Чем живёшь, чем дышишь?

СТИХИ

ВЕДИ

БУКИ

АЗ

БУДИМИР

Острый лучик солнца пробился сквозь каменные своды и ударил в лицо юноше. Мертвенно-бледный, словно окаменелый, он лежал на каменном ложе, одетый в причудливый старинный плащ, на который ниспадали длинные светло-русые волосы. Нетерпеливые блики заиграли на лице, на сложенных у груди ладонях, согревая и оживляя. И мало-помалу бледная кожа расцвечивалась золотисто-розовыми оттенками.

Слабый вздох отчаяния сорвался с неподвижных уст; юноша вздрогнул и открыл глаза, недоверчиво моргая. Лицо его исказилось от страха; он будто бы не верил в то, что проснулся, или же так испугало его пробуждение, что он боялся поверить, случилось ли оно на самом деле. С неподдельным изумлением оглядел он каменные своды. Дрожащей рукой ощупал он себя, погладил вспотевший лоб. Потом, сам себе не веря, пошевелил руками и ногами – затёкшие, они двигались нехотя, что-то досадливо кололо в ступнях, увенчанных смешными башмаками из грубой кожи с серебряными застёжками.

Юноша попытался встать – сначала приподнялся на локтях, потом сел; затем неуклюже перевалился на четвереньки – каменные своды были такими низкими, что не позволяли выпрямиться в полный рост. Страх и изумление играли на лице, но руки и всё тело инстинктивно тянулись к той узкой расщелине, через которую пробивались солнечные лучи. Юноша медленно пополз к ней и остановился перед каменной стеной. Некоторое время он сомневался: а может, лучше остаться здесь? Ведь он не знал, какой мир встретит его за стеной, и потому боялся. Тем более, камень, заслонявший вход, был слишком массивным, и юноша не был уверен, что сдвинет его с места. Так он стоял на коленях перед камнем, пугливо оглядываясь по сторонам и утирая лоб дрожащими руками.

Наконец он упёрся ладонями в камень и попытался его сдвинуть. Но глыба лишь слабо пошатнулась. Юноша толкал вновь и вновь, царапая ногти. Из груди его рвались отчаянные крики. Но камень не поддавался. В отчаянии юноша приник к расщелине, подставив лучам умоляющее лицо. Сложив на груди руки, он пытался проговорить что-то, но словно позабыл все слова, и лишь грубый рёв вырывался из груди – такой дикий, что он сам пугался собственного голоса. Юноша заскрежетал зубами, устремил вверх руки со сжатыми кулаками и возопил вновь. Казалось, будто он взывал к Солнцу – дабы оно отперло выход из гробницы. Грубыми и бессмысленными казались звуки молитвы. Однако солнечные лучи будто бы сделались ещё ярче, ещё живей заиграли на бледных щеках, наполняя всё тело живительной силой. Юноша взревел и опять ухватился за камень. Из-под ногтей сочилась кровь, пот капал на каменный пол, но упрямство было вознаграждено: каменная глыба медленно, шаг за шагом, отодвигалась, приоткрывая залитый солнечным светом мир. Последний рывок, последний крик – и камень откатился прочь, и юноша, вздрогнув, заслонил глаза рукой – таким внезапно-ярким оказался ударивший в лицо поток света. Всё так же на четвереньках он медленно выполз наружу.

Дрожа всем телом, юноша медленно отвёл руку. С изумлением новорождённого оглядывал он то место, где очутился, – опушка леса, пригорок; маленький ручеёк, сбегавший вниз проворными серебряными струйками. Всё было ново и странно, интересно и завораживающе, словно весь мир был только что сотворён неведомыми силами. Юноша плакал – не понимая, от радости или от отчаяния. Он полз на четвереньках по ярко-зелёной траве, от которой шёл острый пряный запах. Странные маленькие существа кружились вокруг него, жужжа и попискивая. Некоторые садились на руки, лицо; пару раз юноша почувствовал боль – существо вонзило в кожу тонкий хоботок, и его брюшко медленно наливалось кровью. Юноша неловко ударил – по дрожащей руке расплылось кровавое пятно. Внутри блеснул неосознанный страх: этот мир был враждебен, а его обитатели пытались причинить ему вред.

Открытое пространство пугало, отовсюду мерещились подстерегающие коварные взгляды. Черневший невдалеке лес был грозен и неприступен. Что-то подсказало юноше ползти туда в тень деревьев, к ручейку. С трудом взобравшись на пригорок, он медленно подполз к воде. Ручей играл тысячами отблесков, отражая в себе утреннее солнце. Он ласково журчал, предлагая отведать живой воды. Сначала юноша опустил в ручей окровавленную руку. Его обожгло ледяным холодком и в то же время обдало неведомой силой – живой, пульсирующей в каждой капле. Вода смыла кровь, успокоила боль в ранах. Вода очистила и освежила, наполнив озябшие ладони живым теплом. Этот ручеёк был словно бы его братом, утешившим в горькую минуту… Юноша умыл руки и лицо, а потом, освежённый и радостный, долго пил янтарную живительную влагу, и с каждым глотком словно бы малая частичка Солнца вливалась внутрь, оживляя и собирая воедино обмякшее тело. Утолив жажду, юноша с удивлением разглядывал руки, шевеля пальцами. Он будто бы вновь осознал, что они даны ему, дабы жить в этом мире, и то есть великое благо. Он ощущал каждое движение пальцев, и радовался тому, что он может ими двигать.

Покидая ручеёк, юноша низко поклонился ему, благодаря за заботу и утешение. Он хотел бы поделиться с ним самым ценным, но его карманы были пусты, лишь каменная пыль сочилась оттуда. Юноша прижал руку к сердцу, чувствуя его волнующее биение, и в безмолвии пообещал вернуться сюда, к этому ручью, когда будет у него, чем отблагодарить.

Мучил голод, и юноша взялся искать, чем бы подкрепиться. Остро пахнущая трава была горькой на вкус и резала язык. Высоко на деревьях росли какие-то плоды, но добраться до них было невозможно. Припав к одному из деревьев, юноша обхватил руками ствол, пытаясь его качнуть. Но не поддавалось дерево, зато ощутил юноша силу живую, под корой бродившую. С трепещущим сердцем припал он к шершавой коре, жадно вслушиваясь, как текут по стволу соки жизни, что восходят от Земли и нисходят от Солнца, словно бы весь мир связуя. Изумился юноша той силе и почуял, что и в нём та же сила бродит. Так кланялся он дереву, как отцу своему, и отправился дальше. Много мыслей бродило в голове, но не было слов, дабы выразить их, дабы высказать то, что на сердце лежит.

А голод мучил всё сильней, и после недолгих поисков набрёл юноша на невысокий куст, усыпанный красными ягодами. Сочные, они так и дразнились: а ну-ка, отведай нас! В сердце затаились сомнения: а вдруг те ягоды, хоть с виду и красивы, да не для всякого съедобны? Но живот просил своё, и вскоре юноша вовсю лакомился теми ягодами. Они были сладковатыми, приятными на вкус. Юноша жадно поглощал их – и не мог насытиться. Тело наливалось сонной тяжестью, которая от живота постепенно ползла вверх, и когда достигла она макушки, то почувствовал юноша резкую слабость, закружилась голова. Обессиленный, он глухо вскрикнул и камнем рухнул в высокую траву.

Очнулся юноша, лёжа на земле, на мягком мху. Рядом потрескивал костёр. У огня сидел, сложив ноги, косматый старик с длинной бородой. Держа над огнём горшочек, он сосредоточенно помешивал в нём какое-то варево. Превозмогая слабость в теле, юноша приподнялся. Старик, заслышав шорох, зорко и пронзительно взглянул на него. Глаза его сверкали, подобно огненным искрам, и в то же время что-то мягкое и сердечное светилось в глубине их.

-Э-эх ты, горемычный… - с упрёком и с сочувствием произнёс старик. Голос его звучал глухо и отрывисто. – Как же тебя угораздило, мира сего не зная, лезть до чего не просят? Так бы и пропал ни за что ни про что, коли я б тебе не попался!

Юноша попытался заговорить, но лишь глухой хрип сорвался с уст его.

-И-и, коли язык тебе не властен – так пребывай в безмолвии,– мягко и назидательно протянул старик. –Ты мнил, будто сразу тебе мир откроется? После каменной-то пещеры? Напрасно мнил! Ну да теперь радуйся, что ты со мною. Многому тебе предстоит научиться, ох, многому! А покуда ты слаб, то перво-наперво хлебни зелья потворного, чтобы кровь разогнать и дух оживить!

Старик поднёс к губам юноши горшочек с зельем. Оно было грязно-зелёного цвета и пахло дурманящей травой. Бережно приподняв голову юноши, старик заставил его проглотить несколько капель. Превозмогая горечь и отвращение, юноша выпил, закашлялся.

-Ничего, - старик похлопал его по спине, - зелье се горько, да польза от него сладка! На, запей водой ключевой, да полежи в покое, а как почуешь силы, так и подымайся полегоньку…

Юноша опустил голову, а старик продолжал монотонно:

-Чуй внутри силу живую – от водицы-матушки да от трав, кои Земля родит. А коли на земле лежишь, то чуй её всем телом твоим, - как живёт она под тобою, как дышит, какая сила бродит в ней. Вдохни той силы да пребудь с нею!

Вязкая сонливость понемногу сходила, и сердце стучало, кровь разгоняя. Чуял юноша, как мощь его прибавляется, как расходится дремота и немота, как от Земли дыханием веет, согревая его и просветляя. Медленно поднялся он и подвинулся к огню поближе – дабы согреться. Тогда взял старик руку его и в огонь опустил. Сперва так горячо стало, что юноша едва руку не отдёрнул. Но потом чуял он, как сила огня его питает, и как, подобно костру на Земле, разгорается огонь в сердце его, оттого и не чует он жара огненного. И оттого почуял юноша радость великую, ибо осознал себя сущим, будто бы до того не жил – а потом ожил. Потянулся юноша руками к Солнцу вышнему, и заслышал в небе ветра дыхание, и проговорил голосом хриплым:

-Ох, и долго же я спал!

Старик обрадовался:

-Ну вот, ты и голос обрёл! Да, в самом деле, долго же ты спал, будто бы и не было тебя на свете, а теперь вновь родился! И подумать только, сколько сородичей твоих всё так же во сне пребывают, мертвецам подобно! За каменные заслоны прячутся от света белого да от Солнца ясного, от жизни бегут, мир проклиная, мертвечиной питаясь и мёртвому кланяясь! И то славно, что хоть ты проснулся! И отныне путь твой в том, чтобы по свету идти да сородичей своих оживлять, души их ко свету направляя!

-Но как? – молвил юноша. – Труден путь, да я и не ведаю ничего, даже самого себя…

-В том и премудрость, - продолжал старик. – Всему я не в силах тебя научить, ибо откуда мне знать сердце твоё? Через сердце своё, через сокровенное себя познай, и у Солнца вразумления проси. Так и вразумишься, и познаешь, кто ты есть. А себя осознав, и мир почуешь. Ибо ты и мир сей едины, и ты из мира сего вышел, и путь твой в том, дабы с миром сим лад обрести.

-Но как возможно это?

-А прежде всего так, что радуйся всему окружающему, и мысли себя в неразрывной связи с оным. Восторгом преисполнись единым и неизбывным, и, осознав восторг сей, Лад почуешь. Всякой травинке, всякому жучку радуйся, ибо они чудо есть, и общайся с ними, как с братьями родными, вреда друг другу не чиня… Но прежде того позволь именем тебя наречь звучным, дабы осознал ты себя и с именем тем шёл путём верным! Ступай за мной!

И с тем отвёл старик юношу к ручью, где раздел его и помог вымыться. И радовался юноша, и шептал слова благодарные от сердца чистого к водице матушке, что смыла с него всю грязь и пыль, всю скверну нечистую и маяту пустую. И почуял он себя будто вновь рождённым. А после того подал ему старик полотенце белое и одежды новые, и обрядившись, чуял юноша в себе силу новую, неведомую.

После того отвёл его старик к кострищу, где Обряд творил, к Солнцу взывая. И посвятил он Солнцу ясному да Земле-матушке сына нового, и нарёк ему имя: Будимир.

-Се, ступай с именем этим по миру, и пробуждай сородичей своих ото сна мертвенного! Помни лишь три завета, кои не на скрижалях писаны, но в сердце человеческом: всё живое люби, ибо во всём сила божеская сокрыта; во всяком силу ту зри и чудо великое осознавай; и помогай всякому сородичу силу ту почуять, дабы осознал он себя сыном Земли и Солнца, внуком Божиим!

И рёк ему старик Единого Вседержителя Имя, и Богов Небесных и Духов Имена, кои сей мир, а также сокрытое в Едином крепят, Законы Всемирные даруя и Порядок во Всемирье учиняя.

-С тем и ступай, покуда довольно знать тебе!

И рёк юноша слова благодарные, и кланялся старику поклоном земным. И тот ему кланялся, и благодарил так же.

-Да станет во Добро, что мною сказано, да тебе во здравие, да сородичам нашим да Земле родной во благо! Ступай же, Будимир, ибо день уже к закату клонится, и надобно засветло успеть!

Много тебе предстоит сделать, ох как много!

Светлояр, жрец-хранитель общины «Родолюбие»

***

Дата добавления: 2015-07-02