Философия и наука на рубеже XX—XXI веков 1 страница

Формирование нового образа философии, скоррелированного с наиболее актуальными процессами социокультурной динамики на рубеже XX—XXI сто­летий, осуществляется в процессе постоянного диалога между философским и научным сознанием. Он позволяет существенно расширить смысловое про­странство интерпретаций важнейших проблем современного мира и придать им статус основополагающих векторов цивилизационной динамики в условиях кар­динальных изменений в структуре материального и духовного производства.

В последние десятилетия XX века в культуре западных обществ оформ­ляются и заявляют о себе особые тенденции, инициирующие становление приоритетов философии как социокультурного феномена XXI века. К этим тенденциям можно отнести кризис техногенной цивилизации и глобальные проблемы современности; противоречия социодинамики, обнаруживающие себя в потенциально возможном конфликте различных типов социума и циви-лизационных структур; феномен информационной революции и становление нелинейных и виртуальных моделей жизни сознания.

Данные тенденции в развитии современных обществ инициируют активные философские дискуссии и поиски новых образцов и парадигм философствова­ния. При этом акцент переносится на такие сферы и области проблематизации философского знания, как философия и общество: границы и возможности коммуникативной компетенции; философское обоснование постнеклассичес­кой научной рациональности; новые образы знания и реальности в эпоху ин­формационной революции; феминистский поворот в культуре и философии; социокультурный статус философии эпохи модерна и постмодерна и др.

Одной из актуальных проблем, определяющих приоритеты современных философских дискуссий, является вопрос о судьбе самой философии как ат­рибутивного компонента в структуре классических версий западноевропей­ской культуры. Он неоднократно становился предметом акцентированных дискуссий, порождая самые разные проекты трансформации языка и целей философствования в условиях радикальной смены аксиологического строя культуры. В XX столетии подобные проекты нередко приобретали характер откровенно пессимистических констатации «конца философии» и «смерти метафизики» как реальных референтов духа и ценностей эпохи Просвеще­ния. Одна из последних версий такого умонастроения связана с критическим анализом «проекта модерна» и развитием постмодернистского стиля фило­софствования.

Постмодернизм как модный термин в современной литературе трактуется весьма широко, и зачастую его семантика определяется не столько фиксиро­ванным набором сущностных признаков, сколько контекстом и условиями ис­пользования данного понятия. Наиболее обоснованной и распространенной интерпретацией постмодернизма выступает его понимание как своеобразной «идеологии» постиндустриальной эпохи. Именно в этом значении он противо­стоит эпохе и культуре модерна.

В искусствоведении слово «модерн» чаще всего употребляется для обо­значения особого художественного стиля в культуре XX века. В философских дискуссиях последних десятилетий понятие «модерн» закрепилось за истори­ческой эпохой Нового и новейшего времени с характерными для нее особен­ностями социального и культурного развития. Важнейшей из этих особеннос­тей считается непрерывная модернизация и стремление к нововведениям, в противоположность традиционным культурам с их установками на консерва­цию и сохранение ценностей и стилей жизни. Чаще всего началом эпохи мо­дерна считают век Просвещения, а конец ее связывают с социокультурными изменениями последних десятилетий XX века и процессами глобализации в современном мире.

В чем же усматриваются важнейшие черты проекта модерна как социо­культурного феномена? Обычно к ним относят следующие его особенности:

1. Провозглашение модернизации магистральной стратегией развития об­щества. При этом она трактуется как нерасторжимое единство дифференциа­ции социальной деятельности и ее всеобщей рационализации и инструмента-лизации. Происходит отделение знания от религии, наука дистанцируется от философии, морали и искусства.

2. Субъект, познающий мир в соответствии с требованиями теоретическо­го разума, провозглашается исходным пунктом философии. Индивид выступает как потенциальный носитель рациональности, которую он привносит в произ­водство, в политику, общение, культуру, повседневную жизнь.

3. Для модерна характерны культ науки и «сциентизация» любого зна­ния, а также проистекающая отсюда вера в социальный и научно-технический прогресс.

4. Развитие и обоснование идей господствующей и контролирующей раци­ональности, которая понимается как инструмент тотального господства чело­века над природой, эффективного контроля и власти общества над индивиду­альной волей и желаниями субъекта.

Эти характеристики эпохи модерна обнаруживали себя в политике, пра­ве, религии, литературе, искусстве. Однако именно философия выразила их в обобщенной и универсально значимой форме.

Постмодернистские дискуссии начались с резких и решительных обвине­ний в адрес эпохи модерна и ее базовых ценностей, с критики идеи рациональ­ности жизни и мышления.

В широком философском и социально-культурологическом смысле термин «постмодернизм» впервые употребляет А. Тойнби в своей книге «Изучение истории» (1947) для выражения идеи конца западного господства в религии и культуре. В 80-х годах XX века французский философ Ф. Лиотар определил постмодернизм как «скептицизм по отношению к метанарративам», понимая под последними любые идеи и концепции, претендующие на объяснительную силу и истинность в духе традиций Просвещения с его установками на демок­ратию, прогресс и рациональность.

Следует отметить, что подобный скептицизм и критика философских претен­зий разума не являются чем-то принципиально новым в философии. Достаточ­но упомянуть Ф. Ницше, М. Хайдеггера, Г. Зиммеля и других мыслителей из не столь далекого прошлого, чтобы убедиться: критика рационалистически-про­светительской парадигмы мышления была нередко востребована в философс­ком познании. Однако в последней трети XX века она вспыхнула с новой силой.

Поворот от модернизма к постмодернизму в этот исторический период свя­зан прежде всего с переходом от европоцентризма к глобальному полицент­ризму, с разрушением колониальных империй и возникновением глобальных проблем современности. Ценности науки, техники, индустрии и либеральной демократии утрачивают свой абсолютный характер. Им на смену приходят иные ценностные приоритеты: производство информации вместо производс­тва вещей; утверждение пригородного, а не городского стиля жизни; индиви­дуальная значимость биологического и психологического, а не физического времени; доминирование нелинейных процессов и темпоральных структур над линейными.

Существенные изменения происходят в сфере искусства, которое все в большей мере ориентируется на массовую аудиторию, переходя от вербаль-ности к телесности, используя жест, ритуал, шоу-технологии. Постмодернист­ская культура в целом акцентированно ориентируется на воображение и ил­люзии, мир бессознательного, который наиболее соответствует хаотичности и эфемерности современной социальной реальности.

Борьба за новые ценности началась в конце 50-х годов XX века в дискус­сиях о новейших тенденциях в литературном творчестве. Впоследствии, в 60—70-х годах, дискуссии о постмодернизме были перенесены в сферы ар­хитектуры, живописи и других видов творчества. При этом искусство модерна объявлялось элитарным, а постмодернистское ориентировалось на массо­вую аудиторию и преодолевало барьеры между элитой и широкой публикой. В 60—70-е годы заметно оживились и собственно философские дискуссии на тему постмодернизма.

В литературе, посвященной проблемам формирования философской докт­рины постмодернизма, обычно выделяют два этапа этого процесса. Первый связан с развитием базовых идей постмодернистской философии на основе ре-интерпретации концепций постструктурализма и постфрейдизма: идеи Ж- Ла­кана о воображаемом и символическом; теория деконструкции Ж. Деррида и ее применение в эстетике; концепция «ризомы» Ж. Делеза и Ф. Гваттари; концепция «симулякра» Ж- Бодрийара и др.

Второй этап — развитие философии постмодернизма. Хотя следует огово­риться насчет того, что в современной культуре постмодернизм присутствует не столько в форме завершенной эстетической концепции или сложившегося философского направления, сколько как интегральная фиксация постнеклас-сических тенденций в духовной жизни западной цивилизации конца XX века. К наиболее известным представителям постмодернистской философии обычно относят следующих авторов: Ж- Бодрийар, Ж. Делез, Ф. Гваттари, Ж.-Ф. Ли-отар, Ж. Деррида, Ю. Кристева (Франция); Д. Ваттимо (Италия); X. Кюнг, Д. Кампер (Германия); Ф. Джеймисон, Р. Рорти, И. Хассан (США) и др.

Каждый из указанных представителей философии постмодернизма про­шел индивидуальный и достаточно сложный путь формирования собственных представлений о роли и функциях философской рефлексии в современной социокультурной ситуации Запада. Каждый из них является автором весьма оригинальных идей и коБнцепций (теория «номадического мышления»; «ши-зоанализ»; «деконструкция»; идея «нарративности»; феномен «интертексту­альности» и т.п.). Вместе с тем, следуя известному теоретику постмодернизма И. Хассану, можно выделить некоторые типичные для большинства авторов идеи и философско-методологические ориентации. К ним относятся:

1. Установка на анализ и осмысление маргинального материала культуры в формах не монологического мышления, а «диалогического воображения».

2. Принципиальный фрагментаризм философского анализа, имманентно связанный с недоверием к любому «тотализирующему синтезу»; склонность к методам «коллажа», «вырезок» и «врезок», парадоксам и мозаичности мыш­ления.

3. Утверждение идеи «смерти автора», означающее, что отвергаются все каноны и авторитеты, а также отрицается сама возможность интеллекту­альной власти над читателем.

4. Возвещение о «смерти субъекта», который уже не трактуется как ос­новополагающий принцип философствования и своеобразный центр мысли и переживания.

5. Принципиальное сомнение в гносеологических презумпциях реализ­ма, предполагающее, что далеко не все может быть «показано», «изображе­но», «иконизировано».

6. Утверждение «иронии» как одной из важнейших установок мысли­тельного творчества, предполагающей использование языковой игры, аллего­рий, парадоксальных суждений и т.д.

7. «Гибридизация» и смешение различных жанров и форм творческой де­ятельности и растворение философского мышления в стихии художественно -литературных дискурсов.

Перечисляя эти и другие признаки постмодернистского мышления, И. Хас-сан заключает: взятые вместе, они образуют нечто иррациональное, абсурд­ное, незавершенное.

Постмодернистская философия олицетворяет принципиальный мировоз­зренческий переход с позиций классического антропоцентризма и гуманизма на платформу экокосмоцентричного гуманизма, в котором прокламируется установка на идеи культурного релятивизма и отражения самобытности и рав­ноценности всех возможных граней и измерений современной культуры.

Проблематика постмодернистской философии весьма разнородна и плю­ралистична. Вместе с тем с определенной долей условности в ней можно вы­делить несколько доминирующих тем.

Первая тема — эклектическая. Поскольку познание (в том числе и фи­лософское) не ставит перед собой задачу достижения истины, а лишь интер­претирует конкретную, частную ситуацию, постольку допустимо использова­ние различных познавательных средств и самых экзотических их комбинаций, «культурных коллажей». Когнитивным символом постмодернизма становится не «метанарратив» (как органичная взаимосвязь традиций, методологий, по­знавательных стилей), а «музей» (как случайная совокупность разных фактов, реликвий, образов, деталей и пр.).

Вторая тема — прагматическая. Суть ее в том, что постмодернизм в целом разделяет инструментальную установку познания, согласно которой оценка идеи или интеллектуальной новации осуществляется не на основе истинностной ее интерпретации, а с оглядкой на критерии успеха и достижения задуманного. По мнению Р Рорти, еще со времен Ницше стало ясно, что истина есть вовсе не соответствие наших знаний действительности, а представляет собой лишь «стремление к власти надмножеством ощущений», т.е. к их упорядочению для достижения необходимой цели.

Третья тема — агностическая. Она выражается в принципиальной кон­статации истины как сугубо лингвистического феномена. Ни одно значе­ние, говорит Ж-Деррида, не существует вне языка. Знание распадается на вербальные конструкции, используемые различными субъектами, которые преследуют свои познавательные и социокультурные цели. Эти конструкции можно только интерпретировать, но не оценивать по неким всеобщим и уни­версальным стандартам. Познание, таким образом, превращается в «гибкие сети языковых игр».

Четвертая тема — анархо-демократическая. Постмодернизм отверга­ет любые «метанарративы» еще и потому, что они есть проявление власти над индивидом, они унифицируют, упорядочивают, подавляют и ограничива­ют. Значит, необходимо выступать против них, поддерживать любую «ина-ковость», многообразие, различие, плюрализм. Отсюда следуют эпатажные версии демократии, выражающиеся в солидарности с любыми формами оппо­зиции привычному и традиционному (феминизм, нетрадиционные ориентации в отношении полов, рас, профессиональных групп и т.д.). Принципиальный плюрализм, горизонтальные связи между индивидами в противовес верти­кальным, сотрудничество и координация, но не власть и принуждение — та­ковы социальные лозунги постмодернизма.

Таким образом, постмодернистский философский дискурс заменяет рацио­нальную деятельность игрой, порядок и иерархию — анархией, централиза­цию — рассеиванием и произвольным комбинированием, этику — эстетикой, метафизику — иронией.

Было бы слишком просто и наивно расценивать эти постмодернистские идеи лишь как проявление экзотической экстравагантности современного философ­ского мышления. Их возникновение отнюдь не случайно. Оно связано с новыми познавательными и социокультурными феноменами, которые принесла с собой постиндустриальная эпоха. Своеобразным символом этой эпохи является про­блема фронтальной критики разума, которая породила феномен своеобразной антиинтеллектуальной моды. Постмодернизм весьма преуспел в следовании этой моде. Его представители произнесли немало обвинительных речей в адрес разума, якобы «тоталитарно» подчинившего себе тело, чувства и действия че­ловека. Логос, наука, закон и многие другие понятия, выражающие традицию рационального отношения к действительности, ответственны за «диктаторс­кое влияние» на общество, человека и историю. Именно поэтому они должны подвергнуться критике, деконструкции и замене иными понятиями и ценностя­ми. Эти и подобные им суждения о тоталитарной природе разума не могут не вызывать обоснованных сомнений. Сегодня, как и раньше, весьма не просто оспорить утверждение Гегеля о том, что человеком и обществом правят скорее неразумие и недомыслие, а вовсе не разум и научная обоснованность.

Чем же предлагает постмодернизм заменить познавательные ориентиры и ценности, традиционные для эпохи классической философии? Как правило, это весьма экзотические, периферийные и маргинальные образования культу­ры. Они зыбки, неустойчивы и ненадежны. М. Хайдеггер связывает их с неки­ми архаическими «первоистоками» метафизики, М. Фуко — с изысканиями «археологии» гуманитарных наук, Ж-Деррида — с едва уловимой «техникой прочтения письма» и т.д. При этом почти всегда провозглашается особая роль, принадлежащая «сверхавангардному» искусству, которое символизи­рует собой наиболее суверенную форму бытия свободы. В итоге позитивная программа постмодернизма оказывается весьма уязвимой для критики не­конструктивной и ориентированной на маргинальные общественные явления и социальные силы. И как только речь заходит о необходимости поиска и обос­нования реальных решений научных, технологических, социальных проблем, то эвристические возможности символов деконструкции и клиповой культуры оказываются более чем скромными. В таких ситуациях по-прежнему востре-буются научно и рационально обоснованные методологии решения указанных проблем. Это относится не только к сфере теоретического познания, но и к области современных социальных технологий. Поэтому инициированные пос­тмодернизмом феномены радикальной критики научного разума и размывания философской рациональности в формах художественно-дискурсивных практик следует рассматривать и оценивать как кризисные и транзитивные явления в современной культуре.

Одна из характерных особенностей современной эпохи, активно исследу­емых как в науке, так и в различных направлениях социальной философии, — феномен глобализации. Корни и предпосылки глобализационных процессов уходят в глубину истории, однако реальное их влияние на темпы и характер социокультурного развития мирового сообщества начинает обнаруживаться лишь к концу XX столетия, когда складывается такая система ценностей и им­перативов развития, в которой доминируют следующие установления:

права человека имеют основополагающее значение;

демократия сильнее и предпочтительнее тирании;

рынок эффективнее плановой командной экономики;

открытость перспективнее национальной изоляции и др.

Эта совокупность ценностей и социальных установок, активным генера­тором и пропагандистом которых выступил Запад, призвана была утвердить в мировом общественном мнении безусловную приоритетность неолиберальной стратегии развития. В определенном смысле глобализация явилась формой осуществления основных идей и целевых установок данной стратегии.

Термин «глобализация», эпизодически применявшийся с конца 60-х го­дов, впервые был использован американским социологом Дж. Маклиным в 1981 году как концептуально-теоретический конструкт, призванный вы­разить характерные особенности социодинамики мирового сообщества в по­следней четверти XX столетия. Тогда же основные терминологические аспек­ты теории глобализации были разработаны Р. Робертсоном — он в 1983 году в одной из своих статей дал толкование термина ^1оЬаП1у, а в 1992 году изло­жил основы концепции глобализации в специальном исследовании (КоЬег150П К- ОЬЪаПгапоп. Ь, 1992).

Еще не получив системного обоснования и концептуально-теоретической разработки, идея глобализации приобрела статус широко распространенной объяснительной модели, призванной оправдать экспансию западных стандартов развития и унифицированных социальных форм жизнедеятельности в ареалы обитания иных культур и цивилизационных общностей. Интенсив­ность и методы этой экспансии позволили М. Уотерсу сделать вывод о том, что на смену постмодернизму, который был ключевым понятием в культуре 80-х годов, приходит идея глобализации, призванная артикулировать особенности процесса перехода человечества в VIII тысячелетие.

Глобализация понимается Р. Робертсоном как становление мира в виде единого, или общего, социального пространства, обнаруживающего себя в различных культурно-идеологических конструкциях либо дискурсах. Пояс­няя это достаточно расплывчатое определение, Р. Робертсон утверждает, что процесс становления глобального мира довольно явно обнаруживает себя со второй половины XV столетия, когда складываются базисные предпо­сылки капиталистической системы и распадаются традиционные социаль­ные общности (церковь, империи и др.). На втором этапе этого процесса (с 1870 года до середины XX века) происходит цивилизационный прорыв, в результате которого возникают национальные государства и вырабатыва­ются юридически закрепленные принципы международных отношений. На­конец, третий этап, символизирующий стадию глобализации в точном смыс­ле этого термина, характерен тем, что национальные системы и идентичности вынуждены приспосабливаться к глобальным обстоятельствам, незападные общества — интегрироваться в структуру мировых отношений и взаимо­действий. На третьей стадии формирования социальной «глобальности» резко возрастают экологические риски и опасности социальной дезинтегра­ции, распадается биполярная структура мирового сообщества, размывают­ся экономические и политические компетенции государств и национальных структур управления.

Глобализация, понятая как исторически длительный и значимый процесс, центрирует многие современные концепции и теоретические модели социо­динамики. Например, Ф. Бродель трактует глобализацию как один из этапов развития именно капиталистической системы. И. Валлерстайн полагает, что она длится уже 500 лет и охватывает историю всей «капиталистической мир-экономики». П. Друкер, Т. Левит связывают начало процессов глобализации с возникновением транснациональных компаний (ТНК) и финансовых рынков 30—40 лет назад.

Большинством исследователей разделяется суждение о многомерности и хронологической длительности процесса глобализации: он только на исходе XX века проявляется наиболее полно и зримо. В качестве важнейших этапов этого процесса обычно выделяют следующие периоды исторического развития европейского и мирового сообщества:

1) эпоха Возрождения как этап своеобразной протоглобализации, обу­словивший становление международного рынка, основ правовых отношений

195между народами, идей гуманизма, способствовавших утверждению единого секуляризированного представления о человеке;

2) рубеж XIX—XX веков, когда капиталистическая система хозяйствова­ния переходит в империалистическую фазу и осуществляется реальная интер­национализация капиталов;

3) середина XX столетия, когда итоги Второй мировой войны закрепляются в ряде важнейших политико-правовых документов и соглашений, обусловивших фронтальную интеграцию усилий различных стран и регионов мира в полити­ческой, экономической и социокультурной сферах (создание ООН и МВФ в 1944 году, принятие Всеобщей декларации прав человека в 1948 году и др.);

4) последняя треть XX века знаменует собой эпоху подлинной глобализации мирового развития, для которой характерны процессы фронтальной трансна­ционализации экономики, создания глобальных финансовых и торговых сетей и корпораций, интенсивного развития информационных и коммуникационных технологий, тотальной массовизации и унификации культуры, регионализа­ции мирового сообщества и образования различных союзов и международных объединений.

Следует признать, что дефицит четких и эксплицитных определений гло­бализации в подавляющем большинстве современных работ — одна из ха­рактерных особенностей нынешнего этапа анализа этого феномена в жанре социально-философских, культурологических и политических исследований. В них, скорее, доминирует описательный, феноменологический подход, в рамках которого предлагаются, в лучшем случае, некоторые первичные клас­сификации и типологии. Возможно, это связано с безусловной сложностью феномена глобализации, диктующей осторожность исследователей при по­пытках дать ему категориальное определение. И все же большинство экс­пертов согласны в том, что важнейшими предпосылками глобализации в ее современном варианте явились:

информационная революция, обеспечившая техническую базу для созда­ния глобальных коммуникационных сетей;

интернационализация капитала и ужесточение конкурентной борьбы на мировых рынках;

дефицит природных ресурсов и обострение экологической ситуации во всем мире;

демографические проблемы и хаотическая урбанизация;

интенсивное развитие высоких технологий и антропологические риски постиндустриальной цивилизации.

Исходя из этого сущность глобализации обычно трактуют как процесс фор­мирования мирового рынка капиталов, товаров, услуг и рабочей силы, пла­нетарного информационного пространства, единого для большинства стран и регионов мира.

Как характерный пример типичных определений глобализации можно привести дефиницию, предлагаемую экспертами МВФ: глобализация — это растущая экономическая взаимозависимость стран всего мира в результате постоянно и интенсивно увеличивающегося объема и разнообразия трансгра­ничных трансакций товаров, услуг и международных потоков капитала, а так­же благодаря все более быстрой и широкой диффузии технологий.

Для того чтобы эксплицировать обсуждаемый феномен и осуществить его комплексный, системный анализ в традиции категориально-методологичес­кой реконструкции сущности и функциональных характеристик данного явле­ния, необходимо зафиксировать (хотя бы на уровне первичной аппроксимации) наиболее значимые его параметры. Речь идет о вычленении основных измере­ний (граней) глобализации, в совокупности которых проявляется ее сложная и диалектически противоречивая природа.

Прежде всего необходимо различать глобализацию как объективное явле­ние, обусловленное реальными преобразованиями информационно-техноло­гических и производственных процессов в современном обществе, и политику неолиберального глобализма, которая базируется на принципах «Вашингтон­ского консенсуса» и ориентирована на универсализацию практики рыночной экспансии поверх национальных границ и государственных интересов.

Идеологи неолиберализма охотно используют понятие «глобализация» для доказательства естественности и безальтернативности тех социальных изменений, которые реализуются в рамках неолиберальной трансформации сложившихся технологий и форм производственной деятельности. Однако эта стратегия социодинамики все более осязаемо обнаруживает свою глубинную противоречивость и цивилизационную бесперспективность. Она не только консервирует глобальное неравенство как атрибут современного мира, но и стимулирует его прогрессивную динамику. Чудовищная поляризация богат­ства и бедности, непримиримая борьба за ресурсы и рынки сбыта, невиданная по своим масштабам и цинизму культурная экспансия Запада — эти и другие атрибуты политики неолиберального глобализма вызывают вполне объясни­мый протест в различных странах и регионах современного мира, способству­ют разрастанию самых радикальных форм социального экстремизма и фунда­ментализма.

И все-таки глобализация — это прежде всего объективный процесс формирования кардинально новой человеческой общности, базирующейся на интеграции и транснационализации экономической, информационной, поли­тической и социокультурной деятельности различных стран и этнотеррито-риальных комплексов в современном мировом сообществе. Сегодня послед­ствия этого процесса обнаруживают себя даже в осязаемых трансформациях социальной структуры различных обществ и национально интегрированных государственных образований. Так рождается общество второго порядка, или мегаобщество, которое, сохраняя формальные характеристики националь­ных объединений, создает наднациональные корпоративные системы и фор­мы личностной идентификации в них. Транснациональные корпорации с их полиэтническим персоналом, международные профессиональные сообщест­ва, неправительственные организации, неформальные группы по интересам, возникающие на базе Интернета, начинают играть все возрастающую роль в мировой политике и экономике.

Объективное измерение глобализации наиболее рельефно и убедительно обнаруживает себя в развитии мировой экономики. Сегодня едва ли кому нуж­ны особые аргументы, чтобы доказать приоритетность глобальной экономики на пространстве постиндустриального мира.

Не менее очевидным и впечатляющим является и феномен политиче-ской глобализации, обнаруживающий себя в совокупности кардинальных изменений институциональной сферы современных обществ. Как известно, в XX столетии страны Запада вступили в фазу «зрелого модерна», одной из отличительных характеристик которого является демократизация основ социальной жизни. Существенные изменения претерпевают различные институты национальных гражданских обществ и государственных формирований. Две волны демокра­тизации, завершившиеся к 70-м годам XX века, создали необходимые пред­посылки для перехода от биполярной структуры международных отношений к становлению целостного мирового порядка с отчетливой доминантой в нем децентрализованных институтов как органичных компонентов глобальной пуб­личной сферы или универсальных гражданских обществ. Значительно услож­нилась сфера внегосударственной публичности. Широкое развитие получили т.н. гражданские инициативы, берущие на себя ответственность за многие гло­бальные проблемы и межрегиональные конфликты. Появляется слой «новых космополитов», демонстрирующих радикально новые формы межличностных коммуникаций, не подверженных акцентированному влиянию национальных традиций и задающих ценностные ориентации нового образа жизни (Интернет, международный туризм, межнациональные творческие корпорации и др.).

Специфическим измерением глобализации является ее социально-ант­ропологический контекст. Активизация его задается все более очевидным доминированием связей глобального масштаба, которые приходят на смену традиционным и, как правило, локальным связям и взаимодействиям между членами конкретных сообществ (соттипНу). Поскольку связи глобального масштаба являются жестко предметными, функциональными и безличными, постольку они инициируют отказ от системы традиционных ценностей, цемен­тирующих лично значимые символы веры и социокультурной идентичности в локальных сообществах. На смену высшим моральным ценностям приходят инструментально эффективные программы деятельности и общения, схемы и ориентации поведенческой активности личности, гарантирующие ей успешное разрешение проблемных ситуаций. Наступает эпоха постмодерна с органично присущей ей интенцией к распаду ценностей и отказу от классических транс­цендентальных иллюзий.

Можно фиксировать и другие, не менее важные измерения феномена гло­бализации, позволяющие представить его как сложный, многофакторный процесс реальной трансформации мирового сообщества в эпоху постсовре­менности. Однако при всем многообразии зафиксированных измерений или граней глобализации необходимо констатировать принципиальную специфич­ность и концептуальную значимость именно социокультурного аспекта ее анализа и реконструкции.

Дата добавления: 2015-07-02