Неомарксизм 26 страница

1 Чтобы развить данную идею Б. Бади, добавим: пример того, к чему способны при­водить подобные компромиссы — мало известный широкой общественности договор АМ1 (Ассогй тШШа1ега1 зиг Гтуезижетспт), переговоры но которому ведутся в рамках ОЭСР еще с 1995 г. и текст которого на февраль 1998 г. был готов на 90%. Это договор, дающий мультинациональным обществам право на прямое судебное преследование пра­вительств за нанесение ущерба своим интересам и обязышающий государства выплачи­вать соответствующие компенсации за любую политику или публичную деятельность, которая привела бы к уменьшению их прибылей. Хотя, как и большинство международ­ных договоров, АМИ устанавливает серию прав и обязанностей, он фундаментально отличается - от других договоров: за международными предприятиями и инвесторами резервируются права, а за правительствами — все обязательства. Более того, беспреце­дентная инновация состоит в том, что вступившие в АМИ государства не могут выйти из договора в течение 20 лет, после чего он остается обязательным еще 15 последующих лет. Наконец, АМИ трансформирует процесс осуществления власти во всем мире, под­чиняя директивам мультинационалий множество функций, которые в настоящее время осуществляются государствами, включая применение международных договоров. АМИ дает частным предприятиям и инвесторам те же права и тот же статус, что и националь­ным правительствам в отношении применения его положений. (Подробнее об этом см» Мопйе йркогпайцие. Реупег. 1998. Р 22).

сколькими областями, а пронизывает их все. Социологический подход не нуждается в предварительном решении вопросов, с которыми постоянно сталкиваются другие подходы к исследованию межгосударственных конфликтов — таких вопросов, как международная анархия, распределение выгод, детерминизм в соотношении внутренней и внеш­ней политики, государственные и частные акторы и т.п. Поэтому данные вопросы в его рамках утрачивают свое значение труднопреодолимых препятствий (подробнее об этом см.: Цыганков П.А., Цыганков А.П. 1999).

В то же время и в социологическом подходе есть свои недостатки и нерешенные вопросы. Во-первых, они являются следствием основной для современного социологического подхода идеологии, т. е. либе­рализма. Отсюда определенный налет утопичности, проявляющийся в утверждениях о доминировании глобального интереса как побудитель­ного мотива и общей причины сотрудничества, о движении к всеобщей гармонии как результате гармонизации частных интересов (8тои1з. 1998. Р. 152). Существование общего интереса объективно бесспорно и даже субъективно осознано. Но интересы национальные, частные, групповые и т. п. вовсе не отошли на второй план даже при всей очевидной справедливости метафоры «одной лодки», применяемой для характеристики накопившихся перед человечеством проблем. Как и в широко известной дилемме заключенных, несмотря на явные потери в случае некооперативного поведения, игроки все же ведут себя эгоис­тично. Это вопрос доверия, дефицит которого является постоянным фактом международных отношений, в том числе (а, возможно, еще в большей степени, чем прежде) и в условиях нынешней эпохи размы­вания основ вестфальской системы. В формирующейся системе «плю­ралистической однополярности» (Богатуров. 1996) взаимная зависи­мость от сохраняющей свое значение государственной независимости заставляет каждое государство относиться к другому с недоверием. Высокая степень взаимозависимости не исключает высокой вероятности конфликта и не создает наилучших условий для развития со­трудничества.

5. Сотрудничество и интеграционные процессы

В последнее время в специальной литературе понятия «сотрудничество» и «интеграция» все чаще разводятся: если межгосударственное со­трудничество не идет дальше рамок, ограниченных суверенитетом, то Интеграция, напротив, означает передачу части суверенитета «в общий котел» интегрирующихся государств (см., например: КиЪгсек. 1997. Р. 653). Здесь действительно существует серьезная аналитическая про­блема, касающаяся одного из наиболее широко обсуждаемых сегодня понятий, а именно понятия суверенитета. В то же время исходя из рассматриваемых нами аспектов, интеграция вполне вписывается в вышеприведенное определение сотрудничества и потому не противо­речит ему, а представляет собой, как отмечают некоторые авторы, выс­ший тип межгосударственного сотрудничества.

Как бы многообразны ни были сферы и направления международно­го сотрудничества и как бы велико ни было их значение, центральным и наиболее важным моментом международного сотрудничества остается политическое сотрудничество. От его эффективности во многом зависит решение задач взаимодействия в других областях. Особое значение при­обретают вопросы политической интеграции, которая тесно связана с экономической интеграции, однако не сводится к ней и не представляет собой явление «вторичного» или «надстроечного» порядка.

В отечественной литературе осмысление интеграционных процессов было связано с развитием и институализацией западноевропейского сотрудничества, а также сотрудничества стран — членов СЭВ, и ог­раничивалось главным образом обсуждением экономических аспектов проблемы. В основу этого осмысления была заложена идеологическая установка, суть которой сводилась к перепеву старой ленинской догмы, в соответствии с которой Соединенные Штаты Европы либо невоз­можны, либо реакционны (Шишков. 1993). «В рамках капитализма, — писал, например, в 1963 г. один из авторов, — «интегрируются» не только экономические потенциалы разных стран, но и все пороки и противоречия их экономики, во много раз увеличиваемые «интегра­цией». Именно поэтому капитализм не в состоянии обеспечить под­линного сближения наций» (цит. по: там же. С.59). Сближение наций было возможно лишь благодаря «социалистической интеграции». Дальнейшая разработка проблемы, как показывает Ю.В. Шишков, под давлением практических потребностей постепенно принимала более содержательный характер. И тем не менее, в силу «естественных» и понятных причин, освободиться от идеологических установок и эко­номического детерминизма советской науке не удалось.

В политическом отношении международная интеграция представля­ет собой более высокую — по сравнению с вышеназванными — форму сотрудничества. Это создание единого политического сообщества на ос­нове союза двух или более политических единиц (ВгаШагё. 1997. Р.135). «Интеграция, — пишут П.-Ф. Гонидек и Р. Шарвэн, — это одновременно процесс и состояние, включающее в себя тенденцию к замене раздроо-ленных международных отношений, состоящих из независимых единиц, новыми более или менее широкими объединениями, наделенными ми­нимальными полномочиями принимать решения либо в одной или не­скольких определенных областях, либо во всех областях, которые входят в компетенцию базовых единиц. На уровне индивидуального сознания интеграция призвана породить лояльность и приверженность новому объединению, а на структурном уровне — участие каждого в его под­держке и развитии» (Оотёес, Скагот. 1984. Р. 435).

С точки зрения географических масштабов объединительных про­цессов различают глобальный, региональный, субрегиональный уровни интеграции. Существуют также различные этапы, или фазы, интеграции: от связей взаимозависимости в рамках плюралистической международ­ной системы, или стремления «встроиться в систему цивилизованных государств», до формирования единой политической общности. Хотя единая политическая общность является скорее идеальным типом, а как феномен реальной практики международных отношений не существует. Суть же интеграционного политического процесса, его главная тенден­ция направлена на выход за рамки простой координации внешних политик и на постепенную передачу суверенитета новым коммунитар-ным структурам. Поэтому первые исходные ступени (вроде только что названных) могут быть отнесены к процессу интеграции лишь условно.

Научное исследование проблемы интеграции связано с осмыслением реальных интеграционных процессов (начиная с попытки создания в довоенный период Лиги Наций и вплоть до нынешних усилий США, Канады и Мексики по формированию североамериканского эконо­мического союза) и направлено на то, чтобы выявить в них общие тенденции, связанные с причинами, детерминирующими факторами, основными чертами данного феномена, наиболее продвинутой формой которого является сегодня Европейский союз (до ноября 1993 г. называвшийся Европейским экономическим сообществом). Наиболее известными в исследовании проблемы интеграции являются три тео­ретических направления, или три научные школы: школа функциона­лизма и неофункционализма, школа федерализма и школа трансна­ционализма (или «плюралистическая школа»).

Отправным моментом изучения феномена международной интег­рации с позиций «функционализма» стал вопрос о причинах неудачи при создании Лиги Наций. Этим вопросом занялся английский исследователь Д. Митрани. В разгар Второй мировой войны, в 1943 г., он публикует статью, озаглавленную «Мир и функциональное развитие международной организации», в которой делает вывод о несостоятель­ности любой предварительной модели политической интеграции. С его точки зрения, Лига Наций потерпела поражение прежде всего потому, что государства увидели в ней угрозу своему суверенитету. Между тем глобальная международная организация не только не способна преодо­леть негативные последствия национальных суверенитетов, но и просто гарантировать мирные отношения между государствами. Поэтому после окончания Второй мировой войны для поддержания мира будут не нужны амбициозные проекты создания международных институтов, наделенных наднациональной властью и призванных обеспечить политическую интеграцию государств. Вместо этого необходимо спо­собствовать сотрудничеству между государствами в решении задач, представляющих совместный интерес и связанных с их конкретными потребностями экономического, социального, научно-технологического и т.п. характера. Прагматические выгоды подобного сотрудничества постепенно подтолкнут государства к созданию необходимых для этого межгосударственных органов, которые, в свою очередь, создадут предпосылки и для политической кооперации.

Тем самым «функционализм» предлагает не просто расширить межгосударственное сотрудничество в отдельных сферах, которое стало бы чисто техническим. «Функционализм» видит в межгосударственном сотрудничестве путь к достижению политической цели — интеграции государств в более широкую общность через постепенное отмирание их суверенитетов. Национальное государство он рассматривает как слишком узкое явление, если рассматривать возможности преодоления экономических, социальных и технических проблем, которые могут быть решены только на уровне международного сотрудничества. Межгосударственные отношения должны быть перестроены таким образом, чтобы вместо «вертикальной» территориальной'замкнутости были созданы действенные «горизонтальные» структуры, ад­министрация которых была бы призвана координировать межгосудар­ственное сотрудничество в конкретных сферах. Это позволит устранить экономические и социальные причины конфликтов, а затем — постепенно и безболезненно — преодолеть государственные суверени­теты. В результате длительной эволюции сотрудничество между госу­дарствами станет столь тесным, а их взаимозависимость столь высокой, что не только станет немыслимым вооруженный конфликт между ними, но будет достигнуто состояние необратимости. Международная среда претерпит глобальные изменения, благодаря которым солдаты и дипломаты уступят место администраторам и техникам, отношения между канцеляриями — прямым контактам между техническими ад­министрациями, а защита суверенитетов — прагматическому решению конкретных вопросов (МНгапу. 1946).

Таким образом, наряду с прагматизмом, функциональный подход к исследованию интеграционных процессов содержит и заметную долю нормативности. Подобная двойственность, как отмечает

III. Зоргбиб, отчасти способствовала его успеху: «идеалист чувствителен к содержащемуся в нем «мондиализму»; реалист успокоен сохранением основных атрибутов государственного суверенитета в среднесрочной перспективе, а в конечном счете «финальная фаза», как и в других доктринах, может быть отодвинута в очень далекое будущее» (ХогдЫЪе. 1975. Р. 119). Очевидно и практическое влияние «функционализма», особенно что касается создания и развития Организации Объединенных Наций и, в частности, такого ее института, как ЭКОСОС (Социальный и экономический совет Объединенных Наций), получившего мандат на координацию межгосударственной деятельности в соответствующих сферах. В Хартии ООН большое внимание уделено именно ее функциональным обязанностям, а Генеральная Ассамблея формирует такие институты, как Конференция Объединенных Наций по торговле и сотрудничеству и Организация Объединенных Наций по индустриальному развитию. В то же время именно применение положений «функционализма» в практике международной интеграции обнаружило его недостатки.

Во-первых, следствием применения на практике положений «функ­ционализма» стала слишком большая децентрализация международного сообщества, определенрая дисперсия его усилий. Громоздкие и много­численные технические организации породили новые проблемы коорди­нации. Одновременно возникла опасность, что параллельно с уменьше­нием значения государственного суверенитета будет происходить усиле­ние суверенитета специализированных организаций. Так, представитель МОТ на конференции в Сан-Франциско отказывался от субординации ООН во имя суверенитета своей организации (там же. Р. 120). Во-вто­рых, обнаружилось, что в реальной практике международной интеграции функциональное сотрудничество не ведет автоматически к «отмиранию суверенитета». Более того, европейский процесс показал, что особенно болезненной является именно проблема передачи государствами «в общий котел» части их политической и военной компетенции. В-третьих, функциональное сотрудничество нуждается в подкреплении меро­приятиями политического характера.

Указанные недостатки отчасти были воспроизведены и «неофунк­ционализмом». Его представители, Э. Хаас (Нааз. 1958), Линдберг (ЫпёЪегд. 1963) и др., отстаивают идею, согласно которой потребности сотрудничества в том или ином секторе экономической, социальной или культурной деятельности способны вызвать эффект цепной реакции в других сферах, что, в свою очередь, приведет к необходимости создания специализированных наднациональных институтов для их координации и таким образом — к ускорению процесса политической интеграции. При этом начинать следует с ограниченных экономичес­ких проектов, которые воспринимаются гораздо легче, чем «крупные политические повороты». Поскольку для реализации ограниченных экономических проектов государствам не нужно отказываться от соб­ственной политики, а достаточно лишь простого сходства интересов в конкретной области, постольку и добиться здесь сотрудничества на­много легче. Вместе с тем «неофункционалисты» подчеркивают важ­ность структурных условий успеха интеграции, которым должны от­вечать государства (например, политический плюрализм, консенсус относительно фундаментальных ценностей); также они отмечают, что логика функциональной интеграции носит не механический, а вероят­ностный характер, и сам этот процесс зависит от множества факторов.

Если «функционализм», придавая политическим институтам не­маловажное значение, считает их производными или же параллельными экономическим, социальным и другим процессам, то «федерализм» делает их центром своей концепции. А. Этциони, А. Спинелли, К. Фридрих, Дж. Элэзэр и др. характеризуют федерализм как «договорный отказ от централизма, структурно оформленную дисперсию полномочий между различными центрами, законные полномочия которых гарантируются конституцией» (см.: Натан, Хоффманн. 1991. С. 42—43). Международная интеграция на пути федерализма рассматривается по аналогии с «внутренними режимами» государств, основанными на принципах федерального устройства, т.е. на основе этатистской модели. В основе этой модели лежит несколько принципов. Во-первых, это двойное гражданство в условиях существования центрального и регионального правительств. Во-вторых, многообразие роли региональных правительств, в-третьих, цикличность изменения силы и роли региональных правительств. Наконец, в-четвертых, это происхождение федерализма, которое имеет два источника и, соответ­ственно, две цели: воздействие центростремительных сил и проблем, влекущих за собой федерализм как средство проведения единой поли­тики; влияние центробежных сил, в результате которого федеративные признаки формируются с целью предотвращения распада общества (там же. С. 42—43). «Федерализм» обоснованно подчеркивает то значение, которое имеет для международной интеграции политическая воля ее участников, а также роль распределения полномочий, их фрагментации между различными уровнями, как гарантии против возможных злоупотреблений своей властью со стороны центра.

Казавшаяся на первых порах иллюзорной (первые работы А. Спи­нелли были опубликованы в разгар Второй мировой войны), концепция федерализма медленно, преодолевая противоречия, но все же убе­дительно обретает зримые черты в интеграционном процессе в Западной Европе. Они становятся особенно заметными с первых всеобщих выборов в Европарламент в 1979 г., придавших новый импульс инсти­туциональному развитию. В 1984 г. Европарламентом был принят раз­работанный А. Спинелли проект договора о Европейском союзе. В нем отмечалось, что в сферу деятельности Союза входит область сотруд­ничества, находящаяся под эгидой Совета Европы, а также деятельность, подведомственная институтам Союза. Полномочия между Союзом и государствами распределяются на основе принципа субсидиарное™: Союз выполняет только те задачи, которые сообща могут быть решены более эффективно, чем государствами в отдельности. Институты призваны служить укреплению позиций Комиссии, оптимизации -процесса принятия решения, разделению законодательной власти между Советом и Парламентом.

В феврале 1985 г. был принят Единый Европейский Акт, который еще не институализировал Европейский союз, но стал важным этапом на пути к этому. Он состоит из двух частей, одна из которых посвящена сообществам, другая — политическому сотрудничеству. В первой фик­сируется цель создания единого рынка к концу 1992 г. Вторая ограни­чивается институализацией пятнадцатилетней практики и ее закреп­лением в юридических обязательствах. В качестве цели политического сотрудничества называется формирование и проведение единой внешней политики, что предполагает постоянные взаимные консультации между двенадцатью странами, принятие ими во внимание позиций друг друга, а также обязательные совместные обсуждения по вопросам, затрагивающим общие интересы, до принятия решений на национальном уровне. Наконец, 1 ноября 1993 г. вступили в силу Маастрихтские соглашения, предусматривающие создание к 2000 г. валютно-экономи-ческого и военно-политического союзов 12 европейских государств. Европейское сообщество изменило свое название и стало Европейским союзом. Было принято решение о месте нахождения 10 новых евро­пейских организаций — валютного института, Европола, Европейского агентства по проблемам окружающей среды и др. Принято решение о принятии в ряды Европейского союза к 1 января 1995 г. Австрии, Швеции, Норвегии и Финляндии. Кроме того, после многократных отсрочек было заявлено о вступлении в силу с 1 февраля 1994 г. Шен-генских соглашений, подписанных восемью из двенадцати государств. В дополнение к свободному перемещению капиталов, товаров и услуг внутри Союза они предусматривают беспрепятственное передвижение людей, т. е. фактическую отмену границ.

Однако с самого начала федерализм не являлся концептуальной базой европейской интеграции. В начале этого процесса теоретически были возможны три пути: 1) наиболее традиционный — сотрудничество в рамках союзов или ассоциаций между государствами, остающи­мися суверенными и независимыми; 2) наиболее смелый — федерация учреждающая в ряде областей единую наднациональную политическую власть; 3) наиболее оригинальный — функциональная интеграция, дающая возможность общих действий в рамках специализированных институтов. На практике первый путь оказался необходимым и полезным, но недостаточным, второй — невозможным. Поэтому про­цесс интеграции пошел по пути развития функциональной модели, позволяющей выйти за рамки простого сотрудничества и подготовить условия для возможной федерации (ОегЪе1. 1990. Р. 198).

Таким образом, главным недостатком федералистской модели меж­дународной интеграции является то, что при всей своей внещней при­влекательности она имеет значительно меньше шансов на успех, чем функциональная модель, поскольку удельный вес элемента норматив­ности в ней еще выше. Учитывая недостатки других рассмотренных выше подходов, реальный процесс международной интеграции может быть осознан лишь с учетом комплексного понимания преимуществ каждого из них.

Именно о комплексном изучении идет речь в «плюралистической» концепции К. Дойча. Процесс интеграции рассматривается в рамках этой концепции в терминах коммуникационных сетей, передающих сообщения и сигналы, обменивающихся информацией, способствующих выполнению определенных функций и накоплению опыта. Дойч анализирует два типа политических объединений, каждому из которых соответствует свой особый процесс интеграции, — «амальгамное» и «плюралистическое».

Под первым понимается «слияние, в соответствующей форме, двух или нескольких ранее самостоятельных единиц в более широкое объеди­нение, наделенное определенным типом общего управления» (Беи1зсП. 1957. Р. 6). Во втором интегрирующиеся единицы сохраняют свою поли­тическую самостоятельность. При этом осуществление «амальгамной» интеграции нуждается в целом комплексе разнообразных условий социокультурного и политического характера, среди которых привер­женность населения интегрирующихся общностей одним и тем,же цен­ностям; обоснованное ожидание выгод от интеграции; достаточное зна­ние друг друга и, соответственно, предсказуемость поведения. Процесс интеграции должен сопровождаться лояльностью населения к возника­ющим новым политическим институтам, глубоким осознанием своего единства, а также выходом на политическую арену новой генерации ру­ководителей. В конечном итоге должен сложиться общий образ жизни, который и станет основой для «амальгамной» интеграции.

Реализация «плюралистического» типа интеграции не треоуег столь обширных и столь жестких условий. Основные социокультур­ные ценности интегрирующихся единиц просто не должны противо­речить друг другу; предсказуемость поведения касается лишь ограни­ченной сферы общих интересов; требуется также адекватная реакция политических элит на сигналы и действия заинтересованных прави­тельств и населения. Кроме того, успеху интеграции способствует вос­приятие объединительной идеи интеллектуальными кругами и поли­тическими движениями, как и постоянное развитие сетей коммуникации и всестороннего взаимодействия. В 1970-е гг. под руководством К. Дойча было проведено обширное исследование в Германии (ФРГ) _и франции, в процессе которого были осуществлены интенсивный контент-анализ различных крупных ежедневных изданий, зондажи об­щественного мнения, экспертные опросы руководящих кадров, изучение статистики международных сделок. В результате обнаружилось, что благоприятный образ единой Европы, сформировавшийся у населения обеих стран, не привел к вытеснению приверженности национальным ценностям. Поэтому был сделан вывод о том, что «плюралистическая» версия европейской интеграции имеет более вероятное будущее, чем «амальгамная» (цит. по: Иааз. 1958. Р. 125—127).

** *

Проблема межгосударственного сотрудничества все еще остается ком­петенцией частного уровня, а не системной теории международных отношений. Прежде всего это связано с тем, что наука о международных отношениях не представляет собой некоего монолита, ей изначально присущи соперничество, конкуренция, борьба парадигм, школ и теорий. Стремление к формированию единой теории международных отношений каждый раз сталкивается с усилением противоборства различных направлений как раз в те моменты, когда кажется, что ее основы уже созданы: так было после Первой мировой войны в период недолгого доминирования либерализма; после начала Второй мировой войны, когда либерализм был вытеснен политическим реализмом; как попытка создать общую основу могут быть истолкованы и объявления ⁰ «конце истории», а затем — о «столкновении цивилизаций» после «третьей мировой» (холодной) войны. Более того, дискуссии в науке о международных отношениях, в центре которых всегда был полити­ческий реализм, не поколебали его доминирующего влияния в рас­смотрении проблемы международного сотрудничества. В наши дни и неолиберализм (главный оппонент реалистической парадигмы, который расходится с ней в оценке роли международных институтов, считая их способными нивелировать эффект силы и интереса и создать

почву для сотрудничества) склонен рассматривать сотрудничество как «вторичный», производный от конфликта, хотя и достаточно самосто­ятельный феномен. Иными словами, дискуссии все еще продолжаются и ведутся в основном на почве, благоприятной для политического ре­ализма (см. об этом: 8тИП. 1995. Р. 11 — 14).

Однако такое положение начинает существенно меняться. Сегодня уже не только традиционные либералы, но и представители трансна­ционализма, а также таких новых течений, как конструктивизм, феми­низм, постмодернизм, коммунитаризм, подвергают критике основные постулаты реализма и неореализма, связанные с ограничением между­народного сотрудничества сферой государственных интересов, военных союзов, стремлением к сохранению баланса сил и т. п. Так, транс­националисты (Дж. Най, Р. Кохэн, С. Краснер) выдвигают на передний план проблемы глобальной социально-политической системы, экологии, организации международного экономического пространства, обу­словливающие приоритетность вопросов сотрудничества при изучении международных отношений и мирового политического процесса. Институционалисты (М. Финнемор) показывают, что международные организации способны придавать определенную инерцию междуна­родному взаимодействию, благодаря которой сотрудничество продол­жается даже тогда, когда происходят изменения в конфигурации баланса сил. Нормативисты (К.-К. Гизен, У. Офуатеи-Коджое) подчеркивают, что, несмотря на противоречия и парадоксы гуманизации международных отношений, выявляемые этими процессами проблемы справедливости, прав человека, гуманитарного вмешательства стано­вятся неотъемлемой и необратимой чертой международных отношений. Конструктивисты (А. Вендт) выдвигают аргументы в пользу того, чтобы наука базировалась не на изучении «рациональной политики» и материальных движущих сил (т.е. силы, интереса и экономического благосостояния), а на убеждениях и ожиданиях, на вере в способность идей изменять природу международных отношений (см. об этом: Вендт. 1998). Усиление взаимозависимости, делающее все более очевидной потребность в регулировании международной системы и в сознательном управлении ею, влечет за собой «признание» проблемы международного сотрудничества даже в таких далеких от нее сферам как стратегические исследования (М. Клар, Д. Томас, Д. Давид), и л^ле геополитика (П. Галлуа)¹. Новый импульс и новые возможности и^с'

¹ Показывая это на примере анализируемой им книги западных исследователей Н.А. Косолапов справедливо отмечает, что идея глобализации геополитики, призванием которой становится не конфликт, а решение общих проблем, в отечественных исследо ваниях, в которых доминирует старая СеороШк, остается непонятой (Косолапив. 1995)

следованию межгосударственного сотрудничества придает все более широкое распространение социологии международных отношений, главное достоинство которой — межпарадигмальность — позволяет ей выходить за рамки всех известных парадигм, сохраняя их теоретические приобретения.

Завершая данную главу, следует подчеркнуть, что, относясь к наи­более существенным характеристикам международных отношений, рассматриваемых как процесс, конфликты и сотрудничество представ­ляют собой неразрывно связанные стороны взаимодействия их участ­ников. Выражаясь языком Гегеля и Маркса, они являются «диалекти­ческой парой», т.е. взаимно отрицающими и взаимно обусловливаю­щими друг друга противоположностями, которые могут «меняться местами». Это означает, что процессы международного сотрудничества всегда включают в себя конфликтное измерение, и наоборот — всякий конфликт предполагает ту или иную долю сотрудничества его участ­ников.

Общность между конфликтами и сотрудничеством проявляется и в том, что при анализе каждого их этих видов международных процессов было бы ошибкой делать выводы относительно их причин каждый раз, когда обнаруживаются какие-либо корреляции. Так же как и конфликты, интеграционные процессы являются многомерным и сложным явлением, как бы «ускользающим» от анализа и «неподдающимся» единой и окончательной типологизации. Поэтому та или иная региональная (субрегиональная, государственная) модель интеграции, во-первых, не может быть механически «перенесена» (ни в теоретическом, ни (тем более) в практическом плане) на другой, даже очень «похожий» регион, но с иными социокультурными и экономическими особенностями и традициями. Во-вторых, стихийно возникнув в какой-либо сфере взаимодействия международных акторов, интеграция может не иметь последствий в других сферах, более того, она может обратиться вспять или даже смениться противоположным процессом, если не будет подкреплена соответствующими политическими мероприятиями, создающими благоприятные предпосылки и условия ее Реализации и формирующими институциональные основы ее дальнейшего продвижения. Наконец, в-третьих, вряд ли правильно рассматривать интеграционные тенденции как процессы, определяющие существо международных отношений, а тем более пытаться на этой основе ^сУдить о будущем этих отношений. Причина состоит именно в том, что содержание международных отношений определяется не только со трудничеством, но и конфликтами, в том числе и такими, которые со­провождаются дезинтеграцией ранее единых политических образований (примеры — судьба СССР, Югославии, Чехословакии). -

Дата добавления: 2015-07-02