Сбор ягод

Пагуба

Таинственная сила, которую приписывают узлам… может приносить как вред, так и пользу.

«КОЛДОВСКИЕ УЗЛЫ»

Куойл красил дом. Но как бы они ни благоустраивали его, он продолжал казаться Куойлу мрачным и отталкивающим. Ничто не могло изменить впечатления, появившегося у них, когда они впервые увидели его за туманной завесой. Интересно, как он выглядел на острове Пристальном, когда его только построили или когда волокли по трещащему льду? Ему казалось, что перемещение дома с исконного места изменило его, превратив из очага в простое сочетание геометрических форм. Мысль о том, что за ним может наблюдать неподвижный взгляд мужчины с белыми волосами, заставляла его ежиться и вздрагивать.

Энтузиазм тетушки постепенно угасал, превратившись в личные переживания. Она уходила в свою комнату, ложилась на кровать и подолгу смотрела в потолок. Потом вставала с коротким смешком или зевком и говорила: «Ну, что там у нас?» Так она возвращалась из тех мест, куда ее уносили мысли.

Выходные проходили следующим образом: тетушка в своей комнате, или на кухне, или гуляет. Куойл строит свой спуск к морю, а дети ползают по мху и рассматривают копошащихся насекомых. Иногда Куойл колол дрова в ожидании грядущих холодов. Вспоминал о Партридже, загорался желанием готовить новые блюда, позволял детям забираться руками в еду, а иногда даже разрешал Банни пользоваться ножом. Коршуном зависая над ней при этом.

В конце августа на кухонном столе стояла тарелка с вычищенными кальмарами. Куойл намеревался закончить с краской и приготовить кальмаров с макаронами. Еще он должен был написать Партриджу. Тетушка заявила, что будет готовить салат, несмотря на то что салатные листья увяли, а тепличные помидоры выглядели бледно.

— Мы могли бы разбить здесь маленький садик, — сказала она. — Там можно хотя бы выращивать свой салат. То, что продается на местном рынке, просто несъедобно. Сельдерей коричневый от гнили, а салат выглядит так, будто его кипятили.

— Уэйви говорит, что смирния лучше, чем шпинат, — сказал Куойл. — И ее можно собирать здесь, на побережье.

— Никогда о ней не слышала, — сказала тетушка. — Давай попробуй, — добавила она и пошла искать подходящее местечко для грядки. Салат можно сажать в любое время. Она еще подумала, что неплохо было бы завести собственный парник.

День выдался теплым. С залива дул легкий ветер, вода покрылась рябью. Вдохнув запах вскопанной почвы, тетушка ощутила волну меланхолической грусти. Куойл нанюхался краски до головной боли.

— К нам кто-то идет, — сказала тетушка, опершись о лопату. — Кто-то идет по дороге.

Куойл посмотрел в ту сторону, но ничего не увидел.

— Где?

— Сразу за кустами с поломанными ветками. Кстати, их поломал бульдозер.

Они вглядывались в сторону фабрики и в дорогу, идущую в том направлении.

— Я точно кого-то видела, — сказала тетушка. — Какого-то мужчину. Я рассмотрела его кепку и плечи.

Куойл вернулся было к своей банке с краской, но тетушка продолжала смотреть в ту сторону, в конце концов воткнула лопату в землю и пошла к кустам. Там никого не было. Но она заметила следы рыбацких ботинок, которые резко уходили в сторону, на лосиную тропу. Она вроде бы вела к болотам со стоячей водой цвета крепкого чая и кустарнику с кожистыми листьями.

Она затаила дыхание и стала искать следы собачьих лап рядом с дорогой. Ее охватили сомнения.

— Это наверняка старик, — сказал Куойл. — Больше некому.

— Какой старик?

Билли Притти называет его «старым Куойлом». Говорит, что он не простой старикан. Не захотел уходить из Опрокинутой бухты и остался там один. Билли считает, что он, может быть, немного зол на нас, потому что считает, что мы живем в его доме. Я тебе рассказывал об этом.

—Нет, не рассказывал. Кто же это может быть?

— Я помню, как тебе о нем говорил.

Тетушка осторожно спросила, как его зовут.

— Не знаю. Кто-то из старых Куойлов. Не помню, как его звали. Какое-то ирландское имя.

— Не может быть. Никого из них не осталось. Знаешь, раньше о Куойлах ходила дурная слава, — сказала тетушка, отвернувшись в сторону.

— Я уже об этом слышал. Говорят, что залив Бакланов назван так именно из-за Куойлов. Как озеро Недоумок, порт Шестипалый или ручей Абрикосового Уха, которые получили свои имена в результате определенных неприятных событий. Билли рассказывал, что Куойлы пришли сюда с острова Пристальный. Говорят, они перетащили сюда дом по льду.

— Люди могут говорить все что угодно. Половина этих историй — выдумки. Я считаю, что Куойлы были ничем не страшнее любой другой семьи. Понятия не имею, о каком старике ты говоришь.

Куойл отмыл руки от краски и спросил: «Кто пойдет со мной на берег собирать смирнию?»

Саншайн нашла две ягоды земляники. Банни бросала камни в воду, с каждым разом выбирая их все больше и больше размером. Они падали все ближе и ближе, до тех пор, пока девочку не обдало брызгами.

— Хватит, хватит, пойдемте домой. Банни переоденет штаны, Саншайн вымоет зелень, а я поджарю чеснок с луком.

Но когда соус был почти готов, обнаружилось, что вместо макарон у них есть только яичная вермишель, которая, смешиваясь с соусом, превращалась в неприглядного вида слякоть, с которой соскальзывали кольца обжаренных кальмаров и разъезжались к краям тарелок.

— Да, племянник, всего не предусмотришь.

***

Его что-то разбудило в предрассветных сумерках. Голая комната нависла над ним. Холод и серая мгла. Он прислушался, ожидая услышать плач Банни, но вокруг стояла полная тишина.

По потолку скользнул круг света и исчез. Это был луч от карманного фонарика.

Куойл встал, подошел к окну. Под босыми ногами хрустели высохшие останки мух. Он встал на колено и начал всматриваться в ночь. Долгое время он ничего не видел. Постепенно его зрачки расширились, и он заметил, как по небу заскользили перламутровые всполохи приближающегося рассвета. Водная гладь выступала на первый план, как в серебряном негативе. Далеко внизу, на тропинке за густым кустарником, он увидел мечущуюся точку света. Скоро она исчезла из виду.

***

— Мы должны туда съездить, — говорил Куойл. — Мы должны проведать старика.

— Я уж точно не желаю соваться в нору какого-то дальнего родственника, который к тому же имеет ко мне претензии. Мы и без него прекрасно обходились, и лучше будет, если мы оставим все как есть.

Но Куойл настаивал на поездке.

— Мы можем взять с собой девочек. Они растопят сердце даже людоеду.

«Скорее, разозлят его», — подумала тетушка.

— Поедем, тетушка, — звал он ее.

Но она оставалась непреклонной.

— Я уже думала о том, кто это может быть. У моей матери была целая куча родни в бухте Опрокинутой, но они все были ее возраста, если не старше. У них были дети и внуки, когда я была еще подростком. Так что если он — один из них, то ему уже за восемьдесят или даже за девяносто. Вполне может страдать старческим маразмом. А на дороге, наверное, был кто-то из поселка. Охотился, не знал, что здесь кто-то живет.

Куойл не стал рассказывать ей о фонарике, но решил не сдаваться.

— Соглашайся. Мы доедем от развилки, а дальше пойдем пешком. Я хочу посмотреть бухту и брошенный поселок. Там, на острове Пристальном, куда мы ездили с Билли, было довольно печально. Эти пустующие дома, да еще рассказы о Куойлах.

— Я ни разу не была на этом острове и не считаю, что мне нужно это делать. Брошенные селения всегда выглядят тоскливо. Не понимаю, почему правительство оставило эти дома как есть? Их надо было давно все сжечь.

Куойл представил, как горят тысячи домов, как искры падают на скалы и с шипением касаются воды.

В результате они никуда не поехали.

Часто люди плохо представляют себе, в чем заключается разница между выбленочным узлом и двумя половинчатыми узлами.

Это потому, что эти узлы обладают похожей формой, но один затягивается вокруг предмета, а второй — вокруг самой веревки.

«КНИГА ЭШЛИ ОБ УЗЛАХ»

Шел сентябрь, месяц убывающих дней и остывающих вод. Куойл отвез Банни в школу, на первый день занятий. Новые туфли, клетчатая юбка, белая блуза. Влажные ладошки. Ей было страшно, но она отказалась от его сопровождения и отправилась в шумную детскую толпу самостоятельно. Не двигая головой, она одними глазами искала среди детей свою подругу, Марти Баггит.

В три часа он ждал ее возле школы.

— Как прошел день? — спросил он, ожидая услышать о том, что сам пережил тридцать лет назад. Страх и унижение.

— Было весело. Смотри, — и она показала ему лист бумаги с большими неровными буквами: Банни.

— Ты написала свое имя, — с облегчением сказал Куойл. Он был поражен тем, насколько она отличалась от него.

— Да, — это прозвучало так, будто речь шла о чем-то само собой разумеющемся. — И учительница сказала всем принести завтра по упаковке салфеток, потому что у школы нет на них денег.

***

Утром, во время поездки на залив, они видели яркие радуги. Вместе с арками из живого цвета пришел резкий, порывистый ветер. Билли Притти что-то говорил о лунных гало. Шли грозы. Неожиданный мокрый снег на ходу превращался в странный Сиреневый град из светящихся длинных сосулек, затем переходил в дождь. Затем были два или три дня зноя, будто случайно дошедшего сюда из пустыни. По полотну залива двигались светящиеся нити, похожие на электрических угрей.

На мысах и в болотах зрели мириады ягод: дикая смородина, крыжовник, клюква, брусника, морошка, митчелла, поздняя земляника, вороника.

— Пойдем собирать ягоды на выходных, — предложила тетушка. — Тут совсем недалеко настоящие ягодные поляны. О них все знали, когда я была маленькой. А потом мы сварим варенье. Сбор ягод — настоящее удовольствие. Не хочешь пригласить Уэйви Проуз?

— Хорошая мысль, — сказал Куойл.

Она ответила, что присоединится к ним с удовольствием. Можно подумать, он пригласил ее на праздник.

— Кен довезет меня до вашего дома. Он хочет посмотреть вашу новую крышу.

Кена больше интересовали Куойл и его дочери, чем крыша их дома. Он шутил с тетушкой, коснулся плеча Герри на прощание.

— Ну, мне пора. У меня дела в бухте, так что придется объехать мыс. Заехать за тобой на обратном пути? — Он цепким взглядом старался рассмотреть всех и каждого, не упустив ни малейшей детали.

— Да, спасибо, братишка.

На ее ягодных коробах были ручки из веревок, завязанных особенными узлами.

***

Тетушка, девочки, Куойл, Уэйви и Герри шли к ягодным полянам, которые располагались возле фабрики по пошиву перчаток. Их короба и корзины стучали друг о друга, камни шелестели под ногами. Саншайн просила понести ее на руках. Солнце напоило пустошь топазовыми оттенками. Ультрамариновое небо. Блестящее море.

На Уэйви были коричневые чулки и юбка с заштопанными швами. Куойл надел клетчатую рубашку, которая была ему маловата.

— Люди приходили сюда издалека, — говорила тетушка, обернувшись через плечо. — Раньше здесь торговали ягодой.

— И до сих пор торгуют, — сказала Уэйви. — Не поверишь, Агнис, в прошлом году за галлон морошки просили девяносто долларов. Мой отец прошлой осенью заработал на ягодах около тысячи долларов. Горожане до сих пор ее покупают. Некоторые делают настойку из митчеллы.

— Ягодная настойка! Вот гадость! — сказала тетушка. — Посмотрим, что нам сегодня попадется.

Она искоса посмотрела на Уэйви, замечая ее огрубевшие руки, потрескавшуюся обувь и ухоженный, здоровый вид Герри. Он был очень хорошеньким мальчиком, в котором отцовская красота сохранилась почти без изменений. Только чья-то сильная рука будто вскользь коснулась его и смяла податливые черты.

Морская вода светилась, став прозрачной от солнечного света. Уэйви и Куойл собирали ягоды недалеко друг от друга. Ее крепкие пальцы перебирали кустики растений, срывая за один раз две, три, семь ягод и скатывая их в согнутую ковшиком ладонь. Когда она ссыпала ягоды в короб, раздавался приглушенный стук. Она передвигалась на коленях. Пахло чем-то терпким. Куойл сдул соринку. Где-то метрах в трехстах от них Герри, Саншайн и Банни валялись на траве. Тетушка ушла далеко вперед. Ее белая косынка превратилась в маленькую точку, маячившую между деревьями. Разбредаясь по полянам, ягодники теряли друг друга из виду, исчезая во впадинах или за холмами. Шелестело море.

— Ау! — прокричала тетушка. — Куойл, я забыла сверток с обедом. Он там, возле фабрики. Сходи за ним, а я присмотрю за детьми.

— Пойдем со мной, — сказал он Уэйви. Это была не просьба. Она посмотрела на Герри.

— Они играют. Пойдем. Вдоль берега будет быстрее, чем пробираться через кусты. Вернемся через двадцать минут.

— Хорошо.

И она пошла вперед на своих сильных ногах. Куойл с трудом за ней поспевал. Океан шевелился, как огромное покрывало, наброшенное на клубок змей.

***

Куойл размахивал корзиной и шел вдоль берега, мимо выброшенных волнами полурассыпавшихся остовов лодок, спутанных клубков веревки, водорослей, которые за свою форму носили название «пальцы мертвеца», островков темно-красной съедобной морской травы, среди которой виднелись заросли мшанки и длинные коричневые листья ламинарии. Темная полоса прибоя была мутной из-за недавнего шторма.

Уэйви карабкалась по камням, перепрыгивала с одного на другой, пробиралась через выброшенные морем валуны. Куойл медленнее выбирал себе дорогу, в его корзине уже постукивали бутылки пива.

— Смотри! — сказал он. В устье залива виднелся айсберг с двумя вершинами.

Он наклонился.

Уэйви выпрямилась на камне, свернула пальцы в форме кулачков и поднесла их к глазам, как бинокли. Ледяная башня склонилась над водой, будто любуясь на свое отражение. Южная вершина оказалась под углом карандаша в руке пишущего человека, а северная занеслась над ней, как в порыве страсти. Потом эти башни беззвучно соединились и ушли под воду. Над ними взвился фонтан.

Куойл обошел камень, на котором стояла Уэйви. Неожиданно он обхватил руками ее ноги. Она почувствовала жар его рук и не двинулась с места. Захвачена в плен. Она посмотрела вниз. Лицо Куойла прижималось к ее ногам. Ей была видна белая кожа под рыжеватыми волосами, пальцы, обвивавшие ее щиколотки и почти полностью скрывавшие ее ботинки. Виднелись только острые носы. На коже его перчаток был выбит причудливый орнамент, напоминавший викторианские усы. Она заметила, какие у него крепкие запястья и что рукава на свитере были потрепаны и кое-где на них виднелись волоски собачьей шерсти. Она не двигалась. Они чувствовали, что стоят перед занавесом, который вот-вот раскроется. Куойл вдохнул запах шерсти от ее чулок и солоноватый аромат женщины, который заставил его забыть об осторожности. Он разжал пальцы и убрал руки. Она почувствовала пустоту там, где только что был он. Куойл не сводил с нее глаз: «Спускайся. Спускайся». Он протянул к ней руки. Его намерения были очевидны. Она не могла двинуться с места и чуть дышала. Еще секунда, и он набросится на нее, срывая одежду, стягивая чулки, прижимая к камням и впечатывая в ее обнаженную кожу рисунок прибрежного песка. Вот он входит в нее, вжимаясь огромным подбородком ей в плечо. А потом будет молчаливое соглашение, досадное чувство неловкости. Предательство. Она заговорила:

— Знаешь, как он умер? Мой муж? Герольд Проуз? Я расскажу тебе. Он остался в море, прямо на самом его дне. Каждый раз, когда я прихожу на берег, я вспоминаю, что Герольд рядом. Билли тебе рассказывал об этом?

Теперь она соскользнула с камня, скрываясь под надежной зашитой собственного горя. Куойл стоял, опустив руки и глядя на нее. Она не могла удержать хлынувшего из нее потока слов:

— Герольд был рабочим на «Гекторе». Это была самая лучшая работа из всех, что ему удавалось найти. Прекрасный заработок, спокойная работа. У нас все хорошо складывалось. Это была самая большая и безопасная нефтяная вышка в мире. Три недели работает, три недели отдыхает. Когда она перевернулась, была его смена. Рано утром, двадцать девятого января 1981 года раздался телефонный звонок. Я уже проснулась и была одета, но мне пришлось прилечь, потому что я плохо себя чувствовала. Я носила Герри. По телефону со мной говорила молодая женщина и сказала: «О, миссис Проуз, мы должны известить вас о том, что в сводках передают об аварии, произошедшей на „Гекторе”. Он перевернулся из-за сильного шторма, и всех людей, находившихся на нем в это время, решено считать пропавшими без вести». Она сказала, что все произошло из-за шторма. Да, сначала они все валили на шторм. Но ведь кроме «Гектора» были другие нефтяные вышки. Они были совсем недалеко, но выстояли: «Аякс» и «Глубокая синева-12». На них все было в порядке. Такие шторма бывали каждую зиму. Раз в столетие у нас бывают ужасные по силе шторма, но этот был самым обыкновенным. Пропало девяносто семь человек, и не было найдено ни одного тела. Говорят, кого-то видели на тонущем спасательном плоту, который потом накрыло волной и просто затянуло в море. Это было еще не все. Все было похоже на ночной кошмар, который с каждой минутой становится еще страшнее. Оказывается, у правительства не было разработано никаких правил безопасности для работы на таких вышках. «Гектор» был неправильно построен, и на нем не было человека, который взял бы на себя всю ответственность и смог руководить людьми. У них не было начальника. Большинство рабочих ничего не знали о море. Там были геологи и бетонщики, верхолазы и специалисты по буровому раствору, бурильщики, сварщики и слесари. Они все занимались добычей нефти. Некому было следить за водой и за погодой. Они даже не понимали, что означают прогнозы, которые им пересылали. Они даже не догадались задраить иллюминаторы, когда поднялись волны. В иллюминаторах балластного отделения были слабые стекла, и центр управления закоротило от попавшей туда воды. Их не учили тому, что нужно делать в таких ситуациях. Никаких указаний тоже не было. Поэтому, когда отключился центр управления, они попытались выровнять балласт вручную, с помощью медного прута, но сделали только хуже. Вышка накренилась, прямо как тот айсберг. Потом она перевернулась. Спасательные плоты тоже никуда не годились. Большинство работников даже не добрались до них, потому что централизованная система оповещения отключилась вместе с пультом управления. Юрист еще сказал, что ситуация развивалась по принципу падающего домино. Я не хочу тебя обидеть, но дела обстоят таким образом. Я как раз об этом вспомнила, наблюдая за падением айсберга. Я вспоминаю об этом каждый раз, когда подхожу к воде. Всякий раз я и боюсь, и в то же время хочу увидеть тело утонувшего Герольда. Это несмотря на то что прошло уже много лет.

Куойл слушал ее и думал: неужели ему придется уводить ее в сухие пустоши? И как поведет себя призрачная Петал, живущая в нем прививкой против любовной горячки? Зачем он вообще коснулся сухой руки Уэйви?

Они вышли на тропинку, ведущую к равнине, и стали искать бледную точку тетушкиной косынки и скачущих детей.

Куойл шел следом за Уэйви. Ей не нужно было оглядываться, она и так точно знала, где он. Теплый воздух, глубокое небо и тишина, нарушаемая только далеким смехом и криками их детей. Внезапно что-то изменилось, как будто отступила головная боль. Старая боль ушла. Она обернулась. Куойл был совсем близко. Она начала что-то говорить. Ее огрубевшая кожа под веснушками вспыхнула ярким румянцем. Она упала, или это он увлек ее вниз? Они катились по плотному ковру из трав и ягодных кустов, перемешав горячие руки и ноги, ягоды и листья, губы и слезы и глупые слова.

Но когда рядом с ней вздохнула волна, Уэйви услышала ее. Подумала о красавце Герольде, запутавшемся в призрачных сетях. Она оттолкнула Куойла, встала и побежала к тетушке, девочкам и бедному Герри, лишенному отца. Корзинка била ее по ногам. Если Куойлу действительно что-то от нее нужно, он должен последовать за ней.

***

Уэйви бежала, чтобы убежать, потом ради того, чтобы двигаться, а потом просто потому, что ей не оставалось ничего другого. Если бы она пошла медленнее, то могло показаться, что она сомневается. Словно не знает, чего хочет. Неужели она обречена на бесцельные поступки?

Куойл лежал в вереске и смотрел ей вслед. Ее голубая юбка постепенно исчезала из виду. Тетушка, дети, Уэйви. Он прижался к земле чреслами, будто бы соединяясь с ней. Его возбуждение придавало происходящему исключительно важное значение. Маленькие фигурки на фоне огромной скалы, стоящей над морем. Казалось, перед ним обнажилась вся таинственная сущность жизни, и он начинал ее понимать. В этом мире не существовало ничего, кроме скалы и моря, и на короткое мгновение бросивших на них тень крохотных фигурок людей и животных.

Он вдруг с необычайной ясностью увидел свое прошлое. Поколения, как стаи мигрирующих птиц, залив, наполненный призрачными парусами, вновь ожившие поселения, глубоководные сети, светящиеся от переливчатой чешуи. Вот его тетушка старится и умирает. Сам он дряхлеет, и Уэйви сгибается под грузом прожитых лет. Дочери живут своей жизнью, где-то далеко. Герри по-прежнему радуется деревянным собакам и разноцветным веревочкам. Седеющий Герри спит в комнате с северными окнами прямо под крышей или за лестницей.

Его охватило какое-то новое ощущение чистоты, тонкого баланса действительности.

Все, решительно все казалось многообещающим.

Дата добавления: 2015-07-02