в Божий храм не вступил, а направился к архиерею, который тогда находился в доме приветствия, и умолял его разрешить себя от уз. Амвросий назвал этот приход тиранским и говорил, что Феодосии восстает против Бога и попирает его законы. А царь сказал: "Я не восстаю против положенных законов и не покушаюсь беззаконно войти в священный притвор, но хочу, чтобы ты разрешил меня от уз и, размыслив о человеколюбии общего Владыки, не заключал для меня двери, которую Господь отверз всем кающимся". "Какое же принес ты покаяние после такого беззакония? - спросил архиерей. - Какими лекарствами врачевал ты неизлечимые раны?" "Твое дело, - отвечал царь, - и указать, и растворить лекарства, и врачевать неисцелимое, а мое - принимать предлагаемое". Тогда божественный Амвросий сказал царю: "Так как судить ты дозволяешь гневу, и приговоры у тебя произносит не рассудок, а гнев, то напиши закон, которым упразднялись бы и отменялись определения гнева, и пусть приговоры суда о лишении жизни или имуществ остаются в протоколах тридцать дней, ожидая, пока обсудит их рассудок. По прошествии же этого времени люди, производившие следствие, пусть покажут тебе свои мнения - и тогда, по успокоению гнева, рассудок будет судить сам по себе и, рассматривая дело, увидит, справедливы ль те приговоры или несправедливы. Если он найдет их несправедливыми, то, конечно, разорвет написанное, а когда - справедливыми, то утвердит, и такое число дней не нанесет вреда правдивости следствия". Приняв этот совет и нашедши его прекрасным, царь немедленно приказал написать закон и утвердил его собственноручным подписом. Когда же это было сделано, божественный Амвросий разрешил его от уз. После сего благовернейший царь осмелился уже войти в Божий храм и молился Господу, не стоя даже на коленях, но приникнув главою к полу и повторяя слова Давида: "прильне земли душа моя: живи мя по словести твоему" (Пс. 118, 25). Он испрашивал себе прощение, терзая руками свои волосы, ударяясь челом и обливая помост потоками слез. Потом, когда время призывало к принесению облаток на священную* трапезу, он встал и с не меньшими слезами приступил к алтарю, сделав же приношение, стал, по своему обыкновению, внутри за решеткою. Но великий Амвросий и тут опять не промолчал и дал ему понять различие мест. Он сперва спросил: "Что ему нужно? " Потом на ответ царя, что он ожидает принятия божественных тайн, объявил ему через служившего старшего дьякона, что "внутреннее, Государь, доступно только иереям, а для всех прочих недоступно и неприкосновенно, а потому выйди и приобщись, стоя вместе с другими, ибо порфира делает людей царями, а не иереями". Правовернейший царь с кротостью принял и это внушение, сказав в ответ, что он остался внутри за решеткою не по дерзости, а по обыкновению, существующему, как известно, в Константинополе. "Впрочем, я обязан быть благодарным и за это врачевство", - прибавил он. Такою-то великою доблестью сияли и архиереи и царь. Я удивляюсь обоим - и дерзновению одного, и благопокорности другого, удивляюсь и теплоте ревности в первом, и чистоте веры в последнем. Эти самые правила благочестия, принятые от великого архиерея, царь сохранил и по возвращении в Константинополь, ибо когда один божественный праздник призвал его в храм, то, принесший дары ко священной трапезе, он тотчас же вышел. И когда предстоятель церкви (а предстоятелем был в то время Нектарий) спросил: "Почему ты не остался внутри?" - он, вздохнув, сказал: "Едва, наконец, узнал я различие между царем и иереем, едва нашел учителя истины. Понимаю теперь, что один Амвросий достойно называется епископом". Столько-то полезно бывает обличение, произносимое мужем, сияющим добродетелью!

Глава 19

О царице Плакилле [11]

Царь имел и другое побуждение к назиданию, ибо жена, соединившаяся с ним узами брака, сперва сама тщательно изучив божественные законы, непрестанно напоминала о них и мужу. Царское достоинство не надмило ее, но еще больше воспламенило в ней любовь к Богу, ибо великость благодеяния только увеличила ее влечение к Господу. Она, нисколько не медля, различным образом заботилась и об увечных, и о расслабленных всеми членами, и для этого не пользовалась содействием ни слуг, ни телохранителей, но сама трудилась и, приходя в их убежища, удовлетворяла нуждам каждого. Таким же образом обходила она и церковные странноприимные дома и там сама ухаживала за лежавшими на одрах больными, сама бралась за горшок и, откушивая похлебку, подавала тарелку, сама разламывала хлеб и подносила куски, сама мыла чашку и делала все, что считается делом рабов и служащих. А кто пытался отклонить ее от этого произвольного труда, тому она говорила: "Царскому достоинству прилично раздавать золото. Я же за самое это царское достоинство приношу Подателю его произвольный свой труд". Да и супругу своему она имела обыкновение непрестанно говорить: "Тебе надобно, муж, всегда размышлять, что был ты прежде и чем сделался теперь, ибо, постоянно имея это в сердце, ты не будешь неблагодарным к Благодетелю, но принятым тобою царством станешь управлять законно и тем почтишь Дарователя". Эти всегдашние слова Плакиллы были как бы прекрасною и плодотворною влагою, орошавшею, будто семенами, добродетели ее мужа. Впрочем, она умерла раньше, чем Феодосии. И через несколько времени после ее кончины случилось нечто такое, из чего открылось, как любил ее царь.

[1] Грациан был убит в Лионе 25 августа 383 г., куда он бежал, потерпев поражение в сражении под Парижем с восставшими легионами.

[2] Валентиниан II, сын Валентиниана I и Юстины, родился в 371 г.

[3] Максим, испанец по происхождению, правил с 383 по 388 г.

[4] Первое столкновение Юстины с Амвросием, епископом медиоланским относится к 381 г. Позднее, на Пасху 385 г., она вновь начала свои нападки на него, потребовав дать арианам одну церковь для отправления богослужения.

[5] Все эти события описываются Амвросием в письмах к Валентиниану и его сестре Марцеллине (Epistola, 20, 21).

[6] После Пасхи 387 г.

[7] Валентиниан с матерью бежали в Фессалоники.

[8] Феодосий со своими войсками разбил Максима в двух сражениях в долине Савы, вступил в Эмону и оттуда направился к Аквилее, за стенами которой укрывался узурпатор. Солдаты Феодосия взяли город достаточно быстро, т. к. сами жители открыли им ворота. После короткого суда Максим был казнен.

[9] Аркадий был провозглашен августом в начале 383 г. Эдикт против еретиков Феодосий выпустил в сентябре этого же года.

[10] Феодорит рассказывает о событиях 390 г., когда военачальник Ботерих, гот по происхождению, посадил в тюрьму нескольких известных колесничих. На следующих скачках толпа местных жителей потребовала освободить их, а когда Ботерих отказался, они убили его и еще нескольких членов магистрата.

[11] Элия Флаккила Августа, императрица и святая (для греческих историков - Плакилла, у Филосторгия - Плацидия). Умерла 14 сентября 385 г. в Скотумисе (Фракия).

Глава 20

О возмущении в Антиохии [1]

Вынуждаемый частыми войнами, царь наложил на города какой-то чрезвычайный взнос. Но город Антиохия не перенес этого нового налога. Видя, что неплатившие висят на орудиях пытки, народ стал делать свое, что обыкновенно делает чернь, как скоро находит повод к беспорядку: он низверг медную статую всехвальной Плакиллы (это было имя царицы) и влачил ее по многим частям города [2]. Узнав об этом и, по всей вероятности, разгневавшись, царь отнял у города его преимущество, и старейшинство отдал городу соседственному - в той мысли, что эта мера особенно подействует на антиохийцев, потому что Антиохии издавна соревновала Лаодикия [3]. После же того он грозил даже сжечь, разрушить и обратить город в деревню. А начальники города, схватив некоторых над самым преступлением, уже и казнили их прежде, чем царь узнал об этом печальном событии. Все сие делалось хотя и по повелению царя, но не приводилось в исполнение, ибо препятствовал закон, изданный по убеждению великого Амвросия [4]. Когда же прибыли в Антиохию лица, несшие с собою угрозы царя, именно - тогдашний воевода Элевихий и начальник царского дворца Кесарий, которого римляне, по значению этой власти, называли магистром, тогда все пришли в страх и вострепетали от угроз. Но подвижники добродетели, жившие в части подгорной, где в то время было много мужей отличных, делали тем людям немало увещаний и очень утешали их. Святой Македонии, который был несведущ ни в чем, относящемся к земной жизни, и даже вовсе не знал божественных изречений, но подвизался на вершинах гор, где день и ночь возносил чистую молитву Спасителю всех, этот Македонии, не устрашившись царского гнева и не обратив внимания на власть присланных вельмож, раз среди города схватил за епанчу одного из них и приказывал им обоим сойти с лошадей. Эти, видя пред собою небольшого старичка, одетого в бедное рубище, сперва было рассердились, но потом, когда некоторые старшины возвестили им о доблести сего мужа, соскочили с лошадей и, обняв его колени, просили прощения. А тот, исполнившись божественной мудрости, обратился к ним со следующими словами: "Скажите царю, любезные мужи: ты не только царь, но и человек, и потому имей в виду не одно царское достоинство, но помышляй и о природе, ибо, будучи человеком, ты царствуешь над существами одного с тобою естества. Природа человеческая создана по образу и подобию Божию; не приказывай же так жестоко и свирепо умерщвлять образ Божий, ибо, казня его, раздражаешь Творца. Смотри, вот ведь и ты так гневаешься только из-за медного изображения; но для всякого, в ком есть ум, очевидно, во сколько одушевленное живущее и разумное превосходнее бездушного. Пусть он сверх того подумает и о том, что нам легко вместо одного сделать много медных изображений, а ему - совершенно невозможно создать даже и один волос людей убитых". Выслушавши это, дивные те мужи передали царю слова старца и ими потушили пламень его гнева. Вместо прежних угроз он написал антиохийцам оправдательную грамоту и объяснил причину своей раздраженности. "За мою вину, - говорил он, - достойнейшая всякой похвалы моя супруга не должна была после своей смерти подвергнуться столь великому поношению. Негодующим следовало бы лучше против меня вооружиться своим гневом". К сему царь присовокупил, как он скорбит и мучается, узнав об умерщвлении некоторых начальствующих. Я рассказал эту часть потому, что считал несправедливым предать забвению дерзновение всехвального инока, а частью и потому, что хотел показать пользу закона, изданного по внушению великого Амвросия.

Глава 21

Дата добавления: 2015-06-30