КАТЕГОРИИ: Архитектура-(3434)Астрономия-(809)Биология-(7483)Биотехнологии-(1457)Военное дело-(14632)Высокие технологии-(1363)География-(913)Геология-(1438)Государство-(451)Демография-(1065)Дом-(47672)Журналистика и СМИ-(912)Изобретательство-(14524)Иностранные языки-(4268)Информатика-(17799)Искусство-(1338)История-(13644)Компьютеры-(11121)Косметика-(55)Кулинария-(373)Культура-(8427)Лингвистика-(374)Литература-(1642)Маркетинг-(23702)Математика-(16968)Машиностроение-(1700)Медицина-(12668)Менеджмент-(24684)Механика-(15423)Науковедение-(506)Образование-(11852)Охрана труда-(3308)Педагогика-(5571)Полиграфия-(1312)Политика-(7869)Право-(5454)Приборостроение-(1369)Программирование-(2801)Производство-(97182)Промышленность-(8706)Психология-(18388)Религия-(3217)Связь-(10668)Сельское хозяйство-(299)Социология-(6455)Спорт-(42831)Строительство-(4793)Торговля-(5050)Транспорт-(2929)Туризм-(1568)Физика-(3942)Философия-(17015)Финансы-(26596)Химия-(22929)Экология-(12095)Экономика-(9961)Электроника-(8441)Электротехника-(4623)Энергетика-(12629)Юриспруденция-(1492)Ядерная техника-(1748) |
Повесть для театра
Василий Шукшин Василий Макарович Шукшин А поутру они проснулись…
А поутру они проснулись…
Повесть осталась незавершенной.
Рано-рано утром, во тьме, кто-то отчаянно закричал: – Где я?! Э-эй!.. Есть тут кто-нибудь?! Где я?.. И во тьме же, рядом, заговорили недовольные голоса, сразу несколько. – На том свете. Чего орешь-то? – Где я? Где мы?.. – На том свете. Чего орешь-то? – Ну чего зря пугать человека! Не на том свете, а в морге пока. У меня вон номерок на ноге… вот он – болтается, чую. Интересно, какой я по счету? – А где мы? Чего зубоскалите-то? Где, я спрашиваю?! – Не ори, а то я подумаю сдуру, что ты моя жена и полензу целоваться; она всегда орет с утра. Она орет, а я ей – раз – поцелуйчик: на, только не вопи. – Ну и как? – поинтересовался хриплый басок. – Понмогает? – Слабо… – Если б ты ей четвертным рот залепил, она бы замолкла. – Четвертного у меня с утра… Я за четвертной-то сам занреву не хуже слона… А ты мне лепи четвертные. – Где мы находимся, я вас спрашиваю?! – опять закринчал тот, истеричный. Тут вспыхнул свет… И видно стало, что это – вытрезвинтель. И лежат в кроватках под простынями восемь голубчинков… Смотрят друг на друга – век не виделись. Открылась железная дверь, и в комнату вошел дежурный старшина. – Чего кричите? – спросил он. – Кто кричал? – Я, – сказал человек довольно интеллигентного вида. Он хотел встать с кровати, но, обнаружив, что он почти гонлый, запахнулся простыней и тогда только встал. И подошел к старшине… – У меня к вам вопрос: скажите, пожалуйста, где я нахожусь? – он стоял перед старшиной, как древний римлянин, довольно знатный, но крепко с похмелья. – Я что-то не могу понять – что это здесь?
– Санаторий "Светлые горы". – Что за шуточки! – повысил голос интеллигент. – Я вас серьезно спрашиваю. – Ложись, – показал старшина, – и жди команды. Серьезно он спрашивает… Это тебя счас будут серьезно спрашивать. Интеллигент струсил. – Простите… Вы в каком звании, я без очков не вижу? Где-то потерял очки, знаете… – Генерал-майор. Древний помятый римлянин стоял и смотрел на старншину. – Я вас не понимаю, – сказал он. – Вы всегда с утра остнрите? – Чтоб тишина была, – велел старшина. И пошел к двери. – Товарищ старшина!.. – вежливо позвал его здоровеннный детина, сосед очкарика по кровати. – У вас закурить не будет? – Не будет, – жестко сказал старшина. И вышел. И занкрыл дверь на ключ. – Опять по пятницам, – запел детина, качая голос; он был, наверно, урка, – пойдут х-свидания-а, и слезы горькие моей… Ложись, очкарь. Что ты волну поднял? Мы находимнся в медвытрезвителе… какого района, я, правда, не знаю. Кто знает, в каком мы районе? – Районе!.. – сказал мрачный человек. – Я город-то не знаю. Очкарик ринулся взволнованно ходить по комнате. – Слушай, ты мне действуешь на нервы, – зло сказал урнка, – сядь. – Что значит действую на нервы? Что значит сядь? – Значит, не мельтеши. А то я гляжу на тебя – и мне всянкие покойники в башку лезут. – Но что я мог такого сделать? – все не унимался очканрик. И все ходил и ходил, как маятник. – Почему меня… не домой, а куда-то… черт его знает куда? Что они, озверели? – Ты понял! – воскликнул урка. – Убил человека и еще ходит удивляется!.. Во, тип-то. Очкарик остановился… и даже рот у него открылся сам собой. – Как это? Вы что?.. – Что? – Человека?.. – Нет, шимпанзе. Что ты дурачка-то из себя строишь? Ты же не на следствии пока. Перед следователем потом ванляй ваньку, а перед нами нечего. – Да-а, милок, – сочувственно протянул маленький сунхонький человечек, – вляпают тебе… Но ты напирай, что – неумышленно. А то… это… как бы того… не это…
– Он же выпимши был, – заспорил с сухоньким некто курносый, с женским голосом. – Чего ты намекаешь тут – "того", "не того"?.. Человек был выпимши. Вишь, он даже не помнит, как попал сюда. – Теперь это не считается, – приподнялся на локте сунхонький; видно, любитель был поспорить. – Теперь что был выпимши, что не был – один черт. – Наоборот! – воскликнул урка. – Отягчающее мешок обстоятельство. За что ты его под трамвай-то толкнул? Очкарик стоял белый, как простыня… И вертел головой то туда, то сюда, где говорили. – Вы что? – сказал он трагическим голосом, тихо. – Что? – Какого человека? – Это тебе лучше знать. Шли, спорили про какие-то уравнения… – стал рассказывать урка. – Как раз ехал трамнвай, этот – чух его под трамвай!.. Того – пополам. Жутко смотреть было. Народу сразу сбежалось!.. Седой такой ленжал… он головой к тротуару упал, а вторая половина под трамваем. И портфель так валяется… – Ты видел, что ли? – спросил сухонький. – Я видел!.. – повторил по-одесски урка. – А почему я здесь? А потому что я сзади шел. А когда стали свидетелей собирать, я заартачился… нагрубил милиционеру… – Тьфу!.. Из-за какого-то уравнения – человека под трамвай! – искренне и глубоко возмутился человек с женнским голосом; он был очень нервный человек, даже канкой-то сосредоточенно-нервный. – Что уж в том уравненнии? Сели на лавочку и решили… – Совсем одичал народ, – негромко, сам себе, промолнвил мрачный. – Убить – запросто. Парень крестьянского облика не принимал участия в этом страшном разговоре, лежал, смотрел в потолок… Вдруг он сел и с ужасом сказал: – А не убил ли и я кого? И так это у него простодушно вышло, с таким неподдельнным ужасом, что некоторые невольно – через силу – засменялись. – Ты откуда будешь-то? – спросил его сосед, весьма понтертый, весьма и весьма, видно, стреляный воробей, элекнтрик, как он впоследствии отрекомендовался. – Из Окладихи, – сказал парень. – Тракторист. – Ого! – удивились. – Куда тебя занесло. – Что, тоже кого-нибудь убил? – Нет, он, наверно, теще всыпал, – предположил элекнтрик. – Или соседа поджег. – У меня теща хорошая, – сказал парень.
– Ну, соседа поджег. Парень мучительно вспоминал: – Неужели Мишке чего?.. Я, вообще-то, сулился его свинье глаз выбить: повадилась в огород, зараза, спасу нет. Говорю, да надень ты ей эту… крестовину, у нас такую нандевают свинешкам на шею, забыл, как называется, – чтоб они в дырки в городьбе не пролезали… Надень, ты, говорю, ей эту штуку, житья же нет от твоей свиньи! Он мне: "Сам надевай". – "Тогда, – говорю, – я ей глаз выбью, она бундет по кругу ходить – и в свой же огород придет". – Это ты точно рассчитал, – похвалил электрик. Ему очень понравилась техническая мысль тракториста, он данже стал показывать пальцем на простыне схему движения свиньи. – Значит, она вышла из дома и направилась в твой огород… Так? Но у ней же косинус, поэтому она загнет такой круг – от так от пойдет – пойдет – пойдет – и придет к себе же в огород. А сама будет думать, что она – в твоем огороде. – Да она-то!.. – воскликнул тракторист. – Пусть как хончет, так и думает, зараза, меня не волнует. Главное, Мишка бы задумался. Неужели я ей все же вышиб глаз? – Ну, особо-то не переживай: за глаз больше семи суток не дадут. – Или заставят стеклянный вставить, – хихикнул сунхонький. Остолбеневший очкарик сдвинулся наконец с места и подсел было к урке. – Слушайте, вы что… – Не садись ко мне! – закричал урка испуганно. – Я тенбя не знаю! Первый раз вижу!.. Очкарик вскочил, как ошпаренный… И беспомощно понсмотрел на всех. Некоторое время все молчали. – У тя семья-то есть? – спросил его электрик. – А? Семья? – потерянно переспросил интеллигент. – Нет, вы что, разыгрываете меня, что ли? На него горестно и серьезно смотрели. – Ну что, что-о?! – чуть не заплакал очкарик. – Что смотрите-то?! – Молодой еще… – Может, и хорошо, что молодой: не такой старый выйндет. – Так-то оно так… если, конечно, не… это… не того… – это разговаривали между собой электрик и сухонький. – Могут ведь и… того… Как посмотрят. – Да, это уж какое примут решение. – Из-за какого-то уравнения!.. – Да расстреляют, – открыто ляпнул нервный с женнским голосом. – Чего тут гадать-то? Ученого же толкнул…
– А? – машинально спросил очкарик. – Кого толкнул под трамвай-то? Ученого? Вместо ответа очкарик бросился к двери и забарабанил в нее кулаками. – Откройте! Откройте, пожалуйста!.. Я хочу спросить! Дверь скоро открылась… Заглянул старшина. – Что такое? – Что я вчера сделал? Я не помню… Что я сделал? Поченму они про какое-то… Старшина захлопнул дверь и, запирая ее снаружи на ключ, сказал: – Скоро скажут, что сделал. Больше не стучать. – Товарищи, – взмолился очкарик, обращаясь ко всем, к урке в частности, – да вы что? Не мог я человека под трамнвай… – Крепись, – сказал ему мрачный человек. – Вот хуже нет этих!.. – с некоторой даже брезгливостью сказал урка. – Чего теперь психовать-то? Сделал – сделал, все. Нет, он будет окружающим кишки мотать, на нервы, падла, действовать. Ляжь – и жди. – Ученого толкнул или нет? – все хотел понять нервнный. – Ну а как же? Раз об уравнениях шли спорили… Это Иван вон ни с кем не спорил, а взял и рассчитал, как свинья будет ходить с одним глазом. И так точно рассчитал! – элекнтрику очень нравился расчет тракториста. – Это же надо так рассчитать. Вот же и Ванька!.. – Вспомнил! – сказал тракторист. И сел. – Никакой свиньи не было: я выехал трактором на асфальт. – Ну? И что? – не понял электрик. – Что… Не положено, что. Я вижу: приближаются на конляске… А у меня с собой бутылка была, я домой ехал, в банню торопился, поэтому на асфальт выехал – угол срезать… – Ничего не понимаю: какой угол? – Чтоб сократить маленько. Если от Игренева на Окладиху идти проселком – это семь километров, а если маленьнко асфальта прихватить… – Ну, ну? – Ну, думаю, все равно они ее счас найдут… Пока они приближались, я ее всю осадил. – Бутылку? – Ну. Тут все даже привстали от удивления. Не все поверили. – Всю бутылку? – Всю. – С какой же скоростью они ехали? – опять живо заиннтересовался электрик. – На коляске-то. – Ты спроси, с какой скоростью он пил? Не верю, – заянвил сухонький. – Что, насос, что ли? – А далеко ты их увидел? – поинтересовался и урка. – За километр примерно. Оглянулся – догоняют… – Можно успеть, – авторитетно сказал урка. – Запронсто. С какой бы скоростью они ни ехали. Надо только бунтылку вот так вот раскрутить… Тут в комнату вошла – ее впустил старшина – тетя Нюра с ведром и тряпкой. – Всем лежать, – приказала тетя Нюра. – Курева не просить, в магазин не провоцировать – не положено. – Здравствуй, тетя Нюра, – ласково сказал электрик. – Доброе утречко! Чего это ты спозаранку не в настроении? – О, опять тут? – не очень удивилась тетя Нюра. – Тут, тут… Как поется: де-евушки, где вы? Тута, тута!.. – И я тут, теть Нюр, – хихикнул сухонький. – Не узннаешь? Тетя Нюра пригляделась… И узнала. – Опять жена привела? Сухонький на это почему-то обиделся. – Что значит, жена? Что я, телок, что ли, бессловесный, что она каждый раз будет приводить меня к вам на веревочнке? – сухонький помолчал и сказал не без гордости: – Мення привезли. Тетя Нюра оглянулась на дверь… И скоренько полезла рукой куда-то под фартук себе. – По одному – у окошка вон, чтоб запаху не было… В порядке живой очереди. Первым вскочил шустрый электрик, взял у тети Нюры сигаретку, спички и пошел к окну курить. – Я за тобой, – застолбил сухонький. Но тут встал урка, запахнулся простыней, подошел к электрику и отнял у него сигарету. – После меня будете, – сказал он. – Ты чего тут? – возмутилась добрая тетя Нюра. – Ну-ка отдай сейчас же! А то огрею вот тряпкой, будешь знать, как отбирать. Здоровый?.. Иди в цирк гири поднимать, а обижать не смей! – Спокойно, тетя Нюра, – сказал урка, затягиваясь сигаретой. – Не поднимай волны. – Отдай, – кратко сказал мрачный человек, дядя решинтельный и еще более здоровый, чем урка. Урка значительно посмотрел на мрачного… И отдал сигаретку электрику. И лег. – Там будешь свои порядки устанавливать, – еще сканзал мрачный, – а здесь… пока рано. Урка опять значительно посмотрел на мрачного. Всем стало как-то не по себе. – Ну, ладно, – сказал сухонький урке, – так и быть – будешь за ним, а я за тобой. – Чего это? – уперся мрачный. – Будешь, как занял, я за тобой, а за мной… Ты куришь? – повернулся он к нервнному с тонким голосом. – Нет, – откликнулся тот. – Бросил. У меня язва луконвицы двенадцатиперстной кишки. – А ты? Кандидат? – Я? – очнулся очкарик. – Нет. – А я бы курнул, – с тоской молвил Иван-тракторист. – Ты за мной, – сказал ему мрачный. – А ты, – мрачнный небрежно глянул на урку – за Иваном. Урка лежал, закинув руки за голову… Свирепо смотрел в потолок. – Сколько у тебя, теть Нюр? – спросил электрик. – По одной всем хватит. Пускай дым-то повыше… а то мне опять на вид поставют. Жалеешь вас… Электрик вчастую докурил сигарету, старательно пуская дым к высокому зарешеченному окну, рамы которого, по летнему времени, были открыты. – Давай, – сказал он сухонькому. А сам лег опять в кронвать. Теперь сухонький пристроился к окну и с удовольствинем пошел затягиваться, и даже затараторил – от удовольстнвия же. – Как ты говоришь: луковица двенадцатиперстной кишнки? – поинтересовался он. – Да, – откликнулся нервный. – Ниша. – Ниша? – Ниша. Сухонький покачал головой… Но все равно на лице у ненго было одно сплошное удовольствие. – Ну язык выдумали! Я как-то был в поликлинике, чинтаю на двери: "Исследование моторной функции желудка". Совсем зарапортовались: мотор в желудке исследуют… – Ты не болтай, а кури, – посоветовал мрачный. – Легнко, думаешь, лежать смотреть на тебя. Очкарик сидел на своей кровати, тупо смотрел перед сонбой… Ничего, казалось, не видел и не слышал. – Подними-ка ноги-то, – попросила его тетя Нюра, подлезая с тряпкой под кровать. Очкарик поднял ноги и в этом неловком положении заговорил с ней. – Тетя Нюра… Анна… как вас по отчеству? – Анна Никитишна. – Анна Никитишна, вы не слышали, кого вчера под трамвай толкнули? – Под трамвай? – удивилась тетя Нюра. – Да кого же это? Когда? – Вчера вечером, – очкарик все держал ноги на весу, хонтя в этом не было теперь надобности. – В районе Садовой… Было там какое-нибудь движение? – Движение там всегда есть… – Я имею в виду – народ сбегался? – Да брось ты, чудак! – пожалел его мрачный. – Разынграли тебя. Вон лежит… соловей-разбойник с кондитернской, развлекается. Кого ты можешь под трамвай толкнуть? Хорошо самого не толкнули… Очкарик опустил ноги и встал… И долго, и внимательнно – очень долго, очень внимательно – смотрел на урку. – Что, очкарь? – повеселел тот. – Перетрухал? Хох, гнида!.. – Сейчас подойду и дам пощечину, – сказал очкарик дрожащим от обиды голосом. Урка изумленно выпучил на него глаза… Смотрел ненкоторое время. Потом встал, шикарным жестом запахнулся простыней и медленно – очень медленно – пошел к очканрику. – Я вас прошу, синьор духарь, дайте мне пощечину. Умоляю… надо же держать слово. А то я обижусь и буду вас долго-долго метелить. Ну?.. Мы же с вами джельтмены, вы сказали слово, надо же держать слово. – Совершенно верно, слово надо держать. Я плохо винжу, где ваше лицо? – Вот мое лицо, вот… – урка показал пальцем. – Вот эта вот окружность – это моя личность, в такую луну нельзя промахнуться. Ну? Я же тебя оскорбил… Разыграл, как дунру, ты же кандидат… Все напряженно ждали, чем закончится эта сцена между двумя "джельтменами". – Могу еще оскорбить, вонючка ученая. Гнида. Как еще?.. – Достаточно, – молвил очкарик. Он распрямился и донвольно торжественно, – то ли не чувствуя страха, то ли от театральности, свойственной ему, – произнес фразу: – От имени всех очкариков! – и залепил урке отчетливую пощенчину. – Вот как! – удивилась даже тетя Нюра; по простоте дуншевной она сперва не поняла, что готовится именно понщечина. – Ты што это, эй! – Мх-х, хорошо, – как-то даже сладострастно сквозь стиснутые зубы пропел урка. – Еще раз… Умоляю, с другой стороны. – Нет, этого вполне достаточно, – снисходительно сканзал очкарик; странно, неужели он так и не почувствовал опасности, или эта театральность так въелась в человека? Он хотел величаво отбыть в сторону своей койки, но урка пойнмал его за простыню и подтянул к себе. – Ну, гнидушка-а, ну умоляю – еще раз, с другой сторонны. Ох, как я счас буду метелить! – урка зажмурился и поканчал головой. – Как же я буду метелить, мама родимая!.. Умоляю, кинь еще одну – для напряжения, чтобы я о так от, о так – рразорвал сразу… Но тут встал мрачный со своей койки, подошел к ним и с усилием, решительно оторвал урку от очкарика. – Дальше будешь иметь дело со мной, – сказал он урке. Урка опять значительно и долго – в который уже раз он пускал свой взгляд в дело! – посмотрел на мрачного… Тот спокойно – тому кажется, даже доставляло удовольствие, что на него смотрят так значительно, – выдержал этот опаснный взгляд и лег на свою кровать. Урка тоже лег. Все проинзошло в полной тишине. И в тишине же урка вдруг рывком скорчился на своей кровати, заскрипел зубами, закрутил гонловой и – не то простонал, не то взмолился злорадно свонему жестокому богу – поклялся: – Ох, как же я буду метелить! Как я буду метелить!.. – Благодарю вас, – сказал очкарик мрачному. – Если бы у меня были очки, я бы схватился с этим орангутангом: я когда-то занимался боксом. Но без очков я плохо вижу. Мрачный промолчал на это. А урка глубоко вздохнул и сказал негромко себе: – Только бы дожить до светлых дней. Сухонький между тем докурил свою сигарету, с кровати поднялся мрачный; тетя Нюра вынула из-под фартука сиганрету и уважительно дала ему. – Чего тут не поделили-то? – спросила она серьезного сильного человека, мрачного. – Да так… с похмелья, – сказал тот. – Ох, как же я буду метелить! – воскликнул опять урка, крутнулся под простыней и мучительно застонал. На него посмотрели, но никто ничего не сказал. Мрачный спокойнно курил у окна, старался тоже пускать дым повыше. – Любопытная вещь, – заговорил очкарик, – до опренделенного момента все отчетливо помню, дальше – полный провал: ничего не помню. Что за странный механизм памянти? По идее, я же ничего не должен помнить. – Не-ет, – авторитетно заговорил электрик, – тут так: пока ты свою меру не взял, ты помнишь, дальше – взял менру, но в душе думаешь: мало, надо еще – все, пошел перенбор. Дальше – рога в землю, и память автоматически отнключается. – Ни-че-го подобного, – тоже авторитетно и взволннованно возразил сухонький. – А как же бывает: домой пришел, а как пришел – не помнишь. – Ну и что? – Ну, по-твоему, я же не должен до дому дойти. А я доншел. – Это значит, тебя развезло уже дома… – Да где дома, где дома! – больше загорячился сухоньнкий. – Я же утром-то вижу какой я пришел. – Все зависит от нервной системы, – встрял в спор нервный. – У кого какая нервная система. Сколько ты монжешь выпить? – спросил он электрика. – Ну, это смотря как выпить. Я могу допустим… – До сшибачки. Сколько потребуется, чтобы ты упал и не поднялся? Электрик подумал: – Бутылку белой и бутылку чернил. – Смотря каких… – Три семерки. – Так. А я с двух стаканов под стол лезу – потому что нервы. – А вот я… Слушай сюда! Вот я, – затараторил сухоньнкий и постучал пальцем в тощую свою грудь, – несмотря, что у меня такая комплекция, засосу полторы бутылки бенлой и не лягу. – Ты? – Я. – Карлик с оглоблей, – непонятно сказал мрачный. И сам себе посмеялся. – Мы, бывает, соберемся на трех, – продолжал сухоньнкий, – по пять рваных на рыло – это получается… Тут скрежетнул ключ в двери – раз, другой… Мрачный бросил сигарету в окно и в два свободных прыжка очутился возле своей койки. И лег. Дверь открылась, вошел старшинна, а за ним еще некто, молодой, длинный, стеснительный, с портфелем. – Однако, курили? – остановился старшина. – Откуда! – воскликнул сухонький. – Где мы возьнмем-то? Старшина подозрительно посмотрел на тетю Нюру… Тентя Нюра старательно мыла пол. Домыла последнюю полонвицу и вышла. – Поговорите вот… с товарищем, – сказал старшина. – Да не врите: это для статистики надо, – и старшина ушел. – Товарищи, – подчеркнуто миролюбиво заговорил длинный с портфелем, – я не корреспондент, не из газеты… Я – социолог. Что я вас спрошу и что вы ответите – это нинкуда не пойдет, никаких фельетонов никто писать не будет. Я объясню, в чем дело. Группа социологов, я в том числе, исследует… мы исследуем вопрос происхождения… ну, пьянства, грубо говоря. Так сказать, причины и следствия. Для этого – на один-единственный вопрос, который я вам задам, – надо ответить… надо сказать всю правду. Вопрос такой: как вы здесь оказались? Еще раз повторяю: ваши отнветы дальше моего блокнота никуда не пойдут, в том смыснле, что никак вам не повредят. Начнем? – ближе всех к ненму оказался нервный. – Вот вы, например… Как вы здесь оказались? Расскажите, пожалуйста. Вместо подробного рассказа о том, как он здесь оказалнся, нервный вдруг устремил на социолога внимательный и тоже не лишенный значительности, как у урки, взгляд. – А попрошу документы, – сказал он сухо. Никто не ждал такого оборота. Притихли. – Зачем? – спросил социолог. – Рассказывай ему… А кто вы такой? – Да я же вам только что объяснил. – Документы. – Ну, слушайте… уж поверьте, если бы я не имел права спрашивать вас, наверно, меня бы сюда не пустили. – Документы. – Да нет у меня никаких документов, то есть, наверно, есть какие-то… нет, дома. В комнате откровенно засмеялись такому наиву… Нервный, хоть опасливо, но тут же обнаглел. – А голову, извиняюсь, вы не того… не это… Она не донма у вас? – Ну, дела! Социолог встал. – Хорошо, – сказал он, – я попрошу начальника отденления, он объяснит вам… Не обманываю же я вас! Зачем мне это надо? – Да, да, – согласился нервный, – зачем вам это надо? Вы наденьте форму и спрашивайте. – Да нет, товарищи!.. Да действительно же я ученый! Ну, как вам?.. Хорошо, сейчас начальник скажет то же самое. Социолог пошел к двери, постучал… Старшина открыл дверь и выпустил его. – Понял?! – воскликнул нервный хвастливо. – Какую штуку удумали, а? Во, деятели… – Да нет, друзья, – сказал очкарик, – это действительнно ученый. Вы думаете, переодетый следователь? Нет. Тут с койки рывком вскочил урка и мягко прошелся меж кроватей. – Колонулся мальчик! – урка радостно засмеялся. – Ученый… Я бы не хотел с таким ученым за одной партой синдеть, умоляю. Наоборот, я бы хотел, чтобы он сидел под партой. Ну, Петя, ну, подрулил!.. – Да чушь это! – воскликнул очкарик. – Никакой он не следователь. Я знаю эти группы социологов… – И его знаешь? – спросил нервный. – Его не знаю, но знаю, чем они занимаются. Заниманются изучением серьезнейших вопросов… – В вытрезвителях? – И в вытрезвителях. А где же еще ему расскажут, поченму человек напился, какие причины побудили… – А если их нету, причин-то? – закипятился нервный. – Чего их искать, если их нету? – Причины всегда есть. Просто они не всегда ясны нам самим… – Ну, это уж тоже… лишь бы с портфелями бегать – ученных из себя изображать, – недовольно сказал мрачный. – Чего вот мне рассказать? Нечего. Напился, и все. – Что же, без всякой причины? – поинтересовался очнкарик. – Без всякой причины. – Но какая-то же должна быть причина… – Да никакой причины. Взял две бутылки водки и вынпил. – И часто вы так? – Раз в месяц напьюсь обязательно. – Но почему? Тоска, что ли, какая? – Никакой тоски, – убежденно сказал мрачный. – Нанпьюсь, и все. Очкарик был в затруднении. – Я не понимаю, – сказал он. – Я сам не понимаю, – искренне сказал мрачный. – Не хочу понимать. – Ну, может, ты фронт вспомнил, боевых товарищей, – подсказал сухонький; все как-то обнаружили вдруг, что, казалось бы, пустой разговор имеет некий скрытый смысл. – Никаких товарищей… Вообще не люблю войну вспонминать. – А что вы читали до этого момента? Или смотрели по телевизору? – До какого момента? – Как пойти в магазин. – Ничего не смотрел. Я люблю "В мире животных" смотнреть, но она вечером бывает… – Вы кто по профессии? – стал невольно входить в поднробности очкарик. – Крановщик. – Может, тебе с высоты грустно на людей смотреть? – опять выскочил с подсказкой сухонький. – Да ну!.. – мрачному надоело отвечать. – С высоты… Это тогда все летчики давно уже должны с круга спиться: там высота-то вон какая. – А что ты думаешь? Ты знаешь… – кинулся было спонрить электрик, но открылась дверь – вошли социолог и начальник отделения. Старшина тоже вошел и стал сзади них. – Здравствуйте! – громко приветствовал всех начальнник. С ним поздоровались. Может быть, не так громко, но почти все. – Кто тут самый бдительный? – начальник посмотрел на социолога. – Кто потребовал документы? – Да нет, тут не в том дело, кто… Вы просто объясните. – А чего тут объяснять-то? Спрашивайте, и все, – нанчальник сел на стул. – А я посижу пока. – Лучше бы вы объяснили… – Вы спрашивайте, спрашивайте. – Итак, – обратился социолог к нервному, – что же с вами вчера получилось? – Это ученый разговор? – уточнил нервный. – Абсолютно ученый, никакой больше. Просто рассканжите… – Я погожу пока, – сказал нервный. – То есть? – не понял социолог. – Я малость подзабыл… Я пока сосредоточусь. – Что значит "пока сосредоточусь"? – заговорил было начальник. – Что значит… Но социолог тут же запротестовал. – Товарищ начальник… Я боюсь, мы так не поговорим. – Почему? – удивился начальник. – Не поговорим. Это надо иначе. – Да у нас же тут есть духари! – воскликнул урка. – Вон у нас… духарь номер один – ничего не боится, – урка понказал на мрачного. Мрачный внимательно посмотрел на урку… Опустив голову, подумал… И согласился. – Я расскажу, если надо. Мне один черт, – он сел на койке, посмотрел на социолога. – Про вчерашний случай? – Да именно: как было с вами вчера. – Жена у меня, – сразу начал мрачный, – как бы это вам сказать… вечно у ней какие-то гости, мужики какие-то подозрительные, бабенки… Они мне надоели. – А говоришь, причины нету, – сказал нервный. – Это не причина, это тянется уже лет семь, – возразил мрачный. – И напился я вчера не из-за этого. Но они мне тоже сильно надоели. – Жена где работает? – спросил социолог, поспевая пинсать в блокнот. – Кассиршей в магазине. Не надо меня перебивать, я сам все расскажу Радости мне тут… от этого рассказа – не шибко. Я не знаю, чего они делают: я прихожу, они уходят. Я ее много раз предупреждал, она не вникает. Вчера прихонжу – опять два мужика сидят и какая-то женщина. Коньяк на столе… Я их выкинул из квартиры. Один в трусах был. Жена где-то спряталась: все перерыл – нету. Может, раньнше вышла куда, черт ее знает, не нашел. Все перерыл – ненту. Я лег спать. Только заснул, пришла милиция… Тут начальник милиции почему-то засмеялся. На него посмотрели с недоумением. – Ничего, ничего, – сказал начальник, – продолжай. Я потом объясню. – Вы выпивши были, когда пришли? – спросил соционлог. – Крепко. – Это все? – Все. Который в трусах был, сильно визжал: я его хотел в мусоропровод затолкать, он уперся… – Плечи пролезли? – выскочил с вопросом любопытнный электрик. – Куда? – не понял мрачный. – В мусоропровод-то. Лишь бы плечи пролезли, а там весь пройдет. – Ну все? – спросил начальник мрачного. И спросил как-то непросто, с каким-то значением. – На этом конец? – Все, – ответил мрачный. – А что еще? – А то, что ты не из своей квартиры людей выкинул, вот что. Они вон у меня как раз сидят, эти люди. Мрачного как стулом в лоб ударили, он аж назад качнулнся на койке. – Как? – спросил. – Не знаю. В двенадцатом часу ночи заявляется вот танкой верзила и начинает выкидывать людей с их собственной жилплощади… Я представляю, как люди заволновались: вынселяют. – Вот это дал, – молвил электрик. – Как же ты так? Пенрепутал, что ли? Мрачный долго скорбно молчал, глядя себе под ноги… потом вдруг вскинул голову и крепко стукнул кулаком по колену. – Не на тот троллейбус сел, – понял он. – Мне надо бынло на семнадцатый, а я, наверно, на девятку сел… или на четырнадцатый. – О!.. В другой район приехал. Ничего себе! – электрик возбужденно хихикнул. – И дом, наверно, похожий попалнся… – Похожий, – откликнулся мрачный. – И в квартире все так же… Даже попугай в клетке. – Это бывает, – сказал начальник. – То и дело такие случаи. – И что ему теперь будет, товарищ начальник? – спронсил нервный. Он как-то странно притих и задумался. – Он же неумышленно… – Посмотрим, посмотрим, – неопределенно сказал начальник. И встал. – Что значит "неумышленно"? Ну и что? Вы же знаете последние постановления… Поблажек никаких никому не будет. Ну, продолжайте, – велел он. И ушел. – Продолжим, – сказал социолог. И посмотрел на нервнного. – Вы?.. – А? – очнулся тот. – Так а чего продолжать-то?.. Тоже сплошное недоразумение. Провожал, знаете, друга… У мення друг живет в Хабаровске, приезжал в командировку… ну, погуляли малость: давно не виделись, а у него на производнстве со спиртом связано. Потом, знаете, эти сибиряки: наскучают там, приезжают и давай ферверки пускать. Кошнмар! Я уж говорю: "Коля, тормози, я не выдюжу", он только рукой машет. Ну, пришла пора ему ехать… И тут-то мы и нанскочили с ним на мину. Такое вышло недоразумение, такое недоразумение!.. Но и люди тоже, знаете… Вот кого еще изучать да изучать, просто поголовный опрос устроить: такие, знаете, недотроги, такие психованные все, прямо… это… черт знает, какие мимозы. Главное, мы же… это… по-хорошему! Я уж мысленно допрашиваю себя: "Соколов, может, что не так было?" Нет, все проверил, все изучил до последнего слова – все было на высшем уровне.
Дата добавления: 2015-06-30; Просмотров: 287; Нарушение авторских прав?; Мы поможем в написании вашей работы! Нам важно ваше мнение! Был ли полезен опубликованный материал? Да | Нет |