Памятная дуэль 4 страница

– Отправив Костина, я зашел к Барникову. У него был Салынов. Они обсуждали некоторые детали предстоявшей операции.

– Ну, что отпустил? – поинтересовался Барников.

– Да.

– Как он?

– Возбужден очень, пришлось дать снотворное, чтобы выспался.

– Правильно. Да и тебе, пожалуй, не мешало бы принять таблеточку.

– Я уже проглотил.

– Ну, тогда иди спать. Завтра утром договоримся обо всем.

Очнувшись утром в половине девятого, быстро встал, привел себя в порядок и после завтрака сразу же вызвал Костина.

– Как спали?

– Отлично.

– А самочувствие?

– Нормальное.

– Тогда давайте работать. Вот Вам все данные, где Вы якобы устроились на жительство: адрес, описание маршрута, план местности и расположения дома, внутреннее устройство, обстановка, подсобные помещения, хозяева и прочее. Все это надо тщательно изучить и мысленно представить, что тут Вы живете. Конечно, лучше бы туда проехать, все посмотреть в натуре, но, к сожалению, сейчас нет времени.

Позвонил Салынов, сообщил, что у Маслова все в порядке. Он предлагает выехать на место за полтора часа до встречи, чтобы окончательно определить, как расставить людей, где должен находиться и как себя вести Костин, какие подать сигналы для работников группы захвата.

Закончив разговор с Салыновым, я подошел к Костину.

– Ну, как дела?

– Все в норме, оказывается, эти места мне очень хорошо знакомы. До войны я бывал тут много раз.

– Тем лучше. Все запомнили?

– Все.

Время подходило к одиннадцати, а дел оставалось еще уйма.

– А черт, как оно быстро летит! – мелькнула мысль.

– Вы продумали, как должны вести себя при встрече с Лобовым? – спросил я Костина, приступая к его инструктажу.

– В общих чертах да.

По ходу его рассказа я внес необходимые уточнения, и к половине двенадцатого инструктаж был закончен. Оставалось доложиться Барникову. Я набрал номер его телефона, спросил, будет ли он беседовать с Костиным.

– Обязательно – послышался его приглушенный бас – заходите минут через десять.

Инструктажем Костина Барников остался доволен, а выпроваживая нас из кабинета, заметил:

– Ну, как говорится, в добрый час.

По выходе от Барникова зашли к Салынову, договорились окончательно о порядке выезда, согласовав этот вопрос с Масловым. Стрелка часов приближалась к тринадцати, когда мы возвратились в мой кабинет. Пора было готовиться в путь.

Захватив все необходимое, спустились вместе с Костиным вниз. Зашли в дежурную комнату тюрьмы. Минут через пятнадцать Костин был одет в форму лейтенанта Красной Армии, и мы вышли во двор, где нас ожидала эмка с двумя пассажирами – Салыновым и Федоткиным. Когда уселись и мы, машина, выскочив из внутреннего двора на улицу Дзержинского, повернула направо и взяла курс на Комсомольскую площадь. Сзади нас на двух машинах следовали товарищи из команды Маслова.

Остановились у Казанского вокзала. Сюда Костин якобы приехал из Томилино. Маршрут, как и вокзал, Костин знал хорошо и мог ориентироваться свободно. Отсюда он должен был проследовать к месту встречи, а, встретившись с Лобовым, отойти с ним для беседы в укромное место около станции. Салынову было поручено прикрывать вход в метро станции Комсомольская, Федоткину – вход в Казанский вокзал, а мне, расположившемуся в грузовике под видом водителя, вести наблюдение за Костиным и Лобовым во время их встречи и беседы. Сотрудники Маслова, используя различные средства маскировки, заняли места, прикрывающие все возможные пути ухода Лобова с места встречи.

Когда все было отрепетировано, часы на башне Казанского вокзала показывали тридцать восемь минут третьего.

Подбодрив Костина, я дал ему команду на выход к месту встречи. В соответствии с планом операции заняли свои места и оперативные работники. Начались напряженные минуты ожидания.

Обстановка была благоприятной. Небольшая облачность, без осадков, хорошая видимость, тепло, легкий майский ветерок способствовали тому, что москвичи чувствовали себя раскованными, держались свободно, без той обычной привокзальной суеты, которая невольно действует на нервы. Некоторые стояли, ожидая знакомых, другие читали газеты, третьи неторопливо входили и выходили из станции метро. На Костина, прохаживающегося на пятачке, около станции метро с газетой в левой руке, никто не обращал внимания.

Время ожидания тянулось медленно, я то и дело посматривал на часы, невольно вспоминая житейское изречение «ждать да догонять хуже всего». Но вот стрелки часов показали пятнадцать ноль-ноль. Я насторожился, устремив пристальный взгляд на Костина. Обзор через лобовое стекло позволял вести успешное наблюдение не только за ним, но и за прилегающими к станции подходами. Прошло две, три, пять минут, а Костин продолжал безучастно смотреть на проходивших мимо людей. Лишь в двух случаях, когда среди выходивших из метро мелькнули фигуры в военной форме, вначале майора, а затем капитана Красной Армии, он проявил заметный интерес, подался вперед, стараясь рассмотреть их лица, но вскоре остановился и повернул обратно. Ничего не изменилось и в последовавшие затем десять минут, показавшиеся вечностью. Костин, судя по всему, разволновался, стал нервничать, часто смотреть на часы, отвлекаться от пристального изучения прохожих. Вероятно, этим объясняется, что он не заметил подошедшего к нему сзади мужчину в штатском платье, который, обходя его слева, слегка задел плечом, и не останавливаясь, проследовал дальше, приглашая кивком головы следовать за ним.

Костин растерялся, как будто остолбенел, но вскоре, придя в себя, свернул находившуюся у него в левой руке газету и засунул ее в карман. Это означало, что появился Лобов. С минуту Костин стоял в нерешительности, но, увидев повторный кивок Лобова, отошедшего от него уже на несколько метров, последовал за ним. Вместо предусмотренного нами укромного места для беседы Лобов пошел в обход станции метро в сторону Русаковской улицы. Одетый в темно-серые заношенные, лоснящиеся брюки, засунутые в кирзовые сапоги такого же цвета и качества куртку, напоминавшую спецовку, в глубоко надвинутой на лоб блинообразной кепке, он производил впечатление рабочего человека, возвращавшегося с трудовой вахты.

Выйдя на Русаковскую, Лобов замедлил шаг, а когда Костин поравнялся с ним, сказал:

– Иди вперед, не останавливайся, у второй Сокольнической поворачивай направо, жди меня.

Держа Костина на некотором расстоянии Лобов внимательно смотрел, не идет ли кто-либо за ним. Убедившись, что все спокойно, он ускорил шаг и, догнав Костина, на 2-й Сокольнической улице прошел с ним во двор одного из домов, где и состоялась их встреча, продолжавшаяся не более десяти минут.

С места встречи первым ушел Костин, Лобов через некоторое время последовал за ним, прошел за ним до станции метро Комсомольская и, убедившись, что он благополучно пересек площадь и направился на Казанский вокзал, вошел в помещение станции метро.

На перроне осмотрелся, а когда подошел состав, одним из последних юркнул в вагон.

Минут через пять после его ухода Салыновым был подан сигнал, полученный от сотрудников Маслова о том, что «объект» сел в вагон поезда.

Я подъехал к Казанскому вокзалу и дал Костину знак садиться в машину. Вскоре подошли Салынов и Федоткин и эмка, набрав скорость, минут через пятнадцать въехала во двор наркомата.

– Что ж, Сергей Николаевич, разрешите поздравить с боевым крещением, – заметил я, пожимая Костину руку, когда поднявшись в кабинет, остановились. Устали?

– Спасибо, немного есть. Но…, помедлив, добавил, правда, сошло-то не все гладко, вроде как по пословице «первый блин всегда комом».

– Что, растерялись? или перетрусили? – спросил я.

– Разволновался почему-то и не заметил, откуда и как он подошел ко мне. Я думал, будет в форме, все внимание обращал на военных, а он облачился в какую-то робу.

– Ты что это? – спросил я его. А он, улыбаясь, ответил:

– Так-то оно спокойнее, все отворачиваются, особенно бабы. В форме-то они прохода не дают. Да и на военный патруль скорее напороться можно. Учти это и ты.

– Ну, а по существу?

– По существу-то как будто нормально- Вот вам портсигар, коробка спичек и блокнотик. Все он держал в руках. А это – его фонарик. Он дал мне его в качестве контейнера, там его шпионские донесения. Сказал, чтобы я передал в Центр.

– Что рассказал о себе?

– Разговор был кратким, поэтому ничего важного он не сообщил. Сказал только, что устроился надежно у своей прежней любовницы, которая работает в столовой. Она его хорошо кормит, поит и, как он выразился, ублажает по ночам. Для выхода в город в зависимости от надобности использует оба варианта – военные и гражданские документы. Живет без прописки. Установил контакты с двумя своими старыми знакомыми, одного обработал, а другого пока изучает, пользуясь его болтливостью. Никаких фамилий, адресов жительства и мест работы этих людей не назвал.

– Чем интересовался у Вас, и что рассказали ему Вы о своем положении?

– Спросил, был ли я в деревне, с кем встречался, за кого выдал себя, взял ли рацию, где устроился, выходил ли на связь, как думаю вести разведку. Я отвечал в соответствии с инструкцией. Сообщил, что у меня все в порядке, встречался только с матерью, живу по военному варианту, устроился на жительство в Томилино. Назвал адрес и данные на хозяев. Он хотел было записать все это, а затем, махнув рукой, сказал: «Ладно, потом!» Условились встретиться на перроне станции Томилино двадцать шестого мая в двенадцать часов.

– Заметили ли Вы что-либо подозрительное в поведении Лобова, не чувствовалась ли какая-либо настороженность с его стороны?

– Нет, вел он себя необычно спокойно. Я даже удивился.

– Ну и прекрасно.

Отправив Костина и доложившись Барникову, я прошел к Салынову, который поддерживал контакт с Масловым.

– Какие новости, Коля?

– Пока все нормально. Лобов ведет себя спокойно. Из метро вышел на станции Кировская, на «Аннушке» доехал до Трубной площади, прошел на Сухаревку и прошмыгнул в подъезд одного дома (адрес устанавливается), где находится и сейчас.

– Если будет что-либо важное, я позвоню.

Поблагодарив Салынова, я пошел к себе. Связался по телефону с криминалистами, попросил, чтобы прислали кого-нибудь за предметами, побывавшими в руках Лобова. Вскоре явилась пожилая женщина с чемоданчиком. Она сообщила, что проведет исследование вещей на месте. Предоставив в ее распоряжение стол, я отошел в сторонку и стал наблюдать. Достав из чемодана все необходимое для работы, женщина внимательно осмотрела портсигар, коробку спичек, блокнот и фонарь и, посмотрев на меня, сказала:

– Думаю, что кое-что получится. Провозившись еще минут двадцать, она вернула мне вещи, оставив у себя только портсигар, и, закрыв свой чемоданчик, удалилась, пообещав позвонить.

В фонаре-контейнере оказалось два сообщения, подготовленные Лобовым для передачи немцам. В них говорилось:

«Устроились надежно в разных адресах. Приступили к выполнению задания. Барон дал согласие. Просит десять тысяч в месяц. Дал ему аванс две тысячи. Передаю полученные у него сведения.

Лось».

«За последние три дня из Москвы по Московско-Рязанской дороге отправлено 52 военных эшелона, 12 с войсками, пять с танками, три с артиллерией, семь с боеприпасами, остальные с разным грузом.

Лось».

Зашла Маша. Принесла очередную почту.

– Тут есть срочные. Владимир Яковлевич просил не задерживаться с ответом, – подчеркнуто деловито произнесла она, и, полоснув меня голубизной своих глаз, направилась к выходу.

– Спасибо, – таким же тоном ответил я, не задерживая ее.

После ухода Маши я занялся разбором почты, написал ответы на срочные запросы, передал их в машбюро и вызвал Костина. Вручив мне отчет о встрече с Лобовым и недостававшие материалы по описанию шифра, Костин спросил:

– Может быть еще что-нибудь нужно?

– Нужно, Сергей Николаевич. Многое еще нужно.

– Сейчас на повестке дня все, что Вам известно о руководящем, преподавательском обслуживающем персонале разведорганов и школ противника и особенно подробно о лицах, привлеченных разведкой для подрывной работы в тылу СССР – их имена, клички, приметы, практическая деятельность, характеризующие данные, чему обучаются, возможные сроки и районы направления на задания. Напишите самым подробным образом, так как имеет значение любая деталь.

Отпустив Костина, я посчитал, что наступило время просить санкцию на проведение активных мероприятий, и подготовил соответствующий рапорт на имя руководства. Концовка рапорта совпала со звонком Барникова, приказавшего зайти со всеми материалами по делу Костина.

– Пошли к Петру Петровичу, – заметил он при моем появлении. – Тут все? – спросил он, ткнув пальцем в папку, которую я держал в руке.

– Все, Владимир Яковлевич. Даже больше, есть проект рапорта.

– Хорошо. Как раз это и предстоит обсудить.

Тимов, облокотившись локтями на стол и обхватив ладонями свою большую тщательно выбритую голову, сидел за письменным столом, углубившись в чтение какого-то документа. Он был в форме, которую одевал крайне редко. Ромб в петлице, свидетельствовавший о звании майора госбезопасности, отражал падавший на него свет от настольной лампы.

– Можно, Петр Петрович? – спросил Барников, видя, что шеф не реагирует на наш заход в кабинет.

– Проходите, проходите, садитесь, – ответил он, не меняя позы. – Сейчас закончу.

Мы сели около приставного столика.

Наконец, минуты через три Тимов поднял голову, положил на стол очки, которыми он пользовался только при чтении, и загадочно улыбаясь, сказал:

– А у меня для Вас сюрприз. Ни за что не отгадаете. Выждав минуту, и довольный произведенным на нас впечатлением, он откинулся на спинку кресла, взял со стола только что прочитанный документ и, потряхивая им, продолжал:

– Вы знаете, кем оказался Лобов? Матерым уголовником! Вот, пожалуйста, знакомьтесь, протянул он документ Барникову. Только что принесли криминалисты. По отпечаткам пальцев они раскопали это в МУРе. Там на него очень пухлое дело. Имеет две судимости за ограбление со взломом, бежал из места заключения и находится во всесоюзном розыске. Батя его тоже уголовник, но не нэпман, как говорил он немцам, а расхититель социалистической собственности, приговоренный к длительному сроку тюремного заключения. В тюрьме и умер.

– А фамилия? – спросил Барников.

– Тоже другая – ни Лобов и ни Лосев, а Лыков Федор Ефимович, 1914 года рождения, уроженец и житель Москвы. – В общем, так, с Петром Васильевичем мы договорились, что его надо брать. В этом заинтересован и МУР. Команда Маслову уже дана и его сотрудники ждут только удобного момента.

– У нас, Петр Петрович, тоже есть кое-что новое, – вставил Барников, передавая ему отчет о результатах встречи Костина и Лобова, тексты радиограмм, составленные Лобовым и рапорт на проведение дальнейших мероприятий.

Ознакомившись с документами, Тимов встал с кресла и, прохаживаясь за столом, заявил:

– Я – за! Думаю, поддержит и комиссар. Костин произвел на него неплохое впечатление. Сегодня, когда разговор зашел о нем, он опять сказал: «Кажется, толковый парень».

Подписав рапорт, Тимов добавил:

– Постараюсь не задержать. А Вы исподволь уже готовьтесь. Времени прошло порядком, и есть опасность, как бы Герлиц не стал бить тревогу.

Барников остался докладывать материалы по другим делам, а я пошел к себе. Электрические часы, висевшие над входной дверью кабинета Тимова, показывали четверть первого ночи. Начались девятые сутки с момента выброски немцами Костина и Лобова в наш тыл.

Суматошный день, нервотрепка, наскоро проглоченный обед и пропущенный ужин давали о себе знать. Ощутив слабость, я поставил чайник, заказал телефонный разговор с семьей и прилег на диван. На душе было тоскливо, давали знать работа без выходных дней, постоянное пребывание в здании наркомата, бытовая неустроенность. Но странно, тут же, откуда-то из глубин мозга, ворвалась совершенно другая, новая мысль, зовущая к действию. Она заставила меня подняться с дивана и сесть за стол. Стакан крепкого чая подействовал возбуждающе, появилось желание снова взяться за дела. А их накопилось невпроворот, тем более, что нужно было заниматься и делами находившегося в командировке Ледева, по которым за неделю поступила целая гора почты. К разбору ее я и приступил.

В начале третьего ночи позвонили с междугородней. При очень плохой слышимости состоялся краткий разговор с женой. Она сообщила, что у них все нормально, все здоровы, но живут, как и другие, преодолевая большие трудности в надежде на скорое возвращение домой. На сердце немного отлегло, но работа на ум уже не шла. Под впечатлением разговора вспомнились благодатные довоенные годы, а с ними и многие дни настоящего, безоблачного счастья. Эти воспоминания заставили меня долго ворочаться на диване, несмотря на усталость и желание уснуть.

Утро выдалось серое, туманное. Прошедший ночью обильный дождь сильно увлажнил воздух, через открытую форточку в кабинет врывалась сырость. Пришлось прибегнуть к пирамидону. Проглотив таблетку, я снова лег на диване, хотя пора была уже вставать. Постепенно полегчало, и спустя полчаса я нехотя поднялся, привел себя в порядок и пошел в столовую. Возвратясь в кабинет, сразу вызвал Костина. Он выглядел тоже усталым, бледноватым с набрякшими под глазами темными кругами.

– Что, плохо себя чувствуете? – спросил я.

– Спал неважно, голова побаливает, видимо действует погода.

– Рановато, Сергей Николаевич, в Вашем возрасте на погоду ссылаться. Вот возьмите-ка таблеточку пирамидона, а потом чайку крепкого выпьете, и все будет в норме, – заметил я, ставя электрочайник. – Сегодня нам болеть нельзя, предстоят важные дела.

Костин с любопытством посмотрел на меня.

– Что, сомневаетесь?

– Да нет, просто интересно.

– Об этом позже, а пока ждите чай и отдыхайте. Если хотите вот свежий номер «Крокодила». Он тоже помогает от головной боли.

Костин стал листать журнал, а я занялся чтением принесенных им записей о курсантах борисовской разведывательной школы немцев.

Во время чаепития позвонил Барников:

– Могу обрадовать, намеченные нами мероприятия санкционированы. Можно действовать.

– Хорошо, Владимир Яковлевич. Зайду, как освобожусь. Сейчас у меня Костин.

Не скрывая своего удовлетворения, я подошел к Костину.

– Ну, как чаек, помогает?

– Спасибо, даже очень.

– Отлично. Тогда давайте приниматься за важные дела. Вот Вам текст радиограммы. Ее надо зашифровать в строгом соответствии с данными Вам инструкциями немцев и сегодня же передать противнику. Костин изумленно смотрел на меня, не решаясь что-либо сказать.

– Что, не понятно?

– Да, – чистосердечно признался он.

– Что ж тут непонятного? Хозяева Ваши заждались, нервничают, усиленно ищут Вас в эфире, нашим радистам все уши прожужжали, а Вы и в ус не дуете, чаи распиваете, отмалчиваетесь. Пора, наконец, и в работу включаться, – в шутливом тоне заметил я.

По выражению лица Костина было видно, что он ничего не понял.

– Ну, хорошо, Сергей Николаевич, давайте поговорим серьезно. Нами принято решение покрутить Канарису мозги, представить Вас и Лобова в роли честно работающих на немцев агентов, с целью передачи им выгодной для нас информации по принципу: хотите получить шпионские сведения? Пожалуйста, получайте, но такие, которые потом должны выйти им боком. Ваша задача, как радиста, почерк работы которого хорошо известен немцам, заключается в том, чтобы установить с радиоцентром противника устойчивую связь в строгом соответствии с полученными от разведки инструкциями. А относительно того, что передавать, позаботимся мы. Понятно?

– Вот теперь ясно, расплылся в улыбке Костин.

– Возьметесь за выполнение?

– С большим удовольствием, – порывисто ответил он.

– Тогда шифруйте, чтобы успеть передать сегодня в шестнадцать ноль-ноль. Я не путаю время?

– Все правильно. Но есть еще два сеанса связи – в десять утра и девять тридцать вечера.

– Попробуем в шестнадцать.

Начертив таблицу для выражения букв числовыми значениями, Костин углубился в работу. Текст первой шифровки был идентичен тому, что написал сам Лобов, за исключением сведений военного характера.

Когда телеграмма была закодирована, я отпустил Костина обедать, предупредив, чтобы к двум часам дня он был в полной готовности. Потом зашел к Барникову.

– С кем поедете? – поинтересовался он.

– Один.

– Не годится для первого раза, ведь Костин все-таки еще подследственный, всякое может случиться.

– Наших никого нет, Владимир Яковлевич, а привлекать посторонних, думаю, не стоило бы.

– А Вы возьмите Смирнова, он и дело знает и пусть привыкает, ему будет полезно, да и в дальнейшем без помощи областного управления нам, пожалуй, не обойтись.

– Спасибо, вот это мысль! – невольно вырвалось у меня, и я тут же позвонил Смирнову. К счастью, он был на месте и охотно согласился.

Поставив в известность о нашем предстоящем выходе в эфир товарищей, контролировавших работу немецких радиоцентров, в четырнадцать тридцать оседланная нами безотказная эмка, спустившись по Кузнецкому мосту, прошмыгнула по Художественному проезду, выскочила на улицу Горького и взяла курс на Ленинградское шоссе. За мостиком через железнодорожный путь после МАИ на Ленинградском шоссе я попросил водителя притормозить и с грустью в сердце окинул взглядом стоявший с правой стороны дом под номером 242. Здесь в трехкомнатной квартире, заселенной осенью 1940 года, одну из них занимала моя семья. В данный момент комната пустовала, была опечатана, окна заколочены фанерой, стекла выбиты воздушной волной от упавшей во двор бомбы. Семью эвакуировали в мое отсутствие, так как на третий день после начала войны, я отбыл на выполнение спецзадания и отсутствовал в столице более месяца. Это была наша первая, собственная жилплощадь. Как мы мечтали о ней, как стремились к созданию своего уютного уголка! И как больно и горько было теперь сознавать об утрате быстро промелькнувшего счастья.

За следующим мостом, перекинутым через другую железнодорожную линию, машина свернула влево и, миновав начало Химкинского водохранилища, углубилась в лес. Здесь был довольно большой лесной массив преимущественно лиственных пород с живописным полями и густыми зарослями кустов. Сюда по выходным дням мы часто ходили с женой гулять, наслаждаясь тишиной и любуясь водной гладью водохранилища.

На одной из полян остановились, вышли из машины и приступили к подготовке места для работы. На землю постелили чехол и развернули рацию. Антенну протянули между деревьями. До начала сеанса связи оставалось пятнадцать минут.

День разгулялся, от утренней сырости не осталось и следа. Воздух был наполнен ароматами леса и набиравшего силу разнотравья.

– Ну, как, Сергей Николаевич, дышится, лучше, чем в вашей «резиденции»? – улыбаясь, спросил я.

– Да-а, – только и смог вымолвить Костин, зачарованно смотря по сторонам и вдыхая полной грудью пьянящий воздух.

А мне с большим сожалением о минувшем опять припомнились милые сердцу карельские леса, так полюбившиеся в тридцатые годы, когда, будучи студентом лесного техникума, я выезжал на практику, а став лесотехником, с дружиной лесников уходил в лес на все лето по делам лесоустройства.

– Пора, Сергей Николаевич! Только не волнуйтесь, действуйте спокойно.

Костин одел наушники. Параллельные наушники взял и я. Включив рацию, стали настраиваться на нужную волну. Эфир был наполнен трескотней морзянки. Я внимательно смотрел на Костина. Он весь превратился в слух, был предельно сосредоточен.

– Есть, – невольно вырвалось у него, когда в наушниках послышались позывные КНС, составленные из начальных букв его фамилии и инициалов.

Ответив на позывные центра. Костин вскоре вступил в двухстороннюю связь и передал закодированную радиограмму. Радист центра дал квитанцию, закончив связь общепринятым приветствием.

– С повторным крещением, Сергей Николаевич! – сказал я, крепко пожимая ему руку.

– Выходит правильно шутили ребята в разведшколе, – улыбаясь, заметил Костин, – антенну будем развертывать в лесу, а противовес – в НКВД.

Убрав все, сели в машину и возвратились в Наркомат. В дороге не обошлось без шуток и анекдотов, чему способствовало хорошее настроение.

Доложив Барникову о результатах, я узнал от него об аресте Лобова. Его взяли по выходе из квартиры любовницы под предлогом опознанного преступника, разыскиваемого МУРом.

Во время обыска квартиры обнаружили ряд вещественных доказательств, свидетельствовавших о несомненной причастности его к разведке – поддельные документы военного и гражданского образцов, чистые бланки командировочных предписаний, отпускных удостоверений, свидетельств об освобождении от воинской службы, штампы и печати различных воинских частей и гражданских учреждений, оружие – автомат ППШ, наган, финский нож, географическая карта Егорьевского района Московской области, инструкция по сбору разведывательной информации на тонкой бумаге, запрятанная в контейнер (безопасная бритва), тексты трех радиограмм, подготовленных для передачи немцам в контейнере (помазок для бритья), капсула с цианистым калием для самоотравления, советские деньги в сумме 68 тысяч рублей.

На первичном допросе в следственном отделе Лобов, признав себя виновным в совершенных им уголовных преступлениях, долгое время отрицал какую-либо связь с разведкой, но, уличенный вещественными доказательствами, в конце концов, вынужден был сознаться. О Костине он пока умолчал.

При очередном вызове Костина мне предстояло объявить ему о важном решении руководства службы.

– Здесь, Сергей Николаевич, начал я неторопливо, раскрывая папку, есть кое-что приятное для Вас.

Костин подался вперед и напряг все свое внимание.

– Первое, – продолжал я после небольшой паузы, – принято решение о приостановлении следствия по Вашему делу и, следовательно, обвинение Вам пока предъявляться не будет, в перспективе же все будет зависеть от Вашего отношения к начатой нами работе. Понятно.

– Ясно, скорее выдавил, чем сказал это Костин, ошеломленный неожиданностью услышанного.

– Второе, – «квартировать» пока придется здесь, на старом месте, но режим Вашего содержания будет значительно облегчен. Вот указание начальнику Вашей «гостиницы», улыбнувшись, заключил я, знакомя его с положениями облегченного режима.

– Устраивает?

– Вполне, большое спасибо!

Костин был явно взволнован, произнес эти слова с трудом из-за перехватившей горло спазмы.

– Третье, чтобы не заскучать и с пользой употребить свободное время, наряду с выполнением наших заданий можете заняться продолжением работы над своей диссертацией. Учебники и все что нужно постараемся достать.

– Вот это замечательно! Я не знаю, как Вас благодарить. Я очень, очень рад и обязательно займусь.

– Благодарности, Сергей Николаевич, потом когда одолеем врага, а сейчас надо работать.

Напомнив о предстоявшем на следующий день сеансе связи, я отвел Костина к дежурному, а сам зашел к начальнику тюрьмы, чтобы договориться о неукоснительном соблюдении облегченного режима его содержания.

Прочтя записку, в которой давались указания на этот счет, начальник нахмурился и, посмотрев на меня сквозь слетевшие на кончик носа очки, сказал:

– Как бы Вы не превратили наше заведение в пансионат, а то чего доброго и в детский садик.

– Ничего не поделаешь, товарищ капитан, работа такая, но обязательно надо.

– Ладно, надо так надо, сделаем.

После обеда я зашел к Саше Козреву.

– Как наш Лось? – поинтересовался я.

– Ну и проходимец же он, пробы ставить негде. Врун страшный, наглец. В общем, повозиться с ним придется основательно.

– О Костине говорит что-нибудь?

– Мало, признал только что он радист, выброшен вместе с ним, расстались после приземления, условившись встретиться через неделю у Казанского вокзала, но на встречу не вышел. Где находится неизвестно.

– А о московских связях показал что-либо?

– Назвал только любовницу, она его довоенная «Маруха».

– В телеграммах, составленных им для отправки немцам указан некий «Барон», которого он якобы завербовал и получил от него информацию о перевозках войск и военной техники по Рязанской и Киевской железным дорогам. Не называет, кто это?

– Нет, сам не называет, а мы пока не спрашиваем. Ведем проверку, насколько правдива информация.

Второй выезд с Костиным для работы состоялся двадцать шестого мая. Выдался на редкость приятный день: безоблачный, тихий, теплый. В лесном массиве у Химкинского водохранилища, куда, как и в прошлый раз, мы приехали с Костиным, все благоухало. Поражала набиравшая силу зелень. Освещенная солнцем и затененная деревьями и кустами, она была самых различных оттенков. Радовали пряный, пьянящий воздух и беспрестанный гомон птиц. Полюбовавшись всей этой прелестью, мы развернули рацию. Стали настраиваться. Эфир, как всегда, был заполнен звуками морзянки, какой-то трескотни, шумовой неразберихи от перебивающих друг друга радиостанций. Однако сверх ожидания связь удалось установить быстро. Она была устойчивой с обеих сторон.

– КС – как слышите? – спросил Костин.

– СХ – слышу хорошо, – ответил «Сатурн» (радиоцентр противника в Смоленске. Прим. авт.).

– ПР – передаю радиограмму, несколько раз повторил Костин и быстро отстукал подготовленную нами шифровку. «Сатурн» дал квитанцию об ее приеме и, в свою очередь, передал ответную радиограмму, текст ее гласил:

Дата добавления: 2015-07-02