Об американских языках 2 страница

В-четвертых, мы так охвачены страстями, что уже никакое богатство не позволяет человеку поддерживать свой престиж среди равных себе. Однако того, кто не достигает богатства, презирают, и поэтому люди всех профессий стремятся обогащаться незаконными путями, вследствие чего человеку честному становится трудно избежать лишений и бесчестья.

В-пятых, школы, где обучают наукам и вере, столь коррумпированы, что большинство детей, причем часто лучшие, наиболее способные из них, на которых возлагались самые обоснованные надежды, оказываются совершенно испорченными из-за множества виденных ими дурных примеров, а также по причине распущенности их окружения.

В-шестых, разве не вся Земля являет собою сад Господень? Разве не дана она детям Адама для того, чтобы они обрабатывали и украшали ее? Отчего же должны мы здесь утесняться, испытывая нехватку земли, тогда как огромные территории, равным образом пригодные для жизни людей, остаются необжитыми и невозделанными?

В-седьмых, какое деяние может быть благороднее, прекраснее и достойнее христианина, нежели создание Реформированной Церкви и поддержание ее в период младенчества, объединение наших сил с силами верных людей, чтобы укрепить ее, содействовать ее процветанию, защитить от напастей, а может, и спасти от полного разрушения?

И в-восьмых, если бы известные своей набожностью люди, жизнь которых окружена здесь (в Англии) богатством и счастьем, оставили все эти земные блага ради того, чтобы основать эту Реформированную Церковь, и согласились разделить с нею неопределенность положения и тяготы судьбы, это было бы великим, полезным примером, который воодушевил бы верующих в их молитвах за колонии и вдохновил бы многих других людей последовать их начинанию».

Далее, освещая позиции Церкви Новой Англии в вопросах морали, Мэзер яростно обрушивается на обычай произносить за столом тосты за здравие, который он называет языческим и богомерзким.

С аналогичной суровостью он запрещает все те украшения, которые только могут женщины носить на голове, и безжалостно осуждает распространившуюся, по его словам, среди них моду оголять шею и руки.

В другом разделе своей работы он подробно рассказывает о многочисленных фактах колдовства, устрашавшего тогда Новую Англию. Несомненно, что прямое, явное вмешательство дьявола в дела сего мира представлялось ему неоспоримой, вполне доказанной истиной.

Во множестве мест этой же книги проявляет себя тот дух гражданской свободы и политической независимости, который был столь свойствен современникам автора. Их принципы управления обществом проявляются на каждом шагу. Так, например, мы узнаем, что жители Массачусетса в 1630 году, то есть всего через десять лет после основания Плимута, собрали 400 фунтов стерлингов для создания собственного университета в Кембридже.

Если от работ, освещающих общую историю всей Новой Англии, перейти к тем сочинениям, которые посвящены отдельным штатам данного региона, я бы в первую очередь отметил книгу под названием «История колонии Массачусетс, написанная Хатчинсоном, губернатором Массачусетской провинции» — двухтомник в 1/3 долю листа. Один экземпляр этой книги имеется в Королевской библиотеке: второе издание, выпущенное в Лондоне в 1765 году.

В «Истории» Хатчинсона, много раз цитировавшейся мною в той главе, к которой относится данное примечание, описываются события, начиная с 1628-го и кончая 1750 годом. Все сочинение пронизано духом правдивости, слог прост и естествен. Эта «История» очень богата деталями.

Лучшей историей Коннектикута является книга Бенджамина Трамбулла «Полная общественная и церковная история Коннектикута, 1630—1764», два тома которой в '/8 долю листа были опубликованы в Нью-Хейвене в 1818 году. Я не думаю, что в Королевской библиотеке имеется экземпляр сочинения Трамбулла.

Данная история представляет собой ясное и бесстрастное описание всех событий, которые произошли в Коннектикуте за период времени, указанный в заглавии. Автор черпает материалы из лучших источников, и его рассказ несет на себе печать истины. Все, что он пишет о ранних временах Коннектикута, чрезвычайно любопытно. Обратите особое внимание на изложение Конституции 1639 года в его работе (т.1, гл.VI, с. 100), а также ка «Уголовные законы Коннектикута» (т.I, гл.VII, с. 123).

С полным на то основанием авторитетной считается работа Джереми Белнепа «История Нью-Гэмпшира», два тома в 1/8 долю листа, опубликованная в Бостоне в 1792 году. Специально посмотрите в работе Белнепа главу III первого тома, в которой автор приводит чрезвычайно ценные подробности относительно политических и религиозных воззрений пуритан, причин их эмиграции и принятых ими законов. Здесь же приводится любопытная цитата из проповеди, прочитанной в 1663 году: «Необходимо, чтобы Новая Англия постоянно помнила, что она была основана с религиозной, а отнюдь не с коммерческой целью. Обязанность соблюдать чистоту вероучения, богослужения и церковного устройства начертана на ее челе. Поэтому торговцам и всем тем, кто копит монету за монетой, не следует забывать, что целью основания этих поселений была религия, а не нажива. И если кто-то среди нас делам мирским уделяет ровно столько же заботы или даже чуть больше, чем религии, такой человек по духу своему не является истинным сыном Новой Англии». У Белнепа читатель найдет больше общих идей и большую силу мысли, чем у любого другого из известных нам американских историков.

Не знаю, имеется ли эта книга в Королевской библиотеке?

Из числа тех центральных штатов Америки, которые были основаны уже относительно давно и которые заслуживают нашего внимания, в первую очередь выделяются штаты Нью-Йорк и Пенсильвания. Лучшая из имеющихся у нас книг по истории штата Нью-Йорк так и называется «История Нью-Йорка». Она была написана Уильямом Смитом и издана в Лондоне в 1757 году. Имеется она и во французском переводе, опубликованном также в Лондоне в 1767 году в виде однотомника в 1/12долю листа. Смит представил нашему вниманию полезные подробности о войнах между французами и англичанами в Америке. Из американских историков он был лучше всех осведомлен о знаменитой конфедерации ирокезских племен.

Что касается Пенсильвании, то лучшее, что я могу сделать, — это указать работу Роберта Прауда, озаглавленную «История Пенсильвании с самого образования и заселения этой провинции при первом ее владельце и губернаторе Уильяме Пенне, начиная с 1681 года и вплоть до 1742-го». Этот двухтомный труд был издан в Филадельфии в 1797 году.

Данная публикация в особой мере достойна читательского внимания: в ней содержится великое множество очень интересных документов, относящихся к Пенну, к вероучению квакеров или отражающих характеры, нравы и обычаи первых обитателей Пенсильвании. В Королевской библиотеке, насколько мне известно, не имеется ни одного экземпляра этой книги.

Нет особой надобности добавлять, что в числе наиболее значительных сочинений о Пенсильвании работы самого Пенна, а также Бенджамина Франклина, ибо данные произведения известны очень широкому кругу читателей.

Большая часть цитируемых книг была просмотрена мною в период пребывания в Америке. Остальные же мне были милостиво выданы Королевской библиотекой, а также весьма любезно предоставлены господином Уорденом — прежним генеральным консулом Соединенных Штатов в Париже, который сам был автором превосходной работы по Америке. Поэтому мне хотелось бы заключить данное примечание словами, выражающими мою глубокую признательность в адрес господина Уордена.

С. 59

В «Воспоминаниях» Джефферсона написано следующее: «В ранний колониальный период, когда англичане начали обосновываться в Виргинии и когда землю можно было приобретать за самую малость или вообще даром, некоторые предусмотрительные личности приобрели огромные наделы и, желая поддержать материальное благополучие семейства, завещали свои состояния своим потомкам. Переход этой земельной собственности из поколения в поколение, при том, что хозяевами всегда оставались люди, носившие одну и ту же фамилию, привел к выделению из среды колонистов определенного круга семейств, которые благодаря закону сумели сохранить свои богатства и образовали таким образом некоторое подобие класса патрициев, отмеченных великолепием и роскошью своего образа жизни. Из этого класса, по обыкновению, король подбирал себе государственных деятелей колонии».

В Соединенных Штатах основные положения английских законов о наследовании были повсеместно отвергнуты.

«Основное правило, которому мы подчиняемся в вопросе об имущественном наследовании по закону, — утверждает господин Кент, — заключается в следующем: если какой-нибудь человек умирает, не оставив завещания, его имущество переходит к его наследникам по прямой линии. Если имеется единственный наследник или наследница, он (или она) получает все имущество полностью. Если же покойный оставил несколько наследников, пользующихся равными правами, то в этом случае имущество разделяется между ними на равные доли вне зависимости от пола наследующего».

Это правило было впервые введено в штате Нью-Йорк в постановлении от 23 февраля 1786 года (см.: Законодательные поправки и постановления, т.III; Приложения, с.48). С тех пор оно было включено в основной текст законов и поправок данного штата. К настоящему времени действие этой нормы вошло в силу на территории почти всех Соединенных Штатов с тем единственным исключением, которое являет собой законодательство штата Вермонт, где наследнику-мужчине выделяется двойная доля наследуемого имущества. Кент. Комментарии, T.IV, с.370.

В этой же работе господин Кент (т.ΙΥ, с.1 —22) дает исторический очерк американского законодательства по вопросу майоратного наследования. Автор приходит к выводу, что вплоть до Американской революции в колониях в качестве юридической нормы функционировали английские законы майоратного наследования. Собственно говоря, впервые майорат был отменен в Виргинии в 1776 году (движение за эту отмену возглавлял Томас Джефферсон; см. его «Воспоминания»); а в 1786-м—в штате Нью-Йорк. Затем отмена была объявлена в штатах Северная Каролина, Кентукки, Теннесси, Джорджия и Миссури. В Вермонте, Индиане, Иллинойсе, Южной Каролине и Луизиане закон майората никогда не применялся на практике. В тех штатах, законодатели которых считали, что им следует сохранить английские нормы, закрепляющие порядок наследования земли без права отчуждения, они модифицировали их таким образом, что нормы лишились

своих основных аристократических черт. «Главные принципы нашего общественного устройства и правления, — утверждает господин Кент, — благоприятствуют свободной циркуляции собственности».

Французский читатель, изучающий раздел американского законодательства, посвященный вопросам наследования, будет особо потрясен, обнаружив, что наши законы в этой области бесконечно более демократичны, чем их.

По американским законам имущество родителя разделяется поровну между наследниками лишь в том случае, если его воля неизвестна «Ибо каждый человек в штате НьюЙорк, — гласит закон (Законодательные поправки и постановления, т.ΙΙΙ; Приложение, с.51), — имеет полную и ничем не ограниченную свободу, право и полномочия передавать, распоряжаться, даровать или завещать свое имущество любому лицу или любым лицам, если данное лицо или группа лиц не представляют никаких политических или общественных организаций».

По французскому закону деление имущества на равные или почти равные доли обязательно для завещающего.

Большинство американских штатов все еще допускают майоратное наследование земли, ограничиваясь лишь сдерживающими его мероприятиями.

Французские законы ни в коем случае майората не допускают.

Если у американцев общественное устройство все еще более демократично, чем наше, то у нас зато более демократичны законы. Вопреки возможным предположениям это объясняется без особого труда: во Франции демократия все еще занята делом разрушения; в Америке она безмятежно царствует на руинах прошлого.

С. 63

Краткое изложение вопроса об избирательном цензе в Соединенных Штатах

Все штаты предоставляют своим гражданам удовольствие участвовать в выборах, начиная с 21-летнего возраста. Во всех штатах необходимо постоянно проживать в течение определенного времени в том округе, в котором избиратель голосует. Данный срок колеблется от трех месяцев до двух лет.

Что касается имущественного положения, то в штате Массачусетс для того, чтобы стать избирателем, человеку необходимо иметь доход в 3 фунта стерлингов в год или же капитал в 60 фунтов стерлингов.

В штате Род-Айленд для этого необходимо обладать земельной собственностью стоимостью не менее 133 долларов (704 франка).

В Коннектикуте надо иметь собственность, приносящую годовую прибыль в 17 долларов (около 90 франков). Год службы в милиции также дает избирательное право.

В Нью-Джерси избиратель должен иметь собственность, оцениваемую в 50 фунтов стерлингов.

В Южной Каролине и в Мэриленде избиратель должен иметь 50 акров земли.

В штате Теннесси достаточно иметь хоть какую-то собственность вообще.

В штатах Миссисипи, Огайо, Джорджия, Виргиния, Пенсильвания, Делавэр и НьюЙорк для получения права голоса достаточно платить хоть какие-то налоги; в большинстве этих штатов служба в милиции эквивалентна уплате налогов.

В Мэне и Нью-Гэмпшире достаточно не значиться в списках нуждающихся в помощи.

И наконец, в штатах Миссури, Алабама, Иллинойс, Луизиана, Индиана, Кентукки и Вермонт для избирателей не установлено никакого имущественного ценза

Полагаю, что только в Северной Каролине к избирателям предъявляются различные требования: те, кто участвуют в выборах сенаторов, должны иметь земельный надел не менее 50 акров. Для участия в выборах членов палаты представителей достаточно платить какой-либо налог.

С. 89

В Соединенных Штатах имеется система протекционистских тарифов. Малочисленность таможенных служб и огромная протяженность береговых линий крайне облегчают ввоз в страну контрабандных товаров; однако контрабандная торговля ведется здесь не

столь активно, как в любом другом государстве, поскольку каждый американец старается ее подавить.

Поскольку в Соединенных Штатах нет профилактической пожарной службы, пожары здесь случаются чаще, чем в Европе, однако в целом они тушатся быстрее, так как население округи всегда готово при необходимости быстро собраться в опасном месте.

С. 90

Утверждение, будто централизация была вызвана Французской революцией, не является истинным. Французская революция усовершенствовала централизованную систему, но не породила ее. Вкус к централизации и мания к циркулярам во Франции восходят к тем древним временам, когда в правительство вошли легисты. Это возвращает нас в эпоху царствования Филиппа Красивого. С тех пор оба этих явления беспрестанно усиливались. Именно об этом господин де Малерб от имени Судебно-финансовой палаты говорил в 1775 году королю Людовику XVI³: «Любая группа и любое сообщество граждан имеют право вести свои собственные дела, право, которое мы не считаем одним из старейших в королевстве потому лишь, что оно значительно старше самого королевства: это — естественное право, обусловленное природой человека как разумного существа. Тем не менее, сир, Ваши подданные были лишены этого права, и мы не побоимся сказать, что власти в данном отношении впали в крайность, которую можно определить как ребячество.

С тех самых пор, как могущественные министры возвели в политический принцип обыкновение не созывать национальное собрание, прецедент за прецедентом привел к тому, что с суждениями горожан вообще перестали считаться, если только они не получили одобрения главы городской администрации. В результате, пожелай члены этого городского сообщества распорядиться собственными финансовыми средствами, им необходимо будет склонить на свою сторону заместителя интенданта и соответственно руководствоваться утвержденным им планом, нанимать тех исполнителей, которым он покровительствует, и оплачивать их труд в соответствии с его указаниями. Если коммуне необходимо обратиться в судебные инстанции, ее прошение также должно быть заверено интендантом. Следовательно, дело должно быть рассмотрено в этой предварительной инстанции прежде, чем оно попадет в судебные органы. И если интендант не согласен с мнением своих горожан или же в том случае, если ответчик имеет некоторое влияние на аппарат городского управления, жители города оказываются лишенными возможности защищать свои права. Сир, таковы средства, с помощью которых во Франции стремились задушить самое память о муниципальной независимости, уничтожив, насколько это возможно, даже чувство свободолюбия у горожан. Таким образом, можно сказать, что вся нация была признана недееспособной и посему препоручена покровительству опекунов».

Что еще можно добавить к этому ныне, когда Французская революция уже совершила свои так называемые завоевания в области централизации?

В 1789 году Джефферсон писал из Парижа одному своему другу: «На свете не было страны, где бы страсть управлять всем и вся пустила столь глубокие корни, как во Франции, принеся с собой так много зла» (Письмо Мэдисону от 28 августа 1789 года).

Истина заключается в том, что во Франции в течение уже нескольких веков центральная власть делала все, что хотела, с целью усиления административной централизации, и ничто не могло ее в этом ограничивать, кроме того, что ее силы также были не беспредельны.

Центральная власть, созданная Французской революцией, пошла в данном отношении дальше всех своих предшественниц потому, что она была сильнее и грамотнее каждой из них: Людовик XIV подчинил все стороны жизни городской общины произволу интенданта, а Наполеон — воле министра. Принцип всегда остается одинаковым, меняются лишь мера и полнота его реализации.

С. 93

* Подобная незыблемость конституции во Франции является неизбежным следствием наших законов.

³ См. «Записки, предназначенные для истории государственного права Франции, по вопросу о налогах», изданные в Брюсселе в 1779 году, с.654.

И если вначале говорить о самом важном из законов, а именно о том законе, который регулирует порядок наследования трона, то какой политический принцип может быть более незыблемым, чем тот, который основан на природном законе наследования от отца к сыну? В 1814 году Людовик XVIII добился признания вечного права на престол для своего семейства. Те, кто определял результаты революции 1830 года, последовали его же примеру: они лишь подтвердили неизменность данного закона наследования престола в пользу другой династии. И в этом они подражали канцлеру Мопу, который в период формирования нового парламента не преминул заботливо объявить в том же самом ордонансе, что новые депутаты будут столь же неотзываемыми, как и их предшественники.

Законы 1830 года, равно как и законы, принятые в 1814 году, не предоставляют никакой возможности изменять конституцию. Следовательно, вполне ясно, что обычные законодательные средства недостаточны для достижения подобной цели.

На чем основана сила королевской власти? На конституции. А власть пэров? На конституции. А власть депутатов? На конституции. Тогда каким образом могут король, пэры и депутаты, объединив свои усилия, изменить что-либо в том основном законе, каторый и является единственным источником их права на власть? Без конституции они — ничто. А раз так, то на что они смогут опереться, если захотят изменять эту конституцию? Есть только два варианта: либо их усилия, направленные против хартии, оказываются бесполезными и она продолжает существовать вопреки их воле, предоставляя им возможность по-прежнему править от ее имени; либо им все же удается изменить хартию, и тогда закон, давший им юридическое существование, уходит в небытие, превращая их самих в ничто. Уничтожив хартию, они уничтожили самих себя.

В законах, принятых в 1830 году, это просматривается даже с большей отчетливостью, чем в законах 1814 года. В 1814 году королевская власть еще рассматривалась как нечто, внеположное конституции и возвышающееся над нею, в то время как в 1830 году она, по ее собственному признанию, создается конституционным путем и без конституции ровным счетом ничего не значит.

Таким образом, часть нашей конституции является неизменяемой потому, что она связана с судьбой царствующего семейства, да и в целом конституция также неизменна, поскольку не имеется никаких легальных способов ее изменить.

Все это совершенно неприменимо к Англии. Поскольку здесь нет письменно зафиксированной конституции, кто может заявить, что Англия изменяет свой основной закон?

** Самые почтенные из писавших об английской конституции авторы словно соревнуются друг с другом, подчеркивая это всемогущество парламента.

Делолм пишет (гл. X, с.77): «Основополагающим английские юристы считают принцип, согласно которому парламент наделен возможностью совершить все, что угодно, кроме возможности превратить женщину в мужчину, а мужчину — в женщину».

Блэкстон поясняет еще категоричнее, хотя и не столь выразительно, как Делолм, эту же мысль в следующих словах: «Власть и юрисдикция парламента, по мнению сэра Эдварда Коука (4 Ист., 36), столь обширны и абсолютны как над отдельными личностями, так и по конкретным вопросам, что они не могут определяться какими бы то ни было ограничениями... Об этом органе власти, — добавляет он, — можно с полным основанием утверждать: Si antiquitatem spectes, est vetustissima; si dignitatem, est honoratissima; si jurisdictionem, est capacissima⁴. Он пользуется суверенными и бесконтрольными полномочиями создавать, утверждать, расширять, ограничивать, отменять, аннулировать, восстанавливать и толковать любой закон во всех законодательных сферах, будь то церковное, светское, гражданское, военное, морское или уголовное право. Именно парламент наделяется конституцией объединенного королевства той деспотической и абсолютной властью, которая при любой форме правления должна находиться в чьих-то руках. Все социальные беды и невзгоды, все мероприятия и средства борьбы с этими невзгодами, когда они выходят за рамки законов, передаются на рассмотрение этому чрезвычайному трибуналу. Он может регулировать или даже видоизменять закон о престолонаследии, как это было сделано во времена царствования Генриха VIII и Вильгельма III. Он способен изме-

⁴ С точки зрения времени — очень древняя; с точки зрения престижа — очень почетная; с точки зрения юрисдикции — очень действенная (пат.).

нить уже принятую страной религию, как это неоднократно случалось в период правления Генриха VIII и его детей. Он может изменить или создать новую конституцию королевства и даже законы, регулирующие жизнь самого парламента, как это было сделано принятием акта об объединении Англии с Шотландией, а также различных постановлений относительно трех- и семилетних сроков избрания членов парламента. Одним словом, он может сделать все, что только в человеческих силах, и поэтому кое-кто не постыдился назвать эту власть, пожалуй чересчур смело, всевластием парламента».

С. 100

Конституции разных американских штатов лучше всего согласуются между собой в области политического устройства.

Конституции всех штатов, в которых это установлено законом, наделяют именно палату представителей исключительным правом выдвигать обвинения, кроме конституции Северной Каролины, согласно которой это право отдано большому жюри присяжных, решающему вопрос о подсудности того или иного дела (ст. 23).

Конституции почти всех штатов наделяют сенат или замещающую его ассамблею исключительным правом выносить решения по особо важным политическим вопросам.

Единственными мерами наказания, которые могут быть определены политическим судом, является отстранение от государственной должности или запрещение заниматься в будущем государственной деятельностью. Только конституция штата Виргиния позволяет политическому суду определять любые виды наказания.

Политическими преступлениями, которые могут подлежать судебному разбирательству по федеральной конституции (разд.IV, ст. 1), по конституции Индианы (ст.З, с.23,24), Нью-Йорка (ст.5) и Делавэра (ст.5) являются государственная измена, коррупция и другие опасные преступления или проступки.

По конституциям Массачусетса (гл. 1, разд. II), Северной Каролины (ст. 23) и Виргинии (с.252) таковыми считаются нарушение норм поведения и плохое руководство.

По конституции Нью-Гэмпшира (с. 105) — коррупция, махинации и плохое руководство.

По конституции Вермонта (гл. II, ст. 24) — плохое руководство.

В Южной Каролине (ст. 5), Кентукки (ст.5), Теннесси (ст.4), Огайо (ст. 1, 23, 24), Луизиане (ст. 5), Миссисипи (ст. 5), Алабаме (ст. 6), Пенсильвании (ст. 4) — должностные проступки и нарушения.

В конституциях штатов Иллинойс, Джорджия, Мэн и Коннектикут характер преступлений не уточнен.

С. 142

Это правда, что европейские державы могут вести против Соединенных Штатов крупномасштабные морские войны, однако война на море всегда не столь трудна и опасна, как сухопутная. Морская война требует лишь одного рода усилий. Торговая нация, готовая предоставить правительству необходимую сумму, непременно имеет флот. К тому же растрату денег от народа скрыть значительно проще, чем человеческие потери и массовую мобилизацию. И кроме того, поражения на море редко угрожают существованию или независимости народа, флот которого проиграл сражение.

Что же касается сухопутных войн, то, по всей очевидности, народы Европы не способны вести их сколь-либо эффективно против Союза американских штатов.

Очень трудно, перебросив в Америку, поддерживать боеготовность более чем 25 тысяч солдат, что примерно соответствует численности вооруженных сил страны с населением в 2 миллиона человек.

Сражаясь на таких условиях против Соединенных Штатов, самая крупная европейская держава окажется в положении нации, имеющей 2 миллиона населения и воюющей против народа в 12 миллионов человек. Прибавьте то обстоятельство, что американцы в этом случае будут иметь под рукой все свои ресурсы, тогда как европейцы окажутся отрезанными от своих ресурсов расстоянием в 1500 лье, а также и то, что огромная территория Соединенных Штатов уже сама по себе делает невозможным их завоевание.

Дата добавления: 2015-07-02