Финляндия и царь. 2 страница

"Да сохранит Господь царя и царицу."

Результатом этой речи было то, что русское правительство потребовало от английского уволить Вольфа от вице-консульской должности, которую он занимал в Выборге в течение 13 лет. Что касается адреса, то он был, по крайней мере, в докладе прочтен царем, и резолюция в переводе с

-- 45 --

английского гласит: "Я оставляю адрес без внимания. Я считаю его неуместным, так как Наш Манифест 3-го февраля касается общего законодательства Империи, а не местного." Депутация отправилась назад, и возвращение ее домой было сигналом к небывалым еще овациям. "Когда в воскресенье вечером", говорит корреспондент английской газеты, "длинный, специальный поезд, задержанный на несколько часов мятелицей, приблизился к Гельсингфорскому вокзалу, не только платформы и залы, но и площадь перед зданием его были покрыты многочисленною толпою народа. Как только первый из делегатов показался из вокзала, кто-то на улице затянул финский национальный гимн. Гимн был подхвачен, голоса возвысились и разрослись, и сами здания кругом стали, казалось, отвечать на торжественные звуки. Толпа обнажила головы и расступилась перед делегатами, пробиравшимися в город, из которого они лишь несколько дней тому назад выехали в тщетной надежде уяснить царю впечатление, которое его действие оказало на финский народ. Вечером городские власти дали банкет в честь депутации, и ораторы от имени нации выразили благодарность ее членам, которые оставили далекия пепелища для того, чтобы сообщить монарху желание и надежды народа."

--------------------

В общем можно сказать, что, за исключением некоторых, абсолютно изолированных и неловких попыток со стороны таких лиц, как г. Стэд, -- оправдать царский манифест, вся заграничная пресса, без исключения, и все политические общества без различия оттенков и направлений отнеслись к нему отрицательно. Несомненно, негодование, вызванное им, еще усилилось в виду того, что он явился почти накануне Гаагской конференции, созванной по инициативе царя. Появляется всюду ряд изданий по финляндскому вопросу. Так в Англии сразу возник специальный журнал, посвященный финляндскому вопросу, а одновременно и вслед за ним стали помещаться в газетах и журналах многочисленные корреспонденции и статьи, в роде приведенных выше. Спустя несколько месяцев, в ноябре 1899 г., появилась книга г. Фишера под заглавием "Финляндия и цари", которая сразу нашла себе

-- 46 --

обширный круг читателей. Во Франции стали появляться памфлеты и брошюры, из которых заслуживает особенного упоминания книжка Рене Пюо (Puaux) с предисловием Анатоля Франса. Также и в Америке появилась резкая брошюра под заглавием "Русское вероломство в Финляндии", изданная вновь основанным "Финно-американским центральным комитетом Нью-Иорка для протеста против руссификации Финляндии." Но всего, что появилось там и здесь, не перечислишь; не перечислишь также и тех сочувственных собраний, которые имели место в разных местах Европы. Мы укажем лишь на большое собрание в Антверпене "Всеобщей Голландской Лиги" под председательством проф. Поля де Мона, на котором держали сочувственные Финляндии речи представители различных политических и религиозных течений; на собрание Литературного и Социального Кружка в галлереях королевского общества британских художников в Лондоне под председательством пастора Генри Митчелля; на массовый митинг Кингслэндского воскресного общества, на котором говорила известная г-жа Орглистон Чапт; на формальное сочувствие финской прессе, выраженное в специальной резолюции съезда журналистов в Риме; на протест против царского манифеста, выраженный сепаратистской партией в Барцелоне и подписанный 34-мя обществами и группами и редакциями десяти газет; на большое публичное собрание в Брюсселе, при участии многих профессоров университетов, на котором было выражено сочувствие Трансваалю и Финляндии, и, наконец, на интерпеляцию известного депутата в британском парламенте, в которой тот, изложив содержание военного законопроекта, предложенного царем на рассмотрение сейма, и указав на его очевидное и вопиющее противоречие букве и духу рескрипта о мире, спрашивает правительство, не считает ли оно нужным войти по этому поводу с представлением к царю?

Но самым замечательным инцидентом, вызванным царским манифестом, было составление международного адреса с целью поддержать финляндцев путем торжественного заявления всеобщого сочувствия им. Идея о подаче царю международного адреса зародилась, вероятно, одновременно в разных странах. Ее подхватили лучшие люди науки и литературы

-- 47 --

Европы, и в самое короткое время составились адреса, и собрано было 1050 подписей. Перечислить последние нет, конечно, никакой возможности; можем лишь упомянуть среди английских имена Листера, Кортни, Вестлэка, Спенсера, Рамзея, Джемса, Сёлли, Лесли Стивена, Флоренс Найтингэль, Тейлора, Кэрда, Дайси, Поллока, Сиджвика, Сандерсона, Торникрофта, Фостера, Джебба, Маршалля, Мэтлэнда, Джона Мёррея, Гейки, Эдварда Фрая, Ходжкина, Роско, Риса Дэвидса и др.; среди французских -- Гастона Пари, герцога Брольи, Сюлли Прюдомма, Жюля Кларети, Эмиля Золя, Анатоля Франса, Трарьё, Бутри, Лависса, Леруа-Больё и др.; среди немецких -- Моммсена, Вирхова, Геккеля; среди норвежских -- Бьернсона, Нансена, Ибсена; среди шведских -- бар. Норденскьольда, среди датских -- Брандеса, среди итальянцев -- Ломброзо, де Амичиса, Кардуччи, и среди голландских -- ван Эмнеса, Саворнина-Ломана, графа Биландта и др. Текст адресов, естественно, вариировался для каждой страны, хотя и построен был на одной и той же основе. Вот текст французского адреса в переводе:

"Его Императорскому Величеству Царю Самодержцу всея России, Великому Князю Финляндскому и пр. и пр.

"Мы, нижеподписавшиеся, просим Ваше Величество позволить нам почтительнейше выразить то чувство скорби и удивления, которое мы испытали при чтении петиции от 21-го февраля 1899 г., в которой больше полумиллиона финляндцев просят Ваше Величество сохранить в целости права и привилегии, гарантированные стране их императором Александром I на сейме в Борго в 1809 г., а затем по фредрикс-галенскому договору, и подтвержденные всеми императорами России при вступлении на престол.

"То самое обстоятельство, что мы принадлежим к дружественной и союзной с Россией нации, обязывает нас убедительно просить Ваше Величество внять мольбам финляндских ваших подданных и тем еще больше возвеличить всестороннее удивление, внушаемое миру высокими гуманными чувствами, которые Вы выразили в рескрипте, поведшем к ныне заседающей в Гааге конференции.

"Мы, нижеподписавшиеся, надеемся, что Ваше Величество поймет и извинит сделанный нами шаг, и просим Вас принять уверение в глубоком нашем уважении."

-- 48 --

Английский адрес, по существу такой же, как французский, заканчивался следующими словами:

"Нам, как и всем поклонникам просвещенных взглядов Вашего Величества, было бы чрезвычайно жаль, если бы недавние события в Великом Княжестве Финляндском задержали дело дружественного сближения цивилизованных народов, которое в лице Вашего Величества нашло столь высокого поборника."

Этот международвый адрес первоначально решено было послать с депутацией из представителей одиннадцати европейских государств, по одному из каждого; но в последнюю минуту оказалось, что не все они могут поехать, и делегация составилась из 6 человек. Эти члены были: Трарье, сенатор и бывший французский министр юстиции, Эмилио Бруса, проф. международного права в Турине и бнвший президент Международного Института права, В. ван дер Флюгт, проф. юриспруденции в Лейдене, проф. Шинней из Буда-Пешта, В. Брёггер, декан историч. факультета Христианийского университета, и Норман Гансен, директор офтальмологической клиники в Копенгагене. Они прибыли в Петербург 14-го июня и, после разных мытарств и скитаний по ведомствам и министерствам, были приглашены на банкет, на котором им и сообщили, что царь ни их самих, ни их адреса не считает нужным принять. Так не удалась и вторая попытка коллективпого протеста.

Но нравственное значение этого замечательного инцидента не могло пропасть даром. "Некоторые газеты", говорит в обширной статье по поводу неудавшейся депутации один из ее членов, проф. Брёггер, "выразили мнение, будто адрес не достиг цели, потому что депутация не была принята царем, Это мнение, однако, основывается на непонимании того, чтС собственно ожидалось. Ни у тех, которые подписали адреса, ни у членов депутации не было, за немногими, быть может, исключениями, серьезной надежды добиться аудиенции у царя... Вероятно, что официальный отчет о содержании адресов, дошедший до царя, не совсем был верный; но несомненно, что такое решительное заявление своего мнения со стороны тысячи стишком представителей западной культуры, подписанное почти всеми выдающимися людьми ученого мира, оставит

-- 49 --

за собою след, если уже не оставил. Эта цифра уже сама по себе необычайно велика, есии принять в соображение, что подписи были набраны исключительно в рядах высшей умственной культуры. Можно смело сказать, что никогда еще в истории человечества никакой неждународный докунент не был подписан столькими выдающимися личностями.

"Адреса, которые проф. ван дер Фхюгт взял с собою в Голландию для сохраяения в тамошних архивах, когда-нибудь, наверное, признаны будут одним из самых замечательных исторических памятников. Международное заявление, в котором приняли участие самые выдающиеся люди большей части Европы с целью просить, чтобы силе не позволено было занять место права, отвечает на исходе нашего неидеалистического века с его материализмом и милитаризмом такое занечательное введение к новой эре, что тот, кто в состоянии разобрать первые слабые звуки новых течений, не может не питать надежды, что нынче в первый раз сделан был шаг вперед на почве, в основе которой до сих пор лежали принципы, принадлежащие давно прошедшему времени."

Подобное же нравственное значение придает этому инциденту статья в одной из главных английских газет "Daily Chronicle" *) "Друзья Финляндии," говорит она: "или, если угодно, друзья всеобщей свободы сделали все, что могли. Но они потерпели поражение... Знаменитости, которые поехали в Петербург затем лишь, как оказалось, чтобы участвовать в погребальной процессии одного из последних маленьких народов, действовали чрезвычайно осторожно. Мы не думаем, чтобы великие юристы и общественные деятели, которые присовокупили свои имена к именам самых выдающихся ученых нашего столетия, позволили бы себе сделать воззвание не в достаточно приличной форме или форме, не подходящей для данного случая. Петиция ссылается на действие царя, созвавшого мирную конференцию, поздравляет его с благотворной идеей и просит его не разрушать заранее плодов конференции лишением Финляндии ее вольностей. Все это вполне уместно, и, если бы императорны доступны были соображениям

*) "Daily Chronicle", 13 июля 1899 г.

-- 60 --

логики, воззвание не должно было бы упасть на каменистую почву... Но гораздо лучше, чтобы либерализм и интеллект Европы были представлены у могилы мужественного и великодушного народа, нежели чтобы эта трагедия совершилась при всеобщем молчании. В виду этого протеста, к которому присоединились все наиболее известные имена Европы, весь цвет университетов, нельзя будет сказать, что при кончине Финляндии более счастливые народы стояли в стороне и выражали одобрение..."

И финляндцы это поняли. Когда делегаты возвращались через Финляндию домой, им устраивали такие овации, как если бы они были победители, а не побежденные. "На всех станциях," рассказывает Брёггер, "на которых останавливался наш поезд, стояли толпы народа и выражали нам свою благодарность песнями и цветами, речами и рукоплесканиями. Наш вагон был буквально покрыт цветами, равно как и наш пароход из Або. Больше всего я был поражен крестьянами, которые обступали полотно железной дороги, часто даже между станциями, чтобы приветствовать несшийся мимо них поезд. В одном месте, в лесу, в первом часу ночи я приметил двух стариков, стоявших с обнаженной головою и кричавших нам приветствия, когда мы мчались мимо. Их суровые лица и слезы на глазах свидетельствовали об их волнении. Ничто не могло быть трогательнее вида этих двух одиноких фигур, стоявших там, в лесу, и размахивавших руками в бледном освещении летней ночи." Во всех городах, где они останавливались, в Гельсингфорсе, Або и др. местах, их приветствовали гимнами и банкетами, а в Стокгольме проф. Миттаг Леффлер дал в честь их парадный обед, на котором Трарье произнес великолепную речь.

Остается добавить, что в сентябре, когда император гостил в Стокгольме, Норман Гансен обратился к нему через прессу с открытым письмом, в котором излагал мотивы, побудившие депутацию к такому необыкновенному шагу, как вмешательство в русско-финские отношения, и повторил просьбу, выраженную в адресе.

--------

-- 51 --

Тем временем, как происходила вышеописанная агитация в Финляндии и за-границей, финский сейм в специальных комиссиях лихорадочно занимался обсуждением царских предложений о пересмотре Устава о воинской повинности и о реорганизации финских войск. 27-го мая 1899 г. он окончил свои труды и представил свой Отзыв Государю. Это -- довольно объемистый том в 37 печатных листов русского текста, который вскоре появился за-границей во французском, немецком и английском переводах. В виду важности этого документа, и так как он уже изъят из обращения в публике, мы считаем необходимнм познакомить читателей с его содержанием.

Как известно, Высочайшие предложения, поступившия на обсуждение земских чинов Финляндии, формулируют задачу их по данному вопросу иначе, нежели это было принято до сих пор: вместо всестороннего рассмотрения с правом вносить поправки, т. е. законодательного участия в выработке законопроекта, они требуют лишь заключения, т. е. простого выражения своего мнения. Это является таким резким нарушением обычной процедуры, что к Высочайшим предложениям их авторы нашли нужным приложить ряд документов, будто бы показывающих, что применявшееся до сих пор право финского сейма участвовать в законодательстве о воинской повинности ни на чем не основано.

Земские Чины в своем Отзыве вполне естественно останавливаются прежде всего на этом пункте, затрагивающем основной конституционный вопрос. На 25-ти страницах последнего отдела своего Отзыва они опровергают одно за другим приложенния к законопроекту положения, утверждающие некомпетентность финляндского сейма в деле выработки военного законопроекта, и доказывают, что "воинский устав может быть изменен только по согласному решению Государя Императора и Земских Чинов". Отсюда уже вытекает, как логическое следствие, что изменение в процедуре, вносимое высочайшими предложениями, является правонарушением финского народа и что "Земские Чины не могут ограничить свое участие представлением только заключения, выражающего мнение их о предполагаемых изменениях".

Согласно с этим, Земские Чины, оставляя в стороне пред-

-- 52 --

ложения Государя, развивают свой проект. Прежде всего идет установка общих принципов. "Отвечают ли нынешние жертвы Финляндии на дело обороны требованиям, которые, с точки зрения общих интересов российского государства, по справедливости могут быть предъявлены к Великому Княжеству?" Что касается численности, то, повидимому, нет: "находящиеся в Финляндии в мирное время вооруженные силы и, следовательно, также контингент, который Финляндия во время войны может выставить для защиты государства, представляется сравнительно незначительными". В виду этого Земские Чины находят естественным и справедливым постепенное значительное увеличение численности финских войск. Что же касается единообразия в подготовке и организации войск, то даже поверхностный взгляд на предметы и приемы обучения, на распределение занятий, на различные уставы -- гарнизонный, дисциплинарный и др., и, наконец, на вооружение, снаряжение и обмундирование, показывает, что вплоть до мельчаиших подробностей между финскими и русскими войсками нет сколько-нибудь существенной разницы. Но значит ли это, что между обеими армиями существует полнейшее тождество? Конечно, нет, да оно и не должно быть: "ныне оба устава сходятся в том, что как тот, так и другой сообразованы с реальными условиями, к которым они должны применяться; созданием же тождественных законов для разнородных условий достигалось бы одно только механическое единообразие, в ущерб нормальной деятельности учреждения воинской повинности в Финляндии, и, следовательно, также во вред военным интересам государства". Между тем именно к такому механическому единообразию стремятся изменения, предлагаемые в царском законопроекте и исходящия из политических мотивов. Сюда, например, относится предоставление сокращенного срока службы, которым пользуются лица, принадлежащие по степени образования к первому разряду, лишь тем, кто представит удостоверение, между прочим, и в знании русского языка. "Земские Чины не умаляют значения в Финляндии русского языка... Но имея в виду, что обыватели Финляндии и России принадлежат к совершенно различннм народностям, каждому, кто понимает значение этого этнографического различия, и тем более каждому, кому известна непреклонность финского народ-

-- 53 --

ного характера, становится понятным, что русский язык никогда не может получить общего распространения в этом крае... Из этого явствует, что намеченные в проекте устава о воинской повинности принудительные меры к распространению в Финляндии русского языка не привели бы к ожидаемым результатам. Но, помимо безуспешности их, подобные меры должны быть отвергнуты, в особенности, если они несправедливо будут связаны с воинской повинностью, исполнение которой есть общая гражданская обязанность, а не род занятий, избираемый по собственному усмотрению каждой отдельной личности. И не подлежит сомнению, что если бы законом были установлены положения, подобные тем, о которых Земские Чины здесь высказываются в отрицательном смысле, то финский народ, который с незапамятных времен участвовал в законодательстве и, вследствие этого, проникся мыслью, что основанием и целью закона должна служить правда, усмотрел бы в таком велении насильственную попытку изменить национальный дух Финляндии, а отнюдь не заботливое попечение о пользах края, которое должно характеризовать мероприятия законодателя".

"В зависимости от глубоко укоренившихся этнических оснований," продолжает Отзыв по поводу того же пункта о слиянии обеих армий," патриотизм во все времена ограничивался известными естественными и историческими пределами, которые не могут быть изменены никакими повелениями. Великое Княжество Финляндское есть отечество финляндцев, подобно тому, как Российская империя есть отечество русских. Но так как Финляндия, состоя в неразрывном соединении с Империей, составляет часть единой в международном отношении державы -- российского государства, то финский народ никогда не может осуществить патриотического долга -- защищать отечество иначе, как участвуя в защите всего государства, безразлично, ведется ли война в пределах Финляндии или вне ее. Это вполне сознается в Финляндии. Но из этой солидарности перед иностранными державами вовсе не следует, что существовавшее до сих пор различие между финскими и русскими воисками должно быть уничтожено. Финские войска будут успешнее исполнять свое назначение на войне, сознавая себя представителями своего народа и зная, что мужественным

-- 54 --

исполнением долга перед Монархом и государством, они также приносят честь своему финляндскому отечеству. Приобретенная обучением боевая подготовка тогда еще больше увеличится нравственною силою, порождаемою патриотизмом. Скромное участие Финляндии в обороне российского государства всегда будет более действительным, если финские войска по прежнему останутся самостоятельными, чем если бы они, с нарушением действующего строя, были слиты с армией Империи".

На основании этих общих принципов Земские Чины не находят возможным согласиться с изменениями, предложенными в царском законопроекте, и выставляют от себя ряд других изменений. Право финляндцев отбывать воинскую повинность исключительно в пределах своего края они оставляют неприкосновенным, исходя из различных соображений юридического, этического и гигиенического свойства. Во-первых, говорят они, финляндские граждане, вынужденные служить в русских войсках, были бы лишены права подчиняться собственным законам края и судиться по ним, -- что было бы нарушением основных законов финляндской конституции. Во-вторых, они очутились бы в чуждой обстановке, не понимая языка и различаясь в религии, нравах, обычаях, характере и мировоззрениях, -- а это страшно отзывалось бы на их положении и самочувствии и легко развивало бы в них озлобленность и отчаяние, создавая почву для пьянства и всяких преступлений. В-третьих же, они неизбежно пострадали бы физически от непривычки к условиям питания в чужом крае. "Воинская повинность", говорит Отзыв: "тяжелая обязанность для всех, кто не имеет особенной склонности к военной службе. Великая задача пещись об обороне отечества дает государству право возлагать эту тягость на граждан. Но усугубление тягости воинской повинности сверх необходимой меры не находит себе никакого нравственного оправдания".

Точно так же без изменения оставляют Земские Чины и общий трехгодичный срок службы в действующих войсках. Они основываются при этом на соображениях как специально военных, так и экономических и социальных. Они указывают на то, что увеличение срока службы шло бы в разрез и с ходом развития современных систем обороны во всех

-- 55 --

европейских государствах, где общие сроки службы понижаются до трех и даже до двух лет, и с собственным опытом Финляндии, где трехлетний срок службы оказался более чем достаточным для образования хороших солдат. Кроме того, говорят они, увеличение срока отразилось бы неблагоприятно на экономическом развитии края, так как молодые люди, отвлекаемые на такое продолжительное время от производительного труда, теряли бы навык к работе.

Обращаясь затем к сообщенной Земским Чинам форме присяги, Отзыв указывает на то, что "она не содержит встречающегося в существующей форме присяги обещания повиноваться действующим в Финляндии законам и постановлениям и исполнять обязанности, возлагаемые на финляндских граждан, состоящих на службе края, а зато заключает в себе обещание защищать общественннй строй Великой Империи. Следовательно, в ней вовсе не приняты в уважение особый правовой и общественный строй Финляндии и обязательства по отношению к родному краю и его законам, лежащие на каждом, кто поступает на службу страны. Принесение воинской присяги по новой форме, примененной исключительно к законам Империи, таким образом было бы равносильно непризнанию существования собственного отечества, понятие о котором все-таки служит этическою основою воинской повинности, а также непризнанию законов края, равно как обычаев и правовых воззрений народа". Земские Чины решительно отвергают предлагаемую форму присяги и настаивают на сохранении существовавшей до сих пор.

Так же категорически высказываются они против предлагаемых изменений в главном начальствовании над финскими войсками, в финляндском военном управлении, в компетенции военного министра и в личном составе офицеров. Они видят в них попытку уничтожить чувство национальности финской армии и подробным анализом показывают, что результатом этого было бы лишь ослабление ее силы и значения. Зато Земские Чины, как мы уже упоминали, выражают свою готовность увеличить ее численность, но не в пропорциональном отношении к численности русской армии, а лишь до 12-ти тысяч человек. "В мирный состав русской армии", говорят они, "входит приблизительно 8 человек с каждой тысячи

-- 56 --

народонаселения. В случае установления этой нормы для Финляндии, численность войск в мирное время должна быть определена приблизительно в 20 тысяч человек. Но содержание столь многочисленной вооруженной силы истощило бы финансы края, и замечаемый уже теперь недостаток рабочих рук увеличился бы до того, что экономическая деятельность очутилась бы в крайне стесненном положении... Увеличение до 12 тысяч человек -- слишком вдвое против нынешнего мирного состава -- представляется возможным, без тяжелых финансовых и экономических нарушений, только при том условии, что оно будет осуществлено постепенно в течение не менее девяти лет". Само собою разумеется, что преимущественное назначение финского войска для защиты одной лишь Финляндии остается в полной силе.

На этом заканчивается критическая и конструктивная часть Отзыва Земских Чинов от 27-го мая 1899 г. Мы не станем приводить содержание приложений к этому Отзыву, заключающих в себе различные технические соображения по поводу Высочайших предложений, а приведем лишь заключение Отзыва, где Земские Чины говорят об "обстоятельствах, в виду которых финский народ придерживается и должен придерживаться святости своих законов".

"Нельзя упускать из внимания, что финский народ отличается от русского в отношении религии, языка, нравов и культуры. Еще в то время, когда Финдяндия составляла часть шведского государства, без отдельной от него организации, было ясно, что жители Финляндии образовали собою особую нацию. Что финский народ таким образом, вследствие исторического развития в продолжение многих веков, сложился в отдельную от других наций единицу, не есть результат человеческих расчетов, человеческой воли или человеческой власти, а скорее доказывает, что и этому народу преднамечена особая задача, которую он, как народ, должен по возможности исполнить... И это служит для финского народа, как и для всякого другого, находящегося в таком же положении, внутренним, хотя и не всегда ясно сознаваемым основанием к тому, что он, пока не погиб нравственно, старается и в тяжелые времена сохранить свое национальное существование. Этим также объясняется, почему подобные стремления, --

-- 67 --

когда для осуществления их не прибегали к незаконным средствам, -- всегда считались благородными и возвышенными...

"К этому нужно еще прибавить значение святости закона.

"Без защиты со стороны закона, всякому народу трудно будет успевать в своем развитии, и ни один народ не будет чувствовать себя спокойным, когда ему будет грозить применение к нену чужого права...

"Для финского народа, вынужденного бороться с препятствиями, порождаемыми для культуры холодным климатом севера и скудною почвою страны, борьба эта будет вдвое тяжелее, если нельзя будет вести ее с сознанием святости закона, унаследованного от предков и соответствующего правовым воззрениям народа, ибо народ не может менять правовые воззрения, образовавшияся в течение столетий. Опасения за собственные законы и правовой строй, проявляющияся у народа в его нынешнем положении, так естественны, что они, казалось бы, не могут быть неверно истолкованы теми, кто без предубеждения и предвзятых подозрений пожелают вникнуть в это положение и кто притом чтут собственные национальные предания".

Земские Чины кончают тем, что предлагают на усмотрение Его Величества измененный ими Устав и просят, в случае неодобрения, возвратить его вместе с поправками для вторичного обсуждения.

Этот Отзыв был уже почти выработан, когда на рассмотрение Сейма поступило новое Высочайшее предложение об "уравнении личной и военно-финансовой тягости воинской повинности в Финляндии с таковою же в империи". Немедленно был выработан дополнительный Отзыв от 29-го мая 1899 г., в котором коротко и ясно заявляется, что вопросы, затрагиваемые в новых предложениях, не могут, согласно доводам, представленным в главном Отзыве, быть переданы Земским Чинам лишь на заключение в порядке, установленном февральским манифестом. Приведя дальнейшие доказательства беззаконности Высочайшего действия, Земские Чины заявляют, что они не сочли возможным "войти в рассмотрение Высочайших предложений по существу". При этом они намечают: "Никто, в ком живо сознание правды и справедливости, не может осуждать Земских Чинов за то, что они,

-- 58 --

поскольку от них зависит, заботятся об охранении прав финского народа как нынешнего, так и будущих поколений. Вопрос касается устоев общественного строя края, сохранившихся в течение столетий. Финский народ не желает уклониться от исполнения своего долга; он только желает, чтобы были сохранены и уважены законный и закономерный общественный строй, с которым сросся этот народ и который признан также монархами России. Если бы даже образ действия Земских Чинов подвергался неверным толкованиям в роде тех, которые в изобилии встречались в последнее время, то Земские Чины осмеливаются надеяться, что монарх Финляндии, внимая голосу финского народа, поймет положение его. Глубоко серьезны причины, побуждающие финский народ и Земских Чинов края в настоящую минуту представить своему Монарху, которому провидением предназначена высокая задача быть также верховным хранителем правового порядка Финляндии, свои заботы о будущности и высказать свое твердое убеждение, что они, охраняя святость своих основных законов, исполняют свой долг перед Монархом и отечеством".

Дата добавления: 2015-07-02