Итальянские каникулы 2 страница

Какого черта! Он вполне может обходиться собственным обществом следующие несколько недель, пока скандал, вызванный самоубийством Карли, не уляжется и обстановка не войдет в нормальную колею. А пока что идея побыть инкогнито привлекала своей новизной и даже немного забавляла.

Оглядевшись, он сообразил, что незаметно добрался до центра Флоренции, людной площади Синьории. Если хорошенько вдуматься, то трудно вспомнить, когда он в последний раз бывал один.

Рен пересек истертую брусчатку, добрался до «Ривуар» и нашел столик под тентом. Рядом немедленно возник официант. Учитывая упорно не желавшее униматься похмелье, ему следовало бы довольствоваться содовой со льдом, но он редко делал то, что следовало бы, и вместо этого попросил бутылку их лучшего брунелло. Официант не спешил принести заказ, а когда все-таки появился, Рен злобно зарычал на него. Его дурное настроение, вызванное бессонницей, спиртным и безумной усталостью, ухудшалось с каждой минутой, подогретое сознанием, что Карли больше не будет, и что всех денег и всей славы уже недостаточно, и что ни один прожектор не способен ярко сиять. Он был пресыщен, взбудоражен и хотел больше. Больше славы. Больше денег. Больше… вообще больше.

Он напомнил себе, что следующий фильм даст ему все. Каждый голливудский актер мечтал сыграть злодея Каспера Стрита, но только Рену предложили работу. Такая роль достается раз в жизни! Верный шанс оказаться наверху. Среди лучших.

Медленно-медленно мускулы его расслабились. Работа в «Ночной охоте» означала месяцы тяжкого труда. И пока съемки не начались, он намеревался как следует насладиться Италией. Отдохнет, отъестся и займется тем, что делает лучше всего.

Откинувшись на спинку стула, он пригубил вино и стал ждать, когда жизнь в очередной раз предоставит ему новое развлечение.

Глядя на розово-зеленый купол Дуомо, сиявший на фоне ночного неба, Изабел решила, что наиболее выдающаяся достопримечательность Флоренции выглядит скорее аляповато, чем величественно. Этот город ей не нравился. Даже по ночам он был чересчур оживленным и шумным. Может, Италия традиционно и считается тем местом, где женщины с раненой душой находят исцеление, но для нее отъезд из Нью-Йорка оказался горькой ошибкой.

Изабел велела себе быть терпеливой. В конце концов, она приехала только вчера, и Флоренция отнюдь не была конечным пунктом назначения. Так распорядились судьба и подруга Дениз, неожиданно передумавшая ехать в Италию, страну ее грез. Много-много лет она мечтала поехать в Италию и наконец взяла отпуск в своей уолл-стритской компании и сняла домик в тосканской глуши на сентябрь и октябрь с намерением написать книгу о методах инвестиций для одиноких женщин.

«Италия — самое подходящее место для творческой работы, — твердила она Изабел за салатом из груш с листьями эндивия у „Джо-Джо“, их любимом местечке для ленча. — Буду целыми днями писать, а вечерами пробовать сказочную еду и запивать сказочным вином».

Но вскоре после того как все документы на аренду тосканского домика ее грез были подписаны, Дениз встретила мужчину своей мечты и объявила, что сейчас навряд ли сможет покинуть Нью-Йорк. Именно поэтому Изабел получила в полное свое распоряжение деревенский домик в тосканской глуши.

Случай подвернулся в самое подходящее время. Жизнь в Нью-Йорке становилась невыносимой. «Изабел Фейвор энтерпрайзиз» прекратила существование. Офис был закрыт. Штат распущен. У нее не осталось ни контрактов на книги, ни лекционного турне, ни денег. Вернее, денег почти не осталось. Ее особняк вместе с почти всем имуществом пал жертвой молотка аукционера, зато долги по налогам были выплачены. Даже ваза от Лалика с эмблемой фирмы тоже ушла. У Изабел остались одежда, разбитая жизнь и два месяца в Италии, чтобы решить, с чего начать.

Кто-то столкнулся с ней, и она подскочила от неожиданности. Людской поток заметно поредел, и Изабел, отменная жительница Нью-Йорка, уже не чувствовала себя комфортно. Повсюду мерещилась опасность, поэтому она направилась по узкой улочке к площади Синьории. Бодро шагая по тротуару, она повторяла себе, что приняла верное решение. Только полный разрыв с прошлым может достаточно отрезвить, прочистить мозги и избавить от постоянного желания плакать. Хватит оглядываться назад. Пора смотреть в будущее.

У нее уже составлен четкий план процесса восстановления. Одиночество. Отдых. Размышления. Действие. Четыре части. Совсем как четыре краеугольных камня.

«Неужели ты хоть иногда не можешь поддаться порыву? Действовать импульсивно? Неужели так уж необходимо планировать все заранее?» — спросил как-то Майкл.

Прошло немногим более трех месяцев с тех пор, как Майкл бросил ее ради другой, но его голос продолжал тревожить ее так часто, что она почти лишилась способности думать связно. В прошлом месяце она мельком увидела его в Центральном парке, обнимавшим за плечи плохо одетую беременную женщину, и даже в пятидесяти футах от парочки до Изабел доносился их смех, немного хмельной и довольно идиотский. За все время их знакомства Изабел никогда не вела себя по-дурацки. И сейчас вдруг испугалась, что совсем забыла, каково это — хоть на полчаса стать беззаботной и глупенькой.

Площадь Синьории оказалась так же забита людьми, как и остальная Флоренция. Туристы толпились вокруг статуй, пара музыкантов тренькала на гитаре возле фонтана Нептуна. Грозный палаццо Веккио с его мрачной, прорезанной амбразурами часовой башней и средневековыми знаменами нависал над ночной суетой, как всегда, начиная с четырнадцатого века.

Кожаные лодочки, за которые она заплатила в прошлом году триста долларов, невыносимо жали, но возвращаться в отель и снова остаться наедине с депрессией тоже не слишком хотелось. Изабел заметила бежевый с коричневым тент кафе «Ривуар», упомянутого в ее путеводителе, и пробралась сквозь группу немецких туристов, мечтая найти столик на свежем воздухе.

— Buona sera, signora[1]…

Итальянцу было не менее шестидесяти, но это не помешало ему бессовестно флиртовать с Изабел. Принимая заказ, он то и дело многозначительно подмигивал. Ей хотелось взять ризотто, но цены оказались еще выше количества калорий. Сколько прошло лет с тех пор, как ее волновали цены в меню?

После ухода официанта она поставила солонку и перечницу в центр стола и передвинула пепельницу к краю. Майкл выглядел таким счастливым рядом с женой!

«Тебя чересчур много! Вечно ты во все лезешь», ~ сказал он тогда. Почему же сейчас она чувствует, что ее чересчур мало?

Изабел выпила первый бокал вина гораздо быстрее, чем следовало бы, и заказала другой. Неизменная любовь ее родителей ко всяческого рода эксцессам заставляла ее крайне осторожно относиться к алкоголю, но сейчас она была в чужой стране, и пустота, росшая и расширявшаяся внутри много месяцев, становилась непереносимой.

Некоторое время Изабел даже носилась с мыслью завести любовника, чтобы доказать это, но при мысли о незапланированных, спонтанных отношениях ей становилось дурно: еще одно убеждение, вынесенное из многолетнего наблюдения за родительскими ошибками.

«Это не мои проблемы, Изабел. Это твои проблемы».

Она пообещала себе, что сегодня не будет мучиться этими мыслями. Но похоже, ничего не получалось.

«Тебе необходимо контролировать все. Может, поэтому ты не слишком любишь секс».

Какая несправедливость! Она любила секс!

Она стерла с бокала след от губной помады.

Секс — это партнерство, но Майкл, похоже, так не считает. Если он не был удовлетворен, ему следовало бы обсудить это с ней.

От подобных заключений стало еще тоскливее, поэтому она живенько прикончила второй бокал вина и заказала третий. Одна ночь излишеств вряд ли превратит ее в алкоголичку.

За соседним столиком две женщины курили, оживленно жестикулировали и закатывали глаза, поражаясь абсурдности жизни. Группа американских студентов поглощала пиццу и мороженое, а пара постарше нежно переглядывалась поверх бокалов с аперитивами.

«Мне нужна страсть», — сказал Майкл. Его слова слишком больно ранили, поэтому Изабел принялась рассматривать статуи на другом конце площади: копии «Похищения сабинянок», «Персея» Челлини, «Давида» Микеланджело. Потом ее взгляд остановился на совершенно поразительном мужчине.

Он сидел за три столика от нее: воплощение итальянского декадентства, в измятой черной шелковой рубашке, с темной щетиной на щеках, длинными волосами и глазами а-ля «дольче вита»[2]. Изящные пальцы сжимали ножку бокала. Он выглядел богатым, пресыщенным, избалованным: Марчелло Мастроянни, снявший маску клоуна, под которой скрывалась мужская красота, считающаяся идеальной для алчного нового тысячелетия.

В нем было нечто смутно знакомое, хотя она понимала, что они никогда не встречались. Это лицо мог нарисовать один из мастеров: Микеланджело, Боттичелли, Рафаэль. Должно быть, именно поэтому ей казалось, что она уже видела его где-то.

Она присмотрелась внимательнее и неожиданно обнаружила, что он так же пристально изучает ее…

Глава 3

Рен заметил ее с момента появления. Она отвергла два столика, прежде чем выбрала тот, которым осталась довольна, потом, едва усевшись, переставила все, что стояло на скатерти. Разборчивая особа. И лицо… лицо, просто светившееся умом и интеллектом. Мало того, она поистине излучала серьезность и решимость, которые Рен нашел столь же сексуальными, как и ее чрезмерно чувственные губы. На вид ей было чуть за тридцать. Неяркая косметика и простая, но дорогая одежда, обожаемая утонченными европейскими женщинами. Лицо скорее интригующее, чем красивое. Она не была по-голливудски истощена, но ему понравилось ее тело: груди, пропорциональные бедрам, узкая талия и обещание великолепных ног под черными слаксами. В светлых волосах словно переливаются рыжеватые блики, шедевр парикмахерского искусства, но он был готов побиться об заклад, что это ее единственная фальшивая черта. Никаких наращенных ногтей или накладных ресниц. А будь ее груди накачаны силиконом, она старалась бы их выставить напоказ, вместо того чтобы прятать под скромным черным свитером.

Он увидел, как она выпила бокал вина и заказала другой.

И прикусила ноготь на большом пальце. Жест казался несвойственным столь организованной женщине, что делало его безумно эротичным.

Рен пытался рассматривать остальных женщин, но то и дело возвращался взглядом к этой. Странно. Обычно женщины сами искали его — он никогда не гонялся за ними. Но прошло немало времени с тех пор, как… и в ней что-то было.

Какого черта…

Он откинулся на спинку стула и опалил ее знаменитым горящим взглядом.

Изабел почувствовала, что он сверлит ее глазами. Этот человек просто источал секс. Третий бокал вина немного разогнал тоску, а его внимание подняло настроение еще выше. Вот мужчина, который кое-что знает о страсти.

Он слегка пошевелился и вскинул темную изогнутую бровь. Она не привыкла к таким откровенным призывам. Потрясающие мужчины обычно хотели от доктора Изабел Фейвор совета. Не секса. Слишком уж она подавляла.

Изабел передвинула вилку на полдюйма вправо. Он не выглядел американцем, а за границей она вряд ли была известна. Следовательно, незнакомец едва ли мог узнать ее. Нет, этому человеку не нужна мудрость доктора Фейвор. Он всего лишь хотел секса.

«Это не мои проблемы, Изабел. Это твои проблемы».

Она вскинула голову, и кончики его губ чуть приподнялись. Ее раненое, онемевшее от вина сердце растопила его легкая улыбка.

«Этот человек не считает меня шизофреничкой, Майкл. Этот человек с первого взгляда распознал мощное сексуальное притяжение».

Удерживая ее взгляд своим, он медленно коснулся уголка рта костяшкой указательного пальца. Что-то теплое расцвело и поднялось в ней, как слоеное печенье, подходящее в духовке. Она зачарованно наблюдала, как палец скользнул к ямочке на верхней губе. Жест был настолько откровенно сексуален, что ей следовало бы оскорбиться. Вместо этого она сделала еще глоток и стала ждать, что будет дальше.

Он поднялся, прихватив с собой бокал, и медленно направился к ней. Две итальянки за соседним столиком замолчали и уставились на него. Одна скрестила ноги. Другая заерзала на стуле. Обе были молоды и красивы. Но этот падший ренессансный ангел слетел к ней.

— Синьора? — Он показал на стул напротив. — Posso farti compagnia?[3]

Она покорно кивнула, хотя мозг настойчиво требовал отшить его. Он скользнул на стул, такой же обольстительный, как черная атласная простыня.

С этого расстояния он был ничуть не менее неотразимым. Вот только глаза были слегка красными, а щетина казалась скорее следствием усталости, чем модных претензий. Но как ни странно, все эти недостатки только усиливали его сексуальность.

К собственному удивлению, она вдруг поняла, что обращается к нему по-французски:

— Je ne parle pas l'italien, monsieur[4].

Вот это да…

Какая-то часть рассудка приказывала ей встать и немедленно уйти. Другая советовала не спешить.

Она наскоро оглядела себя, пытаясь сообразить, что в ней может выдать американку, но в Европе полно блондинок, включая тех, кто подобно ей любит делать себе мелирование. Одета она в черное, как и он: узкие брюки и облегающий свитер без рукавов с высоким воротом. Неудобные туфли сделаны в Италии. Единственная драгоценность — тонкий золотой браслет со словом «Дыши», выгравированным изнутри, чтобы постоянно напоминать о необходимости оставаться сосредоточенной. Она еще ничего не ела, поэтому он не мог видеть пресловутого процесса перекладывания вилки из левой руки в правую, типичного для разрезающих мясо американцев.

«Какая теперь разница? И почему ты это делаешь?»

Потому что ее мир рухнул.

Потому что Майкл не любил ее. Потому что она слишком много выпила. Потому что устала бояться. Потому что хотела почувствовать себя женщиной, а не обанкротившимся учреждением.

— И un peccato[5].

Он лениво пожал своими великолепными плечами.

— Non parlo francesca[6].

— Parlez vous anglais?[7]

Он покачал головой и коснулся груди:

— Mi chiamo Dante[8].

Она повторила жест:

— Je suis… Annette[9].

— Annette. Molta bella[10].

— Данте…

Имя согрело желудок, словно горячий сироп, и ночной воздух превратился в мускус.

Его рука коснулась ее ладони. Изабел уставилась на нее, но не отстранилась. Лишь снова глотнула вина.

Он стал играть с ее пальцами, давая понять, что это нечто большее, чем легкий флирт. Обольщение, причем рассчитанное, но это почти не обеспокоило ее. Сейчас она была слишком деморализована, чтобы задаваться подобными вопросами. Осмотрительность и тонкие приемы не для нее.

«Цени свое тело, — советовалось в краеугольном камне „Нравственная чистота“. — Ты сокровище. Величайшее из созданий Божьих».

Она свято верила в это, но Майкл подорвал веру, а падший ангел по имени Данте обещал мрачное искупление, поэтому она улыбнулась ему и не отняла руки.

Он еще больше откинулся на спинку стула с легкостью, присущей весьма немногим мужчинам, и она позавидовала этому неосознанному высокомерию.

Некоторое время они наблюдали, как американские студенты становятся все более неуправляемыми. Он заказал ей четвертый бокал вина. Она неожиданно для себя сделала ему глазки.

«Видишь, Майкл, я и это умею. И знаешь почему? Потому что я куда более сексуальна, чем тебе кажется».

Она тихо радовалась, что языковой барьер делает беседу невозможной. Вся ее жизнь была наполнена словами: лекции, книги, интервью. ПБС[11]показывала ее видео, когда проводила кампанию по сбору средств. Она говорила, говорила, говорила… И посмотрите только, до чего это ее довело!

Его палец скользнул под ее ладонь и погладил кожу воистину плотской лаской. Савонарола, враг всего чувственного, в пятнадцатом веке был сожжен на этой самой площади. Будет ли гореть и она?

Она уже горела. Голова шла кругом. Все же Изабел была не настолько пьяна, чтобы не заметить: улыбка каким-то таинственным образом не доходит до его глаз. Он проделывал это раньше сотни раз. Речь идет о сексе. Не об искренности.

И тут до нее дошло. Он жиголо!

Она попыталась отнять руку. Впрочем, зачем? Это открытие просто расставило все по своим местам, что она ценила больше всего.

Свободной рукой Изабел поднесла бокал к губам. Она приехала в Италию, чтобы склеить осколки разбитой жизни. Но как можно сделать это, если не стереть предварительно мерзкую запись обвинений Майкла, постоянно прокручивавшуюся в голове? Запись, заставлявшую ее чувствовать себя увядшей и ничтожной.

Она усилием воли подавила поднявшееся отчаяние.

Может, именно Майкл виноват в их сексуальных проблемах? Разве жиголо Данте не сумел всего за несколько минут без слов рассказать ей о похоти больше, чем Майкл за четыре года? Может, профессионалу удастся то, на что дилетант оказался неспособен? По крайней мере профессионалу можно довериться: он знает, как нажимать все нужные кнопки.

Тот факт, что она вообще думает об этом, должен был бы шокировать ее, но последние полгода научили ее невосприимчивости к любого рода потрясениям. Как психолог, она знала наверняка, что никто не может начать новую жизнь, игнорируя старые проблемы. Они просто возвращаются, чтобы снова и снова терзать душу.

Изабел понимала, что не стоит принимать важные решения на нетрезвую голову. С другой стороны, будь она трезва, никогда бы не решилась на такое, и это, вероятно, стало бы самой большой ошибкой. А если разобраться, на что еще годятся оставшиеся у нее жалкие гроши? С их помощью можно отрешиться от прошлого и сделать первый шаг вперед! Вот оно, недостающее звено ее плана перерождения!

Одиночество. Отдых. Размышления. Сексуальное исцеление. Четыре ступеньки, ведущие к пятой. Действию. И более-менее совпадающие с четырьмя краеугольными камнями.

Он не торопился допить вино. Продолжал ласкать ее ладонь, просовывая палец под золотой браслет. Слегка нажимал на то место, где бился пульс. И наконец, устав от игры, швырнул на стол пригоршню банкнот, поднялся и медленно протянул ей руку.

Настало время решать. Все, что от нее требовалось, — оставить руку на столе и покачать головой. Тут полно народу, и он не посмеет поднять шум.

«Секс не склеит того, что сломано внутри, — говорилось в лекции доктора Изабел. — Секс без глубокого истинного чувства оставит в вас грусть, тоску и стыд. Поэтому сначала исцелите себя. Исцелите себя! И только тогда можете думать о сексе. Потому что, если этого не произойдет, если вы станете использовать секс только для того, чтобы скрыть свои пристрастия, чтобы ранить унижавших вас людей, чтобы избавиться от комплексов, чтобы почувствовать себя цельной, кончится тем, что уже нанесенные раны будут болеть куда сильнее…»

Но доктор Фейвор — неудачница и банкрот, и блондинка, сидящая во флорентийском кафе, не обязана ее слушать.

Изабел поднялась и взяла его руку.

И пошла за ним на подгибавшихся от вина и страха ногах. Он вывел ее с площади на узкие улочки.

Интересно, какова такса жиголо? Остается надеяться, что у нее хватит денег. Если же нет, придется воспользоваться кредиткой, на которой почти ничего не осталось.

Они направились к реке, и назойливое ощущение чего-то знакомого вернулось с новой силой. Какой из старых мастеров запечатлел его лицо?

Но в голове стоял туман, и мысли ворочались слишком лениво.

Он показал на герб Медичи, высеченный на боковой стороне здания, и кивнул в направлении крошечного дворика, где вокруг фонтана росли белые цветы. Гид и жиголо в одном эротическом флаконе. Ничего не скажешь, вселенная иногда делает подарки. И сегодня подарила ей недостающее звено в плане создания новой жизни.

Она не любила мужчин, возвышавшихся над ней. А этот был выше на целую голову. Впрочем, он скоро окажется в горизонтальном положении, так что и тут проблем не будет.

Она подавила паническую дрожь.

Он мог оказаться женатым… хотя прирученным он не смотрится. А если это серийный маньяк — убийца? Правда, несмотря на мафию, итальянские преступники больше склонны к воровству, чем к убийству.

Пахнет он дорого: чистый, экзотический, манящий аромат, исходящий скорее от его кожи, чем из флакона.

Она вдруг представила, как он прижимает ее к стене одного из древних зданий, задирает юбку и вонзается в нее. Но тогда все будет кончено слишком быстро, а дело вовсе не в том, чтобы покончить с этим как можно быстрее. Главное — заглушить голос Майкла и только потом начинать жить заново.

Вино связало ей движения, и она то и дело спотыкалась. Черт, да она просто неотразима!

Он подхватил ее под локоть и показал на дверь маленького дорогого отеля.

— Vuoi venire con me al'albergo.

Она не поняла слов, но безошибочно почувствовала интонации. Он приглашает ее в отель.

«Мне нужна страсть», — сказал Майкл.

«Что же, Майкл Шеридан, представляешь, мне тоже!»

Она протиснулась мимо Данте и вошла в крошечный вестибюль. Изысканная обстановка придавала уверенности: бархатные занавеси, позолоченные стулья, мраморный пол. По крайней мере она получит свой продажный секс на чистых простынях. И вряд ли маньяк выберет это место, чтобы прикончить наивную, изголодавшуюся по сексу туристку.

Портье подал ему ключ, значит, он уже живет тут. Жиголо высокого класса.

Они едва поместились в маленьком лифте. Плечи их соприкоснулись, и Изабел осознала, что причина вспыхнувшего в животе огня не только вино и сосущее чувство собственной неполноценности.

Они ступили в тускло освещенный коридор, и перед глазами Изабел на миг возникла странная картина: мужчина, одетый в черное, палит из пистолета. Это еще откуда?

Хотя с ним она не чувствовала себя в безопасности, все же почему-то была уверена, что ей ничто не грозит. Если он хотел убить ее, мог бы сделать это в любом из переулков, мимо которых они проходили, и, уж конечно, не стал бы стрелять в пятизвездном отеле.

Они добрались до конца коридора. Он крепко сжимал ее пальцы: вероятно, давая понять, что теперь она в его власти.

О Боже! Что она делает?

«Хороший секс, потрясающий секс должен вершиться не только телами, но и в нашем мозгу».

Доктор Изабел была права. Но здесь речь шла не о потрясающем, а о грязном, запретном, опасном сексе, в чужом городе, с человеком, которого она никогда больше не увидит. Сексе, призванном прояснить мозги и унести ее страх. Сексе, долженствующем убедить ее, что она все еще женщина. Сексе, предназначенном для того, чтобы склеить осколки и дать ей возможность идти вперед.

Он открыл дверь и включил свет. Сразу видно, что женщины хорошо ему платят. Это не просто номер, а элегантный, хотя немного неопрятный люкс: из открытого чемодана выпирает одежда, а туфли валяются прямо посреди пола.

— Vuoi unpoco di vino?

Она услышала знакомое слово «вино» и хотела сказать «да», но запуталась и вместо этого покачала головой. Движение оказалось слишком резким, и она едва не упала.

— Va bene[12].

Легкий вежливый поклон, и он прошел мимо нее в спальню, двигаясь при этом, как порождение ночи, темное, изящное и отмеченное проклятием. А может, проклятием отмечена была именно она, потому что не подумала уйти. И вместо этого последовала за ним, встала на пороге и следила, как он подходит к окну.

Жиголо открыл ставни, и легкий ветерок растрепал его длинные шелковистые, посеребренные луной пряди.

— Vieni vedere. II giardino и bellissimo di notte[13], — предложил он, обводя рукой сад.

Ее ноги казались вялыми, как пропитанные алкоголем тряпки, но она все же положила сумочку на комод, подковыляла к нему и посмотрела вниз. В засаженном цветами дворе стояло несколько столиков. Зонтики были свернуты на ночь. Из-за ограды слышался уличный шум, и Изабел показалось, что она ощущает гнилостный запах Арно.

Его рука легла на ее затылок. Он сделал первый ход.

Еще не поздно уйти. Она даст ему понять, что все это большая ошибка, колоссальная ошибка, мать всех ошибок. Сколько денег можно оставить жиголо за несделанную работу? А как насчет чаевых? Может…

Но он ничего не делал. Просто обнимал ее, и все казалось не так уж плохо, хотя и продолжалось довольно долго. Совсем другие ощущения, чем с Майклом. Его рост, конечно, действует на нервы, но приятно ощущать такую силу.

Он наклонил голову, и она попыталась отстраниться, потому что была не готова к поцелуям. Но тут же напомнила себе, что и это тоже часть ритуала очищения.

Его губы коснулись ее губ как раз под нужным углом. Скольжение его языка было идеальным: не слишком застенчивым, не слишком удушливым. Поразительный поцелуй, элегантно исполненный. Никаких хлюпающих звуков. Можно сказать, безупречный. Но даже в хмельном тумане она понимала, что сам он ничего не вкладывает в этот поцелуй. Просто прекрасная демонстрация профессиональных навыков. Вот и хорошо. Именно этого и стоило ожидать, если бы у нее было достаточно времени чего-то ожидать.

Что она тут делает?!

«Заткнись и позволь человеку выполнять свою работу. Думай о нем как о сексзаменителе. В конце концов, все уважаемые психоаналитики используют подобных людей, не так ли?»

Он определенно считал, что торопиться не стоит, и ее кровь немного быстрее побежала по жилам. Нужно отдать ему должное: он достаточно нежен.

Не успела она опомниться, как его рука проникла под свитер. Но Изабел не пыталась объяснить, что она еще не готова. Майкл был не прав. Она вовсе не стремится все взять под контроль. Кроме того, прикосновения Данте были приятны, поэтому она не могла оставаться совсем уж равнодушной.

Он щелкнул застежкой ее лифчика, и она снова окаменела.

«Расслабься и позволь человеку работать. Все совершенно естественно, даже если ты видишь его впервые».

Он погладил ее по спине.

Придется позволить ему все. Даже провести пальцем по соску. Да, именно так.

До чего же он все умело проделывает… И сколько же времени все это у него занимает? Может, они с Майклом чересчур торопились достичь финиша, но чего можно ожидать от целеустремленных трудоголиков?

Данте, похоже, нравилось ласкать ее груди, и это очень приятно. Майклу тоже они нравились, но Данте казался настоящим ценителем.

Он увлек ее к кровати и поднял свитер. Раньше он только касался грудей, теперь же еще и видел их, и это казалось почти неприличным. Вмешательством в самое личное. Но, опустив свитер, она докажет правоту Майкла, поэтому приходилось стоять с поднятыми руками.

Он взвесил на руке ее грудь. Поднял, сжал и, наклонив голову, глубоко втянул сосок ртом. Ее тело сорвалось с мертвого якоря.

Она почувствовала, как скользят по бедрам слаксы, и, не желая оставаться в стороне, сбросила туфли. Он отступил ровно на такое расстояние, чтобы без помех стянуть с нее свитер и лифчик. Ничего не скажешь, этот человек умеет управляться с женскими одежками. Никакой возни, лишних движений — все идеально, вплоть до бессмысленных итальянских нежностей, которые он шептал ей на ухо.

Она стояла перед ним в бежевых кружевных трусиках и золотом браслете со словом «Дыши», выгравированным на внутренней стороне. Он снял свои туфли и носки — без всякой неловкости, расстегнул черную рубашку с ленивой грацией стриптизера, открывая один идеально очерченный мускул за другим. Сразу видно, сколько он трудится, чтобы сохранить рабочий инструмент в наилучшей форме.

Большие пальцы Данте прижались к ее соскам, все еще влажным от его слюны. Он сжал их двумя пальцами, и она куда-то уплыла, далеко-далеко, от всех бед и забот.

— Bella[14], — прошептал-промурлыкал он, как насытившийся лев.

Его рука, скользнув по бежевому кружеву между ее ног, стала потирать нежную плоть, но для этого она еще не была готова. Данте не помешало бы взять еще несколько уроков в школе жиголо.

Не успела она это подумать, как кончик его пальца медленно обвел кружево, и она судорожно схватилась за его руку, боясь упасть. Ослабевшие ноги подгибались. Почему она вечно воображает, будто может указывать другим, как делать их работу? Очередное напоминание о том, что и она не всезнайка и вовсе не может считаться экспертом в подобного рода вещах, да и во многом остальном тоже… Впрочем, вряд ли ей потребуются еще какие-то напоминания.

Элегантным жестом откинув одеяло, он уложил ее и сам растянулся рядом столь изысканно-точным движением, словно брал уроки у хореографа. Ему следовало бы писать книги типа «Секс — секреты лучшего итальянского жиголо». Впрочем, книги следовало писать им обоим. Ее будет называться «Как я сумела доказать, что была и осталась настоящей женщиной, и исправила ошибки прежней жизни». Ее издатель мог бы продавать их в наборе.

И сейчас она платила за это, а он дотрагивался до нее, так что настала пора ответить тем же, хотя они едва знали друг друга и это казалось чересчур преждевременным.

«Прекрати ты это!»

Она начала свое нерешительное исследование с его груди, перешла к спине. Майкл мгновенно откликался на ее ласки, но совсем не как этот человек.

Ее руки прокрались к его животу, бугрившемуся мышцами, как у атлета. Его брюки куда-то исчезли — когда он успел их снять? — а трусы были из черного шелка.

«Ну же, давай, не медли!»

Она коснулась его через тонкую ткань и услышала короткий полустон-полувсхлип, непонятно только, искренний или притворный. Пока было несомненным одно: он обладает врожденным талантом жиголо и несомненным умением обращаться с женщиной.

Она ощутила, как с бедер сползли трусики.

«А ты ожидала, что они так и останутся на месте?»

Он перенес свой вес на локти и стал целовать внутреннюю сторону ее бедер. Тревожные сирены уже вопили во всю мочь. Его губы скользнули выше, и Изабел, сжавшись, схватила его за плечи и оттолкнула. Некоторых вещей она допустить не может, даже ради того, чтобы стереть прошлое.

Дата добавления: 2015-07-02