Новое средство борьбы с контрабандой

2 мая 1933 г. в Новом Орлеане в качестве главного свидетеля обвинения перед судом предстала выразительница нового направления в следственной практике: Элизабет Фридман, криптоаналитик службы береговой охраны США, выступила с показаниями по поводу прочитанных ею кодированных сообщений фирмы «Консолидейтед экспортерс», самой могущественной подпольной организации по контрабанде спиртных напитков во времена «сухого закона». Эти сообщения должны были доказать причастность руководителей фирмы к нелегальному ввозу спиртных напитков в Соединенные Штаты с моря. Элизабет Фридман не надо было незаметно красться за подозреваемыми по запутанным лабиринтам преступного подполья – она следила за их передвижениями только путем чтения зашифрованных сообщений. Не пришлось ей и снимать отпечатки пальцев на различных поверхностях при помощи специального порошка – она пользовалась лишь тонкими криптоаналитическими методами обнаружения признаков открытого текста в тайных посланиях. И, несмотря на это, ее показания были такими же убедительными, как и результаты обычной полицейской работы.

По мере роста числа подпольных баров в США нарушение «сухого закона» приняло устрашающие размеры. Спрос на спиртное вскормил криминальных гениев. Мелкие хулиганы стремительно превращались в заправил преступного бизнеса. Создавались целые бандитские синдикаты, которые по масштабам своей деятельности и денежному обороту могли соперничать с промышленными гигантами Америки. Принципы организации, разработанные торговцами запрещенным спиртным на суше, были заимствованы морскими контрабандистами-спиртовозами, ввозившими из-за границы запретную влагу, без которой алкогольные «реки» на материке давно бы пересохли. В то время как преступники на берегу имели дело с агентами отдела по борьбе с нелегальной торговлей спиртными напитками министерства юстиции, их коллеги на море сталкивались со службой береговой охраны, в обязанность которой входило пресечение контрабанды.

По мере того, как спиртовозы становились более многочисленными и лучше организованными, они все чаще прибегали к радиосвязи для управления своими флотилиями. Послания, которыми обменивались суда спиртовозов и их радиостанции на берегу, своевременно предупреждали о действиях службы береговой охраны и сообщали плывшим из-за океана кораблям, где они должны были встретиться с быстроходными моторными лодками, доставлявшими напитки в уединенные бухты. Они же руководили отвлекающими действиями какого-либо судна, что позволяло другому кораблю незаметно проскользнуть мимо патрульных катеров.

Само собой разумеется, что все послания контрабандистов были закодированы. И несмотря на то, что в течение длительного времени радисты службы береговой охраны перехватывали эти сообщения, ни одно из американских ведомств по борьбе с преступностью не смогло их дешифровать. К апрелю 1927 г. в службе береговой охраны скопились сотни кодированных телеграмм преступников.

В связи с этим на работу в службу береговой охраны была приглашена Элизабет Фридман, эксперт в области криптоанализа. Начиная с 1916 г. ее услугами в разное время пользовались министерство обороны, министерство военно-морского флота, государственный департамент и министерство финансов.

Кроме того, были спешно смонтированы две станции радиоперехвата – во Флориде и в Сан-Франциско. Через два месяца Элизабет Фридман прочла основную часть накопленных сообщений контрабандистов, после чего занялась дешифрованием текущей переписки. Большая часть этой переписки исходила от двух конкурирующих флотилий по контрабандной перевозке спиртного – от упоминавшейся выше «Консолидейтед экспортерс» и от фирмы под названием «Хобс интерестс». Элизабет Фридман занималась дешифрованием в Вашингтоне, отправляя прочитанные сообщения на Тихоокеанское побережье (обычные – авиапочтой, а срочные – телеграфом).

Используя информацию, полученную благодаря криптоанализу, служба береговой охраны стала чинить все более заметные препятствия действиям контрабандистов-спиртовозов. Но вскоре перевозчики нелегального спиртного обратили внимание на недостатки в своей системе радиосвязи, особенно в кодах и шифрах. В течение последующих лет их шифры постоянно развивались и совершенствовались. К середине 1930 г. практически каждое спиртовозное судно на Тихоокеанском побережье имело свой собственный шифр или код.

«Ни одно правительство еще не прибегало к шифрам такой сложности для своей наиболее секретной переписки,

– писала в 1930 г. в своем докладе Элизабет Фридман. -

Во время мировой войны, когда методы секретной связи достигли наивысшего развития, такие усложненные системы, какие были обнаружены в переписке между судами-спиртовозами на Западном побережье, не применялись вообще».

Тем временем Элизабет Фридман дешифровала сообщения не только спиртовозов, но и других хорошо организованных банд контрабандистов, которые переняли их опыт. К примеру, в Сан-Франциско прочитанные Элизабет Фридман сообщения типа «Наш груз отправляем сегодня. Состоит из 520 коробок курительного опиума и 20 коробок опиума для инъекций…» заставили торговцев наркотиками Израэла и Джуда Эзра признать себя виновными. В результате их приговорили к 12 годам тюрьмы. По этому поводу один местный журналист написал: «Дюжина лет – это срок, за который они постараются придумать такой код, какой даже женщина не вскроет».

Самым крупным достижением Элизабет Фридман в борьбе с преступностью стало знаменитое дело фирмы «Консолидейтед экспортерс», которая сумела монополизировать всю нелегальную перевозку спиртных напитков на Тихом океане и в Мексиканском заливе. К началу 1932 г. в службе береговой охраны были накоплены сотни перехваченных шифрсообщений этой фирмы, а 11 апреля, когда полиция совершила налет на ее офис в Новом Орлеане, их было обнаружено еще больше. Все шифрсообщения были доставлены в Вашингтон, где под руководством Элизабет Фридман их вскоре успешно дешифровали.

Судебное разбирательство по обвинению руководства фирмы «Консолидейтед экспортерс» в контрабанде спиртного началось 1 мая 1933 г. На открытии процесса прокурор Амос Вудкок заявил, что братья Мерчант и Джозеф О'Нил, Натан Голдберг и Альберт Моррисон, возглавлявшие «Консолидейтед экспортерс», были «мозгом шайки, которая скупала виски в Канаде и других зарубежных странах на миллионы долларов, контрабандным путем доставляла его на побережье Мексиканского залива, откуда оно переправлялось в глубь страны».

Элизабет Фридман заняла место свидетеля 2 мая, сразу после показаний радиста службы береговой охраны Роя Келли, опознавшего 32 сообщения, которыми обменивались спиртовозные суда и береговые радиостанции в Новом Орлеане и Белизе. Все сообщения были перехвачены в период между 24 марта и 10 апреля 1931 г. Не останавливаясь подробно на примененных криптоаналитических методах, Элизабет Фридман дала показания относительно содержания дешифрованной ею переписки. Защита попыталась опротестовать эти показания на том основании, что они содержали «вывод и мнение» самого свидетеля. В ответ Элизабет Фридман выступила со следующим заявлением:

«Хотя далеко не многие в Соединенных Штатах знакомы с принципами этой науки, любой эксперт после тщательного изучения представит текст, точно совпадающий с данным мною. Это отнюдь не вопрос личного мнения…»

Представитель защиты Уолтер Гекс подверг Элизабет Фридман перекрестному допросу, стремясь подорвать уверенность в правильности дешифровки.

«– Г-жа Фридман, как я понимаю, обозначения, направленные вам, были вам ранее неизвестны. Однако вы получили копию этих обозначений, которые вас попросили проанализировать и перевести, не так ли?

– Да.

– Для того чтобы вы соответствующим образом смогли перевести эти обозначения, не должен ли был кто-то вам сказать, что они относятся к перевозке спиртных напитков?

– О нет. Я могла бы получить обозначения, относящиеся к убийству или к наркотикам.

– Можно ли было использовать эти же обозначения в преступном сговоре с целью нарушения другого закона?

– Это возможно. Подобные обозначения могли бы быть использованы для таких целей, однако мне было бы невозможно определить, относятся ли они к торговле спиртным или к другому закону.

– Итак, какие же обозначения, как таковые, относятся к контрабанде спиртным?

– Это код. Я не смогу ответить вам, какое обозначение относится к контрабанде спиртным, если я не изучу весь материал в целом.

– Это нестандартный код. Могли ли эти джентльмены составить его сами?

– Да, могли.

– В таком случае, чтобы иметь четкую картину, вам пришлось бы сопоставить все слова и просмотреть всю переписку?

– Да. Анализ – это моя работа.

– Вы хотите сказать суду, что эти слова не могли быть использованы в заговоре с целью нарушить другой закон?

– Не с теми значениями, которые им придали здесь.

– Но ведь это вы придаете им значения?

– Нет, я не придаю им значений. Я получила их значения путем научного анализа. Они не придуманы.

– Предположим, я использую кодовое слово «CORA» для обозначения «виски», а вот Вудкок для виски использовал бы кодовое слово «AIM». Как бы вы это проанализировали?

– Вы мне дали только эти два слова, поэтому я не могу утверждать, что первое означает одно, а второе – другое или что оба означают одно и то же. Моя работа состоит в том, чтобы с помощью научных методов анализировать имеющийся в достаточном количестве материал. Я не скажу, что смогу дешифровать все, что угодно. Это зависит от количества материала и от типа применяемой системы кодирования.

– Утверждаете ли вы, что те же обозначения, использованные этими джентльменами, скажем, для слов «виски», «пиво», «координаты», могли быть применены для другой цели?

– Да, эти значения могли быть применены для другой цели».

После пятидневного слушания дела в суде Моррисон и оба О'Нила были осуждены, а Голдберг – оправдан. В обвинительном заключении, в частности, говорилось, что Моррисон и братья О'Нил виновны в том, что «намеренно подготовили и создали секретные коды для использования при передаче и приеме сообщений… судам и от судов, названных выше „спиртовозами“, и в том, что „упомянутые сообщения… имели отношение к месту и времени прибытия упомянутых „спиртовозов“, к контрабанде и выгрузке на территорию Соединенных Штатов больших количеств спиртного“.

В июне 1933 г. Вудкок написал министру финансов:

«Позволю себе обратить ваше внимание на необыкновенную услугу, которую оказала нам г-жа Фридман в судебном процессе по делу о контрабанде, самому крупному… в течение последних двух лет. Г-жа Фридман была вызвана в суд в качестве эксперта для дачи показаний относительно смысла некоторых перехваченных радиосообщений… Без раскрытия их содержания, как я полагаю, этот очень важный процесс не был бы выигран».

Признавая всю важность вклада Элизабет Фридман в пресечение контрабанды спиртным, следует все же отметить, что большинство случаев использования шифров в преступных целях относится к попыткам букмекеров скрыть свидетельства своей нелегальной деятельности. Их шифры в высшей степени специфичны и пригодны только для букмекерства. Обычно они сочетают шифрование цифр с сокращенными записями ставок и выплат. Вскрытие букмекерских шифров требует знания всевозможных форм нелегальных игр, каким обладает букмекер, – ведь «открытый текст» представляет собой всего лишь набор цифр!

Одной из наиболее распространенных азартных игр в США является «полиси». Играющий ставит деньги – порой не больше 10 центов – на трехзначную цифру. Если цифра выигрывает, он получает в 666 раз больше первоначальной ставки. У этой игры есть множество вариаций и комбинаций.

Самым знаменитым американским экспертом по вскрытию кодов «полиси» был Абрахам Чесс. Работая юрисконсультом в полицейском управлении Нью-Йорка, он, помимо основной работы, часто занимался криптоанализом, которым заинтересовался в возрасте 18 лет после того, как прочел «Золотого жука» Эдгара По. Однако применить на практике свои знания ему удалось совершенно случайно.

В 1940 г. один из нью-йоркских сыщиков целый день наблюдал, как букмекер собирает ставки и делает какие-то пометки. Арестовав букмекера, сыщик, к своему удивлению, обнаружил, что эти пометки были не обычными записями принятых ставок, а нотными листами. Без доказательств того, что букмекер занимался именно сбором ставок, а не какой-то странной, но вполне легальной деятельностью, его арест стал бы недействительным. Сыщик нутром чуял, что эти ноты представляли собой разновидность кода, однако в криминалистических лабораториях полицейского управления Нью-Йорка не было специалиста по дешифрованию. Вдруг один из детективов припомнил, что молодой сотрудник из юридического отдела интересуется криптоанализом, и вся эта «музыка» попала в руки 30-летнего Абрахама Чесса.

Чесс попробовал сыграть ноты на пианино: извлеченные из инструмента звуки явно не имели совершенно никакого отношения к музыке. После семичасового исследования Чесс установил, что каждая нота заменяла цифру, которая определялась положением нотного знака на линейке. Такты указывали суммы ставок, а две точки в конце такта[71]обозначали комбинированную сделку. У Чесса набралось в общей сложности около 10 тысяч ставок. Благодаря показаниям Чесса суд смог установить вину букмекера.

После своего первого успеха Чесс стал выполнять эту работу регулярно и к 1951 г. вскрыл 56 шифров. Их разнообразие было удивительным. Для кодирования цифр игроки использовали буквы греческого, еврейского и даже древнего финикийского алфавита. Впоследствии Чесс ушел из управления полиции, но работа, начатая им, оказалась настолько ценной для органов правопорядка, что с тех пор над вскрытием букмекерских кодов постоянно трудятся десятки людей. Следственный отдел, полицейская академия, криминалистическая лаборатория и секретариат начальника полиции – все ввели в свои штаты специалистов по криптоанализу.

Полицейские управления, которым не выпало счастье иметь у себя эксперта вроде Абрахама Чесса, часто обращаются в ФБР с просьбой дешифровать букмекерские записи. Благодаря необычайно эффективной методике, искусно сочетающей чисто криптоаналитические методы с великолепным знанием букмекерского дела, только за 12 лет (с 1950-го по 1961 г.) в ФБР удалось прочесть несколько тысяч зашифрованных записей букмекеров. Чтобы понять их открытый текст, специалистам бюро предварительно пришлось не только попотеть на занятиях по криптоанализу, но и пройти ускоренный курс обучения в игорных домах Лас-Вегаса.

Например, в 1957 г. после налета бостонской полиции на одну из букмекерских контор были конфискованы бланки для заключения пари, журналы, посвященные скачкам, и спортивные выпуски газет, а также записная книжка, содержавшая написанные от руки символы, похожие на греческие буквы. Во время допроса владелец записной книжки упорно отрицал свою принадлежность к букмекерам и заявил полиции, что изучает греческий язык. Однако было достоверно известно, что задержанный неоднократно хвастался друзьям, будто полицейским никогда не удастся вскрыть его код, и он сможет продолжать беспрепятственно принимать ставки на лошадей. Полиция Бостона направила его записную книжку в ФБР, где вскоре было установлено, что буквами греческого алфавита в ней обозначены суммы ставок. При этом «?» заменяет «1», «?» – «2», «?» – «9», «?» – «11» и т. д. Записи оказались настолько сокращенными, что даже после того, как был установлен открытый текст, потребовалось провести дополнительное расследование, чтобы окончательно определить его смысл. Только тогда прокурор Бостона смог доказать вину обвиняемого в «использовании системы регистрации ставок на определенное животное, а именно лошадь, по результатам соревнования на скорость или выносливость» и выиграть судебный процесс.

Один день «магии»

В воскресенье 7 декабря 1941 г. в 1.28 ночи чуткое ухо военно-морской радиостанции США на острове Бейнбридж неподалеку от города Сиэтла уловило передачу в эфире. По линии Токио – Вашингтон передавалось сообщение, адресованное японскому посольству. Сообщение было коротким, его передача по радио заняла всего 9 минут.

На бейнбриджской радиостанции текст перехваченного японского сообщения набили на телетайпную ленту, потом набрали адрес телеграфной станции в американской столице и, когда связь была установлена, запустили ленту в механический передатчик, который считал ее со скоростью 60 слов в минуту. Через некоторое время сообщение появилось на буквопечатающем аппарате в комнате под номером 1649 в здании министерства ВМС США в Вашингтоне. Что происходило за ее стенами, было одним из самых тщательно охраняемых секретов американского правительства, так как именно там, а также в одной из комнат соседнего здания военного министерства Соединенные Штаты проникали в самые секретные планы и замыслы своих возможных противников, снимая кодовые покровы с их сообщений.

В комнате 1649 размещалась криптоаналитическая подсекция криптографической спецслужбы ВМС США. У стола дежурного офицера этой подсекции, младшего лейтенанта Фрэнсиса Бразерхуда, стоял буквопечатающий аппарат. По условным обозначениям, которые ставились для сведения японских шифровальщиков, Бразерхуд сразу же определил, что перехваченное сообщение, присланное с острова Бейнбридж, было зашифровано с использованием самой секретной шифрсистемы Японии. Это был чрезвычайно сложный машинный шифр, который американские криптоаналитики окрестили «пурпурным».

Группа военных дешифровальщиков, возглавляемая главным криптоаналитиком войск связи армии США Уильямом Фридманом, сумела вскрыть «пурпурный» шифр и создала аппарат, который дублировал шифровальную часть японской машины. Затем войска связи построили несколько «пурпурных» машин, одна из которых была предоставлена в распоряжение ВМС и стояла на столе в комнате 1649. К ней и отправился Бразерхуд.

Установив на машине ключ от 7 декабря, Бразерхуд набрал на ее клавиатуре текст перехваченной японской шифртелеграммы. Электрические импульсы побежали по проводам, в обратном порядке проделывая сложный процесс зашифрования, и через несколько минут перед Бразерхудом лежал открытый текст этой шифртелеграммы.

Текст был на японском языке. Хотя Бразерхуд окончил краткосрочные курсы по изучению японского языка, которые ВМС организовали для своих криптоаналитиков, он не рискнул перевести телеграмму самостоятельно. В соседней комнате, где размешалась подсекция перевода, никого не оказалось. Поэтому Бразерхуд поставил на дешифрованном сообщении красный штемпель, свидетельствовавший о его срочности, и лично вручил представителю армейской дешифровальной службы. Там, как было известно Бразерхуду, переводчики с японского дежурили круглые сутки. Оставив им сообщение, он вернулся обратно.

Было уже 5 часов утра по вашингтонскому времени когда сотрудник армейской дешифровальной службы перевел с японского: «Послу следует вручить наш ответ правительству США (если возможно, государственному секретарю) в 1.00 дня 7 декабря по вашему времени». «Ответ», о котором говорилось в этой телеграмме, был японской дипломатической нотой, передававшейся из Токио в течение последних 18 часов. Бразерхуд только недавно закончил дешифрование ее последней, 14-й части на «пурпурной» машине. Нота была составлена в Токио на английском языке и заканчивалась словами: «Японское правительство с сожалением должно уведомить американское правительство, что ввиду позиции, занятой последним, правительство Японии не может не считать, что никакой возможности достигнуть соглашения путем продолжения переговоров не имеется».

Когда Бразерхуд сменился в 7 часов утра, перевод открытого текста японского шифрсообщения, в котором указывалось время вручения дипломатической ноты, все еще не был получен из армейской дешифровальной службы. Бразерхуд предупредил об этом своего сменщика, младшего лейтенанта Альфреда Перинга. Спустя полчаса прибыл специалист в области японского языка капитан-лейтенант Элвин Крамер, возглавлявший подсекцию перевода и отправлявший адресатам открытые тексты прочитанных японских шифрсообщений.

Крамер сразу же увидел, что получено самое важное – окончание длинной японской дипломатической ноты, 13 предыдущих частей которой он уже доставил адресатам этой ночью. Крамер отредактировал ее последнюю часть и приказал своему помощнику отпечатать, как обычно, 14 экземпляров. Двенадцать из них рассылались президенту, государственному секретарю, военному и военно-морскому министрам, а также другим высокопоставленным офицерам. Два последних экземпляра подшивались в дело. Прочитанное шифрсообщение было одним из целой серии перехваченных японских шифровок, которым еще давно, частично в целях обеспечения безопасности, частично для облегчения ссылок, было дано общее название – «Магия».

В 9.30 Крамер выехал с 14-й частью японской дипломатической ноты к адмиралу Гарольду Старку, главнокомандующему ВМС, и Фрэнку Ноксу, военно-морскому министру. У Нокса на 10 часов этого воскресного утра была назначена встреча в государственном департаменте с госсекретарем Корделлом Хэллом и военным министром Генри Стимсоном. Они должны были обсудить критический характер американо-японских переговоров, которые, как стало ясно из предыдущих 13 частей ноты, фактически зашли в тупик.

Крамер вернулся в комнату 1649 только в 10.20. Пока он отсутствовал, был уже получен перевод японского сообщения относительно вручения ноты в час дня.

Время, назначенное японским послом для вручения извещения о прекращении переговоров с американцами, было весьма необычным. Крамер быстро удостоверился, что час дня по вашингтонскому времени означает 7.30 утра на Гавайях и два часа до рассвета в неспокойном дальневосточном районе вокруг Малайи, куда угрожающе нацелились японские корабли с войсками. Крамер немедленно вложил сообщение о вручении дипломатической ноты в час дня в портфель, застегнул «молнию» и щелкнул замками. Через десять минут он опять был в пути.

Этот момент, когда Крамер, неся в портфеле важнейшую перехваченную телеграмму, бежал по пустынным улицам Вашингтона за час до того, как сонные шифровальщики в посольстве Японии принялись за ее расшифрование, и за час до того, как японские самолеты с ужасным ревом поднялись с взлетных палуб авианосцев, чтобы выполнить свою вероломную миссию, – этот момент, бесспорно, является великим часом в истории американского криптоанализа. Крамер бежал, в то время как его сограждане безмятежно нежились в своих постелях, совершенно не думая об агрессии, надеясь, что она минует их, и отказываясь допустить, пусть даже в шутку, возможность того, что какие-то желтолицые коротышки японцы осмелятся напасть на могущественные Соединенные Штаты. В этот день национального унижения американский криптоанализ сумел достичь таких вершин бдительности и совершенства, какие оказались не по плечу ни одному из ведомств США. Налицо огромное достижение криптоанализа. Его слава. И Крамер, бегущий по пустынным улицам, как нельзя лучше ее символизирует.

Но почему же тогда не был предотвращен позор Перл-Харбора?! Да потому, что японцы никогда не посылали сообщения, в котором говорилось бы что-либо похожее на: «Мы атакуем Перл-Харбор». Было перехвачено и прочтено большое количество шифртелеграмм, проливавших свет на огромный интерес японцев к передвижениям военных судов США в направлении к Перл-Харбору и от него. Но эти дешифровки подвергались изучению и оценке наравне с большим количеством сообщений относительно движения боевых кораблей США в окрестностях других портов и по Панамскому каналу. Причин разгрома Перл-Харбора много, но никто и никогда не возлагал ответственности за случившееся на американских криптоаналитиков. Наоборот, комиссия конгресса США, расследовавшая обстоятельства нападения на Перл-Харбор, выразила им благодарность и отметила, что выполнение ими своего долга «заслуживает наивысшей похвалы».

7 декабря 1941 г. клерки посольства Японии в США один за другим приступили к работе около 10 часов утра. Сперва они начали расшифровывать длинные сообщения, так как их опыт подсказывал, что обычно именно эти сообщения были наиболее важными. Примерно в 11.30 японский шифровальщик установил на «пурпурной» машине нужный ключ и отпечатал короткое сообщение. К ужасу всего посольства, в расшифрованной телеграмме содержались инструкции о вручении ноты из 14 частей государственному секретарю Хэллу в час дня по вашингтонскому времени. А 14-я часть этой ноты еще не была даже выбрана из пачки входящих шифртелеграмм!

Тем временем на расстоянии нескольких зданий от японского посольства начальник генштаба вооруженных сил США генерал Джордж Маршалл только что прибыл в военное министерство. На его столе лежала подшивка телеграмм «Магии». Самой верхней была телеграмма с японской дипломатической нотой из 14 частей, а под ней лежала телеграмма, в которой сообщалось о вручении этой ноты в час дня. Маршалл начал внимательно изучать ноту, перечитывая некоторые ее части по нескольку раз. Затем он прочитал телеграмму о времени вручения ноты. Она поразила Маршалла точно так же, как и Крамера. Маршалл схватил телефонную трубку, позвонил Старку и предложил ему составить совместное предупреждение американским сухопутным и военно-морским силам на Тихом океане. Приблизительно в это же самое время посол Японии в США Номура связался с Хэллом и попросил у него приема в час дня. А в 600 километрах к северу от Гавайских островов первая волна японских самолетов с ревом взлетела с палуб авианосцев.

8 ответ на предложение Маршалла Старк сказал, что уже было послано достаточно предупреждений и еще одно только запутает командующих. После этого Маршалл в одиночку составил текст предупреждения, которое он хотел бы послать: «Сегодня в час дня японцы вручают нам что-то похожее на ультиматум… Точно неизвестно, что нас ожидает в ближайшее время, но мы должны быть в состоянии готовности, соответствующей сложившейся обстановке».

На столе Маршалла стоял телефон, по которому он мог позвонить на Гавайи. Но Маршаллу было известно, что эта аппаратура обеспечивает защиту только от случайного подслушивания и не дает никаких гарантий при использовании специального оборудования. Поэтому Маршалл не очень доверял телефону и полагался на медленный, но зато более надежный способ – на шифрование письменных сообщений.

Когда Маршалл уже заканчивал писать свое сообщение, позвонил Старк. Он передумал и просил Маршалла добавить в это сообщение указание о том, чтобы оно было показано также командующим военно-морскими силами США. Поэтому Маршалл добавил в него фразу: «Информируйте командующих военно-морскими силами».

Маршалл приказал отнести подготовленное им сообщение в центр связи военного министерства для передачи командующим американскими войсками на Филиппинах, Гавайях, в Карибском море и на Западном побережье США. Маршаллу было обещано, что сообщение будет зашифровано через 3 минуты, на его передачу уйдет еще 8 минут, а через 20 минут оно будет в руках адресатов. Но было уже слишком поздно: японские самолеты находились менее чем в 60 километрах от своих целей.

Лихорадочное возбуждение продолжало царить в японском посольстве. Его шифровальщики в поте лица трудились над расшифрованием и перепечаткой набело дипломатической ноты, которую необходимо было вручить в час дня. Во втором часу, когда стало ясно, что сделать это вовремя никак не удастся, Номура позвонил Хэллу и попросил отложить встречу с ним на 1.45 дня, так как документ, который он хотел вручить, еще не был готов. Хэлл согласился.

Только в 1.50 дня по вашингтонскому времени, через 20 минут после начала нападения Японии на США, японская нота была подготовлена для вручения. Номура сразу же отправился с ней в госдепартамент.

Хэлл вспоминает:

«Японский посол прибыл в госдепартамент в 2 05 и прошел в комнату ожидания для дипломатов. Почти в это же время из Белого дома мне позвонил президент. Его голос был спокойным и ровным.

Он сказал: «Пришло сообщение, что японцы атаковали Перл-Харбор» Я спросил: «Подтверждено ли это сообщение?» Он ответил: «Нет»

Мы оба выразили уверенность, что сообщение было, по всей вероятности, правильным. Я проявил желание получить подтверждение сообщения, имея в виду предстоящую встречу с японскими послами.

Номура явился ко мне в 2 20. Я принял его холодно и не пригласил сесть.

Номура робко заявил, что он получил инструкции от своего правительства вручить мне в час дня документ, но что трудности, встретившиеся при его расшифровании, задержали это вручение. Затем он передал мне ноту своего правительства.

Я спросил его, почему в своем первом обращении ко мне он попросил принять его в час дня.

Он ответил, что он не знает, но таковы были его инструкции. Я сделал вид, что просматриваю ноту. Я уже знал ее содержание, но, естественно, не должен был раскрывать этого. Прочитав две или три страницы, я спросил Номуру, вручил ли он документ в соответствии с инструкциями своего правительства.

Он ответил утвердительно.

Когда я закончил просмотр страниц документа, я повернулся к Номуре и, глядя на него, сказал:

«Я должен заявить, что во время моих переговоров с вами в течение последних 9 месяцев я не произнес ни одного слова неправды. Это абсолютно точно подтверждается протоколами. За все 50 лет моей государственной службы я никогда не видел документа в такой степени насыщенного позорными инсинуациями и ложными утверждениями, настолько чудовищными, что до сегодняшнего дня я не мог и представить себе, что какое-либо правительство на этой планете в состоянии измыслить их».

Номура, казалось, хотел что-то ответить. Лицо его было бесстрастным. Но я чувствовал, что он испытывал огромное эмоциональное напряжение. Я остановил его знаком руки и указал ему на дверь. Посол повернулся и, не говоря ни слова, вышел, понурив голову».

Надежды японских военных сократить время предупреждения до минимума не оправдались, и Япония начала военные действия против США без всякого предварительного уведомления. Впоследствии нападение без объявления войны стало одним из основных обвинений, предъявленных японским военным преступникам. За это они были осуждены, а некоторые поплатились своей жизнью.

В Вашингтоне на другой день после нападения на Перл-Харбор, вскоре после полудня, президент Соединенных Штатов Америки под бурные аплодисменты вышел на трибуну конгресса. Когда наступила тишина, зазвучал его взволнованный голос:

«Вчерашний день, 7 декабря 1941 г., навечно станет днем позора – Соединенные Штаты Америки были внезапно и неспровоцированно атакованы военно-морскими и военно-воздушными силами Японской империи…»

Война началась. Свершилось одно из самых вероломных нападений в мировой истории. Но если у американских криптоаналитиков не было шансов предупредить о нем заранее, с тем чтобы военные успели принять все необходимые меры, они с успехом воспользовались возможностью применить свое искусство во время войны. С их помощью Америка превратила тактическую перл-харборскую победу японцев в их стратегическое поражение. Американские криптоаналитики, как впоследствии было отмечено конгрессом США, «внесли огромный вклад в дело победы над Японией, значительно сократили сроки войны и спасли многие тысячи жизней». Но это уже тема для отдельного разговора.

Дата добавления: 2015-07-02