Церковной Истории 9 страница

ГЛАВА 18.

О вере сыновей Константина; о различии между словами: единосущный и подобносущий (omoousioV kai omoiousioV) и о том, каким образом Констанций отступил от православной веры.

Касательно христианского учения сначала сохраняли они веру отцовскую, потому что оба следовали никейской. Констант так и остался до конца жизни; а Констанций никейского исповедания держался только до некоторого времени, впоследствии же, когда слово «единосущный» сделалось предметом нападений, отступил от прежнего мнения, хотя и не перестал признавать Сына подобным Отцу по существу. Между тем евсевиане и некоторые другие из епископов, славившихся тогда на востоке красноречием и жизнью, стали, как известно, различать выражения: «единосущный» и «подобный по существу», что называлось у них «подобносущием», — на том основании, будто единосущный относится собственно к существам телесным, напр. к людям и прочим животным, к деревам и растениям, которые получают бытие и сущность из того, что подобно им, а подобносущие относится к существам бестелесным, напр. к Богу и ангелам, из коих [214] каждое мыслится само по себе, в собственной сущности. Ими-то царь Констанций был переубежден, хотя внутренне, как я полагаю, мыслил он одинаково с отцом и братом и, только заменив одно слово другим, говорил — подобносущный, вместо единосущный; — ибо так угодно было нововводителям, которые утверждали, что это выражение точнее, и что кто говорит не так, тот подвергается опасности счесть бестелесное за телесное. Напротив многим другим это казалось нелепым; потому что для означения предметов умственных, говорили они, надобно заимствовать слова от предметов видимых, и выражение нисколько не опасно, если погрешности нет в самой мысли.

ГЛАВА 19.

Еще о слове: единосущный, и об ариминском Соборе, как, почему и для чего был он составлен.

Многие, даже из епископов, беспрекословно приняли это выражение, тогда как мысленно согласовались с отцами, собиравшимися в Никее; а иные не делали между ними никакого различия и употребляли их в одном и том же смысле. Поэтому, мне кажется, весьма далеко от истины следующее сказание единомышленников Ариевых: они говорят, будто после никейского Собора, многие из епископов, в числе которых были Евсевий и Феогнис, [215] отказались называть Сына единосущным Отцу, — и Константин, разгневавшись на это, осудил их на изгнание. Но потом сон ли то, или божественное видение явилось сестре царя и убедило ее, что изгнанные мыслят верно и пострадали несправедливо. Побуждаемый этим царь вызвал их назад и спросил: почему не согласны они с определениями никейскими, тогда как сами принимали участие в изложении никейского Символа веры? На что они отвечали, что изъявили свое согласие не искренне, опасаясь, как бы, в случае споров, он не счел христианского учения сомнительным, тем более, что сам недавно сделался Христианином и еще не был крещен. После такого-то, говорят, оправдания Константин даровал им прощение и намеревался составить другой Собор, но не исполнив своего намерения, по причине скоро приключившейся ему смерти, завещал сделать это Констанцию, как старшему своему сыну, и сказал, что царствование не принесет ему пользы, если все не будут единодушно чтить Бога. Итак, повинуясь отцу, Констанций созвал Собор в Аримине. Но здесь-то особенно и открывается ложь. Собор ариминский состоялся при консулах Ипатие и Евсевие, когда Констанций, по смерти отца, царствовал уже двадцать второй год; а в течение этого времени было много Соборов, на которых рассуждали о единосущии и [216] подобносущии. Почитать же Сына по существу не подобным Отцу решительно никто не хотел до тех пор, пока эта мысль не заняла Аэция. И для отвержения его-то учения Констанций приказал иереям в одно и то же время собраться в Аримине и Селевкии; так что истинною причиною ариминского Собора было — не повеление Константина, а исследование дела Аэциева. А что это действительно справедливо, можно видеть из нижеследующего.

ГЛАВА 20.

О том, что, по грамоте Констанция, Афанасий опять возвращается и получает свою кафедру; так же об архиереях антиохийских и о том, чего требовал Констанций от Афанасия; а наконец о славословии Бога в гимнах.

Узнав о происходившем в Сардике, Констант написал брату, чтобы он возвратил Афанасию и Павлу их Церкви. А так как последний медлил; то он опять написал ему, предлагая — либо принять упомянутых мужей, либо готовиться к войне. Сообщив об этом восточным епископам, Констанций счел безрассудным по такой причине начинать междоусобную войну. Он зовет к себе Афанасия из Италии, предлагает ему общественные подводы для проезда, и письмами не один раз убеждает ехать скорее. Афанасий, находившийся тогда в Аквилее, по получении Констанциева письма, отправился в Рим проститься с Юлием. Юлий принял его весьма дружелюбно [217] и вручил ему послание к александрийскому клиру и народу, в котором справедливо удивлялся этому мужу, прославившемуся многими страданиями и, сорадуясь александрийской Церкви, по случаю возвращения к ней такого пастыря, увещевал ее мыслить с ним одинаково. Отсюда Афанасий отправился в Антиохию сирийскую, где тогда находился царь и где Церквами управлял Леонтий; ибо по изгнании Евстафия, антиохийский престол занимали приверженцы арианской ереси, — сперва Евфроний, потом Плакит, за ним Стефан, а когда последний, признанный недостойным, был низложен, епископство получил Леонтий. Афанасий удалялся от него, как от иноверца, а с так называемыми евстафианами имел общение и делал собрания в частных домах. Видя, что Констанций обходится с ним кротко и благосклонно, он решился просить его о возвращении себе своей Церкви и об отрешении предстоятелей арианской ереси. Я готов, сказал царь, исполнить все обещания, которые давал, вызывая тебя; но справедливость требует, чтобы и ты охотно согласился исполнить просьбу, которую предложу тебе: она состоит в том, чтобы из многих, подчиненных тебе Церквей, одна принадлежала людям, не желающим иметь с тобою общение. На это Афанасий отвечал: весьма справедливо и необходимо повиноваться твоим велениям, Государь, — и прекословить [218] я не буду. Но так как и в этом городе Антиохии есть некоторые, избегающие общения с иноверцами; то и я прошу подобной же милости, чтобы им принадлежала также одна церковь, в которой они могли бы безопасно собираться. Слова Афанасия царь признал справедливыми: но еретики сочли за лучшее замолчать, ибо рассудили, что их ересь в Александрии при Афанасие успеха иметь, конечно, не будет; потому что Афанасий способен и сохранять единомышленников и привлекать к себе противников. Если же подобное состоится и в Антиохии; то во-первых, соберутся все многочисленные приверженцы Евстафия, во-вторых, арианам вероятно придется испытать новые затруднения, чтобы удержать при себе тех, которые преданы их ереси; ибо и теперь, несмотря на обладание их тамошними церквами, не весь клир и народ совершенно следует их мнениям, но по обычаю составляя хоры для прославления Бога, каждый из них в конце песней произносит собственное свое верование: одни величают Отца и равночестного ему Сына, другие Отца — в Сыне, выражая этою прибавкою ту мысль, будто Сын занимает вторую степень. В таких именно обстоятельствах, управлявший тогда антиохийскою кафедрой со стороны арианской ереси, Леонтий не знал что делать. Препятствовать прославлявшим Бога по преданию никейского Собора [219] он не решался, опасаясь народного возмущения; но, говорят, взялся за голову, которая у него была покрыта сединами, и сказал: когда растает этот снег, много будет грязи, указывая на то, что, когда он умрет, разногласие в славословиям окончится возмущением народа, если преемники его не будут к нему столь же снисходительны.

ГЛАВА 21.

О том, что писал Констанций Египтянам об Афанасие; также о Соборе иерусалимском.

Между тем, Афанасия царь отправил в Египет, и городским епископам, пресвитерам, народу александрийской Церкви писал послание, в котором, свидетельствуя о правоте жизни и добродетельном нраве посылаемого епископа, увещевал их, под руководством такого предстоятеля, быть единодушными и чтить Бога в молитвах и молениях. А кто из неблагонамеренных произведет возмущение, тому угрожал он наказанием по установленным против таких людей законам. Вместе с этим царь повелел изгладить в государственных памятниках все, что прежде писано было им против Афанасия и людей, имеющих с ним общение, и его клирикам, в совершении священнослужения, по прежнему даровать свободу. Об этом написал он начальникам Египта и Ливии. По прибытии в Египет, известных [220] себе лиц с ариевым образом мыслей Афанасий низложил, а кого сам испытал и одобрил, тем поручил Церкви и веру никейского Собора, заповедав им ревностно держаться ее. То же, говорят, делал он тогда и у других народов, где проезжал и находил Церкви под управлением ариан. Впоследствии этото именно поставили ему в вину, что, то есть, осмелился он рукополагать в городах, нисколько ему не принадлежавших. Но так как его возвращение в настоящее время совершилось против воли врагов, да и дружба царя Константа не позволяла питать к нему презрение; то теперь уважали его больше, чем прежде. Теперь даже многие из епископов например палестинских оставили против него вражду и вступили с ним в общение; ибо, когда он проезжал чрез их страну, дружелюбно приняли его. А Максим и другие, составив в Иерусалиме Собор, написали о нем следующее.

ГЛАВА 22.

Послание иерусалимского Собора об Афанасие.

Святой, собравшийся в Иерусалиме Собор — живущим в Египте, Ливии и Александрии пресвитерам, диаконам и народу, возлюбленным и вожделенным братиям, желает здравия о Господе.

«Не можем, возлюбленные, по достоинству возблагодарить Бога всяческих за чудеса, которые он всегда совершал, и ныне [221] совершил с вашею Церковью, возвратив вам пастыря вашего, господина и сослужителя нашего, Афанасия. Кто мог бы надеяться — когда-либо и глазами узреть то, что ныне получаете вы на самом деле? Молитвы ваши, поистине, услышаны Богом всяческих, который, промышляя о своей Церкви, умилостивился над вашими слезами и воздыханиями, и внял вашим молениям. Вы подобны были рассеянным, гонимым и лишенным пастыря овцам: но на вас воззрел пекущийся об овцах своих Пастырь истинный, и возвратил вам того, кого вы желали. Вот мы, делающие все для мира церковного и соглашающиеся с вашею любовью, уже приняли и приветствовали его и, вступив с ним в общение, чрез него посылаем вам это выражение своего благожелания, чтобы вы видели наше единение с ним и с вами в союзе любви. Вам надлежит возносить молитвы и за благочестие боголюбезнейших царей, которые, узнав о нашем желании и невинности Афанасия, благоволили возвратить его вам со всякою честью. Примите же его с распростертыми объятиями и поспешите вознести о нем подобающие благодарственные молитвы к благодеющему вам Богу; да не престанете радоваться о Боге и исповедовать Господа во Христе Иисусе, Господе нашем, чрез которого Отцу слава во веки веков. Аминь». [222]

ГЛАВА 23.

Признание единомышленников Ариевых Валента и Урсакия пред римским епископом, что они ложно обносили Афанасия.

Так писал Собор палестинский. Между тем случилось нечто, для Афанасия весьма важное, что ясно доказывало, как несправедливо осужден был он на Соборе тирском. Именно, Валент и Урсакий, которые, как сказано выше, вместе с сообщниками Феогниса отправляемы были в Мареотиду для исследования, точно ли Афанасий, согласно с доносом Исхириона, сокрушил священную чашу, раскаялись и римскому епископу Юлию написали следующее:

Господину блаженнейшему папе Юлию, — Урсакий и Валент.

«Так как пред этим пришлось нам своими грамотами взносить на епископа Афанасия много тяжких обвинений, а по письменному вызову твоей святости касательно упомянутого нами дела, мы не могли дать отчета; то в присутствии всех наших братьев, пресвитеров, признаемся пред твоею святостью, что все, прежде доходившее до слуха вашего на счет упомянутого Афанасия, есть чистая выдумка, и ни в каком смысле к нему не относится. Посему мы охотно вступаем с ним в общение, особенно же когда твое Богочестие, по врожденному добросердечию, благоволило [223] простить нам наш обман. Объявляем также, что если бы восточные и даже сам Евсевий 9 — захотели заставить нас злонамеренно дать об этом в суде неправое мнение, мы не отступим от истины без твоего ведома. А еретика Ария и защитников его, утверждающих, будто было время, когда Сына не было, или, будто Христос произошел из несущего, и не допускающих, что Христос есть Бог и что Сын Божий существует прежде веков, как мы изложили это и в прежнем медиоланском своем Символе, анафематствуем ныне и всегда. Подписывая свое исповедание собственноручно, мы и еще объявляем, что арианскую ересь и установителей ее, как сказано выше, осуждаем навеки. К сему исповеданию моему лично подписался я, Урсакий; то же — и Валент». Такое-то признание написали они Юлию. Надобно приложить к сему и то, что написано ими Афанасию. Последнее послание их состоит в следующем:

ГЛАВА 24.

Примирительное послание тех же епископов к Афанасию Великому, и о том, как прочие восточные епископы получили обратно свои престолы, и что вместо низложенного Македония снова занял свой престол Павел.

Господину брату епископу Афанасию — епископы Урсакий и Валент.

«Нашедши случай, сим усердно [224] приветствуем тебя, возлюбленный брат, чрез брата и сопресвитера нашего Мусея, отправляющегося к любви твоей из Аквилеи. Желаем тебе здравствовать и просим прочитать наше послание. Ты утешишь нас, если на это писание ответишь своим. Знай, что мы имеем с тобою мир и церковное общение. Доказательством да послужит сие письменное приветствие наше». Итак, оставив западную империю, Афанасий возвратился в Египет. Равным образом отправились к своим кафедрам Павел, Маркелл, Асклепа и Лукий; ибо грамотами царя дозволено возвращение и этим епископам. По прибытии Павла в Константинополь, Македоний удалился и стал делать частные собрания. Только в Анкире произошло величайшее возмущение, когда, при вступлении Маркелла, Василий был изгоняем из тамошней Церкви; а в прочих городах вступление епископов в свои митрополии совершалось без затруднений.

Комментарии

1. Константинопольская Церковь, прежде нежели сделалась патриархиею, принадлежала к округу Ираклеи фракийской, как к своей митрополии; а потому епископ ираклийский мог иметь на нее влияние в делах духовных: но епископ Никомидии, которая принадлежала к другому округу, по законам церковным не имел никакого права вмешиваться в дела ее. См. Can. IV. Conc. Nicaen.

2. В первых заседаниях этого Собора было принято несколько правил против православных епископов; между прочими было и то, о котором здесь упоминается. Vid. Bevereg. in Cod. Can. Lib. 1. cap. IV. N. 9.

3. MeroV apotelesmatikon thV astronomiaV называлась та часть Астрономии, которая рассуждала о влиянии звезд на жизнь людей.

4. Это происходило в 341-м году. Но обстоятельства вторжения Григория в Александрию здесь смешиваются с обстоятельствами вторжения туда же другого Каппадокиянина, епископа Георгия, что случилось гораздо позднее, именно в 356-м году.

5. Надобно помнить, что так утверждает сам папа, а не кто-либо другой.

6. Макарий александрийский назывался politikoV, городским, потому что не всегда проводил время в пустыне между монахами, но по большей части обращался между александрийскими гражданами – в городе, en th polei.

7. Тавеннисианами назывались монахи, жившие в одном селении Фиваиды, по имени Тавеннис (TabennhsoV).

8. Кассиан (lib. 1. Institut.) и Дорофей (in Doctrin. prin.) называют эти хитоны colobia.

9. У Созомена стоит AqanasioV, а у Афанасия EusebioV. Последнее чтение, если и не согласно с хронологическою заметкою о смерти Евсевия, которая случилась задолго до сардикского Собора, по крайней мере не противоречит смыслу речи.

КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ

ГЛАВА 1.

Об умерщвлении кесаря Константа и о событиях в Риме.

Доселе все шло так; но в четвертый год после сардикского Собора, правитель западной Галлии, Констант умерщвлен, — и Магненций, которого козни были причиною смерти Константа, подчинил всю его область своей власти. Между тем в Сирмии иллирийские войска провозгласили царем некоего Ветраниона (Bretaniwn). Большая доля этих бедствий пала на древний Рим, когда племянник царя Константина, Непоциан собрал отряд войска и стал также домогаться царства; но он был умерщвлен воинами Магненция. Констанций, к которому одному теперь (законно) перешла власть над всею империею, был провозглашен самодержцем и старался истребить тиранов. Между тем Афанасий прибыл в Александрию и из египетских епископов составил Собор, на котором подтверждены сделанные касательно его в Сардике и Палестине определения. [226]

ГЛАВА 2.

О том, как Констанций опять изгнал Афанасия и сослал в ссылку исповедников единосущия; также о смерти Павла константинопольского и о том, что Македоний снова занял его престол и наделал много зла.

Поверив клеветам последователей враждебной ереси, царь не остался при прежнем мнении, но вопреки определениям сардикского Собора, повелел изгнать тех, которые были возвращены им. Тогда, по изгнании Маркелла, анкирскую Церковь опять занял Василий; Лукий заключен в темницу и там умер; а Павел, осужденный на вечное изгнание, отправлен в Кукус, что в Армении, где и скончался, — но от болезни или насильственно, утверждать не могу. Молва и доныне носится, будто он удавлен единомысленниками Македония; ибо когда Павел отправлен был в ссылку, — Церковью овладел Македоний, который, оградив себя многими, построенными им в Константинополе монастырями, и союзом с соседними епископами, говорят, различным образом преследовал приверженцев Павла: — то изгонял их из Церквей, то принуждал иметь с собою общение; так что многие погибли от побоев, другие лишены имущества, иные — прав гражданства, а некоторым на лице поделаны знаки, чтобы можно было знать, кто они. Известившись об этом, царь не одобрил поступков Македония, но обвинял его. [227]

ГЛАВА 3.

О мученичестве святых нотариев.

Зло простерлось до убийств. В числе других были также умерщвлены Мартирий и Маркиан, домашние Павла. Рассказывают, что преданные Македонием префекту, как бы виновники умерщвления Ермогена и возмущения против него, а потом как бы содействователи к низложению самого Македония, когда он был изгнан из константинопольской Церкви, они мужественно претерпели смерть. Первый из них был иподиаконом, а Маркиан — певцом и чтецом божественных писаний. Гробница их, за стеною Константинополя, знаменита, как памятник мучеников, и заключена в храм, который начал строить Иоанн, а докончил Сисиний, бывшие после того времени предстоятели константинопольской Церкви. Они почли непристойным, чтобы принадлежащих мученикам почестей лишены были те, которые прославлены самим Богом; ибо это место, где отсекали головы осужденным на смерть, было прежде неприступным от привидений, а тогда очистилось,— тогда на гробнице их одержимые демоном получали исцеление от болезни и совершалось много других чудес. Но довольно о Мартирие и Маркиане. Кому это кажется невероятным, тот без труда может обстоятельнее расспросить о том людей знающих, — [228] и ему, должно быть, расскажут нечто, еще более удивительное.

ГЛАВА 4.

О военном походе Констанция к Сирмию; также о Ветранионе и Магненцие, и о том, что Констанций, провозгласив Галла кесарем, послал его на восток.

Около того же времени, по удалении Афанасия, Георгий в Египте злодейски поступал с теми, которые не соглашались принять его образ мыслей. Между тем царь повел войско в Иллирию и пришел в Сирмию, куда по предварительному соглашению прибыл и Ветранион. Тут провозгласившие его воины изменили ему и одного Констанция признали самодержцем и августом; потому что об этом старались как сам царь, так и приверженцы его. Увидев же себя преданным, Ветранион с покорною головою пал к ногам Констанция и просил помилования. Констанций, сняв с него царские украшения и багряницу, оказал ему милость, позволил жить частным человеком и получать все необходимое в изобилии от казны, потом присовокупил, что ему, как старцу, гораздо приличнее удалиться от царственных забот и вести жизнь в спокойствии. Окончив таким образом дело с Ветранионом, Констанций выслал огромное войско в Италию против Магненция, а двоюродного своего брата Галла провозгласил [229] кесарем и назначил его в Сирию для охранения края восточного.

ГЛАВА 5.

О том, что при Кирилле, управлявшем иерусалимскою паствою после Максима, опять являлся на небе в течение многих дней величайший образ креста, превосходивший светом солнце.

В то же время, при Кирилле, предстоятеле иерусалимской церкви после Максима, явилось на небе знамение креста, сиявшее блистательно, но не так, как сияют планеты, разбрасывая лучи, а сильно сосредоточенным, сжатым и вместе прозрачным светом. Простираясь от Краниева места до горы Елеонской, знамение занимало небо над этим пространством стадий на пятнадцать; да и широта его соответствовала длине. При появлении столь необычайного чуда, все пришли в страх, оставили домы, площади, все, чем кто ни занимался, — и с детьми, с женами, сбежавшись в церковь, стали единогласно прославлять Христа и усердно исповедовать Бога. Весть об этом не мало поразила целую империю: а распространилась она скоро; потому что находившиеся в Иерусалиме, по обычаю, из всей так сказать вселенной, для молитвы и обозрения тамошних мест, рассказали свои ближним все, чего были очевидцами. Узнал об этом и царь, как по известиям от многих других, так и из послания епископа Кирилла 1. Люди знающие [230] говорили, будто об этом еще в древности предвозвещено одним божественным пророчеством, находящимся в священных книгах. Такой случай многих из язычников и Иудеев привлек к христианской вере.

ГЛАВА 6.

О Фотине сирмийском, его ереси, и бывшем против него Соборе в Сирмии; также о трех изложениях веры, и о том, что после низложения, приглашенный (подписать символ), Фотин отказался и был обличен в пустословии Василием анкирским.

В то же время предстоятель сирмийской Церкви Фотин, еще прежде, когда находился в Сирмии царь, вводивший новую ересь, стал явно проповедовать свое учение. Быв от природы одарен красноречием и способностью убеждать, он многих привлек к своему образу мыслей. Фотин говорил, что Бог есть один, Вседержитель, сотворивший все своим словом, а предвечного рождения и бытия Сына не допускал, утверждая, что Христос получил бытие от Марии. Когда такое учение многим в окружности сделалось известно; тогда оскорбились как западные, так и восточные епископы, видя, что это противоречит вообще верованию каждого из них: ибо вера Фотинова в одно и то же время оказывалась отличною и от исповедания Христиан, державшихся предания отцов никейских, и от мнения приверженцев Ариевых. Да и сам царь был [231] недоволен этим. Находясь в то время в Сирмии, он созвал Собор, на который съехались с востока, между прочими, Георгий, предстоятель Церкви александрийской, Василий, епископ анкирский, и Марк арефузский, а с запада — Валент мурсийский и Осия исповедник, который, присутствовав на никейском Соборе, в этом принял участие против воли. Незадолго пред тем, по наветам Ариан, осужденный на изгнание, он был вызван сюда царем, по желанию собравшихся в Сирмии, которые думали, что если убеждением или насилием привлекут они этого знаменитого и всеми уважаемого мужа на свою сторону, то он будет достоверным свидетелем собственного их учения. Съезд на Собор в Сирмию совершался в первом году после консульства Сергия и Нигриана, когда, по причине произведенного тиранами возмущения в государстве, не назначено было консулов ни на востоке, ни на западе. Съехавшиеся сперва низложили Фотина, как последователя Савеллия и Павла Самосатского, а потом, кроме прежних постановлений касательно веры, издали три изложения, — одно на греческом языке, а прочие на латинском, — которые, и по словам и по мыслям, во многом отличались как одно от другого, так и от прежних изложений. Надобно заметить, что в греческом изложении Сын не называется ни единосущным, ни [232] подобносущным Отцу, а те, которые утверждают, что Он безначален, или что сущность Отца, расширяясь, производит Сына, или что Он равночестен, а не подчинен Отцу, отлучаются от Церкви. Из латинских же в одном совершенно запрещается употреблять слово «существо», у Римлян называемое субстанциею, — будет ли Сын признаваем единосущным или подобносущным Отцу; потому что оно и в священном Писании не употребляется, и для разумения человеческого недоступно. В нем повелевается признавать Отца больше (Сына) и честью, и достоинством, и божеством и самым отеческим именем, а Сына — подчиненным Отцу вместе со всеми прочими тварями; так что Отец не имеет начала, а Сын получил рождение, хотя оно неизвестно никому, кроме Отца. Говорят, что когда это изложение было уже издано, некоторые епископы находили его сделанным не как должно, и старались отобрать назад для исправления, что приказывал и царь, угрожая наказанием тому, кто стал бы скрывать прежнее: но однажды изданное, оно уже не могло быть совершенно уничтожено. Третье изложение по мыслям во всем сходно с прочими; но слово «существо» в нем отвергается, и причина на латинском языке приводится буквально следующая: «Слово “Существо”, употребленное отцами по простоте и для многих непонятное, [233] производит соблазн, так как оно не употребляется и в Писаниях; поэтому благорассуждено отвергнуть его и о существе вовсе не упоминать, — особенно когда в священных Писаниях нигде не говорится об Отце, Сыне и Святом Духе, что они одного существа. Мы называем Сына подобным Отцу, как называют Его и священные Писания». Так определено было касательно веры в присутствии самого царя. Осия сначала отказывался дать свое согласие на это, но принуждаемый силою и на старости, говорят, перенося побои, согласился и подписал. Низложив Фотина, Собор хотел попытаться, нельзя ли как отклонить его от прежнего мнения. Но Фотин, несмотря на убеждения епископов, которые обещали возвратить ему епископство, если он откажется от собственного мнения и согласится с их исповеданиями, не принял предложения, а напротив вызвал их на состязание. Когда в назначенный день собрались епископы и, по повелению царя, явились судьи, которые при дворе превосходили в то время всех своими познаниями и достоинством; тогда состязание с Фотином принял на себя анкирский епископ Василий. После продолжительной борьбы посредством вопросов и ответов с той и другой стороны, между тем как скорописцы записывали слова обоих, Василий одержал верх. Фотин был присужден к изгнанию, [234] однако ж и тут не перестал защищать собственное учение, но издавал сочинения на латинском и греческом языке, в которых старался доказать, что кроме его учения все прочие ложны. Впрочем о Фотине и называемой по его имени ереси — довольно.

ГЛАВА 7.

О смерти Магненция и изменника Сильвана, также о возмущении Иудеев в Палестине и о том, что подозреваемый в преступных замыслах кесарь Галл был умерщвлен.

Между тем Магненций овладел древним Римом и умертвил многих из сенаторов и простого народа, но узнав, что шедшие против него военачальники Констанция находятся уже близко, отступил в западную Галлию. Там враждебные войска часто вступали в сражение, и одерживала верх то та сторона, то другая; но наконец Магненций был разбит и убежал в галльскую крепость Мурзу. Видя, что побежденные войска его упадают духом, он стал на возвышенном месте и старался ободрить их; а они, следуя всегдашнему обычаю — приветствовать царей, думали приветствовать Магненция, но забывшись, нехотя, вместо Магненция, провозгласили августом Констанция. Из этого Магненций заключил, что ему свыше не дано царствовать, и оставив крепость, побежал далее. Но войско Констанция преследовало его и сразилось с ним близ так называемого Монтоселевка, после чего он обратился в бегство один и прибыл в [235] Лугдун. Здесь, умертвив свою мать и брата, которого сделал кесарем, он умертвил наконец и себя. Спустя немного и другой брат его, Декентий, нанес себе смерть веревкою. Впрочем общественные смуты с этим не прекратились; ибо вскоре после сего в западной Галлии устремился к тирании некто Сильван, которого однако ж военачальники Констанция скоро уничтожили. А между тем диокесарийские Иудеи стали делать набеги на Палестину и соседние области. Взявшись за оружие, они не хотели повиноваться Римлянам; но кесарь Галл, живший тогда в Антиохии, узнав об этом, послал против них войско, которое разбило их, а Диокесарию разрушило до основания. Засмотревшись на этот подвиг, он не перенес своего счастья и захотел быть самовластным; поэтому умертвил квестора Магна и восточного префекта Домициана, когда о его замыслах они донесли царю. Разгневавшись на это, Констанций приказал Галлу явиться к себе. Галл побоялся ослушаться и отправился в путь, но, находясь уже близ острова Флавона, по повелению царя был умерщвлен. Это случилось в третье консульство Галлово и в седьмое — Констанциево.

ГЛАВА 8.

О прибытии Констанция в Рим, о Соборе италийском и о том, что случилось с Афанасием по наветам ариан.

Дата добавления: 2015-06-30