Действуют накопительные скидки!!! 2 страница

– Ну, не все, – наконец-то выступила я и повернулась к Карпику. – Вот Карпик, например, ограничилась шампанским. Всего лишь одним бокалом.

– Хорошая девочка, радость папы. – Муха ласково потрепал Карпика по голове, а я заметила, что по лицу Карпика пробежала гримаска боли – напоминание о вероломном отце, который лежит сейчас в объятиях ненавистной ей женщины, все еще было неприятно.

– Помнишь, Карпик, что ты мне сказала вчера вечером?

– Когда?

– Когда я проводила тебя до каюты. Ты сказала, что страшно хочешь спать.

– Это правда. Я правда хотела спать. Просто заснула и проспала до утра. И ничего мне не приснилось, а так не бывает, чтобы мне ничего не снилось…

– Когда ты сегодня проснулась?

– Ну, не знаю… Не смотрела на часы…

– Ко мне ты пришла в двенадцать, правда? – Я вспомнила все то, что бросила мне в лицо Карпик перед рубкой: она проснулась, не нашла отца, отправилась ко мне, попыталась разбудить меня… У нее это не получилось… Почему это у нее не получилось, ведь я обычно сплю очень чутко – привычка, которая выработалась у меня за последние пару лет… Ладно, сейчас не стоит анализировать именно это… Значит, она не смогла разбудить меня. Вернулась к себе в каюту. Отца по-прежнему не было. Тогда она отправилась в бильярдную, нашла там спящего Вадика. И только потом решилась открыть каюту Клио своим ключом. На все это могло уйти полчаса-час, максимум…

– Все это очень мило, но какая разница, когда и как мы все проснулись? – Губернатор все еще переживал отсутствие связи.

– Дело не в том, как мы все проснулись, а в том, как мы все заснули, – сказала я и явственно вспомнила, что с трудом добралась до кровати. Я, которую в свое время дюжие молодцы учили пить и не пьянеть, я, которая могла вылакать литр водки и сохранить при этом ясность сознания… Что-то здесь было не так.

– Как и с кем, – поддержал меня Муха и бросил быстрый томный взгляд на мужа Аники Андрея. Он еще находил в себе силы вести наступление по всем возможным фронтам. Андрей покраснел и закрылся стаканом с разбавленным виски.

– Самое время это обсуждать, – поморщился губернатор.

– Пардон, оговорочка вышла. – Мухе нравилось задирать всех, кто попадал в поле его зрения. – Почти по папе Фрейду. Я хотел сказать не “с кем”, а “где”.

– Где? – Кажется, я начинала понимать Муху.

– Буду откровенным.

– Может быть, не стоит? – У несчастного муженька Аники сдали нервы.

– Отчего же? Я, например, свалился прямо здесь. У этой стойки. Это, конечно, свинство, но что поделаешь… Признаюсь.

– Я тоже, – робко подал голос хоккеист Мещеряков. – Глаза продрал, а надо мной Австралия и Новая Зеландия. Можете себе представить, за глобус завалился.

От этого неожиданного откровения все рассмеялись, и напряжение, царившее в кают-компании, ушло. Но, как оказалось, ненадолго. С Альбертом Бенедиктовичем, который доедал бутерброды с икрой, и Карпиком произошел маленький инцидент. Проголодавшаяся Карпик протянула было руку к блюду с деликатесами, но тут ее опередил меланхоличный адвокат, коршуном набросившийся на последний кусок. Впрочем, он тут же исправился и, вздохнув, великодушно отдал девочке спорный бутерброд. Но эта гастрономическая жертва не произвела на Карпика никакого впечатления.

– Вы много едите! – укоризненно сказала она адвокату. – Это вредно.

– Что поделаешь, девочка, – извиняюще улыбнулся тот и поскреб бороду. – Как говорится, все, что есть хорошего в жизни, либо незаконно, либо аморально, либо ведет к ожирению… Это как раз тот самый случай…

– Вон, у вас даже сыпь появилась от жадности.

– Что эго ты такое говоришь?

– Сами посмотрите!..

Откровенное хамство Карпика вызвало у Альберта Бенедиктовича странную реакцию: вместо того чтобы рассердиться, он страшно обеспокоился. Настолько, что подошел к зеркалу, висящему на стене над музыкальным центром, и, пыхтя, внимательно осмотрел свою круглую бородатую физиономию.

– Как же я сразу не догадался! – Он хлопнул себя по блестящей лысине. Хлопок был таким сильным, что все воззрились на адвоката.

– Что с вами, Альберт Бенедиктович? – спросил Антон.

– Ладно – я… Но вы-то, вы-то доктор! Могли бы сразу сообразить.

– Что сообразить?

– Видите, что у меня с лицом?

Теперь уже вся кают-компания начала пристально рассматривать адвоката: лицо его, во всяком случае не скрытая бородой часть упитанных щек, было покрыто мелкими прыщиками.

– Как вы думаете – что это? – обратился адвокат к Антону, как к единственному представителю медицины.

– Не знаю. Что-то типа аллергии. Реакция на солнце, возможно – на льды… Здесь совершенно другие широты, и ваш организм именно так реагирует…

– Чушь! – перебил Антона адвокат. – Это действительно аллергия. Но не на солнце, а на барбитураты.

– Не понял, – удивился Антон. – При чем здесь снотворное?

– А у меня всегда была именно такая реакция. Я одно время принимал барбитал, у меня были проблемы со сном… А потом пришлось отказаться… Вот из-за этой самой кожной сыпи. Аллергии то есть. Та была в точности такая же… Это стопроцентное действие барбитуратов.

– Что вы хотите этим сказать? – спросил Антон, уже понимая, что именно хочет сказать адвокат.

– Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что они нас… Они нас просто усыпили… Как каких-нибудь кроликов…

– Зачем? – Я даже не расслышала толком, кто именно задал этот вопрос. Он повис в воздухе, растекся вместе с сигаретным дымом по всем углам кают-компании. Я вдруг вспомнила, как вчера вечером зашла сюда и увидела стюарда, который разливал спиртное по стаканам; тогда мне показалось, что, увидев меня, он что-то сунул себе в карман.

Нет. Мне не показалось. Теперь я была полностью в этом уверена. Как мило он разносил все это шикарное пойло: белые перчатки офицера национальной гвардии, надраенный поднос, лживая улыбка, вздрогнувшие плечи: “Фу, черт, ты меня напугала”… Да еще этот Ортега-и-Гассет в свободное от грязных тарелок время… Но не я одна вдруг вспомнила о стюарде.

– Этот официант, он мне сразу не понравился, – сказал адвокат, и я вспомнила Вадика Лебедева, который на дух не выносил смазливого Рому: в чем, в чем, а в интуиции ему не откажешь…

– Его рук дело, никого из команды вчера в бильярдной не было…

Голоса тасовались, как карты в колоде, и я уже не знала, какой кому принадлежит. А потом в щель наступившей на доли секунды тишины снова влез Антон с единственным вопросом:

– Но зачем?

– Может быть, вернемся к варианту “Лангольеров”, – предложил малодушный Филипп. – В конце концов, варианты “Почему?” и “Что произошло?” гораздо менее опасны, чем вариант “Зачем?”.

Несколько секунд все переваривали уж слишком философскую подачу мысли. Первым сдался Антон:

– Филя, не будь убийцей. Объясни, что ты имеешь в виду?

– Ну, с мистикой все более или менее понятно. Никто не виноват, и остается только ждать развития событий и надеяться, что самое страшное уже случилось. И все мы по каким-то причинам остались живы… Следовательно, нижняя точка пройдена, и сейчас начнется медленное возвращение. Если мы берем вариант “Зачем?”, что исключает присутствие высших сил, тогда придется признать, что с нами умышленно поступили именно таким образом… А следовательно, это не окончание романа, как в первом случае, а всего лишь его начало. И каким он будет, не знает никто, кроме людей, которые стоят за всем этим…

– Тогда это не “Лангольеры”. – Карпик подошла ко мне и обняла меня за плечи. – Это не “Лангольеры”, а “Десять негритят”. Как ты думаешь, Ева?

И снова, в который раз за последний час, все замолчали. Первым нашелся знакомый с творчеством Агаты Кристи Альберт Бенедиктович. Он мрачно посмотрел на Карпика:

– Лучше бы ты была двоечницей, девочка. И не умела бы читать.

– Что это еще за негры? – снова напомнил о себе губернатор. – Что это вообще за издевательство над здравым смыслом?

– Помолчи, папаша! Не до тебя сейчас. – Муха стремительно наглел.

– В общем, весьма похоже. – Филипп прошелся по кают-компании, закинув руки за голову. – Весьма-весьма… Там был остров, здесь – корабль. Оттуда невозможно было выбраться, здесь примерно тот же вариант, если команда не объявится в ближайшее время. Есть только два сомнительных пункта. Во-первых, все люди, которые приехали на остров, если мне не изменяет память, были преступниками. И второе – среди них был убийца.

– Блеск! – восхитился Муха – Голливуд отдыхает! Мне нравится эта идея. Давайте каяться, пока нас не пришпилили!

Легкомысленное настроение Мухи передалось всем, и сказанное Филиппом все восприняли как милую шутку. И даже с готовностью рассмеялись: особенно преуспел в этом Альберт Бенедиктович, сразу же начавший протирать свою обильно вспотевшую лысину носовым платком. Я не отрывала взгляда от этой блестящей, как поднос стюарда Романа, лысины. И с тяжелой тоской думала о том, что в одном Филипп прав: среди нас есть убийца. И об этом в кают-компании знают только двое – я и он сам. Есть еще Карпик, но она в этой игре сидит на скамейке запасных…

– И что там было дальше по сюжету, Карпик? – спросил фотограф у девочки.

– Дальше им всем объявили, что они виновны, – с готовностью начала Карпик. – И сказали, что всех уберут…

– Ну да, – перебил девочку Муха. – У нас все будет проще… Сейчас раздастся стук в дверь, зайдет следователь по особо важным делам и зачитает нам наши права.

Он даже не закончил фразы, когда раздался стук в дверь.

…Альберт Бенедиктович, посеревший, как кусок необработанного холста, выронил недоеденный бутерброд, Муха присвистнул и нервно расхохотался. Все остальные хранили молчание.

Стук повторился снова, и Антон взял инициативу на себя.

– Да! – крикнул он сдавленным голосом. Дверь распахнулась, и на пороге появился рефмеханик Макс.

– Макс! – Предательница Карпик тотчас же забыла про меня и бросилась к нему.

Появление в кают-компании одного из членов экипажа сразу же перевело ситуацию в разряд юмористических. Никто больше не смотрел друг на друга, всем было стыдно за то действо, которое разыгрывалось здесь на протяжении последнего часа. Чего только в голову не придет сильно надравшимся пассажирам! Сейчас Макс, вполне реальный и, как всегда, спокойный, прояснит нам ситуацию, и все станет на свои места… Первая ласточка возвратилась в гнездо, за ней можно ожидать всю стаю…

– Что происходит, господин матрос? Вы можете нам объяснить, почему утро началось с подобного рода издевательств? – Распопов, страдающий от отсутствия связи с Большой землей, решил выместить всю злость на механике. – Почему большие люди, заплатившие большие деньги, вместо полноценного отдыха получают головную боль? Вы, как представитель экипажа, несете за это персональную ответственность. Я уже не говорю о капитане, с которым еще разберутся соответствующие инстанции.

– Давайте сначала разберемся сами, – примирительно сказал Макс, но его шрам угрожающе дернулся.

– Где экипаж? – напрямик спросил Антон.

– Я бы тоже хотел это выяснить. Мне заступать на вахту в четыре, но никаких указаний я не получил. Судя по всему, все вахты на сегодня отменены…

– Вы хотите сказать… Вы хотите сказать, что не знаете, куда делась команда?

– Нет. Иначе бы я сюда не пришел.

– И что вы единственный человек, оставшийся на судне?

– Ну… Если не считать всех вас, – похоже, что да. Во всяком случае, сегодня я никого не видел. – Макс подошел к стойке и плеснул в стакан пассажирский коньяк – Вы позволите?

– Вы можете объяснить, куда делась команда?

– Нет.

– И почему вы остались? – Антон проявил недюжинную хватку профессионального дознавателя.

– А что, я не должен был оставаться? У меня контракт до конца рейса, так что в любом случае я никуда не могу деться с корабля.

– А все остальные могли?

– Ума не приложу.

– У всех остальных тоже был контракт?

– А как вы думаете?

– Да… А где хранятся все контракты?

– Там же, где и документы экипажа. У третьего помощника. Хотите его навестить?

– Не мешало бы. Может быть, нужно начать прямо с капитанской каюты?

– Это нарушение корабельного устава, – сказал Макс.

– А капитан, покинувший судно, – разве он не нарушил устав?

– Возможно…

Оживленный диалог с механиком явно заходил в тупик.

– Хорошо, Макс. Мы на корабле люди новые… Сухопутные крабы, так сказать… Но вы профессиональный моряк. Скажите, может ли весь экипаж бесследно покинуть судно? Проще говоря, исчезнуть?

Макс выпил коньяк и обвел всех присутствующих разбойным взглядом.

– Как вам сказать… – И, не говоря ни слова, направился к шкафу, стоящему в углу кают-компании. За его стеклом сиротливо стояла тощая стопка книг. Макс вытащил одну из них и привычно раскрыл на нужной странице. – Вот, пожалуйста: большой парусный корабль “Морская птица”. 1850 год. Судно появляется у берегов города Ньпорт, штат Род-Айленд. Выброшено морской волной на рифы без всяких повреждений. Экипаж судна бесследно исчез, осталась только собака. При этом на плите находился кипящий чайник, а в кубрике еще стоял табачный дым. Судовой журнал и документы на груз оказались в полном порядке. А вот еще один корабль, “Джеймс Честер”. 1855 год. Дрейфовал без экипажа в северной Атлантике. Капитан и команда бесследно исчезли, при этом ни одна шлюпка не была спущена на воду… 1965 год, судно-база “Рескю”… 1978-й, теплоход “Данмор”… Продолжить?

– Не стоит, – сорвался на фальцет губернатор Распопов. – Вы тут нам сказки не рассказывайте, а немедленно свяжитесь с берегом.

– Я бы с удовольствием. Только вот телефонов нет. Ни на мостике, ни в радиорубке.

– А дублирующие средства связи? Должно же что-нибудь остаться?

– Я проверил. – От Макса исходили волны иронического спокойствия. – По идее, можно связаться с берегом и с другими судами несколькими разными способами. Помимо спутниковой связи. Которая, судя по всему, накрылась медным тазом.

– И вы до сих пор не связались и не доложили о безобразиях?

– В каждой схеме вынуто по несколько диодов или триодов, или черт его знает чего… У вас вроде есть специалисты по электронике, они подтвердят.

– Вы хотите сказать, что нас намеренно отрезали от внешнего мира?

– Ну, я не знаю, насколько намеренно… Вот что. Предлагаю сейчас мужчинам осмотреть корабль… – Макс поиграл бровями, и сразу стало ясно, кто возьмет на себя управление кораблем Кто будет хозяином в этом плавучем склепе.

– А женщинам? – пискнула Карпик.

– А женщинам приготовить обед. Если они не разучились еще этого делать.

– Ничего не получится, – сказал Муха, видимо, отнесший к себе определение “женщины”. – Света-то нет. Так что придется довольствоваться сухим пайком.

Макс почесал шрам и широко улыбнулся:

– Они и дизель отключили, подонки! Ну, ладно, врубить дизель-генератор не такая уж проблема… Не главная, я хотел сказать.

– Вы думаете?

– Для специалиста широкого профиля… Сейчас я займусь машинным отделением, все остальные прочешут корабль. Сбор через час в кают-компании. Вопросы есть?

Вопросов было гораздо больше, чем ответов, но никто не рискнул задавать их сейчас.

* * *

…В конечном итоге в кают-компании осталось четверо: Аника, ее муж Андрей, Муха и губернатор Распопов.

Аника, мужественно борясь с легкой весенней зеленью в лице (сказывались последствия буйного вчерашнего возлияния), слабым голосом сообщила присутствующим, что – если, конечно, появится свет – приготовит швейцарское национальное блюдо: фондю.

Расплавленный сыр с некоторым количеством водки и специй.

Все это вызвало неподдельный энтузиазм масс, особенно наличие водки среди ингредиентов (“Ле манифиг, ви, Андре?”). “Андре” согласился и выразил желание помочь жене в создании этого шедевра кулинарии. Я подозревала, что он остался в буфетной кают-компании из чисто тактических соображений, только потому, что и Муха решил не испытывать судьбу и не принимать участие в шмоне “Эскалибура”. Андрей все еще боялся, что вероломный Муха доложит его швейцарской половине о невинных мужских шалостях в предбаннике душа.

Четвертым элементом кухонной конструкции стал губернатор. Ему, уважаемому областному руководителю, не пристало бегать по трапам вверх-вниз в поисках экипажа, так гнусно его обманувшего. “Ужо я вас, только мне попадитесь”, – было написано на его лице.

Все остальные мужчины разделились на три группы: первую возглавил сам Макс, обещавший навести порядок с главным двигателем (в нее вошел специалист по электронике Борис Иванович). Антону, Арсену Лаккаю и Альберту Бенедиктовичу достались корма, перерабатывающие цеха и часть матросской палубы. Филипп и Витя Мещеряков отправились на прочесывание носа и спасательных шлюпок.

Мы с Карпиком, всеми забытые и предоставленные сами себе, решили заняться каютами командного состава.

Это решение пришло спонтанно и чрезвычайно увлекло Карпика, маленькую упрямую буриданову ослицу, которая теперь находилась между двумя охапками возможного развития событий: либо “Лангольеры”, либо “Десять негритят”.

Последний вариант нравился ей куда больше, я это видела.

Его мы и принялись обсуждать, как только вышли из кают-компании, прихватив свечи, в большом количестве лежащие в ящике в буфетной: света все еще не было, а бродить в темных коридорах, рискуя упасть и расквасить себе нос…

– Как ты думаешь, кого уберут первым? – спросила она таким невинным голосом, что я даже вздрогнула.

– С чего ты взяла, что кого-то должны убрать, девочка?

– Ну, не знаю… – Похоже, что выдержки из Максовой книги о пропавших экипажах “летучих голландцев” не произвели на нее никакого впечатления.

– С кого начнем? – спросила я, только для того, чтобы уйти от обсуждения возможного криминального подтекста происшедшего.

– С третьего помощника, – авторитетно заявила Карпик.

– Почему – с третьего? Почему не с капитана?

– Ты же помнишь, что сказал Макс? Все документы находятся у третьего помощника.

В логике ей не откажешь, приходится признать: еще никогда за все время нашего путешествия я не видела Карлика такой счастливой, она даже похорошела. Чувство неизвестной, но вполне ощутимой опасности, скрывающейся где-то в чреве корабля, расширило ее глаза и заставило блестеть волосы. А что прикажете делать, если одно приключение подминает под себя другое и совершенно непонятно, что может ожидать тебя за поворотом.

* * *

…За поворотом нас не ждало ничего, кроме пустого коридора и отдаленного гула голосов. Карпик на секунду остановилась и приложила палец к губам:

– Слышишь?

Безумная мысль о том, что наваждение кончилось и экипаж так никогда и не покидал своих мест, сразу же погасла, как только я поняла, откуда идет этот гул.

Разговоры в буфетной кают-компании, только и всего. Вот это эхо, черт возьми! Интересно, по каким воздуховодам идут к нам приглушенный голос Аники и такое же приглушенное хихиканье Мухи?..

Покинутый командой корабль оказался чересчур велик для шестнадцати оставшихся; именно отсутствие людей и обеспечило беспрепятственное прохождение звуков: они не встречали на своем пути никакого сопротивления, им не приходилось обходить живую плоть и тратить на это силы. Эффект сродни эху в пустых помещениях.

Мы прошли мимо каюты Клио, двери которой были плотно закрыты. Карпик остановилась на секунду, раздумывая, и лицо ее потемнело.

– Может быть, стоит их разбудить? – мягко спросила я.

– Не стоит. Сами проснутся. – Карпик вложила в эту реплику все презрение, на которое только была способна.

– Ну, как знаешь. Идем?

– Да.

Но она не двинулась с места, напротив, подошла к двери и уткнулась в нее упрямым бычьим лбом. Сейчас она скажет “сука”, устало подумала я.

– Сука! – громко и отчетливо сказала Карлик, занесла было кулак над ни в чем не повинной дверью, но передумала. – Идем отсюда, Ева.

Через пять минут она уже открывала каюту Здановича своим волшебным универсальным ключом: вот кто является настоящей хозяйкой корабля – девочка, которая может отомкнуть любую дверь в любую тайну.

В каюте было так же темно, как и в коридоре: герметически задраенный иллюминатор не пропускал света снаружи корабля. Общими усилиями мы открыли металлическую заслонку и принялись осматривать помещение. Каюта была чуть больше, чем наше с Вадиком временное пристанище. Тот же унифицированный интерьер: заправленная койка, маленький шкафчик для одежды, стол и два стула, привинченные к полу, радиоточка корабельной связи, расписание вахт, вытертый коврик под ногами.

Единственное отличие – маленький сейф в углу каюты.

– Если он закрыт, придется воспользоваться автогеном, – неудачно пошутила я.

Сейф был открыт. И – пуст. Никакого намека на бумаги, на документы, на контракты, о которых говорил Макс. И ничего, что говорило бы о самом Здановиче. Не удовлетворившись осмотром сейфа. Карпик открыла шкаф. В шкафу тоже ничего не было. Он был потрясающе, восхитительно пуст. Даже вшивый носовой платок не валялся на самом дне ящика. Даже порванный шнурок от ботинка. Я видела Здановича вчера вечером, во время ужина, и он не производил впечатления фантома. Теперь же казалось, что в этой комнате никто и никогда не жил. Как только я поняла это, в ноздри вполз специфический запах нежилого помещения. Да и сама каюта казалась неразобранной декорацией какого-то спектакля. Чтобы избавиться от этого ощущения, я тряхнула головой: чушь, бред, не может быть, еще вчера третий помощник Зданович был вполне реальным человеком и на ужин потребовал двойную порцию подливки…

– Что скажешь? – спросила у меня Карпик.

– Здесь никого не было по крайней мере месяц, – высказала предположение я.

– Или два, – поддержала меня Карпик. – А может быть, здесь вообще никто не жил… Ты как думаешь? От ее спокойного голоса мне стало страшно.

– Ну что, теперь двинем к капитану?

– Теперь все равно. К капитану так к капитану.

Это был серьезный шаг. До нас с Карликом еще ни один из пассажиров не переступал порога его каюты.

…Открыть заслонку на иллюминаторе в каюте капитана, так как мы это сделали в каюте Здановича, так и не удалось. Да и свеча, которой пользовалась Карпик, медленно догорала. В ее крохотном ореоле находилась сама Карпик и часть помещения. Одно я могла сказать точно: каюта капитана не была похожа на аскетичную каюту третьего помощника. То, что я увидела в мерцающем свете, несколько удивило меня: слишком много дерева, слишком много ненужных с точки зрения корабельной целесообразности вещей. В этом еще предстояло разобраться. А сейчас я смотрела на тонкую руку Карпика, всю залепленную свежим воском. Его капли стекали по коже, наплывали одна на другую, но Карпик, казалось, не замечала этого.

– Тебе не больно? – спросила я, удивляясь, почему раньше не обратила внимания на расплавленный воск.

– В смысле? – Карпик с недоумением посмотрела на меня.

– Воск. Он же горячий… Тебе не больно?

– А-а… Ты об этом? У меня очень низкий болевой порог, все удивляются, – почти с гордостью сказала девочка.

Нет, Карпик. Насчет низкого болевого порога – это сказки. Вся твоя невосприимчивость к боли, к горячему парафину на коже, к пощечинам отца, – все это блеф, не больше, замещение одного другим. Твоя боль гнездится совсем в другом месте. В том месте, где твой отец обычно назначает свидание женщинам, которых ты ненавидишь…

– Сейчас она догорит. – Карпик вздохнула. – Придется взять побольше свечей, чтобы сюда вернуться.

И действительно, ярко вспыхнув напоследок, свеча совсем уж собралась погаснуть. Но этого секундного торжества света хватило, чтобы я заметила подсвечник на столе. Мы оставались в темноте не дольше нескольких мгновений. Я достала зажигалку, щелкнула ею и зажгла три свечи в подсвечнике. Каюта сразу же осветилась ровным и достаточно ярким светом. То, что мы увидели, поразило нас. Настолько, что некоторое время мы молчали.

– Да, – сказала Карпик и смяла в руке податливый воск: все, что осталось от свечи. – Отель “Георг Четвертый”, пять звездочек, президентские апартаменты.

Я была вынуждена с ней согласиться. Каюта капитана представляла собой апофеоз Большого корабельного стиля. В отличие от безликой, никому не принадлежащей каюты третьего помощника здесь чувствовалось мощное присутствие хозяина. Хозяина, знающего толк в хороших вещах. Дубовая обшивка, кровать под балдахином, сухие цветы в китайских напольных вазах, картины в тяжелых багетах, покрытые благородной паутиной растрескавшегося от времени масла… Подсвечник, который я зажгла, был в каюте не единственным. Еще один – с тремя витыми свечами – стоял в изголовье кровати. Вместо унылого умывальника, над которым Вадик Лебедев уныло скреб станком “Жилетт” свой безволосый подбородок, – медный, отлично надраенный таз и такой же медный кувшин.

И чистое полотенце.

Практичная Карпик уже сунула свой нос в платяной шкаф орехового дерева. Он был набит вещами: парадные тужурки, белоснежные рубашки, несколько пар обуви внизу, две капитанские фуражки. Все это выглядело просто великолепно, но в то же время в этом было непонятное несоответствие с реальностью, природа которого не поддавалась анализу.

– Что скажешь? – спросила я у Карпика.

– Шикарные шмотки. – Она снова приподняла верхнюю губу. – Только что-то в них не того…

– Ты тоже заметила?

– А ты?..

Карпик ничего не ответила, быстро пробежала пальцами по обшлагам пиджаков, подняла несколько пар туфель и внимательно их рассмотрела.

– Ну, что скажешь? – нетерпеливо спросила я.

– Слушай, я, кажется, поняла… Такой фасон в этом году не носят. Это старые вещи.

– Старые? – Я даже присела на краешек стула, обшитого красным потускневшим бархатом.

– Ну да.

– В каком смысле – старые?

– Не в смысле, что им сто лет… Они новые. И все чистые. Просто так выглядели бы новые вещи, если бы их пошили сто лет назад… Или около того. Это несовременные вещи, вот что я хотела сказать…

Мне показалось, что по каюте капитана “Эскалибура” пронесся тихий вздох. От него у меня сразу же засосало под ложечкой.

– Ты слышала? – спросила я у Карпика.

– Что? – Карпик была совершенно невосприимчива к подобного рода мистическим веяниям.

– Кто-то здесь есть.

– Это сквозняк, мы просто не прикрыли дверь. – Карлик повернула голову к двери. Она оказалась плотно закрытой.

– Пойдем отсюда, – жалобно попросила я.

– Сейчас. – Оставив в покое платяной шкаф, Карпик переключилась на стену. Здесь, среди барометров, секстантов и миниатюр, исполненных на кости и фарфоре, висело несколько фотографий в рамках.

Она явно не дотягивалась до одной из них, которая висела слишком высоко. Почему именно она заинтересовала девочку, я не знала. Карпик согнала меня со стула и подставила его к стене. И только потом сняла фотографию. Я не обладала таким исследовательским пылом, – все мои эксперименты по профессиональному обыску остались в прошлой жизни, которую я очень хотела забыть.

Побродив по каюте, я подошла к медному тазу с водой Интересно, сколько она уже здесь стоит?.. Скорее машинально, чем преследуя какую-то цель, я сунула в него руку. И тут же одернула ее, чувствуя, что теряю сознание.

Вода в тазу была теплой.

И не просто теплой, а почти горячей. Судя по температуре, ее налили не больше пятнадцати-двадцати минут назад. Ее налили в то самое время, когда мы с Карликом подходили к дверям капитанской каюты… Откуда никто не выходил.

– Смотри, Ева! – позвала меня Карпик. – Очень любопытная штука!

Все еще не в состоянии прийти в себя, я придвинулась к Карлику и ухватилась за ее испачканную воском руку, как за спасательный круг.

– У меня тоже любопытная штука, – промямлила я.

– Нет, ты не понимаешь! Здесь такое!

Карлик сунула фотографию мне под нос, прикрыв ладонью нижнюю часть снимка.

– Ну! – торжествующе сказала она – Смотри внимательно!

Я повиновалась.

На фотографии, забранной под стекло, был изображен капитан “Эскалибура”, фанат дисциплины, собирательный образ, герой Джека Лондона, Германа Мел-вилла и других маринистов всех времен, вместе взятых. Капитан “Эскалибура” с его неуемной страстью к Шопену и бретонской кухне. Капитан, с которым я три раза в день встречалась в кают-компании. Капитан, который приказал отправить труп старпома Митько на Большую землю. Капитан, который так неожиданно исчез сегодня утром.

Или ночью?..

Конечно же, я ни с кем не могла спутать это лицо, уж слишком оно было запоминающимся. Улыбающийся капитан стоял на фоне какого-то корабля. Общею абриса судна видно не было, только чернота борта за капитанской спиной. И название корабля. Это было английское название. И английские буквы, которые я прочла без труда. Они составили именно то слово, которое я ожидала.

"EXCALIBUR”

– Что скажешь? – спросила у меня Карпик.

– Шпион. Агент 007. Человек с двойным гражданством.

– Все понятно. – Карпик убрала руку с нижней части снимка. – А на это? Под снимком стояла дата. 1929 год.

– Здорово, правда? – Глаза Карпика горели. – С ума сойти, как здорово!

По каюте снова пронесся вздох. В нем не было ничего угрожающего, но я поняла, что не слышала в своей жизни звука, страшнее этого. Теперь он был гораздо явственнее, даже невосприимчивая к мистике Карпик уловила его. И отреагировала так же, как и я.

Не сговариваясь, мы бросились вон из каюты, едва протиснувшись в дверь и сразу же за ней столкнувшись лбами друг с другом. Мы не удержали равновесия и шлепнулись на пол в метре от захлопнувшейся капитанской каюты. Несколько минут мы лежали в полной темноте.

Дата добавления: 2015-07-02