Неомарксизм 13 страница

Р. Арон (и ряд его последователей), как уже говорилось, считал понятие национального интереса слишком многозначным и потому малооперациональным для анализа целей и средств международных отношений. Б. Рассет и X. Старр предложили выйти за рамки «туман­ного восприятия национального интереса», а К. Холсти использует в этой связи понятие «внешнеполитические задачи».

Положения Арона о так называемых вечных целях любого государ­ства, по, существу, совпадают с традиционным реалистическим пони­манием национального интереса. С точки зрения Р. Арона, вечные цели могут проявляться как абстрактным (стремление к безопасности, силе и славе), так и конкретным образом (жажда расширения пространства, увеличения территории, занимаемой той или иной политической еди­ницей, увеличения количества людей (населения государства) и завое­вания человеческих душ (распространения идеологии и ценностей данного политического актора) (Агоп. 1984. Р. 82—87). В свою очередь, содержание «основных внешнеполитических задач» государства, — понятия, которым К. Холсти предлагает заменить категорию «нацио­нальный интерес», — фактически совпадает с содержанием этой кате­гории. Действительно, Холсти определяет внешнеполитические задачи как «систему представлений о будущем положении дел и будущих условиях, которых правительства стремятся добиться посредством действий отдельных политических деятелей, используя свое влияние за границей и изменяя или поддерживая действия других государств»-При этом основные задачи он связывает с выживанием государства, его суверенитетом, территориальной целостностью и благосостоянием граждан. Среднесрочные задачи отнесены Холсти к сфере развития межгосударственного сотрудничества во имя прогресса экономики; тогда как долгосрочные задачи затрагивают правила организации меж­дународной системы и правила взаимодействия государств (НоЫг. 1977. СЬ. 4, 5).

В основе традиционного понятия коренного национально-государ­ственного интереса лежат географические, культурные, политические и экономические факторы. Национально-государственный интерес включает следующие основные элементы: военная безопасность, пред-, усматривающая защиту государственного суверенитета (национальной независимости и целостности), конституционного строя и системы ценностей; благосостояние страны и ее населения, подразумевающие экономическое процветание и развитие; безопасное и благоприятное международное окружение, предполагающее свободные контакты, об­мены и сотрудничество в регионе и за его пределами.

Исходя из этого, Дональд Нойхтерляйн говорит о том, что долго­срочные составляющие американских национальных интересов обу­словлены следующими потребностями: 1) защиты США и их консти­туционной системы; 2) роста экономического благосостояния нации и продвижения американских товаров на зарубежные рынки; 3) создания благоприятного мирового порядка; 4) распространения за рубежом американских демократических ценностей и системы свободного рынка (Ъ1иесЫег1е1п. 1991. Р. 15—17). С учетом степени остроты указанных потребностей и их проявления в связи с конкретной проблемой или кризисом автор строит следующую «матрицу национальных интересов» США (там же. Р. 18):

Основномллемет Национа:! ьных интересен	Степень остроты национальных интересов
Критическая (необходимые интересы)	Опасная (жизненные интересы)	Серьезная (существенные интересы)	Визы вмицм беспокойство (периферийные или Частные ИНТСрССЫ)
Защита Родины
Экономическое! благосостояние
Благоприятный мироном порядок
Распространение Ценностей

Данная матрица положена в основу методики определения интересов и степени их важности, разработанной в Военном колледже армии ^ЛША. Определяя национальные интересы как «потребности и жела­ния, воспринимаемые нацией в контексте международной обстановки», авторы классифицируют их по четырем категориям (защита родины; экономическое процветание; пропаганда ценностей; благоприятный мировой порядок) и трем степеням важности (жизненно важный; важный; периферийный). В свою очередь, такая классификация предваряет следующий шаг — процесс стратегической оценки, с учетом которой определяются приоритеты национальной политики и военной стратегии государства (см.: Уагдег, апйБагЬег. 1997).

Указанная классификация отражает содержание официальной Стратегии национальной безопасности США (см.: НГ. 1999. 10 февр.). Национальные интересы США подразделяются в этом документе на три категории: «Первая включает жизненно важные интересы, то есть те, которые имеют первостепенное значение для выживания, безопасности и жизнеспособности нашей страны. Речь идет о безопасности — в физическом плане — нашей территории и территорий наших союзников, безопасности наших граждан, нашем экономическом благополучии и защите жизненно важных элементов инфраструктуры...

Вторая категория предполагает ситуации, в которых затрагиваются важные национальные интересы. Эти интересы не определяют наше выживание как нации, но они влияют на наше национальное благосо­стояние и на характер мира, в котором мы живем. В таких случаях мы будем использовать свои ресурсы для отстаивания наших интересов, если цена этого и сопутствующие риски соизмеримы с интересами, которые поставлены на карту...

Третья категория — это интересы в гуманитарной и других облас­тях. В некоторых обстоятельствах наша страна может предпринимать те или иные действия, так как это необходимо, исходя из наших цен­ностей» (там же).

Подобным же образом эксперты СВОП считают, что «интересы России в отношении стран бывшего СССР подразделяются на 1) жиз­ненно важные — в защиту которых государство должно быть готово применить все средства, в том числе силовые, 2) важные, и 3) менее важные» (см.: Возродится ли Союз...). При этом к первой категории они относят такие интересы, как обеспечение свободы, роста благосостояния россиян, территориальной целостности и независимости России; предотвращение доминирования, особенно военно-политического, иных держав на территории бывшего СССР; предотвращение формирования в мире враждебных России коалиций, в том числе в ответ на те или иные действия России на территории бывшего СССР и ДР-(см. там же. 5.2.1— 5.2.7). Во вторую категорию авторы включают обеспечение доступа к сырьевым, трудовым и товарным рынкам государств бывшего СССР, особенно к нефти прикаспийского региона; создание для этого необходимых политических, экономических и правовых ус­ловий; совместное использование границ, территорий и части военных потенциалов соседних государств (компоненты системы ПВО, СПРН, и т.д.) для предотвращения возникновения военной угрозы России, ее дальнейшей внутренней дестабилизации в результате притока и транзита преступников, наркотиков, оружия, контрабанды сырья, ядерных материалов и изделий «двойного назначения»; использование полити­ческого, экономического, военного и иного потенциала государств бывшего СССР для укрепления (в случае налаживания с ними близких союзных отношений) международных политических позиций и России, и этих государств (там же. 5.3.1—5.3.13). Наконец, в третью категорию попадают такие интересы, как: «Обеспечение демократического развития сопредельных государств. Укрепление многосторонних структур СНГ» и т.п. (там же. 5.4.1— 5.4.4).

В отличие от этого документа, официальная Концепция националь­ной безопасности России не содержит столь четкого разделения ос­новных категорий интересов, которые формулируются с учетом их субъектов и сфер общественной жизни; «Национальные интересы Рос­сии — это совокупность сбалансированных интересов личности, обще­ства и государства в экономической, внутриполитической, социальной, международной, информационной, военной, пограничной, экологичес­кой и других сферах. Они носят долгосрочный характер и определяют основные цели, стратегические и текущие задачи внутренней и внешней политики государства» (\у\у\у.па.ги 14 января 2000 г.).

В наши дни составные элементы и содержание национального ин­тереса в целом претерпевают существенные изменения под давлением новых фактов и обстоятельств. Бурное развитие производительных сил, средств массовой коммуникации и информации, новые достижения научно-технической революции, усиливающаяся интернационализация всех сторон общественной жизни, возникновение и обострение глобальных проблем, растущее стремление людей к демократии, личному достоинству и материальному благополучию — все это транс­формирует интересы участников международных отношений, ведет к переформулированию целей их взаимодействия.

Крах тоталитарных режимов и продвижение постсоциалистических стран к рыночным отношениям и плюралистической демократии, сопровождающееся трудностями, противоречиями, кризисами и кон­фликтами, распад СССР и его многочисленные последствия, окончание «холодной войны» между Востоком й Западом — эти и многие Другие процессы, происходящие в современном мире, ставят перед Международным сообществом новые задачи, вносят коренные измене­ния в условия реализации интересов международных акторов. На гла­зах одного только поколения людей мир как бы сужается, государства и регионы становятся все более открытыми для растущих потоков идей, пересекающих их границы, капиталов, товаров, технологий и людей. Традиционные двух- и многосторонние связи между государствами дополняются новыми, действующими в самых разных областях (транспорт, экономика и финансы, информация и культура, наука и образование и т.д.). На этой основе возникают новые международные организации и институты, которым государства делегируют часть своих полномочий и которые имеют свои специфические цели и интересы, вытекающие из самой их сущности как субъектов международных отношений. Картина усложняется и по мере усиления мощи и увеличения числа транснациональных корпораций, которые стали зна­чительными и неотъемлемыми участниками международных отношений со своими специфическими интересами и целями, связанными в первую очередь с собственными финансовыми прибылями и экономическим ростом. Однако интересы транснациональных корпораций касаются и стабильности (экономической, политической, военной) страны базирования, а также всеобщей безопасности и сотрудничества, других вопросов глобального характера.

В таких условиях национальный интерес не может быть обеспечен без таких условий существования государства, как внутренняя ста­бильность, экономическое благополучие, моральный тонус общества, безопасность не только военно-стратегическая, но экологическая, бла­гоприятное внешнеполитическое окружение, престиж и авторитет на мировой арене. Следует иметь в виду, что обеспечение национального интереса достигается лишь при сбалансированности указанных условий, представляющих собой открытую систему взаимозависимых и взаимодополняющих элементов. Полное обеспечение каждого из них возможно лишь в идеале. В реальной же практике нередки случаи от­сутствия каких-либо элементов и условий и их недостаточного развития, что компенсируется более интенсивным развитием других. В обес­печении подобного баланса — сущность и искусство международной политики (см. об этом: Кунадзе. 1991). Особое место в структуре на­ционального интереса занимает так называемый бессознательный эле­мент, содержание которого требует отдельного рассмотрения.

О бессознательном элементе в структуре национального интереса

Обоснование правомерности использования понятия «национальный интерес» в качестве аналитического инструмента и концептуальной основы внешнеполитической деятельности не тождественно признанию того, что это понятие исчерпывается теми основными элементами, которые в своих официальных документах стремится четко сформу­лировать руководство того или иного государства. Всегда остается ощущение недоговоренности, а порой даже утраты, части важных уст­ремлений социальной общности, которые относятся к сфере междуна­родных отношений и остались не вовлеченными в оборот официальной и научной терминологии. Понятия «национальный дух» (Р. Арон) или «национальная идентичность» (М. Мерль) не в состоянии отразить скрытый от непосредственного внешнего наблюдения элемент нацио­нального интереса. В этой связи обращают на себя внимание попытки некоторых отечественных авторов ввести в оборот термин «бессозна­тельный фактор» национального интереса.

С точки зрения Б.В. Межуева, адекватность политики националь­ному интересу подразумевает, что она:

«— отражает общественное мнение или выраженную публично по­зицию политической и экономической элит данной страны;

—отвечает культурным традициям страны, устойчивым представ­лениям о ее геополитической, конфессиональной и т.д. идентичности, ее роли в мировой истории;

—способствует укреплению военно-стратегических позиций госу­дарства;

—ведет к улучшению его социально-экономического положения» (Межуев. 1999. С. 26). Автор отмечает, что между первым и вторым (идеальными), а также третьим и четвертым (материальными) факто­рами имеется корреляция, хотя полного соответствия ни в том, ни в Другом случае нет. Б.В. Межуев подчеркивает также и то, что соответ­ствие политики сразу всем четырем критериям достигается редко. Бы­вает, что политический курс соответствует национальному интересу только идеально, а бывает — главным образом материально (там же).

Б. Межуев высказывает мнение, что вышеназванные факторы на­ционального интереса представляют собой лишь самый поверхностный уровень анализа. Автор справедливо указывает, что каждый из факторов не является чем-то целостным и непротиворечивым: неоднороден социально-экономический фактор; противоречивы представления о национальной идентичности; общественное мнение подвержено Манипулированию со стороны коммерциализированных СМИ (там Же. С. 27—28). Стоит согласиться и с тем, что концептуальный анализ Национального интереса снижает вероятность искусственного форми­рования общественного мнения «верхами» государства и внедрения Пологий, определенным, заданным образом переосмысливающих на­циональную идентичность государства (там же. С. 29).

Но главное и наиболее ценное в предлагаемом подходе в том, что он отмечает наличие в структуре национального интереса «бессозна­тельного, или же иррационального пласта», представленного глубин­ными традициями политической культуры страны, а также культурными ориентациями и установками определенного времени (там же. С. 36). Как подчеркивает С.С. Митрохин, подобное понимание означает, что национальные интересы в некотором смысле «надличностны и должны быть осознаны нами как данность, как скрижали исторической памяти» (Полис. 2000. № 1. С. 57).

Выделение «бессознательной» культурной доминанты позволяет увидеть односторонность представлений о национальном интересе как основе циничной игры бюрократии и правительственных кругов. На примере дальневосточной политики России XIX в. Б. Межуеву удалось показать, что в «национальном интересе» отражаются не только представления политических и экономических элит, но также помыслы и устремления гражданского общества, которые не всегда могут быть четко сформулированы и даже полностью осознаны. Разумеется, совпадение внешнеполитического курса государства и устремлений гражданского общества возможно лишь в абстракции. Однако прибли­жение к такому совпадению является (особенно в демократическом обществе) важным элементом гарантии успеха внешней политики.

Стремление России закрепиться на восточных, пространственных рубежах объясняется, как пишет Б.В. Межуев, тем, что «для полити­ческого сознания России характерно представление, будто сакральный центр империи находится не внутри, а вне ее» (Межуев. 1999. С. 37). А, например, В.Л. Ларин пишет, что для китайцев главная угроза без­опасности всегда исходила с Севера: «существующая на уровне подсо­знания, эта идея нашла отражение в китайской концепции размежевания с северным соседом («утраченные в результате агрессии царской России территории») и во многом определяет отношение китайцев к современной России» (Ларин. 1999. С. 163). Подобную мысль выска­зывал и известный русский исследователь Л.Н. Гумилев, когда говорил об «отрицательной комплементарности» русских и западноевропейцев. Не ею ли объясняется (разумеется, лишь наряду с целым рядом других, материальных и вполне осознаваемых факторов) плохо поддающееся рациональному осмыслению (при том, что рационализм, картезианский дух, всегда считался отличительной чертой европейского менталитета) стремление депутатов ПАСЕ исключить Россию из Совета Европы в марте 2000 г.?

Иными словами, идея «бессознательного» обогащает понимание «национального интереса», помогая прояснить явления, трудно объяс­нимые с позиций прямолинейного, подхода и рассматривающие «на­циональный интерес» только в терминах «выгода» и «потеря» государства и/или циничной борьбы бюрократии за завоевание и удержание власти.

Однако существует очень важная эпистемологическая проблема. Интерес — это всегда осознанные потребности. Может ли осознанное содержать элемент бессознательного? По всей видимости, данная про­блема может быть решена путем переопределения понятия «национальный интерес», указанием на его отличие, например, от экономического интереса (состоящее в том, что он включает в себя не только. осознанные потребности, но и скрытые от непосредственного восприятия самого субъекта и потому опосредованные мотивы). Вот что об этом пишет С.С. Митрохин: «Само понятие «интерес» в данном контексте — это, скорее всего, метафора, поскольку речь идет не только об осознанной, но, что особенно важно, о неосознанной способности народа и/или государства к самосохранению, самовосстановлению. Во всяком случае, национальные интересы включают в себя вечные ценности, не подвластные политической конъюнктуре» (Полис. 2000. № 1. С. 57). Другой путь решения данной проблемы — «рационализация» «бессознательного» пласта, его «десакрализация». Действительно, если мы вводим его в аналитический оборот, то оно продолжает оставаться «иррациональным» лишь для его носителя, но не для исследователя или политического деятеля, который вполне осознанно руководствуется (должен руководствоваться) им в своем профессиональном подходе.

В. Ларин (в практически-политическом плане) и Д. Сандерс (в тео­рии) обращают внимание на еще один важный аспект проблемы «национального интереса». Речь идет о соотношении национальных интересов с транснациональными, субнациональными и наднацио­нальными интересами, а в более широком плане — об изменении со­держания национальных интересов в эпоху глобализации мирового развития.

3. Глобализация и национальный интерес

Как уже говорилось, международная политика представляет собой процесс столкновений и борьбы, переговоров и компромиссов различ­ных типов власти, которые стремятся навязать друг другу свои пред­Почтения. Сегодня в эту борьбу все чаще вторгается, привнося в нее свои отличительные особенности и преодолевая сопротивление тради­ционных акторов, многообразная и пестрая совокупность безличных рыночных сил. Рост движения капиталов и инвестиций создает условия для все более глубокого взаимопроникновения национальных экономик и более прямолинейной конкуренции между предприятиями Расширение межгосударственных торговых обменов сопровождается существенным увеличением числа и объема трансграничных финансо­вых потоков. То, что мировая экономика приобретает общую основу, становится все очевиднее. Формирующиеся глобальная финансовая система и единое информационное пространство, транснациональное производство и сеть мировой торговли влекут за собой стирание на­циональных границ и трансформацию государственного суверенитета. В мире произошли кардинальные перемены, среди которых выделяется процесс экономизации политики, продолжающий набирать силу (Стратегия для России. 2.4). Все это не может не оказывать сущест­венного влияния на содержание национальных интересов. Каков ха­рактер этого влияния? Единого мнения по данному' вопросу нет.

Одни считают, что, по существу, ничего принципиально нового не происходит. Государства остаются главными участниками междуна­родных отношений, и по-прежнему, как во времена Фукидида, им не­обходимо уметь выживать и развиваться. Усложнение мира, появление новых глобальных вызовов ведет не к солидарности и единству чело­вечества, а к обострению межгосударственных противоречий. Следст­вием сокращения мировых сырьевых ресурсов становится борьба за доступ к ним с применением все более изощренных средств и техно­логий, борьба, в которой неминуемо сталкиваются национальные ин­тересы различных стран. Причиной столкновений остается и про­должающееся перераспределение мировых рынков сбыта, которое со­провождается гонкой вооружений и продолжающейся политикой военно-политических союзов и коалиций. Понятия «жизненные инте­ресы», «зоны влияния», «принципы государственного суверенитета» и т.п. остаются центральными понятиями, отражающими суть мировой политики в эпоху глобализации (см., например: Громыко Ан. и Громыко Ал. 2000).

Другие исследователи, напротив, говорят о полном размывании со­держания национальных интересов, поскольку «новые субъекты ми­ровой политики уже идут на смену государствам-нациям» (см.: Полис 2000. № 1. С. 95). По их мнению, глобализация не оставляет места для национальных интересов, заменяет их интересами мирового граждан­ского общества. Главным элементом этих интересов становится ооес-печение прав и свобод личности, до сих пор подавляемых государством, особенно в странах с авторитарными политическими режимами-При этом некоторые представители данной точки зрения настолько «разводят» национальные и государственные интересы, что даже пред

лагают отказаться от части государственных интересов в пользу нацио­нальных, утверждая, например, что «политика удержания суверенитета и территориальной целостности в долгосрочной перспективе никаких шансов не оставляет» (см. там же. С. 96).

Однако реальность намного сложнее. Под влиянием глобализации государственные структуры, так же как и традиционные социальные институты действительно испытывают разрушительные потрясения. Новые акторы подрывают традиционные приоритеты государственного суверенитета. Некоторые исследователи говорят о «детерриторизации» или о «конце территорий», чтобы подчеркнуть обесценивание национального государственного правительства (см., например: ВасИе е1 8тои1$. 1992; ВаЛе. 1996; Могеаи Бе/аг§е$. 1995). Кризис государства — объективная данность. Государство испытывает давление «сверху», «снизу» и «извне».

«Сверху» 'государственный суверенитет подрывается наднацио­нальными организациями и институтами, которые все чаще вмешива­ются в его прерогативы. Миротворческие операции под эгидой ООН в самых различных частях света — «война в Заливе» в 1991 г., интер­национализация югославского конфликта в 1991 — 1995 гг., операция «Вернуть надежду» в Сомали в 1992—1993 гг., операция «Восстановить демократию» в Гаити в 1994 г., операция «Тищшнке» в Руанде в 1994 г., рейд в Восточный Тимор в 1999 г., а также «гуманитарная интервенция» НАТО в Югославии в 1999 г., совершенная без санкции ООН и в нарушение действующих норм международного права, — это явления подобного рода. Добавим к ним деятельность МВФ, диктующего государствам свои «правила игры»; ВТО, в рамках которой государства должны вести переговоры не только друг с другом, но и с национальными группами давления, а также с партиями и другими институтами национальных гражданских обществ; Международный суд в Гааге, который выносит приговоры политическим деятелям не­зависимых государств. Кроме того, встречается и добровольное огра­ничение своего суверенитета государствами. Это так называемый трансферт суверенитета, т.е. передача его части в распоряжение ком-мунитарных структур интегрирующихся государств. Наиболее пока­зательный пример в этой области — Европейский союз. «Снизу»государственный суверенитет подвергается эрозии со стороны внутригосударственных структур и структур гражданского общества. В развитых странах в сфере политики это выражается, в частности, в описанном канадским специалистом Пьером Сольдатосом феномене «парадипломатии», т.е. параллельной (по отношению к госуарственной) дипломатии (8о1с1а1о5. 1997). Происходит эрозия на­циональной монополии в области внешней политики. Она проявляет­ся главным образом на функциональном, а не конституционном уровне. Государства же предпринимают усилия по гармонизации, т.е. усилия с целью нового распределения ролей в этой сфере. С этой целью федеративное государство усиливает горизонтальную и вводит верти­кальную сегментацию, что воспроизводится и на региональном уровне-не только регионы (к примеру, республики в составе Российской Фе­дерации), но и каждое их ведомство (например, то или иное министер­ство Татарстана или Чувашии) проводит свою внешнюю политику. Го­сударство соглашается и с некоторыми решениями регионов в области внешней политики в рамках субсидиарности (образование, экология...). Однако дело не ограничивается добровольным отчуждением государства части своих внешнеполитических функций в пользу регионов. Последние нередко самовольно присваивают себе некоторые из таких функций. П. Сольдатос называет пять причин подобного поведения. Первая причина прагматическая: потребности внутренних дел ведут к выходу за их рамки. Вторая причина — асимметрия субнациональных акторов и, соответственно, их статусов и интересов. Третья причина — несовершенство конституционных систем, т.е. ситуация, когда «центр» подавляет и блокирует региональные политики, что вызывает центробежные тенденции. Четвертая причина — финансовая незаинтересованность субнациональных акторов по отношению к го­сударству. И, наконец, пятая причина — неизбежная в условиях глоба­лизации административная децентрализация управления (см.: 8о1ёа-1о&. 1997).

Объективные причины размывания суверенитета «снизу» заклю­чаются в том, что государство является слишком маленьким субъектом по отношению к глобальной экономике, но оно — слишком тяжелый груз для экономики регионов и тем более частных предприятий и фирм. Данный феномен редко относят к высокой политике, ведь-он чаще затрагивает сферы экономики, культуры, технологий и т.п. Но иногда он касается и Ы§Ь роШск: антивоенные демарши, организованные частными структурами, различными институтами гражданского общества, или же «бунты» частных СМИ против государства, например выступления НТВ по поводу «дела Бабицкого» и «дела Гусинского» и т.п.

«Извне» ущерб суверенитету наносит активизация неправительст­венных групп и организаций, таких, как Международная Амнистия, Нитап \уа1сЬ, правозащитные и экологические объединения. Еш^е больше государство теряет свою монополию (как в международных. так и во внутренних делах) под напором транснациональных корпораций, фирм, банков и предприятий. Производственная деятельность во всех секторах национальной экономики все чаще осуществляется по­мимо государства. Распределение богатств в мире зависит теперь не столько от государственных политик, сколько от трансфертов, осу­ществляемых МВФ и Всемирным банком. ТНК играют все большую роль в фискальной сфере. Частные фирмы и ТНК «конфискуют» у государств социальное управление, политику в области занятости, ус­ловий труда и заработной платы. Все это регулируется уже не столько государственным законодательством, сколько внутренними регламен-тациями самих фирм.

Особенно драматично выглядит кризис государства в странах, на­именее развитых в экономическом и нестабильных в политическом отношении. Он проявляется здесь в возникновении и расширении зон, выпадающих из правового пространства, распространении неуправля­емых государственным законодательством хаотических групп и кланов, населенных пунктов и регионов, впадающих в состояние варварства, в котором действуют только «законы», навязываемые населению криминальными группировками, которые грабят людей, делают их за­ложниками собственного стяжательства, а иногда и своих политических амбиций, направленных против государства (см. об этом: Фергю-сон. 1998; Катопе!. 2000).

Таким образом, динамика глобализации действительно вовлекает в себя все государства, игнорируя их независимость, типы политических режимов и уровень экономического развития. Современный мир переживает новую эпоху завоеваний, в чем-то подобную эпохе коло­низации. Но если главными действующими лицами предшествующих экспансий выступали государства, то на этот раз господствовать над миром стремятся крупные частные предприятия и корпорации, финан­совые и индустриальные группы. Новые акторы все больше подрывают роль государства в политике безопасности, в сферах экономики, ком­муникаций, затрагивая даже «святая святых» государственного суве­ренитета, его монополию на насилие. Все это не может не отражаться на содержании национального интереса, на его основных приоритетах и на самом его существовании.

И все же выдвижение тезиса о вытеснении государства новыми субъектами, об исчезновении его суверенитета и утрате значения на­циональных интересов по мере развития глобализации выглядит явно преждевременным. Сторонники идеи отказа от суверенитета справед­ливо подчеркивают, что основным действующим лицом и главной дви­жущей силой глобализации выступает транснациональный капитал — Иржевые фирмы, финансовые объединения, крупнейшие мультина-циональные банки, медиа-корпорации, производственные объединения и торговые группы. Однако это не означает, что глобализация свелся только к свободной игре безличных рыночных сил. Большая

часть (88%) из двухсот крупнейших ТНК, охватывающих всю сово­купную сферу бизнеса (как легального, так и нелегального), щитом которых выступает Североатлантический Союз, сосредоточено в шести странах — США, Японии, Германии, Великобритании, Франции и Швейцарии. В свою очередь, среди них подавляющим является влияние американских гигантов: около 72% биржевой капитализации¹ пя­тидесяти крупнейших ТНК (см.: СШгтоп1. 1988). Инвестиции и рабочие места, финансовые преимущества и стабильная банковская система, формирование, поддержание и совершенствование самой современной инфраструктуры — вот только некоторые преимущества, которые дают эти корпорации стране пребывания. США, которые стоят за большинством из них, заинтересованы в сохранении и приумножении своего превосходства, так же как вышеуказанные страны за­интересованы в дальнейшем укреплении своих позиций. Что касается государств входящих в ведущую шестерку, то перед ними стоят слож­ные задачи, связанные как с созданием «национальных» и привлечением «зарубежных» ТНК, так и с минимизацией неблагоприятных последствий их деятельности во всех сферах жизни своих стран.

Дата добавления: 2015-07-02