Часть Вторая осень 30 страница

Кайл словно очнулся от кошмарного наваждения… Целеустремленность, с которой он тащил Уинтроу к борту, и железная уверенность в своей правоте рассеялись без следа. Он посмотрел на схваченного им мальчика, плохо представляя себе, что намеревался с ним сделать – и почему. Он ощущал только упадок сил. Он выпустил Уинтроу, и тот повалился на палубу к его ногам.

Гентри, тяжело дыша, повернулся к капитану:

– Что это было такое? С чего все началось?

Проказница бессвязно всхлипывала и вскрикивала, как бы отзываясь на вой рабов в трюмах. Уинтроу так и лежал там, где Кайл его бросил. Гентри подошел и посмотрел на мальчика, потом на Кайла, и его глаза округлились:

– Ты… Это ты сделал? Зачем? Ты же из него дух вышиб!

Кайл просто смотрел на него и не говорил ничего. Гентри покачал головой и поднял глаза к небу, словно прося о помощи свыше…

– Тихо ты! – рявкнул он на носовое изваяние. – Я о нем позабочусь! Только помолчи, пока уже все с ума не посходили!… Майлд! Майлд, живо за лекарским сундучком! И скажи Торку, чтобы бегом принес ключи от этих дурацких цепей… Успокойся, успокойся, прошу тебя, девочка! Все прошло, и я за мальчиком присмотрю… – Ивенс! – крикнул он разинувшему рот матросу. – Ступай вниз, буди мою вахту. Пускай идут к рабам и успокаивают их! Пусть всем скажут, что бояться нечего!

– Я прикоснулась к нему! – услышал Кайл голос Проказницы. Она обращалась к Гентри. – Я ударила его! И когда я ударила – он узнал меня! Но я оказалась не я…

– Все будет хорошо, – упрямо повторил Гентри.

Корабль снова качнулся: это Проказница потянулась к воде – вымыть руки. Она все еще всхлипывала от пережитого страха.

Кайл заставил себя посмотреть на сына. Уинтроу, как выражаются любители драк, пребывал в глубокой отключке. Кайл потер вспухшие костяшки на правой руке… и понял, с какой силой ударил сына. Уж зубы расшатал ему точно, а может, и кость какую сломал… И – проклятье! – он всерьез собирался скормить пацана змею. Своего сына. Своего собственного сына… Да, он ударил Уинтроу, он помнил, как это произошло. Но почему, за что? – этого он понять никак не мог. «И что это на меня такое нашло?…»

– Мальчишка будет в порядке, – ворчливо сообщил он Гентри. – И вообще, скорее всего, он попросту притворяется!

– Да уж, скорее всего, – отозвался Гентри ядовито. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но потом передумал. И чуть позже заговорил совсем о другом: – Кэп, нам бы надо оружие какое-никакое сделать… Пику там, копье… Но хоть что-то против этого чудища!

– Думается, мы скорее его разозлим, – ответил Кайл. Ему было очень не по себе. – Змеи всегда следуют за невольничьими кораблями, но чтобы они нападали на само судно – про такое я еще не слыхал. Они вполне довольствуются мертвыми рабами.

Гентри посмотрел на него так, словно чего-то недослышал или недопонял.

– А если у нас не будет мертвецов? – проговорил он очень ясно и четко. – Что если мы будем управляться именно так лихо и здорово, как ты с самого начала нас призывал, и половина рабов не перемрет у нас по дороге? Змей же проголодается. И что тогда? А если кораблю все это вконец разонравится?… Может, постараемся избавиться от змея хотя бы ради нее? – И он с запозданием обежал глазами праздных матросов, собравшихся послушать его разговор с капитаном. – А ну, живо все за работу! – рявкнул он на зевак. – Если кому дела себе не придумать, скажите мне, уж я помогу! – Матросы ринулись прочь, и он вновь посмотрел на Уинтроу. – Я же и говорю, – пробормотал он, – дух вышибло… Майлд! – взревел он снова, но тут молодой матрос примчался бегом, держа в одной руке ключи от кандалов, а под мышкой – лекарский сундучок.

Уинтроу зашевелился, и Гентри помог ему сесть. Он приподнялся, упираясь в палубу широко расставленными руками, и непонимающе стал смотреть, как Гентри снимает цепь с его ног.

– Вот глупость-то… – прошипел старпом сердито. Он зло посмотрел на сочащиеся сукровицей потертости на лодыжках Уинтроу – и рявкнул через плечо: – Майлд! Ну-ка подними из-за борта ведерко воды! – И вновь повернулся к сидевшему на палубе мальчику: – Уинтроу, тебе надо промыть ноги доброй соленой водой и перевязать. Морская вода, она, знаешь, от разных болячек помогает лучше всего. И шрам хороший получается, прочный. Я-то знаю – у меня таких полно… – И сморщился, потому что от Уинтроу скверно пахло. – Да сам вымойся, коли на то пошло. У тех, кто под палубой сидит на цепи, есть уважительная причина вонять. А у тебя – нет!

И Гентри снизу вверх посмотрел на Кайла, все еще стоявшего над ними. Встретился глазами со своим капитаном – и осмелился неодобрительно помотать головой. Кайл стиснул зубы, но не сказал ничего. Тогда Гентри поднялся и отошел от них туда, где он через борт мог видеть Проказницу. Та выворачивала шею, стараясь рассмотреть, что происходило на палубе. Глаза у нее были круглые, заломленные руки – стиснуты на груди…

– Ну вот что, – сказал он ровным голосом. – Мне, честное слово, все это надоело. Скажи ясно, что именно я должен сделать, чтобы ты вела себя как положено?

Проказница не ожидала от него такой смелости и едва только не отшатнулась. Она промолчала.

– Ну так что? – требовательно спросил Гентри, и в его голосе прорезалось негодование. – Ты уже всех на борту извела. Во имя Са, чего тебе не хватает, чтобы успокоиться? Музыки? Общества? Чего?…

– Мне… – она опять замолчала, ни дать ни взять путаясь в собственных мыслях. – Я… я прикасалась к нему, Гентри! Я прикасалась! И этот змей узнал меня, и он сказал мне, что никакая я не Проказница! И что я не Вестрит! Он сказал, я принадлежу к их племени…

«Ну вот, уже заговариваться начала, – подумал Кайл с отвращением. – Идиотка!»

– Проказница, змеи не говорят, – сурово увещевал ее Гентри. – И этот белый, он ничего тебе не сказал. Он просто испугал тебя, вот и все. Всем нам пришлось нелегко, но все уже в прошлом. Никто не пострадал. Но если ты и дальше будешь продолжать так себя вести, то…

Она его, кажется, не слушала. Она наморщила свой деревянный лоб и нахмурилась, потом вроде как вспомнила его первый вопрос.

– Чего я хочу? Хочу, чтобы все стало как раньше…

Это была мольба, исполненная отчаяния.

– Как раньше? В смысле, раньше чего? – спросил Гентри безнадежно. Кайл понял, что старпом ничего от нее не добьется. Этому кораблю вечно требовалось нечто такое, чего никто не мог ему дать. Проказница была избалована сверх всякой меры. Избалованная девка, преисполненная дурацких мыслей о собственной значимости, – вот что она такое. Пробовать ей угодить – опасное заблуждение. Чем больше нянчится с нею Гентри, тем несносней будет она становиться, и все. Такова уж бабская сущность. И почему они мужика на носу не изваяли?… С мужиком всегда можно разумно договориться…

– В смысле, до Кайла, – медленно выговорила Проказница. Обернулась и с ненавистью посмотрела на своего нынешнего капитана. – Я хочу, чтобы Ефрон Вестрит по-прежнему стоял у штурвала. И чтобы Альтия была на борту. И Брэшен! – Вскинув руки, она закрыла ладонями лицо и отвернулась от них. – Я хочу опять уверенно знать, кто же я такая…

Ее голос совсем по-детски дрожал.

– Этого я тебе дать не могу. И никто не может, – покачал головой Гентри. – Ладно, кораблик, будет тебе! Мы все стараемся, кто как умеет. Вот и с Уинтроу цепи сняли… Я только не могу заставить его быть счастливым. И рабов сделать счастливыми не могу. Но что могу – делаю честно…

Теперь Гентри почти умолял ее.

Проказница медленно покачала головой…

– Я просто не могу так продолжать, – со слезами в голосе проговорила она. – Я ведь все чувствую, ты же знаешь… Я все чувствую…

– Дерьмо! – прорычал Кайл. С него было довольно. Он преодолел отвращение по поводу недавней вспышки овладевшего им неуправляемого гнева. Да, он сорвался, с кем не бывает. Са свидетель – последнее время его со всех сторон доставали. Пришла пора им всем показать, что больше он никакой чепухи не потерпит. Он подошел к фальшборту и встал подле старпома. – Гентри, – сказал он, – хватит приучать ее ныть по всякому поводу! Хватит дурацкого ребячества! – он сверху вниз посмотрел на Проказницу, их глаза встретились. – Вот что, корабль. Ты будешь плавать, и точка. Ты можешь делать это с удовольствием или как какой-нибудь несчастный плот – но плавать ты будешь. И мне чхать с высокой башни, довольна ты там или нет! У нас дело есть, которое должно быть сделано! И сделано оно будет! А если тебе не нравится трюм, набитый рабами, – иди побыстрей, проклятье, только-то и всего! Раньше избавишься! А что до Уинтроу, я с ним больше цацкаться не намерен. Он не желал вести себя, как полагалось бы моему сыну, он не захотел быть твоим юнгой. Что ж, он предпочел сам загнать себя в рабство. И теперь он раб. У него твой портрет на роже наколот. Он твой. Можешь делать с ним что пожелаешь. Пожалуйста. Если он вызовет твое неудовольствие, можешь сама выкинуть его за борт – я и пальцем не пошевелю!

Кайл умолк, задохнувшись. Все вокруг смотрели на него. Выражение лица Гентри очень ему не понравилось. Старпом смотрел на капитана как на сумасшедшего.

– Гентри! Принимай вахту! – рявкнул на него Кайл. И глянул вверх: – Поднять паруса! Все, какие возможно! Пусть команда попотеет, полезно! И пускай это корыто двигается попроворней! Даже если чайка взмахнет поблизости крыльями, я хочу, чтобы этот ветерок попал к нам в паруса!

И, широко шагая, он устремился к себе на корму. По совету одного бывалого капитана с невольничьего судна он купил в Джамелии благовоний. Можно зажечь и хоть на время избавиться от всепроникающей вони… И хотя бы на время уйти от всех, побыть одному.

На корабле почти воцарилось спокойствие… Почти. Полного покоя на невольничьем корабле не может быть никогда. Где-нибудь в трюме обязательно кто-нибудь да кричит, кто-нибудь да просит воды или хоть свежего воздуха, возможности посмотреть в солнечные небеса… Иногда же рабы схватывались в драке, и оставалось только диву даваться, какие увечья умудрялись друг другу причинить два скованных человека. Скученность, вонь, тощий рацион, состоявший из воды и корабельных галет – от всего этого рабы зверели и временами превращались в пауков в банке.

«Вот и мы с Проказницей примерно так же», – невесело думал Уинтроу. В некотором смысле они с ней действительно пребывали в том же положении, что и рабы, скованные в тесноте. Точно такая же невозможность укрыться одному от другого, – даже в снах, даже в мыслях. Никакая дружба не выдержит столь плотного вынужденного соседства… И в особенности если между ними стоял невидимый третий – ощущение вины. Он, Уинтроу, бросил ее, оставил на произвол судьбы. А она, увидев его татуированное лицо, только и смогла прошептать: «Все из-за меня. Если бы не я, ничего этого с тобой не случилось бы…» – «Так-то оно так, – пришлось ему согласиться. – Но тебе не в чем винить себя. Право же, не в чем…»

У нее сделался такой потрясенный вид, что он понял, как ее ранили эти слова. Но он тогда был слишком утомлен и подавлен, чтобы попытаться смягчить обиду… нагромоздив еще кучу пустопорожних слов…

Это было давно, много часов назад, еще прежде, чем отец напал на него. И вот с тех пор, как ушел Гентри, она не издала больше ни единого звука. Уинтроу сидел съежившись в самом носу, в уголке, там, где к форштевню сходились борта… и пытался сообразить, что это такое накатило на его отца. И не повторится ли такое опять…

Он чувствовал себя слишком уничтоженным, чтобы говорить. Он не знал, отчего молчала Проказница, но ощущал ее молчание почти с облегчением. В конце концов она все же заговорила.

– Ну и что нам теперь делать? – спросила она.

Более дурацкого вопроса, видимо, придумать она не могла. Уинтроу перевернул мокрую тряпку, отыскивая уголок попрохладнее, и приложил к своему распухшему лицу. Горькие слова сами сорвались с языка…

– Делать?… Меня-то ты что об этом спрашиваешь? У меня что, выбор какой-то есть, что мне делать, что нет? Я раб, ты госпожа – ну так командуй…

– Нет у меня никакого раба, – с ледяным достоинством отозвалась Проказница. – Если ты хочешь угодить отцу, называя себя рабом, назовись его невольником. Но не моим.

Он наконец нашел, на кого выплеснуть обиду и гнев:

– Скорее уж мой отец всячески старается тебе угодить, не задумываясь, что при этом происходит со мной! Если бы не твоя странная сущность, он бы никогда меня не заставил служить здесь, на борту…

– Моя странная сущность? А откуда она взялась? Я не по своей воле возникла. Я такая, какой меня твоя семья создала. Ты тут про выбор только что рассуждал, у тебя, мол, теперь его нету… А у меня и не было никогда! Я больше рабыня, чем ты – со всеми своими татуировками…

Уинтроу только фыркнул от негодования.

– Ты? Рабыня? Покажи мне метку на своем лице, оковы на руках… Тебе легко бросаться словами! А я не играю, слышишь, Проказница! Мне эту наколку всю жизнь теперь носить!… – он мог бы наговорить еще всякого разного, но сдержался. – Я – раб…

– Да уж прямо! – Ее голос прозвучал жестко. – Раньше ты называл себя жрецом и говорил, что этого-де у тебя никто не в силах отнять. Но это, конечно, было прежде твоего побега. Потом тебя притащили назад, и я перестала тебя узнавать! Я-то думала, в тебе больше мужества, Уинтроу Вестрит. Больше решимости самому себя сделать…

Оскорбленный, он выпрямился резким движением, оглядываясь на нее через плечо:

– Мужество?… Ты-то, корабль, что знаешь о мужестве? Что ты вообще можешь знать об истинных человеческих проявлениях? Да можно ли придумать что-либо унизительнее, чем когда у тебя полностью отнимают право решать самому, когда кто-то заявляет тебе, что ты – просто «вещь», которая ему «принадлежит»? Когда ты больше не властен распоряжаться, куда тебе идти и что делать… Да как тут можно сохранить какое-то достоинство и веру – хотя бы веру в завтрашний день?… А ты мне о мужестве…

– Что я могу знать о мужестве? И о другом, о чем ты говорил?… – Взгляд, которым она его наградила, был попросту жутким. – Да уж, откуда ж мне знать, что значит чувствовать себя «вещью»… «собственностью»… – Ее глаза метали молнии. – И ты смеешь мне подобное заявлять?!

Какое-то время потрясенный Уинтроу попросту не находил слов.

– Это не одно и то же! – горячо заявил он потом. – Мне намного труднее! Я родился человеком и…

– Помолчи! – Она не говорила, а скорее хлестала его словами. – Я тебе клейма на лицо не ставила. А твоя семья три поколения занималась тем, что клеймила мою душу! Да – душу! Ты можешь считать меня «вещью», но я утверждаю, что у меня есть душа! – Она смерила его взглядом и хотела еще что-то сказать, но запнулась на полуслове… и по ее лицу проползло выражение настолько странное, что на миг она показалась Уинтроу совершенно незнакомой. Чужой…

– Мы ссоримся, – проговорила она затем. – Мы отношения выясняем. – И кивнула, а вид у нее стал почти довольный. – Если я способна спорить с тобой, – рассудила она, – значит, я – это не ты…

– Конечно, – ответил Уинтроу. Его отвлекло такое удивительное признание очевидного, но потом раздражение возвратилось: – Ты – это не я, и я – не ты. Мы разные существа, и чаяния и нужды у нас тоже разные. Если ты раньше этого не понимала, пойми хоть сейчас. Пора тебе становиться самою собой, Проказница. Пора осмыслить свои устремления, желания и надежды. Ты когда-нибудь задумывалась, что тебе на самом деле требуется? Лично тебе? Я имею в виду – кроме обладания мной?

Она вдруг отъединила себя от него, и эта внезапность его поразила. Она смотрела в сторону… но все было гораздо глубже и значительней. Уинтроу ахнул, словно его с ног до головы окатили холодной водой, и голова у него закружилась, – если бы он не сидел на палубе, то, наверное, упал. Он обхватил себя руками – ему показалось, будто ветер внезапно стал холоднее.

– Я даже не подозревал, – выговорил он потрясенно, – как, оказывается, упорно я бился за то, чтобы быть с тобой врозь…

– В самом деле? – поинтересовалась она почти ласково. Гнев, только что владевший ею, куда-то исчез. Впрочем, исчез ли? Уинтроу больше не чувствовал того, что чувствовала она. Поднявшись, он посмотрел через поручни, пытаясь определить ее настроение хотя бы по осанке, по развороту плеч… Проказница не оглянулась.

– Лучше нам остаться врозь, – сказала она как о чем-то решенном.

– Но… – замялся он, не зная, какие слова найти. – Я думал, живому кораблю непременно нужен спутник… кто-нибудь из семьи…

– Кажется, тебя это очень мало заботило, когда ты пустился в бега. Ну так и теперь не забивай себе голову.

– Я совсем не хотел обидеть тебя, – проговорил он потерянно. Какой там гнев, какое раздражение? Все ушло, да и было ли?… Может, он лишь ощущал ее душевное состояние?… – Проказница… хочу я того или нет, но я здесь. И пока я остаюсь здесь, нам с тобой нет причины…

– Причина в том, что ты всегда от меня отгораживался. Ты сам только что в этом признался. А другая причина – может, мне и в самом деле пора понять, кто же я такая… без тебя.

– Не понимаю…

– Сегодня я пыталась рассказать тебе нечто важное, но ты не стал меня слушать.

В ее голосе не было обиды, было лишь спокойствие вроде того, с каким его монастырский наставник, Бирандол, указывал ему на некий очевидный вывод, который ему следовало бы сделать самостоятельно.

– Наверное, так и получилось, – признал Уинтроу смиренно. – Если хочешь, я выслушаю сейчас.

– Теперь – слишком поздно, – отрезала Проказница. И чуть смягчилась: – Скажем так, сейчас у меня нет настроения об этом говорить. Возможно, я попробую сама разобраться с этой загадкой. Наверное, пора уже мне делать это самостоятельно, не дожидаясь, чтобы за меня подумал какой-нибудь Вестрит.

Настал его черед ощутить себя покинутым и одиноким.

– Ну… а мне-то что делать?

Она покосилась на него через плечо. Взгляд зеленых глаз был почти добрым.

– Когда такой вопрос задает раб, он ждет, чтобы ему ответил хозяин. Священнослужитель принимает решение сам… – И она чуть не улыбнулась. – Никак ты уже позабыл, кто ты такой без меня?

Она определенно не ожидала ответа. Повернулась к нему спиной и, подняв голову, стала смотреть на горизонт. Она разорвала свою связь с ним.

Спустя некоторое время Уинтроу тяжело поднялся на ноги. Нашел ведерко, ранее принесенное Майлдом, и спустил его за борт. Ведерко наполнилось, рванув веревку из рук. Оно показалось ему очень тяжелым. Уинтроу поднял тряпку, которой не так давно воспользовался сам, взял ведерко и отправился вниз – туда, где сидели в трюмах рабы. Проказница не обернулась.

«Откуда мне знать, могу ли я?… – в отчаянии размышляла она. – Как мне быть самой собой… без помощи со стороны? Я не знаю… Что если я с ума сойду?»

Она смотрела на одинокие скалы и островки, усеявшие широкий пролив, на горизонт впереди… Она простерла свои чувства вовне, стала пробовать на вкус ветер и воду. И немедленно ощутила присутствие змей. И не только того белого, что тащился за нею в кильватере, словно растолстевший пес на поводке, – нет, были и другие, тенями мелькавшие в отдалении. Проказница решительно выкинула их из своих мыслей… Хотела бы она возмочь проделать то же самое в отношении рабов, маявшихся у нее внутри, и объятой смятением команды! Увы, люди находились слишком близко, они касались ее диво древа в слишком многих местах… Сама того не желая, она ощущала Уинтроу: тот ходил от раба к рабу, обтирая лица и руки прохладной мокрой тряпицей, давая людям хотя бы то малое утешение, на которое был способен. «Ведет себя как жрец – и Вестрит», – подумалось ей. Некоторым образом она испытывала гордость за мальчика, как если бы он… доводился ей кем-то. Однако в действительности это было не так, и она понимала это тем яснее, чем дольше длилось их разобщение. Люди с их чувствами наполняли ее физически и духовно… но они не были ею. Она пыталась очертить границы между ними и собой и выделить свою самость…

Либо у нее что-то не получалось – либо выделять было особенно нечего.

Проведя некоторое время в не очень-то плодотворных усилиях, она опять подняла голову и сжала челюсти. «Если я всего лишь корабль и не более – что ж, я хоть буду гордым кораблем…» Она нашла стремнину течения, господствовавшего в проливе, и стала смещаться в ту сторону. Потом едва уловимыми движениями, малозаметными даже для нее самой, выровняла доски своей обшивки, добиваясь идеальной гладкости корпуса. У штурвала как раз стоял Гентри; ее коснулось его радостное удивление оттого, как замечательно изменился бег корабля. Гентри можно было вверить себя полностью. Проказница прикрыла глаза, подставила лицо ветру, летевшему из-за кормы, и сделала попытку допустить к себе сновидения. «Какой, собственно, жизни я желала бы для себя?…» – спрашивала она безмолвно. Может быть, сны подскажут ей ответ?

– Разве хорошо врать капитану, а? – У Офелии был низкий, хрипловатый голос, голос многоопытной соблазнительницы, напоминающий темный густой мед. -…Юнга, – Добавила она запоздало. И этак искоса посмотрела на Альтию.

Этот корабль выстроили давно. В те времена было принято помещать носовую фигуру наверху форштевня, а не как теперь, под бушпритом. И взгляд Офелии, брошенный поверх белого пухлого плечика, шаловливо предупреждал: «Только мне-то врать не вздумай!…»

Альтия ответила далеко не сразу. Она сидела, скрестив ноги, на крохотной выносной палубе, устроенной, как ей уже объяснили, токмо и единственно ради того, чтобы Офелии легче было общаться с людьми. Альтия встряхивала в руках большую коробку игральных костей. Коробка, как и сами кости, были гораздо крупнее обычных, ибо это была собственность Офелии. Ну а та, обнаружив, что на борту образовался «лишний» член команды, немедля потребовала, чтобы Альтия – Эттель – проводила часть своей вахты, забавляя ее. Офелия страсть любила азартные игры; Альтия, впрочем, подозревала – больше оттого, что они давали ей возможность вдоволь посплетничать. Еще она подозревала, что корабль жульничал почем зря, но уж с этим, по ее мнению, оставалось только смириться. Офелия ко всему прочему держала целые связки счетных палочек – вся команда была у нее в долгу как в шелку. Иным отметкам на этих палочках было уже немало лет. Палочка, соответствовавшая Альтии, тоже была уже украшена достойным количеством зарубок. Она открыла коробку, заглянула внутрь и нахмурилась.

– Три чайки, две рыбки, – объявила она и повернула коробку, давая изваянию посмотреть в нее тоже. – Ты опять выиграла.

– Вот именно, – согласилась Офелия самодовольно. И хитренько улыбнулась: – Ну что? Повысим ставки, а… мальчик мой?

– Ты и так уже выиграла у меня все имущество и даже больше, – заметила Альтия.

– Знаю, знаю. Придется что-то придумывать, а то ты со мной никогда не расплатишься. Вот что! Сыграем на твой маленький секрет?…

– Зачем беспокоиться? Думаю, ты и так все уже знаешь… – Альтии оставалось только молиться, чтобы дело касалось лишь ее пола, и не более. Если Офелия догадалась – а значит, не преминет разболтать – только об этом, можно было жить относительно спокойно. Насилие на борту живого корабля, увы, не было чем-то вовсе неслыханным, но случалось, правду сказать, исключительно редко. Причина была простая – насилие порождало слишком бурные эмоции, способные вывести корабль из душевного равновесия. Большинство живых кораблей сами по себе терпеть не могли насилия; ходили, правда, слухи, будто «Шоу», отличавшийся подловатым нравом, однажды потребовал выпороть неопытного матроса, запачкавшего его краской. Но Офелия, при всей своей внешней растрепистости, была истинной дамой, и добросердечной притом. Поэтому Альтия весьма сомневалась, что на борту подобного корабля ее немедленно изнасилуют. Впрочем, мужиковатые ухаживания какого-нибудь матроса, честно пытающегося быть галантным, от прямого насилия мало чем отличались… «Возьмем, например, Брэшена…» – подумалось ей, и она тотчас пожалела об этом. Что-то последнее время он часто начал приходить ей на ум, да еще и в самые неподходящие моменты. Вероятно, следовало-таки ей разыскать его в Свечном – и попрощаться. Она этого не сделала и таким образом как бы не перевернула окончательно эту страницу своей жизни. Плохо уже само по себе. А всего хуже, что она еще и позволила ему оставить за собой последнее слово…

– Что ж, – сказала Офелия, – твоя правда, мне в самом деле известна по крайней мере часть. – И она рассмеялась хрипловатым грудным смехом. Она красила губы ярко-красной помадой, полагая, что ей это очень к лицу. Когда она смеялась, были видны белейшие зубы. Вот она прикрыла ресницы… и добавила очень тихо: – Покамест я единственная, кто знает. И тебе, без сомнения, хочется, чтобы так оно и осталось…

– Зачем же мне в чем-либо сомневаться, – благовоспитанно заметила Альтия, хорошенько тряся между тем коробку с костями. – Уж верно, такая великолепная дама, как ты, никогда не унизится до того, чтобы выдавать чужие секреты…

– Вот как? – Офелия улыбнулась уголком рта. – По-твоему, это не есть моя святая обязанность – немедленно уведомить моего капитана, что один из членов команды – вовсе не тот, за кого капитан его принимает?

– Ну-у-у… – Если Тенира вздумает ее запереть, путешествие домой потеряет всю свою привлекательность. – Ну и что ты предлагаешь?

– Бросаем кости три раза. Каждый выигрыш даст мне право задать тебе вопрос, на который ты правдиво ответишь.

– А если выиграю я?

– Тогда я сохраню твой секрет.

Альтия покачала головой:

– Не очень-то равные получаются ставки…

– Хорошо. Ты тоже сможешь задать мне вопрос.

– Все равно не поровну.

– Ладно, чего бы тебе хотелось?

Альтия в задумчивости встряхивала коробку…

Несмотря на зимнее время, день стоял почти совсем теплый; благодарить за это следовало горячие болота, лежавшие западнее. Все здешние берега представляли собой кочковатые заболоченные низины, переходившие в вереницы островков и песчаных мелей, беспрестанно менявших свои очертания. Горячая вода, изливавшаяся из болот, смешивалась здесь с соленой морской и представляла немалую опасность для обычных кораблей, ибо в ней кишмя кишели черви и прочие паразиты, охочие до судовой древесины. К счастью, диводрево корпуса «Офелии» было им не по зубам, и единственную неприятность доставляли сернистые миазмы, которые нет-нет да и доносил ветерок.

Ветерок играл прядями, выбившимися из косы Альтии и уносил боль из суставов, разбитых слишком тяжелой работой… Хоть и называлась она «лишним» членом команды, а дела для нее у капитана Тениры сыскалось предостаточно! Впрочем, мужик он был действительно справедливый, да и Офелия оказалась кораблем красивым и в плавании не особенно норовистым… И тут только до Альтии внезапно дошло, что, оказывается, всю последнюю неделю – или около того – она форменным образом наслаждалась жизнью… Вот так-то.

– Я знаю, чего мне хочется, – проговорила она негромко. – Но, боюсь, даже ты не можешь мне этого дать…

– Ты очень громко думаешь, – сообщила ей Офелия. – Тебе это кто-нибудь уже говорил? Нет? Ты, кстати, мне нравишься почти так же сильно, как я – тебе. – В голосе Офелии звучала ненаигранная приязнь. – Ты хочешь, чтобы я попросила Тениру оставить тебя насовсем, так?

– Не совсем верно… Я хочу, чтобы он знал, кто я на самом деле… такая, и при всем том захотел, чтобы я продолжала у него работать.

– Вот так так! – шутливо ужаснулась Офелия. – Ничего себе ставочка! И, конечно, я ничего не могу обещать, разве только сделать попытку! – И она подмигнула Альтии: – Тряси, тряси коробку… девочка моя…

И, конечно же, кости выпали в ее пользу.

– Что ж, задавай свой вопрос, – проговорила Альтия негромко.

– Погоди. Прежде чем я начну спрашивать, я хочу знать, сколько вопросов я имею право задать!

Как и следовало ожидать, оба оставшихся броска принесли ей победу. Альтия так и не могла понять, как же именно Офелия жульничала; большущие ладони изваяния не были способны на тонкие манипуляции с коробкой.

– Ну… – промурлыкала Офелия, передавая Альтии коробку, чтобы та могла убедиться в ее полном и окончательном выигрыше. – Три вопроса! Дай-ка я подумаю… – Она помедлила, наслаждаясь моментом. – Итак, твое настоящее полное имя?

Альтии оставалось только вздохнуть.

– Альтия Вестрит.

Она говорила очень тихо, зная, что корабль непременно услышит.

– Вот это да-а-а!… – восхищенно выдохнула Офелия. Судя по всему, она предвкушала великолепный скандал. – Так ты из Вестритов!… Значит, девушка из старинного купеческого семейства удирает в море, а ее собственный живой корабль остается один-одинешенек!… Да как же ты могла так поступить, ты, бессердечное, злобное маленькое существо! Ты хоть понимаешь, на что ты обрекла бедняжку Проказницу?! Она же, можно сказать, малютка, она едва-едва пробудилась, а ты ее покинула в целом мире одну! Нет, какое бессердечие, какая бесчувственность!… Ну-ка, живо, живо, выкладывай, почему так случилось!!! А не то я прямо сейчас от любопытства помру!…

Альтия снова вздохнула:

– Я покинула ее не по своей воле… Меня силой выгнали с моего семейного корабля, – ответила она тихо… и вдруг все вернулось с такой силой, словно произошло только вчера. Горе по отцу. Оскорбительное лишение наследства. Ненависть к Кайлу… Не думая ни о чем, она подняла руку и плотно вложила ладонь в деревянную руку Офелии, которая жалеючи к ней потянулась… Тут ей показалось, будто где-то в сознании открылся давно запертый шлюз, и переполнявшие душу мысли и чувства неудержимым потоком хлынули наружу. Альтия испустила долгий судорожный вздох… Она и не догадывалась, как много ей недоставало, пока она была лишена самой простой возможности – с кем-либо поделиться. Альтия начала говорить – и уже не могла остановиться.

Дата добавления: 2015-07-02