Эстетика боли

Августовское утро повеяло прохладой. На секунду мне показалось, что чья—то легкая рука скользнула по занавескам, впуская в помещение поток свежего воздуха. Но, нет. Мне всего лишь показалось. В комнате не было никого кроме меня. К счастью ли?..

Едва я смог разлепить левое веко, яркий луч солнца, пробившийся сквозь плотную ткань штор, ударил по моему взгляду, заставив вновь слепить сонный глаз. Где я?..

В ушах то и дело проскальзывал отвратительный скрежет, сравнимый лишь с острыми ногтями по гладкому стеклу. Кое-как я все же смог пошевелиться, но радости особенной это не принесло — каждое движение, даже малейший кивок головы, отдавалось неуемной пронзающей болью в висках. Что это?.. Я был пуст. Казалось, что до этого я упал в беспамятстве, уснув на миллионы лет. Все, что было до этого, поглотила зыбкая амнезия, та, что пронизана удушливым ароматом коньяка. Обрывки воспоминаний были похожи на кадры испорченной кинопленки. Моя голова могла и не помнить того, что случилось вчерашним вечером. Но тело. Оно помнило всё, наказывая меня за беспечность режущей болью. Все, что я мог восстановить в своей памяти — это пара непримечательных моментов, которые явно не могли мне ничем помочь. Теперь я знал, что такое алкоголь.

Приподнявшись на знакомой кровати, сонным взглядом я окинул небольшую комнату, глазами пробежавшись по стенам, потолку и скромной мебели. Далее взгляд мой уперся в кучу вывернутой наизнанку одежды, украшающей пол при входе. Но больше всего меня поразил смрад, стоящий в помещении. Точно такой же, вспомнил я, исходил от нашего старого соседа по лестничной клетке после выходных.

— Черт подери, — моментально я дернулся, ведь даже мысли, как мне казалось, пульсируют в голове, оставляя после себя кровоточащие рубцы. — Это ведь моя комната.

Понять, как мое тело оказалось здесь, я не мог. Не стоит таить, вчера и имени своего был вспомнить не в силах. Подобное случилось со мной впервые. Телефон, небрежно упавший с тумбы, мигал стертыми клавишами, оповещая меня о чьем-то входящем вызове. Но разве я мог говорить? Нет, горло пересохло, словно пустыня Сахара, терзаемая бесконечными безжизненными муссонами. Моим дыханием был неровный хрип, умоляющей о глотке воды. Босиком ступая по прохладному полу, я кутался в измятую толстовку, накинутую поверх обнаженных плеч, боясь встретится взглядом со своим отражением в зеркале. Вдруг там не я?..

За пыльными окнами моего неуютного жилища утренним мелким дождем моросило небо, будто бы ему тоже было печально.

— Не здесь больно, — вслух произнес я, провожая взглядом прозрачные капли, безрассудно стремившиеся к земле. Приложив озябшие ладони к обнаженной груди, я сдавленно выдохнул, укусив себя за нижнюю губу. — А там где-то…

Август всегда внушал мне меланхолию и неприятное ожидание неминуемого конца, хотя, я совсем не боялся его, как многие другие люди. Частенько, листая страницы своих одноклассников в социальных сетях, я натыкался на посты, четко указывающие на страх отпускать лето. Дудки. Бояться стоит лишь самого себя. Почему? Если бы я знал, то непременно бы ответил. После принятой ванны, я все же осмелился взглянуть на экран телефона. Пара входящих и пара сообщений. Я понимал, кто это, более того, отправителя я мог назвать куда точнее, чем самого адресата. Себя я не знал, а вот его — да. Артур. Он...

— Да? — предварительно откашлявшись, я поднял трубку.

На том конце провода молчали. Я совсем не любил эту его привычку, но никогда не пытался спросить, почему он поступает подобным образом. Порою в голову приходила мысль, заставляющая невольно заламывать себе пальцы — вдруг, он боится перепутать меня с кем-то. С тем, кто дорог ему помимо меня.

— Да, — саркастично отозвался Артур. Сегодня его голос звучал с особенной жесткостью, что внушало странные чувства.

— Ты что-то хотел? — с опаской поинтересовался я, ногами то и дело загребая раскиданную по полу одежду. Быть честным, я не желал слышать ответ.

— Хотел, — вновь эта сталь в словах.

Невольно я сглотнул, вспоминая, что на моей душе обман. Сердце было готово вот-вот вырваться из груди и убежать, туда, где его не будут мучить противоречивые чувства, подобные там, что я испытывал в последние пару месяцев. Мне кажется, или это зовут любовью? В голове уже сложилась четкая схема оправданий и я был готов ляпнуть о том, что не виновен в обмане, как голос Артура потеплел, сменившись на более лояльный.

— Как ты чувствуешь себя? — по ту сторону телефонной трубки уже был другой человек. Нежный, ласковый, чувственный. Таким, каким я желал его знать. Моментально мои щеки, покрытые матовой пеленой бледности, вспыхнули, своим цветом напоминая розоватые цветы шиповника.

— Я... — мысли сбивались в стаи, моментально улетая за пределы моей головы, — Я... Очень хорошо.

Естественно я лгал. И когда я успел стать таким ужасным человеком? Эти метаморфозы определенно не радовали меня.

— Я рад. Приедешь?

— Вечером?

— Вечером.

Прикинув, что к восьми часам я распрощаюсь со всеми делами, то приехать смогу. Довольный Артур что-то пробормотал, после чего бросил трубку, не дождавшись моего «до встречи». Хотелось утонуть. Но только в его объятиях.

***

Щелчок. Массивная входная дверь отворилась абсолютно бесшумно. Хозяин жилища, поправив темные очки, которые смотрелись неуместно в сегодняшнюю неясную погоду, осторожно запер ее, удовлетворенно спрятав связку ключей в карман. В ожидании желанного гостя тот решил порадовать его парочкой пирожных из ближайшей кондитерской. Сам светловолосый не любил сладкого, но знал, что возлюбленный одобрит такое проявление любви, ведь всегда уплетал их с крайним удовольствием. Наблюдать за его невинным довольным личиком доставляло особенное наслаждение.

Внезапно, череду приятных воспоминаний оборвали шаги с лестничной клетки этажом ниже. Бодрое топанье сопровождалась ненавязчивым насвистыванием незнакомой мелодии. Все это сразу заставило Артура напрячься, и он всеми силами заставил себя проигнорировать неприятного соседа. Внимательный юноша умел различать людей даже по манере шагов. Тем временем Андрей уже поднялся на общую лестничную клетку, премило улыбнувшись, едва завидел парня. Тот не ответил взаимностью, апатично устремив взгляд, спрятанный за темными стеклами очков, в сторону широкого окна. Заметив недружелюбие, темноволосый приостановился, всеми силами пытаясь скрыть ехидную улыбку, пронизанную скорее злорадством, чем безобидной иронией. Смахнув дождевые капли с капюшона, он все же решил начать диалог.

— Солнечно, да? — саркастически изломив бровь, Андрей загремел ключами, извлекая те из глубокого кармана.

Вместо ответа, Артур глубоко вдохнул, чтобы заставить себя успокоиться. Казалось, секунда, и ему захочется ударить мерзкого соседа. Но вместо этого он лишь поправил очки на переносице.

— Да ладно тебе, — продолжил Андрей, еле сдерживая смех. — Как Саша поживает, приболел?..

Внезапно Артура охватила немыслимая паника: откуда ему известно? Неужели…

— Он более не твой, — голос собеседника резко понизился, уже не источая показную вежливость, — Что упало, то пропало.

— Заткнись... — отозвался блондин, медленно поворачивая голову в сторону юноши, но тот лишь распахнул дверь, на прощание театрально проведя кончиками пальцев по шее. Артур понял, о чем он говорил. Понял, но не верил.

Внезапно все рухнуло. То, что было всей жизнью пару секунд назад, оказалось ложью.
Дверь Андрея захлопнулась, оставив Артура одного. Отчаянным и взбешенным.

***

Интересно, подумалось мне, беспокоится ли Артур, что я опаздываю?

Быстрыми шагами я миновал потускневшие кварталы, затопленные утренним дождем. Порою взгляд мой ловил отражение по ту сторону луж, а я безнадежно вздыхал. Нет, конечно, я был счастлив, что всего через каких-то десять-пятнадцать минут смогу припасть к широким плечам, так неизменно источающим аромат кофе и одиночества.

Но вот совесть, явно настроенная против меня, не давала спуску. Никому же не понравится камень носить на сердце, да и не просто камень. Это была целая глыба вины, тянувшая меня к земле. В ад, в ад... Я не мог ничего вспомнить.

Телефон, на удивление, молчал. Это было более, чем странно. Артур всегда пытался настоять, чтобы встретить меня на половине пути. Конечно, я всегда отказывался, считая, что и эти постоянные звонки — бесполезная трата времени и денег. Но сегодня мир сошел с ума. Все было иначе.

После десяти минут ходьбы в тяжелых раздумьях, наконец-то я приблизился к знакомой новостройке, так уютно утопающей в зелени раскидистых деревьев за окном. В этот раз мне посчастливилось: в подъезд я смог нырнуть вместе с одной из соседок моего белоснежного друга, которая, к слову, давно знала меня в лицо. При встрече та дружелюбно кривила улыбку, здороваясь одним лишь кивком. Малая доля негатива была заметна. Интересно, со мной что-то не так?..

Лестничные пролеты. Еще один. И последний. Три ступени до счастья... Внезапно дверь знакомой квартиры распахнулась. То лицо я не забуду никогда: гримаса ненависти и дикой злобы, никогда не виданной мной прежде в этом человеке.

— Артур, — хрипло произнес я, отказываясь верить. Я понял, что ему все известно. Ответом мне было молчание. Лишь грубые руки буквально втащили меня в помещение, заполненное сумерками умирающего дня. Он не включал свет.

— Черт подери, рассказывай! — с полушепота бархатный голос сорвался на крик, а ледяные руки обнажили мою шею, оттянув ворот толстовки. В этот момент я что-то вспомнил. Но отступать было поздно. От ужаса и стыда хотелось закричать, но ладони зажали мой рот, заставляя проглотить свое отчаяние. Коньяк, смех, Андрей, постель, шепот, тепло, утро и забытье. Это было последствиями моей безрассудности. Только моей.

Артур все еще молчал, разъяренно вбирая с себя воздух. А мгновения мешались меж собой. Я очутился на кровати, нехило ударившись локтем о край. Напротив меня был зверь, стягивающий с себя ремень. Мне оставалось лишь звучно сглотнуть, в подобии ужаса вжавшись в спинку ложа.

Прости...

Я всегда был одинок. Я знаю, что такое быть наедине с режущими мыслями, день и ночь утопая в самом себе. Я знаю, как пахнет это одиночество — сумерками и безысходностью. А как вам тишина, которая громче воя турбин самолета?..

Все это время я ждал протянутой руки, которая вытянет меня из этой бездны. Артур. Всей душой я желал и боялся стать ближе. Но меня всегда охватывало чувство, что с ним я танцую вальс на краю пропасти, и, оступившись, одному из нас суждено сорваться вниз. Предательство. Это звалось предательством.

—Что ты творишь? — теряя голос, я судорожно дернулся, хрупкими плечами уперевшись в дубовую спинку кровати. Глаза мои обескуражено забегали по периметру помещения. Я не сразу заметил, что из-за позднего времени суток белоснежные стены стали грязно-серыми, будто закутались в траурную вуаль скорбящего вечера. Мои подрагивающие губы невнятно шептали что-то, умоляя остановиться, но Артур будто ослеп и оглох от ярости, не желая принимать поражение. Даже в темноте, как мне казалось, я видел, как ненормально тряслись его зрачки. Ярко-алые цветы, распустившиеся на моей шее от обжигающих губ Андрея, настолько разозлили светловолосого, что тот потерял себя.

Быть человеком больно. Быть зверем легче. Но ведь тогда, в ту ночь, в той комнате, в тот момент, мне казалось, что...

— Просто скажи, — пряжка ремня звякнула в темноте, ударившись об пол, — С кем ты спал.

Я звучно сглотнул, прикладывая ладони к вздымающейся от страха груди, будто желая остановить бешеный ритм своего сердца. Моя воля, и оно бы замерло навсегда, полностью растворившись под гнетом одиночества, обид и неуверенности. Все это время я сплетал свои чувства в трагический венок, не ожидая, что он будет для меня словно посмертным.

—
Не спал... — неуверенно промямлил я, всеми силами пытаясь отстраниться. И я нелгал. Я был полностью уверен, что никто не брал меня против воли, иначе днем я бы четко это ощутил. Босые стопы измяли ровно сложенное покрывало, что еще более взбесило педантичного хозяина квартиры.

—
А что это? — и вновь шепот, переходящий в гневный крик, тут же растворяющийся в хриплом кашле. Я всегда думал, что нет ничего хуже тишины. Я ошибался.

— Это? — кончиками пальцев я оттянул края толстовки, дотрагиваясь до покрасневших участков кожи.

Артур промолчал, но тут же вобрал в легкие побольше воздуха сквозь сжатые намертво зубы. На выдохе дыхание его было прерывистым, дрожащим, словно тело изводили рыдания, которые тот сдерживал с особенными усилиями. Я был словно в кошмаре.

—Я не делал этого! — едва успел выкрикнуть я срывающимся голосом, как тут же в воздухе пронесся звон отменной пощечины. Щека моментально вспыхнула, сгорая от удара.

— Ты лжец. Ты всего лишь маленький похотливый лжец.

— Это не правда. Я думал, что...

—
Ты умеешь думать?

Я запнулся. Я не мог ответить. Я потерялся. Я проваливался в ад.

Тем временем мощные руки ухватили меня за лодыжки, властно потянув на себя. Но эти действия были лишены нежности, как прежде. Невольно мне вспомнились прохладные губы, покрывающие поцелуями мои ноги — от бедра и до самых кончиков пальцев, порою замиравшие где-нибудь у колена или на хрупкой тонкой щиколотке. Та первая ночь, насквозь промокшая под дождем, пронизанная нежной и чувственной тоскою, которая разливалась на два тела, заставляя нас резонировать друг с другом. Любовью занимались не наши тела — ей занималась наши души. В этом не было ничего животного, была только она — чистая любовь. Искусная, выточенная из мрамора, застывшая во времени. Такая, о какой слагают стихи. Та, ради которой люди меняются. Неземная любовь. Великая и прекрасная. Она...

— Прошу, остановись... — моя просьба очнуться не увенчалась успехом. А на секунду до этого мне показалось, что Артур пришел в себя. Сомкнул бы объятия на моих плечах и умолял бы простить, захлебываясь в своей вине. Но он не был мной. Сейчас он не был и собой.

Вновь пощечина. Более ощутимая, задевшая губы. Я почувствовал, как по ним, а затем по подбородку скользнула алая дорожка. Рухнув, каплей она впиталась в воротник толстовки. Шелковой тонкой лентой запах крови, моей крови, пронизывал помещение. Первую пощечину я мог оправдать, но вторая... Она была незаслуженна. В тот миг я понял, что дело зашло слишком далеко. Но разве что-то изменить было в моих силах?

Наверное, сложно представить чувство отчаяния, когда лицо любимого вами человека превращается в гримасу злости и ненависти. Никогда прежде я не ощущал столько страха. Он будто начал разливаться по венам, парализуя весь организм. Это сковывало мои движения, не позволяя сопротивляться. А я хотел. Вновь попытка избежать натиска. Тщетно. Зверь резко обхватил меня за торс, перевернув на живот. И вновь отсутствие нежности. Наверняка, я простил бы ему эту грубость. Простил бы эти удары. Даже первую кровь. Но это...

Все время Артур молчал. Лишь шумно дышал, как дышат старики на смертном одре, пытаясь насладиться последним вдохом. Его душили странные чувства.

— Отпусти меня, — мои нервы не выдержали, порвавшись, словно натянутые гитарные струны. Поведя костлявыми плечами, я попытался освободиться, но тело, накрывшее мою спину, с силой вдавило меня в мягкую кровать. — Отпусти, Артур!

На секунду вновь показалось, что тот одумался, но, нет. Пара пальцев оказалась в моем рту, явно призывая заткнуться. Еще никогда этот человек не был мне настолько омерзителен. Свободная рука грубо сорвала с меня брюки, принудив остаться в одном белье. Но и оно не стало задерживаться надолго. Я никогда не забуду холода пальцев, блуждающих по моему телу. Невольно я застонал от боли и обиды. Что может быть унизительнее секса без обоюдного согласия? Секундно в моей памяти пролетали кадры минувших ночей рядом с этим человеком. Холодная нежность всегда успокаивала меня. Я не мог вообразить, что когда-либо его сущность отразится, будто в кривом зеркале.

Я чувствовал, что плечи юноши содрогаются. От чего? От безысходности, смешанной с неутомимой яростью, какой я не знал прежде. Он делал мне больно, пытаясь заглушить собственную боль. Но зачем? Я достаточно страдал.

Ладонь сладострастно заползла под плотную ткань толстовки, дрожащими пальцами сжимая тонкую кожу на ребрах, порою, будто пытаясь проломить и само хрупкое сплетение костей. Я не был волен закричать, его пальцы тонули все глубже в моем рту, а с моих губ срывались лишь томные мученические стоны. Готов поспорить, что подобные сцены не могли привидеться даже жертвам средневековой инквизиции. Все это время в комнате царила тишина, порою содрогаемся моим тонким плачем. Артур не был садистом — музыка моих рыданий не доставляла ему удовольствия, я чувствовал это. Но он не мог остановиться. Вскоре я понял, что не ограничусь парой синяков на теле. Это была лишь прелюдия, чтобы сделать меня более сговорчивым.

Артур вошел в меня резко, без предупреждения. Наверное, это было настолько больно, что я бы предпочел сломать себе пару костей, дабы заглушить режущее чувство меж ягодиц. Но разве это кого-то волновало кроме меня? Нет, естественно, нет. От боли я буквально закричал, со всей силой, какой обладал, сжав скомканное подо мной покрывало. Но он не остановился. Толчок за толчком проникал все глубже, делая одно мое существование невыносимым. Меня тошнило от запаха крови, пота и простыней, пропитанных знакомым ароматом парфюма. Из глаз слеза за слезой стекали крупные соленые капли, несущие в себе квинтэссенцию обиды и жгучего омерзения к некогда любимому Артуру. А он продолжал издеваться надо мной, животно трахая без обоюдного согласия. В свои действия он вкладывал максимум силы, с каждым толчком пронзая все глубже. В тот миг я понял, что ничего нельзя исправить. Мне оставалось лишь закрыть глаза и захлебнуться в разочаровании, глубоко внутри пожираемый безудержной истерикой.

Людям нельзя доверять. Люди — лжецы. Сперва их нежность опутает вас, представившись шелковой лентой, а потом она окажется колючей проволокой, которая изрежет вас насквозь. Но здесь была и моя ошибка.

Самое низкое — винить других в своих неудачах.

Дата добавления: 2015-07-01