С. Животный организм 1 страница

В

РАСТИТЕЛЬНАЯ ПРИРОДА

§ 343 Субъективность, согласно которой органическое есть единичное, развивается в объективный организм, в образ как в некое тело, расчлененное на части, которые различаются друг от друга. В растении, этом еще лишь непосредственно субъективном носителе жизни, объективный организм и его субъективность 37 еще непосредственно тождественны; благодаря этому процесс расчленения и самосохранения растительного субъекта есть выход вовне себя и распадение на ряд индивидуумов, для которых единый целый индивидуум является скорее лишь почвой, чем субъективным единством членов: часть-почка, ветвь и т.д.является вместе с тем целым растелием. Поэтому же различие органических частей является здесь лишь поверхностной метаморфозой, так что одна часть легко может перейти к функции другой.

Прибавление. Если геологический организм есть голая система построения образов без идеальности, то с субъективностью растительной жизни появляется на сцену эта идеальность. Но как присутствующая во всех своих членах идеальность, жизнь есть существенно живое, а живое внешним только возбуждается. Причинное отношение здесь, следовательно, отпадает, как и вообще все рассудочные определения в области жизни уже не имеют силы. И если мы все-таки хотим употреблять здесь эти категории, мы должны извратить их природу; так, мы можем сказать, что живое есть причина самого себя. Можно выдвинуть положение: <Все в природе живет> - это звучит возвышенно и считается спекулятивным 38. Но одно дело -

==398

понятие жизни, т.е. жизнь в себе, которая, несомненно, разлита повсюду; и другое дело - реальная жизнь, субъективность живого, в котором каждая часть существует кик оживотворенная. Так, геологический организм жив не в единичном, а лишь в целом: он жив лишь в себе, а не в наличности существования. Но и само живое делится на субъективное и мертвое; оно, с одной стороны, творит себе в одеревенелом, в костях, предпосылку для своего остова в единичном, как это имеет место в геологическом организме в целом; с другой же стороны, живое есть образ, в котором обитает субстанциальная форма, которая не только определяет пространственные отношения отдельных частей, но есть вместе с тем беспокойство, определяющее из себя процессы физических свойств, чтобы породить из них образ.

Растение как первый сущий для себя субъект, возникающий прямо из непосредственности, есть, однако, лишь слабая младенческая жизнь, еще не поднявшаяся в самой себе до различия. Ибо хотя подобно всему живому природа растения тоже партикуляризована, но в отличие от животного, у которого партикулярность такова, что субъективность как душа противополагается ей как всеобщее, у растения партикулярное совершенно непосредственно совпадает с его жизнью вообще. Оно наличествует не как состояние, от которого его внутренняя жизнь была бы отлична, но так, что качество пронизывает его всеобщую растительную природу целиком, между тем как в животном здесь есть раэличенность. Стало быть, у растения его члены обособлены только друг от друга, а не от целого; члены в свою очередь являются целыми как у мертвого организма, у которого они, сохраняясь на своих местах, остаются друг вне друга. И если растение все-таки полагает себя как другое самого себя, чтобы вечно идеализировать это противоречие, то это лишь формальное различение; полагаемое им как другое есть не подлинно Другое, а тот же самый индивидуум как субъект 38а.

Господствующий в растительном царстве рост есть поэтому умножение самого себя как изменение формы; наоборот, рост животных есть лишь изменение величины, при котором образ остается одним и тем же, потому что там тотальность членов воспринята в субъективность. Рост растения есть ассимиляция другого в себе; но как умножение самого себя эта ассимиляция есть вместе с тем выход за свои пределы. Это не приход к себе в виде инди-

==399

видуума, а размножение индивидуальности; единая индивидуальность является, таким образом, лишь поверхностным единством многих. Единичные остаются выделенным, внутренне равнодушным множеством, они не выходят из своей субстанции как из общего существа. <Рост растений,-говорит поэтому Шульп, (<Die Natur der lebendigen Pflanze>, Bd. I, S. 617),-есть вечное прибавление новых, прежде не существовавших частей>. Стало быть, с однородностью частей растения связано их распадение, потому что они относятся друг к другу не как внутренние качественные различия; другими словами, организм внутренне не систематизирован. Это есть производство себя во внешнем, но это все-таки рост, происходящий в общем из себя, а не внешнее кристаллическое наслоение.

§ 344 Процесс образования и воспроизводства единичного индивидуума совпадает, таким образом, с родовым процессом и есть вековечное произведение новых индивидуумов. Так как самостная всеобщность, субъективное единство индивидуальности, не отделяется от реального обособления, а лишь погружена в нее, и, значит, растение еще не есть сущая для себя субъективность в противоположность своему сущему в себе организму (§ 342), то оно не определяет само для себя своего положения, не способно двигаться с места и не имеет самостоятельности по отношению к физическому обособлению и индивидуализации; у растения нет поэтому прерывистой интуссусцепции 39, а есть лишь непрерывно текущее питание, и оно находится в связи не с индивидуализованным неорганическим, а со всеобщими стихиями. К животной теплоте и ощущению оно способно еще меньше 40, ибо оно не есть процесс, который возвращал бы его члены, представляющие собой скорее части и самостоятельные индивидуумы, к отрицательному, простому единству.

Прибавление. Все органическое есть то, что саморазличается в самом себе, сохраняя единство в многообразии. Но животная жизнь как истина органического восходит к более высокому определенному различию, состоящему в том, что проникнутое субстанциальной формой различие есть лишь одна сторона, с другой же стороны, субстанциальная форма самостоятельно противостоит этой погруженности; животное является поэтому ощущающим.

К оглавлению

==400

Растение же еще не поднимается к этому различию, при котором самостная точка единства и органический кристалл уже составляли бы обе стороны его жизни. Оживотворяющее начало, которым у животного служит душа, еще погружено поэтому у растения в процессуальную внеположность. У животного, наоборот, единое одушевляющее начало присутствует двояким способом: а) как внутреннее и животворящее, в) как самостное единство, существующее как простое. Оба момента и их отношение должны, правда, быть налицо и у растения; но одна часть этого различия оказывается вне его существования, тогда как в животном абсолютный возврат живого наличествует как самоощущение. Наоборот, существующее растение есть лишь единый телесный организм, внутри которого чистое самостное единство с собой присутствует еще не реально, а лишь в понятии, потому что оно еще не стало объективным. Таким образом, у растения расчлененное тело еще не есть объективность души: растение еще не объективно само для себя. Единство остается, стало быть, внешним для растения, подобно тому как вне земли протекает процесс его организма; и эта внешняя физическая самость растения есть свет, к которому оно устремляется, как человек ищет человека. Растение имеет существенное, бесконечное отношение к свету; но оно есть еще только поиски этой своей самости подобно тяжелой материи. Эта простая самостность, находящаяся вне растения, есть его высшая сила; поэтому Шеллинг говорит, что если бы растение обладало сознанием, оно поклонялось бы свету как своему богу. Процесс самосохранения заключается в том, чтобы обрести свою самость, насытить себя, достигнуть самоощущения; но так как самость растения находится вне его, то его стремление к самому себе есть на деле исторжение из себя, его возврат в себя есть постоянный выход за свои пределы, и наоборот. Итак, растение как самосохранение есть умножение самого себя (§ 343). Внешность субъективного самостного единства растения в его отношении к свету объективна, подобно тому как в студневидных морских образованиях [см.§ 341, прибавление], а также в окраске птиц среднего пояса [см. прибавление к § 303] свет представляется внешним, так что здесь мощь света обнаруживается даже в животном царстве. Человек в большей степени образует свою самость в самом себе, но все-таки южный человек тоже не в состоянии объективно сохранить свою самость, свою свобо-

==401

ду. Растения только на свету приобретают сочность и вообще крепкую индивидуальность; без света они становятся, правда, больше, но остаются безвкусными, бесцветными и лишенными запаха. Поэтому они обращаются к свету (картофель, выросший в подвале, ползет по земле на расстояние в несколько аршин в ту сторону, где есть отверстие для света) и поднимаются по стене, словно они знают дорогу к самому отверстию, чтобы получить доступ к свету. Подсолнечники и множество других цветов следуют за движением солнца на небе, поворачиваясь в его сторону. Если вечером выйти на покрытый цветами луг с восточной стороны, увидишь мало цветов, может быть, даже ни одного, потому что все они обращены к солнцу; с западной же стороны весь луг стоит тогда в цвету. Точно так же рано утром с восточной стороны не видно цветов; только с появлением ярких солнечных лучей цветы поворачиваются на восток. Некоторые цветы, говорит Вилльденов *, открываются навстречу солнцу лишь в полдень, как, например, портулак огородный (Portulaea oleraсеа), росянка круглолистная (Drosera rotundifolia), другие только ночью, как, например, великолепный кактус царица ночи (Cactus grandiflorus), цветение которого продолжается всего несколько часов.

а) Так как у растения, как сказано, субъективное единство лежит в самом его качестве и обособлении и, стало быть, отрицательная самостность растений еще не имеет отношения к самой себе, то эта самость не существует еще как нечто, безусловно, нечувственное (как то, что именно и называется душой), а остается чувственной, являясь, правда, уже не материальным множеством, но все-таки чувственным единством материального. Чувственное, пребывающее в качестве единства, есть пространство. Поскольку растение не может еще уничтожить чувственное целиком, то оно еще не содержит в себе чистого времени; поэтому растение находится на определенном месте и не может его уничтожить, хотя оно и развертывается на нем. Животное, наоборот, относится к месту как процесс; оно уничтожает свое место, впрочем полагая его затем снова. Точно так же <я> стремится двигать себя, точку, т. е. оно стремится изменять свое место, свою чувственную непосредственную устойчивость в качестве точ-

* [Karl Ludwig Willdenow] 41. Grundrifi der Krauterkunde. [Berlin, 1792], под ред. [Генриха Фридриха] Линка, 6-е издание, 1821, стр. 473.

==402

ки; другими словами, <я> стремится отличить себя как идеальность единицы от самого себя как от чувственной единицы. В небесном движении тела одной системы тоже обладают, конечно, свободным движением, но это движение не случайно: их место полагается не ими как особыми телами, а временем системы, закономерно укорененным в Солнце. Также и в магнетизме определяющими являются противоположные качества. Но в субъективно живом как во времени для себя положено отрицание места и положено при этом абсолютно безразличным способом или как внутреннее безразличие. Растение же еще не есть это господство над равнодушной внеположностью пространства, и поэтому его пространство еще остается абстрактным. Движение пестиков и тычинок навстречу друг другу, колебания нитчаток и т.д. следует понимать как простой рост, без случайного определения места. Движение растений определяется светом, теплом и воздухом. Тревиранус* показывает это, например, на копеечнике (Hedysarum girans): каждый стебель этого растения несет на своем конце довольно крупный эллиптически-ланцетовидный лист, около которого сидят на том же главном стебле два более мелких боковых листа на стебельках. Движения главных стеблей и листьев отличаются от движений боковых листьев. Движение первых заключается в том, что они выпрямляются при свете и поникают в темноте; оно совершается в сочленениях, посредством которых лист соединен со стеблем, а последний с веткой. Солнечного блика на стене, находившейся на расстоянии двадцати шагов, было уже достаточно для заметного выпрямления; и, наоборот, задержка солнечного света каким-нибудь непрозрачным телом или проходящим перед солнцем облаком вызывает поникание листьев. В яркий полдень и при солнечном свете, собранном с помощью зажигательного стекла, Хуфеланд 43 наблюдал колебательное движедие главных листьев и всего растения. Лунный и искусственный свет не вызывали такого движения. Второе движение, совершаемое лишь мелкими боковыми листьями, проявляется в попеременном поднятии и опускании каждой пары этих листочков, расположенных друг против друга на одной и той же ветке; оно прекращается со смертью растения. Никаких внешних причин, непо-

* {Gottfried Reinhold Treviraitus]. <Biologie oder Philosophie der lebenden Natur>, B. V, S, 202-203 42.

==403

средственно его вызывающих, нет; однако оно сильнее всего в период оплодотворения. Зернам нитчаток 44 Тревиранус приписывает произвольное движение даже после их выделения из этих растений *. Движение нитчаток отчасти является, по его словам, маятникообразным: <Отдельные их нити попеременно наклонялись своими свободными концами справа налево и слева направо; часто они вращались так, что их свободные концы как бы описывали круг>. Но все это еще не есть произвольные движения.

в) Для того чтобы растения могли делать перерывы в своем отношении к внешнему миру, они должны были бы существовать как субъективные, относиться к самим себе как некая самость. Основанием для непрерывной интуссусцепции растения служит, следовательно, то его существенное свойство, что оно не есть подлинная субъективность, ибо его индивидуальность постоянно распадается на свои особенности, не сохраняясь в качестве бесконечного для-себя-бытия. Только самость как самость замыкает от внешнего, и поэтому это замыкание есть душа как отнесенность к самому себе; и так как в ней самость образует обе стороны отношения, то последнее есть внутренний круг души, отделяющий ее от неорганической природы. Поскольку же растение еще не является таким существом, оно лишено внутренней жизни, которая была бы свободна от отношения к внешнему. Так, воздух и вода непрерывно воздействуют на растение: оно само не принимает ни глотка воды. Воздействие света, правда, внешне прерывается или ослабляется ночью и зимой; но этот перерыв лежит не в самом растении, а есть нечто внешнее для него. Поэтому можно постепенно изменить его деятельность, если держать его ночью в освещенном помещении, а днем в темноте. Декандолю 45 удалось таким образом изменить у мимоз и некоторых других растений уже через несколько ночей время их сна, зажигая около них лампы. Остальное поведение растений зависит от времен года и климатических условий; северные растения, у которых бывает зимний покой, постепенно изменяют это свое свойство, будучи перенесены в южные местности. Растение еще не имеет отношения к индивидуальному также потому, что оно не есть отношение са-

* Тревиранус, указ. соч., т. II, стр. 381 и след., 507; стр. 281 и след.

==404

мости к самости, и, стало быть, его другим является не индивидуальное, а лишь стихийно-неорганическое.

у) Теплота растений была предметом многочисленных исследований и вызывала много споров, особенно усердно занимался этим вопросом Гермбштедт 46. Найдено, по-видимому, что растения обладают несколько большей удельной теплотой, чем окружающая их среда; но это несущественно. Теплота есть конфликт измененного сцепления; но у растений нет этого изменения сцеплепия в них самих, нет этого воспламенения, этого внутреннего огня, который составляет животную жизнь. Правда, когда внутрь просверленных деревьев был введен термометр, он показал значительную разницу между внешней и внутренней температурой: например -5° и +2°, -10° и +1° (по Реомюру) и т.д. Но это происходит от того, что дерево плохой проводник тепла, и к тому же ствол получает теплоту от земли. Вообще же, говорит Тревиранус (там же, т. V, стр. 16), имеется более 4600 опытов Фонтана 47, показавших, что теплота растений целиком зависит от температуры той среды, в которой они находятся. На стр. 19 Тревиранус продолжает: <Отдельные роды растений могут, правда, при известных условиях, сами производить тепло и холод, сопротивляясь таким образом воздействию внешней температуры. Многие наблюдали на поверхности початка (spadix) у аройника пятнистого (Arum maculatum) и других видов в самом начале его выхождения из оболочки высокую температуру, возраставшую в течение 4-5 часов (у Arum maculatum это было между тремя и четырьмя часами дня) и затем снова убывавшую столько же времени, причем у Arum maculatum она максимально превосходила температуру внешнего воздуха на 15-16° (по Фаренгейту), а у Arum cordifolium-на 60-70°*. Ледянка (Mesernbryanthemum crystallinum) выделяет холод, без сомнения, благодаря присутствию в ней селитры. Но как упомянутая выше теплота не может защитить растение в период оплодотворения от холода, так этот холод не может защитить его от жары>. Растение остается, таким образом, несмотря ни на что, без внутреннего процесса, ибо,

* Link (<Grundlehreii der Anatomie und Pliysiologie der Pflanzen>, Gottingen, 1807, S. 229) замечает по этому поводу: <Цветок издает очень сильный неприятный запах; я полагаю, что освобождение и разложение масла или углеводорода на воздухе, вызывающее этот запах, есть единственная причина появления теплоты>.

==405

выходя из себя, оно только застывает; наоборот, животное сеть текучий магнит, различенные части которого переходят друг в друга и развивают при этом теплоту, принцип которой заключен как раз в крови.

б) Если растение лишено ощущения, то опять-таки потому, что субъективное единство заложено в самом его качестве, обособлении: в-самом-себе-бытие у него еще ие стало самостоятельным в виде нервной системы по отношению к внешнему, как это имеет место у животного. Только то, что обладает ощущением, может вынести само себя как другое; только оно может принять это другое с жестокостью индивидуальности и решиться на борьбу с другими индивидуальностями. Растение есть непосредственная органическая индивидуальность, в которой перевес принадлежит роду и рефлексия неиндивидуальна, индивидуальное не возвращается в себя как таковое, а остается другим и поэтому не обладает самоощущением. Чувствительность некоторых растений сюда не относится, будучи только механической упругостью, подобно тому как в явлении сна растений действует отношение к свету. По этому поводу Тревиранус говорит (указ. соч., т. V, стр. 206-208): <В раздражимости под влиянием внешних, чисто местных впечатлений и в реагировании на них движениями хотели усмотреть ощущение; и в самом деле, мы имеем здесь несомненное сходство с сокращениями мышечных волокон у животных (которые, однако, тоже могут совершаться без ощущения). Органы оплодотворения особенно проявляют такую раздражимость: высыпание семянной пыльцы из пыльников при прикосновении тычинок, движения пестиков и тычинок под влиянием механических раздражений, особенно движения волокон по направлению к пестику от малейшего прикосновения>. Но что причина этой раздражимости является чисто внешней, доказывают в особенности наблюдения Медикуса 48, приводимые (там же, стр. 210) Тревиранусом: Медикус нашел, <что многие растения прохладных областей днем и при жаркой, сухой погоде не проявляют никакой раздражимости, утром же после обильной росы и в течение всего дня при небольшом дожде оказываются очень раздражимыми; что растения более теплых стран проявляют раздражимость только при ясной погоде и что раздражимость всех растений становится наибольшей как раз в момент созревания семянной пыльцы, когда пестик обволакивается блестящим маслом>. Особенно знамениты

==406

в отношении раздражимости их листьев некоторые виды мимоз и другие растения, тоже принадлежащие к семейству стручковых: <У мухоловки (Dionaea muscipula) многочисленные листья посажены в виде венчика вокруг стебля, листья кислицы (Oxalis sensitiva) состоят из двенадцати пар яйцевидных листочков; при прикосновении они складывают свои листья. Листья Averrhoa carambola перисты и поникают, если прикоснуться к их стеблю>*. Анатомические наблюдения Рудольфи и Линка 49 доказывают то же самое. Рудольфи (<Анатомия растений> (Berlin, 1807], стр. 239) говорит: <Для них характерна расчлененность главного черешка и побочных черешков. У основания листья стянуты вместе, тогда как у других перистых листьев основание расширено или во всяком случае не суживается. Над самым сочленением черешок у этих растений гораздо толще, чем в остальных местах, и это делает еще более заметным суженное сочленение. Впрочем, это утолщение состоит из клеточной ткани, которая обыкновенно быстро деревенеет. Если срезать кассию, люпин и т.д., то все у них очень быстро складывается, как во время сна растений, и уже не раскрывается больше. Свежая мимоза поникает при малейшем прикосновении; когда она больна или истощена, ее можно долго раздражать без всякого результата, и требуется много времени и для того, чтобы она подняла свои поникшие части. Дефонтен 50, как рассказывает Мирбель 51, имел с собой во время одной поездки мимозу. При первом движении повозки она сомкнула все свои листья, которые, однако, затем стали постепенно раскрываться и уже больше не закрылись в пути, словно привыкли к покачиванию повозки>. Линк говорит (указ. соч., стр. 258): <На ветру листья поникают, но затем выпрямляются снова, несмотря на ветер, и в конце концов так привыкают к нему, что он уже не действует на них>, а в <Добавлениях к основным учениям> (т. 1, стр. 26) тот же автор пишет: <Раздражимость ограничена той областью, на которую распространилось сотрясение. Можно подвергать один какой-нибудь листочек очень сильным воздействиям, не оказывая при этом никакого влияния на соседние листья; каждое раздражение как будто прикреплено к тому месту, в котором оно возбуждается>. Таким образом, мы имеем здесь, * Тревиранус, указ. соч., т. V, стр. 217-219.

==407

вероятно, только простой феномен стягивания и расширения, проявляющийся в данном случае более быстро и внезапно, между тем как превращение деятельностей, о котором мы говорили выше, происходит медленнее.

§ 345 Но как органическое растение существенно расчленяется на различенность абстрактных (клетки, волокна и т.п.) и более конкретных образований, остающихся, однако, в своей изначальной однородности. Образ растения, как еще не возвысившийся из индивидуальности до субъективности, остается близок к геометрическим формам и к кристаллической правильности 52, подобно тому как продукты его процесса стоят ближе к химическим продуктам.

Примечание. <Метаморфоза растений> Гёте положила начало разумным мыслям о природе растений, увлекши представление с пути старательной работы над отдельными подробностями к познанию единства жизни. Тождество органов имеет преобладающее значение для категории метаморфозы; но определенное различие и своеобразная функция членов, чем и полагается процесс жизни, составляют необходимое дополнение к этому субстанциальному единству. Физиология растений по необходимости является более темной, чем физиология животного тепла, потому что она проще, потому что ассимиляция проходит здесь через немногие посредствующие ступени и изменение совершается как непосредственное воздействие. Как во всяком процессе естественной и духовной жизни, главное в ассимиляции и выделении заключается в субстанциальном изменении, т.е. в непосредственном превращении какого-нибудь внешнего или особенного вещества вообще в другое; есть точка, в которой дальнейшее опосредствование, происходит ли оно химически или с механической постепенностью, обрывается и становится невозможным. Эта точка присутствует повсеместно и все собой проникает; и незнание или, вернее, непризнание этого простого отождествления, а также простого разъятия как раз и делает невозможной физиологию живого. Интересные выводы о физиологии растений содержатся в сочинении моего коллеги г-на проф. К. Г. Шульца (<Die Natur der lebendigen Pflanze, oder die Pflanzen und das Pflanzenreich>, в двух томах), которое я должен здесь назвать особенно потому, что некоторые из излагаемых ниже ос-

==408

новных положений о процессе жизни растений заимствованы мной оттуда.

Прибавление. Объективированис растения является совершенно формальным, это не есть истинная объективность: растение не только вообще развивается вовне, но сохранение его самости как индивидуума совершается лишь через постоянное полагание нового индивидуума.

а) Тип всего растения попросту таков: существует точка (пузырек), зародыш, зерно, узел-или как бы это ни назвать. Эта точка выпускает из себя нити, превращается в линию (это можно, если угодно, называть магнетизмом, но только нет полярного противоположения); но затем это выхождение в длину опять задерживается, образует новое зерно, новый узел. Отталкиваясь друг от друга, эти узлы образуются вновь и вновь, причем растение разъемлется в пределах одной нити на множество зародышей, которые в свою очередь являются целыми растениями; так возникают члены, из которых каждый есть целое. На первых порах безразлично, остаются ли эти узлы в одном индивидууме или тотчас же распадаются на ряд индивидуумов. Это воспроизведение не опосредствуется, таким образом, противоположностью, не есть смыкание с ней, хотя растение поднимается и до этого. Но истинное расхождение противоположности в половом отношении относится уже к области животной силы; в той мере, в какой оно имеется у растения, оно остается лишь поверхностным, о чем речь будет ниже. Проще и непосредственнее всего обнаруживается этот тип растения на примере нитчаток, которые суть не что иное, как также зеленые нити, без всякого дальнейшего развития формы: первые зачатки растительности в воде. Вот как их описывает Тревиранус (указ. соч., т. Ill, стр. 278-283): <Водяная нитчатка (Conferva fontinalis L.) размножается посредством яйцевидного комочка, в каковой утолщается кончик нежной нити, из которой состоит это растеньице. Через некоторое время этот комочек отделяется от нити, прикрепляется в ближайшем соседстве с ней и вскоре выпускает из себя кончик, который удлиняется в правильную водяную нить. Подобным же простым способом совершается размножение всех видов, причисляемых Ротом 53 к роду Ceramium. На поверхности их стебля или веток образуются в определенное время года, большей частью весной, ягодовидные тела, содержащие обыкновенно одно-два зернышка; созрев, они либо отпадают, либо

==409

раскрываются и роняют свое семя. У настоящих нитчаток (Conferva R.), у водяной сетки (Hydrodictyon R.), ривуляриев и многих тремелл органы размножения (?) находятся в веществе растения, причем они бывают двоякого вида. Они состоят либо из правильных рядов мелких телец, имеющихся в растении с первого же момента его образования, либо же они представляют собой более крупные, яйцевидные тела, имеющие одинаковый поперечник с внутренней трубкой нитчатки и возникающие лишь в определенный период жизни этих фитозоев. Первые из описанных телец расположены у некоторых нитчаток зигзагообразно или в виде спиралей, у других в виде звездообразных фигур, прямоугольных параллелограммов и т.д.; или же они расположены друг подле друга наподобие веток, сидящих кольцеобразно вокруг общего ствола. Они выделяются в виде жидкости и являются зачатками новых нитчаток. Весьма отличны от этих мелких зерен более крупные круглые тела (имеющие форму яиц и ягод), встречающиеся у некоторых расчлененных нитчаток (Conferva setiformis, spiralis и bipunctata R.) и возникающие лишь в определенный период их жизни (в мае, июне и июле). К этому времени первичные мелкие зерна покидают свое правильное расположение и объединяются в более крупные овальные или шарообразные тела. С появлением этих последних нитчатка теряет свою зеленую окраску; остается только прозрачная, бесцветная кожура, в каждом члене которой заключен темноватый плод. Когда их оболочка истлевает, эти плоды падают на землю и лежат там до будущей весны; весной же из каждого плода развивается новая нитчатка такого же вида, как прежняя, причем способ ее развития скорее напоминает выползание животного из яйца, чем прорастание семян>. Там же (стр. 314 и след.) Тревиранус приписывает нитчаткам копуляцию и оплодотворение.

в) У высших растений, особенно у кустарников, непосредственный рост есть вместе с тем деление на ветви и сучья. В растении мы различаем корни, ствол, ветви и листья. Но всем известно, что каждый сук и каждая ветвь есть законченное растение, укорененное в стволе, как в почве; будучи оторвана от ствола и посажена в виде отростка в землю, ветвь пускает корни и становится целым растением. То же самое происходит и при случайном отрыве индивидуальных частей. Тревиранус (в указ. соч., т. Ill, стр. 365) говорит: <Размножение растений путем

Дата добавления: 2015-07-02