Студопедия

КАТЕГОРИИ:


Архитектура-(3434)Астрономия-(809)Биология-(7483)Биотехнологии-(1457)Военное дело-(14632)Высокие технологии-(1363)География-(913)Геология-(1438)Государство-(451)Демография-(1065)Дом-(47672)Журналистика и СМИ-(912)Изобретательство-(14524)Иностранные языки-(4268)Информатика-(17799)Искусство-(1338)История-(13644)Компьютеры-(11121)Косметика-(55)Кулинария-(373)Культура-(8427)Лингвистика-(374)Литература-(1642)Маркетинг-(23702)Математика-(16968)Машиностроение-(1700)Медицина-(12668)Менеджмент-(24684)Механика-(15423)Науковедение-(506)Образование-(11852)Охрана труда-(3308)Педагогика-(5571)Полиграфия-(1312)Политика-(7869)Право-(5454)Приборостроение-(1369)Программирование-(2801)Производство-(97182)Промышленность-(8706)Психология-(18388)Религия-(3217)Связь-(10668)Сельское хозяйство-(299)Социология-(6455)Спорт-(42831)Строительство-(4793)Торговля-(5050)Транспорт-(2929)Туризм-(1568)Физика-(3942)Философия-(17015)Финансы-(26596)Химия-(22929)Экология-(12095)Экономика-(9961)Электроника-(8441)Электротехника-(4623)Энергетика-(12629)Юриспруденция-(1492)Ядерная техника-(1748)

Парадигма предложения 3 страница




Итак, грамматическая семантика дополнения (комплемента) — уточ­нение, специализация сказуемого. Дополнение — это главным образом именной компонент предложения (обозначающий предмет), зависящий от сказуемого и служащий его уточнением.

1.2.2. Определение

Функция определения — специализация, уточнение предмета, т. е. оп­ределение — это признак предмета в предложении. В отличие от главно­го признакового члена предложения — сказуемого, которое находится с подлежащим в двусторонней связи, взаимозависимости, определение яв­ляется зависимым, подчиненным членом предложения. Его зависимость °т определяемого — односторонняя. Определяемый компонент может быть любого ранга, т. е. определение может относиться как к подлежащемy. так и к дополнению, причем к любому дополнению, если оно выражено именем существительным.

Основной проблемой традиционной грамматики, связанной с понятием определения, оказывается нечеткость границ между определением, Дополнением и обстоятельством. Это наблюдается в тех случаях, когда при их разграничении пытаются сочетать разные критерии. Так, с одной стороны, утверждается, что «слову достаточно быть существительным для того, чтобы соединяться с определяющим его прилагательным или другим существительным в форме косвенного падежа: дом у дороги, комната на *°^, крышка чайника, дом отца» [Русская грамматика, 20]. С другой стороны, предлагается различать «сильные связи», характерные для отно шсния дополнения с глаголом-сказуемым, и «слабые связи», характерные для отношения определения с определяемым. Однако опять возникают уже знакомые вопросы, позволяющие интерпретировать сочетание то как атрибутивное (определительное), то как объектное (дополнительное): ле­чение гипнозом («какое?», «чем?»), гимн труду («какой?», «чему?»). Уже приводился пример, когда возможна тройная интерпретация словосочета­ния жизнь в деревне. Но какой бы вопрос мы не задавали, во всех случаях уточняется значение слова жизнь, т. е. существительного, а не глагола. Чтобы избежать подобных «толкований», вполне достаточно принять один критерий и строго его придерживаться: если уточняется, определяется сказуемое (признак), то мы имеем дело либо с дополнением, либо с об­стоятельством; если же уточняется подлежащее или дополнение (пред­мет), то мы имеем дело с определением независимо от того, чем оно вы­ражено. Нужно оговорить только два момента. Во-первых, уточняться, определяться может не только глагольное сказуемое, но и именное в своей главной части — предикативе. Здесь, естественно, мы опять-таки будем иметь дело с определением: Онстудент университета, Онзаве­дующий лабораторией. Во-вторых, в качестве обозначения предмета мо­жет использоваться неличная (именная) форма глагола — инфинитив или (в английском) герундий. В подобных случаях уточняющим членом явля­ется дополнение или обстоятельство: Пить неочищенную водувредно, Купаться в мореполезно. Если же уточняется отглагольное существи­тельное, то это производится с помощью определения: питье неочищен­ной воды, купанье в море.

Еще одна проблема, связанная с определением, заключается в нераз­личении понятий «определение» и «определитель». Последнее никак не может привиться на почве русской грамматики, хотя еще Л. В. Щерба об­ращал внимание на то, что в сочетаниях пять книг и хорошие книги мы имеем дело с разными типами отношений [Щерба^ 97].

В функции определителей существительного выступают главным об­разом разного рода местоимения. В грамматиках романских языков две функции местоимений (детерминации и замещения) обозначаются обычно как местоимения-детерминативы (определители) и местоимения-существительные (заместители). Они имеют и разные формы. Различаются формы заместителей и определителей (без использования специальных наименований) в немецком и английском языках. В русском языке эти формы омонимичны, что и способствует их «незаметности» для русистов большинстве своем имеющих весьма смутное представление об ийО' странных языках, особенно — неславянских. И это при том, что в русском языке, как и в других, упомянутые функции (а следовательно, и групп слов) различаются дистрибуцией. Согласно Ч. Фризу, автору одной из первых дистрибутивных грамматик английского языка, определители (Д терминаторы, детерминативы) отличаются тем, что в именной группе за­нимают позицию артикля, т. е. самое первое место перед всеми прилага­тельными, относящимися к данному существительному [Fries, 89]. То же самое отмечает и Л. В. Щерба в отношении местоименных прилагатель­ных в русском языке. Таким образом, в группу определителей входят ука­зательные, неопределенные и вопросительные местоимения, употребляе­мые в незаместительной функции. Иначе говоря, заместители использу­ются вместо существительных, а определители — вместе с существи­тельными. При этом они ведут себя одинаково во всех индоевропейских языках [Левицкий и др.].

Функцию определителей, а не определений, как иногда отмечают грамматики, выполняют и притяжательные местоимения, по поводу кото­рых Л. В. Щерба заметил: «Я протестую против того, чтобы считать при­надлежность свойством. Если мы возьмем отношение собственника к соб­ственности, какое тут свойство? Это никак под свойство не подходит» [Щерба^ 102]. «Английские притяжательные местоимения, вовлекаясь в систему определителей существительного, в значительной мере теряют свое вещественное значение и приобретают характер служебных элемен­тов, почти — определительных морфем существительного» [Ильиш1; 132]. Принадлежность выражается и притяжательной формой существительно­го — «притяжательным прилагательным» [Щербаз, 86]. В английском язы­ке в этой роли выступает форма так называемого притяжательного падежа существительного. Функциональная близость английских притяжатель­ных местоимений и форм «притяжательного падежа» существительного неоднократно отмечалась исследователями [Smith], а сама «форма притя­жательного падежа» считается результатом преобразования существитель­ного в определитель или маркер другого существительного [Nickols, 57]. Интересно отметить, что в одной из ранних английских грамматик (1653 г.) форма притяжательного падежа определялась как притяжатель­ное прилагательное [Иофик, Чахоян, 8]. И, конечно, к определителям сле­дует отнести числительные, которые, как и местоимения, выполняют две Функции, имея при этом раз!гую сочетаемость [Левицкийц].

Таким образом, в состав определителей английского существительно-110 входят следующие типы слов: 1) определенный артикль, 2) неопреде­ленный артикль, 3) притяжательные местоимения, 4) притяжательная форма существительного, 5) указательные местоимения. 6) неопределен­ные местоимения, 7) вопросительные местоимения, 8) количественные [Числительные, 9) порядковые числительные. То же, с незначительными "оправками, можно сказать и о немецком и французском языках. Специ­фика русского языка в этом плане заключается лишь в отсутствии артикля. Все остальные группы определителей в русском языке представлены [Левицкий и др.]

Возвращаясь к вопросу об определении, следует еще раз отметить различие определения и определителя. Определитель — служебный элемент и никогда не может быть членом предложения. Определе­ние — полноправный член предложения, и как таковой он представля­ет собой, во-первых, зависимый компонент и, во-вторых, компонент, зависимый от именного (предметного) члена предложения — подле­жащего или дополнения — и выражает синтаксический признак опре­деляемых предметов.

1.2.3. Обстоятельство

Функция обстоятельства состоит в уточнении признаковых членов предложения — сказуемого и определения, т. е. обстоятельство — это синтаксический признак признака. Отличие обстоятельства от определе­ния заключается в том, что определение характеризует предметный член предложения — подлежащее или дополнение, а обстоятельство — при­знаковый. Обстоятельство и дополнение, характеризующие сказуемое, различаются тем, что дополнение (комплемент) обязательно связано с валентностными свойствами сказуемого-глагола, оно заполняет одну из «пустых клеток» при сказуемом. Обстоятельство структурно независимо от валентностных свойств сказуемого — в этом его специфика. Ср.: ОнШ живет в Ленинграде и Он живет в свое удовольствие в Ленинграде, хоМ дит в театры... Здесь два разных типа связи, два разных типа отноше­ний, в первом — дополнение, во втором — обстоятельство [Щербаь 101]. А «в таких предложениях, как Арзрум основан около 415 году, Перевязки начинались сразу после завтрака и кончались в девять вечера, Поезд опаздывал на целых два часа и т. п., темпоральные характеристики действия являются не обстоятельствами, а комплементами. Предикаты типа быть основанным, начинаться, кончаться, опаздывать и т. п. за­ключают в себе „место" для комплемента, без которого они немыслимы» [Кацнельсонь 209]. Таким образом, основной признак обстоятельства — его независимость от структуры предложения: обстоятельство характе­ризует предложение в целом, как бы извне. Несколько иными словами: «Имеются наречия или предложные конструкции, которые никогда не управляются глаголом. Это и есть истинные наречия» [Курилович, 193]- Это свойство обстоятельства отмечается рядом исследователей и отра­жается в его специфических наименованиях — сирконсталт (Теньср)» детерминант (Шведова).

Итак, внутренняя (грамматическая) семантика предложения представляет собой структуру взаимосвязей в «системе предложения». Каждый член предложения занимает в этой структуре вполне определенное место. Схематически систему предложения можно изобразить так:

……

 

Само собой разумеется, что число дополнений, определений и обстоя­тельств (так же, как и число подлежащих и сказуемых) может быть больше пяти, но «новых» членов предложения в системе ПрП не появится — это будут либо их разновидности, либо однородные члены.

Очевидно, что единственные вопросы, на которые отвечают члены предложения, это о том, с какими другими членами предложения они свя­заны и в какой зависимости одни находятся от других.

1.3. Члены предложения и части речи

Вопрос о соотношении частей речи и членов предложения является «опросом о соответствии семантики грамматических классов слов их син­таксическим функциям. Как известно, каждое полнозначное слово не только входит в тот или иной грамматический класс, но и может выпол­нять функции того или иного члена предложения. «Все полнозначные сло­ва и грамматические элементы заранее ориентированы своими значениями на предложение. Вне предложения это лишь потенциальные единицы, с помощью которых строятся предложения [Кацнельсон2, 149].

Основное различие морфологических классов слов (частей речи) и синтаксических или функциональных (членов предложения) заключаются в следующем. Во флективных языках принадлежность отдельно взятого слова видна даже в случае непроизводности слов. Наличие у них парадигмы словоизменения, системы словоформ дает возможность достаточно четко обо­значить соответствующие синтаксические функции. В корневых языках Простые «слова» (корни) получают статус части речи и члена предложения одновременно в результате синтаксического (аналитического) оформления. О качестве средств синтаксического оформления используются либо формообразующие флексии (в русском языке), либо служебные слова и порядок слов (в английском), либо и то и другое (в немецком и французском). В тагальском языке (Филиппинские острова), например, подлежащее, как правило, оформляется показателем any, индикатором сказуемого является формант ау, дополнение вводится показателями ng и sa. Благодаря этим показателям исключается двусмысленность в понимании предложений, состоящих из одних и тех же знаменательных слов. Ср. рус: Мать любит дочь и Дочь любит мать [Юдакин, 115]. Все подобные средства можно рассматривать как своего рода грамматические морфемы, выражающие определенные синтагматические отношения [Вандриес, 79-81].

Существуют случаи прямого соответствия частей речи и их синтак­сических функций, обусловленного совпадением общей семантики грамматических классов (частей речи) с семантикой соответствующих членов предложения. Так, существительное, имея семантику предмета, выполняет обычно функции синтаксических предметов — подлежащего и дополне­ния, глагол (признак) — функцию сказуемого, прилагательное (признак предмета) — функцию определения подлежащего или дополнения, наре­чие (признак признака) — функцию обстоятельства. Это так называемые первичные функции частей речи. Однако есть множество случаев, когда слово одной части речи, сохраняя свою «изначальную» семантику, «наде­вает маску» другой части речи, выступает не в прямой (исходной) своей форме, а в косвенной, и начинает играть роль другой части речи, выпол­нять «чужую», вторичную функцию [Курилович].

Основная, первичная функция именительного падежа существитель­ного — обозначение подлежащего, а винительного падежа — обозначение прямого дополнения (в английском языке — соответствующие позиции). В разделе о дополнении уже говорилось о том, что функцию прямого до­полнения могут выполнять и другие формы существительного. Что же касается подлежащего, то его позицию может занимать и глагол, у которо­го существуют специальные именные (неличные) формы — инфинитив, а в ряде языков — и герундий, предназначенные для замещения синтакси­ческих позиций предмета:

Плаватьприятно; То swim {swimming) is pleasant. Причастие и деепричастие — также неличные формы глагола — представляют собой соответственно прилагательное и наречие с семанти­кой глагола и могут выполнять функции соответственно определения я обстоятельства:

Бегущий (бежавший) мальчик вдруг остановился; A running Ш suddenly stopped; Читая книгу, он заснул; Reading a book he fell asleepM Существительное и прилагательное, получив соответствующее синтаксическое оформление — связку быть, выполняют функцию сказуемого, свойственную глаголу, т. е. становятся «синтаксическими глаголами»:

Он (есть) студент; Не is a student; Он (есть) способный; Не is clever.

Наряду с существительным в роли предикатива в составе «синтакси­ческого глагола» — именного сказуемого — могут употребляться нелич­ные формы глагола:

Стакан (есть) разбит; The glass is broken; Наша задача (есть) учиться; Our task is to study; Ее наибольшее удовольствие (есть) пу­тешествие; Her greatest pleasure is travelling.

Предложные формы существительного (в «падежных» языках — предложно-падежные) могут выступать в качестве определения, становясь «синтаксическим прилагательным»:

книга о животных, a book about animals

или в качестве обстоятельства, становясь «синтаксическим наречием»: Он работает на фабрике; Не works at a factory.

Короче говоря, любая часть речи может выполнять функцию любого члена предложения. Для этого ей нужно «надеть маску» соответствующей части речи, получить соответствующее синтаксическое оформление. Во всех таких случаях мы имеем дело с трансляцией [Теньер] или транспози­цией [Балли], точнее — с синтаксической транспозицией [Лсвицкийц], когда формальные элементы указывают на то, что данное слово выступает в новой синтаксической функции, отличной от первичной, исходной, хотя его принадлежность к морфологическому классу остается неиз­менной. Характерной чертой синтаксической транспозиции является, та­ким образом, несоответствие между принадлежностью слова к морфоло­гическому классу (части речи) и его синтаксической функцией.

2. Внешняя семантика предложения

Выявив языковую специфику предложения, его грамматическую форму и семантику, можно попытаться установить его отношения, аналогичные отношениям слова с предметом и понятием. При этом следует сделать два замечания. Во-первых, слово как языковая единица соотносится не просто с предметом, а с классом предметов, который представляет собой денотатного слова. В отдельном своем употреблении — в речи, в тексте — слово соотносится с конкретным отдельным предметом — референтом этого слова. Таким образом, в рамках данной работы понятия «денотат» и «режерент» не тождественны. Способ задания или определения денотата представляет собой сигнификат слова, его сигнификативное значение. Во-вторых, когда речь идет о соотношении слова и понятия, обычно говорят о связи между значением и понятием. В этом случае смешиваются два раз­ных понятия — «значение» и «означаемое» (содержание слова). В своих работах я исхожу из того, что «понятие» есть аналог «означаемого», поэто­му «значение» и «означаемое» никоим образом не сопоставимы: значение представляет собой «условную связь (выделено мною. — Ю. Л.) звукового комплекса с понятием, устанавливаемую человеком» [Серебрснниковг, 71]. Так называемый семантический треугольник Огдена—Ричардса (вер­шины которого были обозначены Г. Фреге) выглядит так:

Понятие

Слово

Предмет

 

 

Если в одну из вершин этого треугольника вместо слова поместить предложение, то в остальных, соответственно, необходимо заменить по­нятие на суждение и предмет на событие (ситуацию). Следовательно, внешняя семантика предложения может быть представлена как соотноше­ние (связь) предложения с суждением и ситуацией.

2.1. Предложение и суждение

Проблема связи предложения с мыслью, суждением достаточно традиционна. Она лежит в основе всего логического направления в лингвис­тике, начиная с Аристотеля. Сущность проблемы, как уже отмечалось, в отождествлении предложения с суждением, членов предложения — с ком­понентами суждения: логическому субъекту соответствует подлежащее, а логическому предикату — сказуемое.

Строго говоря, с точки зрения формальной логики возможна логическая интерпретация лишь вполне определенной разновидности предложений,» которых нечто либо утверждается, либо отрицается: Железо есть метая/Ч Всякая лошадь есть животное; Ни одно живое существо не бессмертно. Некоторые треугольники являются прямоугольными и т. п. Очевидно, 4го подобные предложения занимают весьма незначительное место в процесс человеческой коммуникации и даже в процессе рассуждения: «Что можно подумать о человеке, который рассуждает следующим образом: Оба мои брата — учителя. Джон — мой брат. Следовательно, Джон — учитель. Д81^ самому примитивному уму будет понятно, что заключение уже содержит большой посылке, поскольку человек не мог бы знать о том, что оба его W та учителя, не зная о том, что Джон — учитель» [Jcspcrscn, 7]. В связи с этим круг предложений, соответствующих правилам формальной логики, был расширен — сюда были отнесены вес предложения, в которых что-либо ут­верждается или отрицается, т. е. повествовательные. Что же касается пред­ложений вопросительных, побудительных, вероятностных (в сослагательном наклонении), а также пресловутых «односоставных», то им было отказано в праве считаться нормальными предложениями, поскольку они «не выражают суждения». Очень долгое время подавляющее большинство логиков, а также, как ни странно, лингвистов исходили из следующего постулата:

Всякое суждение обязательно выражается предложением, но не вся­кое предложение выражает суждение.

В последнее время логики и лингвисты начинают изменять свое от­ношение к традиционному постулату. Это выражается прежде всего в по­пытках выявить специфику логических и лингвистических подходов к интерпретации предложения, выяснить, где — «логиково», а где — «языковедово». Основа связи лингвистики и логики заключается в том, что «любое логическое образование имеет существование только в языке и может исследоваться только относительно языка... Ментальная пропози­ция образуется не тем, что сначала мы думаем о субъекте, затем о связке и затем — о предикате. Она образуется в результате одновременной мысли об обеих частях... Аристотелевские силлогизмы были извлечены из грече­ского языка, и можно сказать, что они имеют теоретическую релевант­ность только в отношении этого языка и этой культуры. В каком-то смысле это совершенно случайное совпадение, а также результат родственных отношений между языками, что эти силлогизмы были достаточно легко переведены на латинский, немецкий, английский и французский. Мы не можем обобщить на основе этого, считая, что они легко могут быть пере­ведены на любой язык» [Dixon, 103, 106, 104].

«Логика, во-первых, есть наука гипотетическая. Она говорит: если дана Мысль, то отношения между ее элементами должны быть такие-то, а в про­тивном случае мысль нелогична. Но логика не говорит, каким путем мы дошли до этой мысли, т. е. она не есть наука генетическая, какова психоло-"•*■ Например, в суждении логика не рассматривает процесса высказывания, со своей односторонней точки зрения оцетвает результаты совершившегося процесса... Во-вторых, логика есть наиболее формальная из всех наук. Она судит о всякой мысли, относящейся к какой бы то ни было области знания, так как всякая мысль допускает одностороннюю логическую проверку: Согласие или несогласие с требованием тождества мысли с самой собой, язык есть тоже форма мысли, но такая, которая ни в чем, кроме языка, не встречается. Поэтому формальность языкознания вещественна сравнительно Формальностью логики. Языкознание, и в частности грамматика, ничуть не н'ЧЖе к логике, чем какая-либо из прочих наук» [ПотебнЯ|, 63].

«Логика — это вымышленное движение вещей, в котором не учитыва­ются дорожные происшествия и те помехи, которые вещи привносят вместе с собой, поскольку они являются вещами, а не просто идеями. В связи с этим процитирую по памяти Лейбница: „Вещи мешают друг другу, а идеи вовсе не мешают друг другу"... Логика — это идеально прямая линия, это воображение прямой линии» [Гийом, 88].

«Логика контролирует результат мышления, а не сам мыслительный процесс. Логика - это пробный камень мышления, а не его движущая сила, регулирование мысли, а не мотив се; она формулирует законы, по которым мы судим о правильности продуктов мышления, а не законы, в соответствии с которыми мы мыслим... Когда мы называем логику анали­зом мышления, то нужно понимать это выражение так, чтобы мы четко знали, что в действительности мы анализируем не сам процесс мышления Основа логического анализа — это скорее некий заместитель процесса мышления, его рациональная реконструкция» [Reichenbach, 1—2].

В связи с изложенным предлагается разграничивать два вида мышле­ния: познавательное и коммуникативное. Первое связано с процессом осмысления явлений, второе — с преобразованием уже имеющихся знания для целей коммуникации, с выбором из множества вариантов, существующих в языковой системе, того, который соответствует условиям коммуникации. Второе понимание «в сущности уравнивает логическое суждение с тем, что в конце прошлого века интерпретировалось как психоло­гическое суждение» [Крушельницкая], 411].

Логика исследует не процесс коммуникации, а правильность построе­ния мысли, строгой фиксации познанного. Предложение, построенное по всем правилам формальной логики, уместно в рамках строгого научного" рассуждения, в научных текстах и дискуссиях. В обычной же разговорной ситуации говорящий выбирает наиболее доступный для слушающего вари­ант. Ср. в этом плане: Сумма чисел два и два есть число четыре и Дважды двачетыре [Gilbert, 47]. Строго говоря, предложение, полностью соот­ветствующее суждению, должно быть обязательно не только двусоставным, но и сложным, поскольку оно должно содержать так называемые модусдиктум [Балли]. Тогда первое из приведенных предложений приобретает еще более громоздкий вид: Я утверждаю, что сумма чисел два и два еоН& число четыре. «Синтаксис совершенно независим от логики и психология-Его интересует форма, в которой выражена мысль, а не сама мысль, являющаяся его содержанием» [Теньер, 53]. Язык располагает большим арсеналом средств выражения одной и той же мысли (суждения), предлагая возможность широкого выбора для каждого случая. Ср.:

J'exige que vous sorties «Я требую, чтобы вы вышли» Je vous ordonne de sortir «Я вам приказываю выйти» Ilfaut que vous sorties «Вам нужно выйти» Vous devez sortir «Вы должны выйти» Sortiez! «Выйдите!» A laporte! «За дверь!» Ouste! «Вон!» [Балли, 49].

Из приведенных примеров очевидно, что структура предложения, на­слаиваясь на структуру суждения, определенным образом преобразует последнюю. Преобразованию подвергается как формальная, так и содер­жательная сторона. Формальный аспект преобразования заключается в сокращении, упрощении структуры: вместо исходного сложного предло­жения — простое. Семантический аспект заключается чаще всего в ре­дукции модуса. Иначе говоря, сущность семантического преобразования состоит в «вынесении за скобку» вспомогательных, строевых элементов суждения [Лсвицкий4].

Что же касается вопросительных и побудительных предложений, то П. В. Копнин убедительно показывает, что в основе любого вопроса лежит некое утверждение: задавая тот или иной вопрос, говорящий всегда исхо­дит из какого-то предварительного знания (утверждения), недостаточность которого и требует соответствующего уточнения. Так, вопрос На какой улице в Москве находится Музей изобразительных искусств имени А. С. Пушкина? основывается на утверждении Музей изобразительных ис­кусств имени А. С. Пушкина находится в Москве. В вопросе указывается, какие именно элементы мысли неизвестны спрашивающему [Копнин, 307]. Это касается и побуждения, отличие которого от вопроса заключается в том, что собеседник побуждается не к словесному (вербальному) ответу на поставленный вопрос, а к определенному действию [Копнин, 320]. «Более правы те логики, которые вопрос рассматривают как форму суж­дения, использованную в специальных целях. Вопросительное предложе­ние является специфическим атрибутом коммуникативной техники... Та­ким же специфическим атрибутом коммуникативной техники является побудительное предложение» [Серебренников2, 62].

Таким образом, каждое предложение независимо от его формы выра­жает определенную мысль, в основе которой лежит суждение. Однако соотношение структуры логического суждения и формы предложения дале­ко не всегда оказывается одно-однозначными. Ряд структурных компонен­тов суждения может не получить специального языкового выражения. Мы;*СеГЦа говорим значительно меньше того, что подразумеваем, надеясь на Догадку, на одинаковые фоновые знания слушающего.

Как уже отмечалось, современная логика со времен Аристотеля претерпела значительные изменения. В частности, помимо классической Т^ьектно-предикатной формы суждения выявлена и другая — пропози-^Вная, или пропозициональная — форма суждения, где мысль представлена в виде некоторого отношения между несколькими

Это нашло отражение и в лингвистике, где предложение стало пониматься как способ выражения такого суждения. В целом ряде работ рассматриваются основные типы отношений и типы предложений, выражающих эти отношения. Иными словами, в центр внимания проблемы ставится не просто соотношение общего содержания суждения, его субъектно-предикатной структуры, а соотношение конкретного содержательного типа суждения и вполне конкретной формы предложения.

Одним из первых в этом плане следует, вероятно, назвать В. А. Богородицкого, выделявшего три основных типа предложения, обусловленных характером признаков, «выражаемых в сказуемом и приписываемых субъ­екту»: «1) предложения, изображающие факт (Лошадь идет); 2)...клас­сифицирующие, т. е. зачисляющие предмет в ту или другую родовую кате­горию (Лошадьживотное); 3) предложения, обозначающие качества предмета (Лошадь пуглива)» [Богородицкийг, 213].

Нельзя, конечно, не упомянуть и В. Г. Адмони с его концепцией логи­ко-грамматических типов предложения: «В каждом языке вырабатывается ряд особых типов предложения, отличающихся друг от друга как с точки зрения своего содержания соответственно различным типам „отношений вещей", так и с точки зрения грамматического оформления этих различий. Они обладают своим (особым) обобщенным грамматическим значением и своей особой формой» [Адмони3) 103]. Автор выделяет ряд логико-грамматических типов предложения в зависимости от формы как подле­жащего, так и сказуемого. «Если исходить только из формы подлежащего, то все многообразные логико-грамматические отношения, выражаемые в предложении, сводятся почти целиком к одному крайне общему отноше­нию — к отношению предмета (предметного понятия, субстанции) и ис­ходящего от него действия (движения), процесса, получающего свое вы­ражение в глаголе» [Там же, 107]. При этом основным логико-граммати­ческим типом является предложение, «оформленное сочетанием подлежащего в именительном падеже и спрягаемого глагола» [Там же, /75].

Из предложений с именным сказуемым «максимальной широтой от­личается тип предложений, у которых именной член сказуемого образует­ся прилагательным» [Там же, 123]. Интересно отметить, что В. Г. Адмони обращает внимание на аналогию предложений указанного типа с предложениями, у которых сказуемое имеет форму пассива [Там же, 130]. Как Л так и другие выражают некий признак предмета-подлежащего, либо при" сущий ему (сказуемое — прилагательное), либо приобретенный или приобретаемый (сказуемое в форме пассива).




Поделиться с друзьями:


Дата добавления: 2015-07-02; Просмотров: 515; Нарушение авторских прав?; Мы поможем в написании вашей работы!


Нам важно ваше мнение! Был ли полезен опубликованный материал? Да | Нет



studopedia.su - Студопедия (2013 - 2024) год. Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав! Последнее добавление




Генерация страницы за: 0.054 сек.