Шаги в глубину 9 страница

— В доктора потом сыграешь. Штурман, сидите и отвечайте на вопросы.

Еще размашистый кивок. Еще один приступ опасения за его шею.

— Назовитесь.

— Олег Дюпон. Штурман второй. Класс.

Странные паузы, но чему я удивляюсь?

— Место вербовки, планета рождения.

Повисла тишина. Потом в коридоре истошно вскрикнул фантом, и я едва не выпрыгнула из скафандра. Терзаемый непонятно чем человек удалялся, его голос затихал в черноте корабля. «У Марии очень высокий порог звуковой терпимости. Наверное, Лиминали — громкие подопытные. Или Карпцова оперирует без анестезии». Посторонние наблюдения — мощное оружие в борьбе со своими слабостями. И логику тренируют.

— Завербован на РК45, родился на РК45.

Пока все в норме. Я просканировала его пульс, уловила слабые радиоволны. Сигнальные маячки в моем теле подрагивали, предупреждая, мол, «мы не в курсе, как там с мозгами, но плоти сейчас уже довольно хреново».

Я щелкнула по запястному голоэкрану, сгоняя рябь, заодно надеясь на устранение бреда: данные совпадали по второму пункту, но не совпадали по первому. В смысле, родился и вербовался на РК45 боцман Фукуяма Томас, а штурман Дюпон был с Верданы.

«Отлично. Или как бы поточнее выразиться».

— Что вы видели по ту сторону червоточины?

Молчание — и молчание полное, даже фантомы и цокот затихли.

— Я… Эта планета. Была странная… Высокая температура, сплошные испарения, датчики показывали. Сероводород. С ветвей капает. Мне пришлось усилить щиты над головой…

Голос тихий и глухой, паузы не к месту и не ко времени, а главное — не по смыслу. И еще кое-что, что куда страшнее всех интонаций вместе взятых. Что бы его еще спросить? А, знаю.

— Все в порядке. Сообщите коды самоуничтожения корабля. Мы забираем вас.

Мария облегченно вздохнула, но с места не сдвинулась — и правильно.

— Три — семь — новембер — танго — сто два — сто три — зулу — четырнадцать…

Я подошла к центральной консоли — бочком, бочком, чтобы не терять парня из виду. Левой рукой я из-за спины поманила Марию за собой. Интерфейс, экстренное питание, запитка пошла… И вот он — последний экран, солюцио ультимум.

«Реактор подготовлен. Для коллизии сверхтоплива введите код подтверждения».

О, еще как введу. Ну-ка, что он там набредил? Три, семь, новембер…

Когда борткомпьютер сожрал последний знак, я сделала шаг назад, выдернула из поясного захвата Марии скорчер и выстрелила. Миллионвольтная вспышка прожгла легкий скафандр, и неудавшийся штурман влетел в переборку куском дымящегося шлака.

— Что?! Алекса!

— Валим, быстро!

На экране горело «Код принят». Там светился обратный отсчет, и прямо под полом рубки специальный реактор готовил сверхтопливо к последнему прыжку — в никуда. Я не могла узнать этот код: его запрещено передавать, а я даже не предъявила полномочий.

И главное: этот код не мог знать штурман. Ни при каких обстоятельствах.

И оставим вопрос «как?!» до лучших времен.

По кораблю прошла судорога. Прямо передо мной вспух пузырь, внутри которого перемешало куски переборки. Скрежет, вой, высокий, на грани ультразвука визг — и еще один фрагмент брони развернуло в сложное соцветие.

Я заметалась взглядом и обнаружила, что даже ожившие «зеркала» — это еще не все.

Ярко-желтое свечение вокруг обугленного тела становилось все сильнее, из него изливались целые ручейки сияния — гибкие и подвижные. Кусок шлака оживал самым противоестественным образом, подтверждая, что штурман так и не узнал код самоуничтожения — зато его узнал кое-кто другой. Очень другой.

Я выхватила «флоганеф» и втиснула гашетку. Плазмакластический удар сжег обшивку, как бумажку, и последние остатки атмосферы корабля рванули наружу — вместе со мной и Марией.

Оглушенные плазменным ударом сенсоры оглохли, по экранам скафандра шла рябь помех, мелькала надпись «подстройка», а я в полной тишине кувырком летела в космос, в невесомость, под невидимое сияние червоточины, к теплому фрегату «Телесфор».

Звон в наушниках затухал, возмущенные приборы оживали, и очередной оборот вокруг оси развернул меня лицом к «Маттаху». Из пробитой мной дыры слабо сочился пар, но он на глазах разгорался все ярче, и я потратила последний выстрел на то, чтобы отправить еще один смерч плазмы аккурат в пробоину.

«Гори в аду, Hure! Гори!!!»

Черт, у меня паника. И слава космосу, что я не слышу визга Марии. Ну, почти не слышу. В ушах звенело, экраны предупреждали о слабых щитах, о том, что «флоганеф» откачал почти три четверти энергии, а я пыталась вспомнить что-то важное.

А, ну да: одиннадцать. Десять. Девять. Восемь.

Никаких красивых циферок — просто по-умному настроенные мозги, которые считают, сколько мне жить осталось, потому что «Маттах» слишком близко. На цифре «три» я спиной почувствовала мягкий толчок и, включив затылочную камеру, обнаружила темно-фиолетовые чешуйки обормотского фрегата.

Еще ни на один взрыв я не смотрела так спокойно. Обломки испарялись молчаливыми вспышками, едва коснувшись щитов «Телесфора», в наушниках сдавленно хрипела Мария: она пыталась восстановить дыхание. Докторша держалась неплохо, вот только опять икает.

— Карпцова, ползи налево. Там шлюз, душ и выпивка.

— Ва… Ва-ва!

Я обернулась. Обломки корабля медленно разлетались. В их мешанине ярко светящийся булыжник разворачивался в огромное чудовище с лентами-крыльями.

Дальше была тишина.

Глава девятая

Мне было плохо. Я сидела в затемненной боевой рубке, обхватив голову руками, потому что эту самую голову срочно требовалось держать, сдавливать и сжимать — настолько там все было плохо. Так летит перегретый контур, когда закончились теплопакеты. Так греются носовые орудия в пылевых туманностях — на износ, под капремонт, чтобы только пару секунд еще продержаться.

В голове кто-то истошно кричал, а мое плечо мерзло, и бок весь тоже мерз, будто бы я обнималась с Лиминалью.

«С Лиминалью? Что за бред?»

— Это не бред.

Я отняла руку от лица и повернула голову к источнику ледяного холода. Глаза открывались целую вечность, и все это время в мозгах рвались и рвались бесконечные кластерные торпеды. В нескольких сантиметрах от моего лица оказалась серебристая татуированная маска Гончей, и это было слишком. Я кричала — в лицо этому демону, в лицо своему страху, кричала, пока не иссякла.

— Ну и что ты орешь? — услышала я сквозь грохот своего пульса.

Спокойный, безучастный голос так шел мертвецу.

— Что ты здесь делаешь?

— То же, что и ты.

— А что я здесь делаю?

Можно уже шептать: сорванный голос не позволяет больше, да и расстояние между нами располагает. Я не вижу ее глаз, только призрачное свечение серебра в коже, и впиваются в мои щеки промораживающее дыхание, льдистые слова.

— Ты здесь прячешься.

— От чего?

— Вспомни, где ты была.

— Я…

— Вспомни, зачем ты туда пошла.

— Но…

— Ты прячешься от ответов.

«Я — прячусь?» Приятно слышать такое от мертвой Гончей.

— Дальше прятаться некуда.

Она встала, и ее лицо попало в поток бледного сияния обзорных экранов. Глаза бывшей старосты курса сияли звездным серебром.

* * *

Потолок медотсека выглядел до неприличия знакомым, будто я какой-нибудь «хроник» или просто неудачница. Я первым делом вслушалась в свои контрольные маячки, в показания витаконтроллера и убедилась, что с телом Алексы Люэ все хорошо. Мозги задали работу потовым железам, так что послевкусие тягучего кошмара было липким, холодным и по всему телу.

Я села и завернулась в простыню, которой меня укрыли. Отчего-то хотелось укутаться — должно быть, после мороза там, во сне. «Что ж ты повадилась мне сниться, Гончая Фокс? Что я тебе такого сделала?»

Смешок сам застрял в горле.

«Боже, я схожу с ума», — это была мысль номер один.

«Это все «Хаттам», который «Маттах». Ну, или как там правильно».

Мысль номер два оживила воспоминания, и там была странная деталь: огромная туша, из которой во все стороны торчали ленты, собранные в пучки крыльев. Мерзость противно пульсировала, и между ней и «Телесфором» распластались две тушки в скафандрах. Воспоминание было абсурдным, тревожным, но не к спеху: коль скоро я на корабле, то фрегат обормота уцелел, значит, все можно узнать.

Стоп.

А что если фрегат погиб, и я сейчас там — в ловушке из живого камня? Или я до сих пор в бреду внутри порченой каравеллы? Ладонь легла на теплую стену, и в пелене сплошной жути образовался просвет: подделать это тепло нельзя, это самое настоящее тепло.

Самое-самое-самое.

«Давай, убеждай себя», — предложил голос, подозрительно похожий на жуткий голос Джахизы. Я скрипнула зубами: так не пойдет, сука. Это никуда не годится — у меня самый настоящий шок. Посттравма? Эффекты зазеркалья? Так, ладно, разберусь со своим состоянием — и в бой, решать проблемы и разгадывать загадки.

Я встала, открыла ящик с медикаментами. Седативы, транквилизаторы — не то. Ага, нейролептики. Порывшись в пачках холодных — снова холодных! — инжекторов, я отыскала смутно знакомое наименование, и уже приставив впрыскиватель к шее, замерла. В полированной секционной дверце шкафчика отражалась перепуганная девчонка с золотой пилюлей от всех проблем. Давай, детка, активируй инжектор, и тебе даже стреляться не понадобится: оно тебя сожрет. Не это вещество с пятью корнями в названии, так другое, с семью и одной греческой буковкой в начале — ведь непременно такое будет, правда? Значит, на место эту дрянь — просто положить в пустой слот. Еще раз посмотреть в глаза своему отражению.

«Легкие пути — не твои, доченька».

Ага, мама, я помню, и никогда тебе этого не забуду. Простить — простила, а вот забыть не получилось. Потому что с этого все и началось, и кто знает, когда ты сошла с ума, мама: когда зачала свою идеальную дочь или когда увидела, какой стала твоя фройляйн Совершенство?

Я очаровательно улыбнулась своему отражению в дверце шкафчика и засунула шприц в складки простыни. В хозяйстве пригодится, станет невмоготу — закрою глаза на свою идеальность. И вообще, порефлексировали — и будет. Пора заняться своими непосредственными обязанностями.

— Алекса, вы уже очнулись?

Доктор Мария, судя по ее виду, опомнилась куда раньше меня, что печально.

— Ага, — сказала я вслух. — Слушай, Карпцова, хватит мне «выкать». Блудная каравелла — это у нас пойдет в зачет как лет пять крепкой дружбы.

Мария покачала головой, подошла к медицинскому оборудованию и принялась колупаться в данных сканеров. Я наблюдала за ее действиями в отражении.

— Хорошо. Но вот дружба… Я вроде пошла с тобой по твоему настоянию, так?

Я обернулась. Ну надо же, неужели ее это задело?

— Именно. Как гарантия, что я вернусь на борт.

Мария кивнула и, широко расставив пальцы, поелозила ими по экрану, словно разминая кусок виброгеля. Б-р-р, палаческо-хирургические пальчики, прямо скажем.

— Я так и поняла. Умно. Забавные у тебя отношения с капитаном, доверительные.

— Ни единого умного слова. У тебя избыток желчи?

— Да. Это возрастное, такое часто вместе с умом приходит.

Ого, наша икающая докторша решила пошалить на моем поле, да еще и моими игрушками. Я открыла было рот, но сразу же его захлопнула: очень уж по-глупому выглядела пикировка, и судя по недоуменному взгляду Марии, она соображала в этом же направлении.

— Хм. Гм, — кашлянула Карпцова, пряча глаза. — Я, пожалуй, сооружу какой-нибудь успокоительный коктейль. У тебя нет аллергии на тета-блокаторы?

— Я даже не знаю, что это.

— Ладно.

Поцапались, помолчали. Да что ж такое? Мысль о том, что я по-прежнему внутри кошмара, снова заполошно забилась в голове.

— Как все закончилось? Наши победили, Карпцова?

Мария оживилась, колдуя над лабораторным синтезатором.

— Получилось ужас как странно. Дональд сам тебе… — Она запнулась и досадливо цокнула языком. — Ах да, забыла. Он просил тебя зайти в рубку, сразу как ты очнешься.

Ну, это мы запросто, отчего бы и не сходить в простынке и босиком.

— Тогда я пойду. Оденусь у себя и пойду.

Голос Марии остановил меня уже у двери.

— Алекса…

— Да?

— Ты помнишь свой рассказ о червоточинах и… Ну, обо всем, что было связано с ними?

Я смотрела на сосредоточенную Марию, и очень хотелось прикусить губу. Память была услужлива, и я ничего не понимала — себя в первую очередь.

— С нами что-то произошло, так что если ты вдруг поймешь, что это не просто стресс…

Я кивнула, не оборачиваясь, и вышла. Ругаясь и отговаривая Марию, я сама полезла в невыносимый кошмар родом из зазеркалья. Перед глазами стоял посеребренный призрак Джахизы Фокс.

* * *

Помытый, одетый и бодрый бывший инквизитор — это замечательный инквизитор, не в пример инквизитору грязному, голому и уставшему. Я маршировала по коридору фрегата, жуя на ходу галету. Явиться «как только, так и сразу» один черт не получилось, поэтому я приводила себя в чувство со всей серьезностью.

И это того стоило.

Свои проблемы я рассовала по полочкам и причесала. Остались, по сути, два беспокойных вопроса, и выглядели они следующим образом. Во-первых, чем закончилась история с отзеркаленной каравеллой? Во-вторых, не схожу ли я с ума? Ответ на первый находится в конце этого самого коридора, а вот со вторым все сложно. Взять хотя бы такую незначительную деталь, как мое поведение перед высадкой на «Маттах». Берем мы эту деталь и, значит, смотрим. Смотрим, смотрим — и ничего не понимаем, потому что я, накручивая и себя, и Марию, тем не менее и мысли не допустила, что нечего людям делать на зараженном порчей корабле. И уж если Карпцова не понимала, на что идет, то я-то сама в курсе была, правда?

Тогда мне казалось, что это опасный рывок к новым ощущениям и вообще неплохо было бы разведать, что да как там. Ведь что забавно: будучи служанкой Империи, я бы в три этажа покрыла матом того, кто приказал бы мне провести досмотр вернувшегося из зазеркалья судна.

Я почему-то очень живо представляла себе это. Во всех, так сказать, красках.

Корабль, прошедший червоточину, — это не лучший повод впрыснуть себе острых ощущений.

С подобными скверными мыслями я вошла в рубку.

— А-алекса?

Дональд уже знакомым жестом похлопал по ложементу рядом с собой. «А ведь пошлый-то жест. И наглый», — подумала я, садясь.

— Что скажешь? Раздолбал неведомую дрянь? Или это все же мне привиделось?

Дональд вздрогнул, и я наконец догадалась рассмотреть его повнимательнее. Парень выглядел каким-то больным, и сразу стало ясно, что в компании психов с утра пополнение. У него легонько, едва заметно подергивалось левое нижнее веко, взгляд блуждал.

— Так-так, — протянула я. — Проблемы?

— Да.

Я осмотрела обзорные экраны: нет, мы по-прежнему болтаемся в том же секторе, и даже, если верить возмущениям изнанки, не так далеко от червоточины. Двигатели молчат, но и данных о восстановительных работах на экранах нет. Мы победили вчистую, только вот герой наш на героя не похож. Не Лиминаль же в открытом космосе порвала монстра? Прикинув картинку, я хмыкнула: а что, с той станется, ага.

А обормот между тем все молчал. Врала, по-моему, Мария: ничего он не собирался мне рассказывать. А вот посидеть и трагически помолчать — очень даже собирался.

— Мне что, ВИ «Телесфора» допросить вместо тебя?

Дональд снова вздрогнул, но голос подать соблаговолил:

— Н-не получится. Я ее отключил.

«Хах, да ладно?»

— И с чего это? Что тебе виртуал сделала?

Он твердо посмотрел мне в глаза:

— «Т-телесфор» отказался предоставить м-мне данные о сражении.

Ого. А так бывает? Я настолько поразилась факту неповиновения бортового виртуального интеллекта, что не сразу оценила первый смысловой пласт фразы.

— Так… С восстанием машин разберемся, но зачем тебе данные по сражению?..

Я смотрела в его глаза — там отражались крохотные льдистые точки звезд — и уже все понимала.

— Я н-ничего не помню.

Вот это вариант. А Дональда тем временем прорвало.

…Он орал. Он заплевал микрофон, пытаясь докричаться до нас с Марией, а порченый корабль на все лады повторял ему обрывки моих реплик, в которые вплетался тонкий перелив флейты. Несчастный обормот стискивал пульт связи, когда обшивку «Маттаха» распороло плазмакластическим ударом. Мелькнули два барахтающихся скафандра, хлынуло мертвецкое свечение из недр каравеллы — и Дональд двинул «Телесфор» юзом, понимая, что надо хотя бы втянуть нас в свое гравитационное поле, — и не прогадал.

Бабахнуло самоуничтожение, испарило обломки «Маттаха»…

— Я увидел эту тварь, и все словно померкло, — мертвым голосом закончил Дональд. — Я упал на ложемент, вызвал синхронизацию — и все.

— И все… — зачарованно повторила я. — Тьфу, то есть как — все?

— Совсем все, — буркнул он. — Я очнулся, вокруг экраны загорались. А на центральном еще была надпись, она как раз гасла. «РПТ: деактивирован».

— «РПТ»? — нахмурилась я. — Что это такое?

— В-вот-вот. Я тоже хотел узнать — и п-получил фигу от собственного корабля.

— Бред. Ты предъявил капитанские полномочия?

— П-прикалываешься?

Да, пожалуй. Ситуация великолепная — и почему-то не удивительная. Наверное, потому что не бывает таких подарков судьбы, как «Телесфор», и чтобы без подвохов.

— Записи наших скафандров?

— П-пустые.

— Блоки памяти «Телесфора»?

— Отф-форматированы.

— Косвенный допрос?

— Уклоняется.

— Угрожал стереть?

— Н-не действует.

Обормот в кратчайшие сроки опробовал все, чтобы разговорить виртуальный интеллект, правда, это были стандартные процедуры, да и сложно вообразить себе что-то сверх того. Никому же, право слово, не придет в голову разрабатывать методы допроса кухонного комбайна или медицинского кибера.

ВИ — это не ИИ, и вот тем не менее.

— Значит, есть некие строгие ограничения на уровне ядра программного комплекса, — подытожила я, чувствуя себя последней дурой. — То есть изначально кораблю запретили сообщать тебе определенные вещи.

— Это п-понятно, — устало отмахнулся Дональд. — Но почему?

— Есть еще один очевидный ответ. Твои пропавшие пять лет — далеко не самые скучные годы.

Дональд ничего не ответил. Он так и сидел в своей нелепой майке, в не менее банальных флотских брюках, и, что еще обыденнее, — он держался ладонями за виски. Такой весь обычный-обычный малый, который ухлопал не пойми что из зазеркалья и даже не может вспомнить, как.

А самое противное — это когда тебя предает твой корабль, и ладно бы взорвалось что-то или сгорело в самый неподходящий момент, но чтобы вот так… Да, когда у твоего судна появляются секреты — это, что ни говори, очень грустно, чувствуешь себя лишним и обманутым. Выходит, что мой капитан угнал корабль с очень веселой биографией. А может, и не угнал, но тогда — бред, и думать об этом бессмысленно.

Вопреки своим же намерениям я некоторое время ломала голову над вопросами порядка «что за ерунда?» и опомнилась только, когда Дональд встал.

— П-посмотри еще вот на это.

На экране отображался какой-то лог — старого образца текстовый лог общения обманутого капитана с машиной-обманщицей. Похоже, напуганный кэп счел за благо отрезать мятежный ВИ от средств коммуникации.

Так, ну это логин, пароль. «Ого, да ты параноик, сорок два знака, три уровня защиты!.. А это что?»

— Дональд, что это за «код проекта»?

Он наклонился к экрану рядом со мной. Теплый, зараза, — несмотря ни на что, мне это нравится.

— Н-не помню. К-какая-то часть пароля. Да ты не т-то смотришь…

— Да нет же, — я поморщилась. Внезапные посторонние мысли о теплом обормоте мешали и упорно не хотели уходить. — Это отдельный пункт входа в систему, программа требует указать принадлежность к организации. Ну, чтобы знать, что тебе показывать, а что — нет…

Я потихоньку начинала соображать. Дональд говорил, что, когда он очнулся после пятилетнего забытья, виртуальный интеллект был обнулен.

«Обнулен. Обнулен, черт побери…»

Я протянула руки, вызвала голографический интерфейс ввода и, не глядя на текст обиженной переписки, из-под учетки капитана вбила одно слово. Logout.

— Алекса!! Что ты творишь?!

Освещение мигнуло, и через мгновение рубка ярко засияла. Я-то знаю, что я творю, а вот ты, балбес, временами, похоже, даже сам не понимаешь, что делаешь. Вернее, так: ты не понимаешь, что ты что-то делаешь.

— Вперед, — я отодвинулась от консоли ввода и сделала приглашающий жест.

— Что вперед?! Что ты наделала? Я не знаю пароль!

Никак голос прорезался? Ничего страшного, я и сама не из тихих.

— Ты чертов паникер, Дональд! Вводи пароль, быстро!

— Но я…

— Ты идиот! Если ВИ был обнулен, как ты мне заливал, то ты должен был ввести верный пароль, чтобы его запустить!

Я замолчала и с удовольствием наблюдала за эффектом. Вы когда-нибудь говорили смертельно больному человеку, что он болен, но не смертельно? Я — не говорила, но вроде должно быть похоже.

— П-погоди, но запал-карта…

— Я не буду называть тебя идиотом. Сам допрешь, ага?

Mein Gott, ты же капитан, хоть каким рохлей выглядишь! Ну как тебе запал-карта поможет? Модуль управления и авторизация — это две отдельные вещи.

— Вводи пароль, — устало сказала я. — Хочешь, я не буду подглядывать?

Дональд несмело улыбнулся, я с неудовольствием почувствовала еще одну волну приятного тепла, и все исчезло. Собранный парень, хмурясь, взялся за дело. У меня появилась еще целая куча поводов подумать, а вообще было дико обидно: что-то эпичное прошло мимо меня, мимо везучего обормота, и даже вылечив одну маленькую проблему, я и на шаг не подошла к ответам. Вот разве что…

— Алекса, п-получилось!

«Что? А, ну да».

— Поздравляю. Слушай, — сказала я, игнорируя светящееся радостью лицо, — получается, что ты не помнишь событий тех пяти лет, но у тебя остались навыки, моторика и кое-какие факты. Так?

— Н-ну… Да.

— Понятно. Делаем так.

Я подошла к консолям и открыла доступные видеологи. Не тот ракурс, не то время, это вообще что? Ага, вот ты где. Давя в груди ворсистый комок страха, я смотрела, как разворачивается за парящими обломками огромная туша — последние секунды перед отключением систем. На экранах парил рубленый торс без всяких конечностей, какие-то огрызки, какое-то размазанное пятно прямо посреди «груди» — и шквал лент, дикая насмешка над крыльями.

Оно, конечно, отложить бы, продумать бы, но в задницу благоразумие. Я с ума схожу, ага?

Я четко видела весь нехитрый план, и руки сами выписывали пируэты по контрольной панели. Выставить допуски, экраны, данные сканеров — откатить. Программу симуляции гравитационных возмущений по параметрам — запустить. Теперь виртуал «Телесфора» будет искренне полагать, что у нас снова есть враг: приборам врать вроде ни к чему, да и не проверишь: он у нас сейчас тьфу, одно программное ядро без сенсоров.

— Алекса, что это?

А это у нас отозвался второй ингредиент плана, и его еще предварительно нужно бы поджарить.

— Поди-ка сюда.

Дональд подошел, встал сбоку, и его шея тотчас же очутилась в двусмысленном захвате.

— Ч-что…

— Это не то, о чем ты подумал, — сообщила я ему на ухо и впрыснула нейролептик.

Дональд шлепнулся на палубу и отполз от меня, прижимая ладонь к шее.

— Алекса, что ты мне…

Ага, «поплыл», пошла фаза торможения, препарат подстраивает мозг. И — начали. Я нажала кнопку на панели. Экраны окрасились алым. «Тревога! — сообщил запертый ВИ зелеными буковками. — Вводится в действие синий код».

Что, простите?

«Рекомендуется разблокировать возможности ВИ».

Да хрен тебе.

«Рекомендуется удалить посторонних из рубки».

Уже бегу.

Корабль проходил экстренные самопроверки состояния, по отсекам билась тревога. Я отвлеклась, чтобы заблокировать двери: только икающей гражданки мне здесь не хватает. Приборы рапортовали о готовности фрегата, а Дональд все мотал головой, пытаясь сфокусировать взгляд. Хорошо, что я додумалась не колоть это себе.

Текстовых предупреждений он не видит, вокализационный модуль ВИ отключен, значит… Я представила, как должен звучать напуганно-растерянный тон, и что есть силы заорала:

— Дональд, синий код!

Обормот вздрогнул и, опираясь на руки, попытался встать. Вспышки тревожных сигналов кровавыми бликами ходили по его лицу, серые губы двигались в попытках что-то произнести. Только придвинувшись вплотную к Дональду, я разобрала, что сквозь «Бам! Бам! Бам!» сирены он пытается продавить главную команду пилота сингл-класса:

— С-синхронизация, экстренный порт.

Освещение рубки сменилось, и я оглянулась. По всем информационным панелям поверх стандартных данных горела надпись: «Разблокируйте возможности ВИ. Противник соответствует синему коду». Я обхватила Дональда и потащила к ложементу. Парня прошиб пот, он едва заметно дрожал, и это уже был не нейролептик. Это работал мой хитрющий замысел.

«Разблокируйте возможности ВИ. Противник соответствует синему коду».

Уложив Дональда, я отодвинулась от ложемента, освобождая путь синхронизационному интерфейсу. Почувствовав, что что-то изменилось, я оглянулась на экраны и увидела, что запрос ВИ изменился.

«Разблокируйте возможности ВИ. Пожалуйста!»

О, черт, что это? «Пожалуйста»? Да что происходит?

— Синхронизация, — громко сказал Дональд. — Режим — РПТ.

Сирены затихли. Я ощутила самое страшное и странное чувство в своей жизни: меня вдруг стало много. Бред. Но я сразу поняла, что именно так называется то, что я испытала. Здесь и сейчас, в один момент времени со мной и даже, возможно, в одном со мной мире вдруг стало много-много-много-ужас-как-много рыжих беглянок. Меня размазывало между этими Алексами, я была всеми ими, но каждая из них была сама собой.

Я рухнула на колени, сжимая виски ладонями.

«Нет. Нет! Нет-нет-нет!»

Каждая Алекса думала уже о чем-то своем, по-своему переживала происходящее, будто стремительно раскрывался огромный веер, словно расходились и расходились нескончаемые тропинки, и среди них терялась на развилках одна настоящая Алекса Люэ.

Я ползла к навигационным приборам, понимая, что стоит мне отключиться — и будет как раньше: беспамятство, смущенный и потерянный Дональд, загадка, которая как стояла, так и стоит, и безразличные ко всему глубины великолепного космоса, где бывает даже такое.

«Мама, что со мной? — Еще полметра… — Я так не могу! — Надо разблокировать дверь! — Мария, держись там! — Дональд, что происходит? Ответь, Дональд!»

Мое я, само пространство растягивалось бесконечной гармошкой, будто рубка отразилась в двух поставленных друг напротив друга кривых зеркалах. Это означало что-то очень важное, но ни одна из множества Алекс не могла понять, что именно, и от этого было только хуже.

«Надо доползти, иначе все зря».

Я — какая-то я — ухватилась за эту мысль, как за страховочный фал, и еще одна попытка преодолеть звенящие бесконечностью полметра удалась. Повиснув над мерцающими экранами, я нашла навигационный и получила еще один удар под дых: по данным позиционирования фрегат «Телесфор» занимал в пространстве восемнадцать точек. Нет, уже девятнадцать. Двадцать три. Тридцать… Эти точки ежесекундно погружались в изнанку и выходили из нее, и все они располагались вокруг воображаемого врага.

Впервые в истории космических сражений противника окружали силами одного корабля.

«Формирование режима продвинутой тактики завершено. Пожалуйста, разблокируйте…»

Борясь с тошнотой, удерживаемая в сознании только шоком открытия, я улыбалась: РПТ, режим продвинутой тактики, — просто название невероятного маневра.

— Разблокировать ВИ.

«Что? Нет! — Быстрее, Дональд! — Подожди! — Гори в аду, слюнтяй! — Ненавижу, я же… — Координаты соответствуют…» Я оглянулась: распятый на ложементе капитан так и не открыл глаз.

— Слушаюсь, Дональд. Внимание, — сообщил вырвавшийся на свободу донельзя ехидный голос. — Ситуация синего кода искусственно смоделирована. Инициирую выход из режима продвинутой тактики.

— Принято, — ответил Дональд.

Чертов виртуал намеренно произнес это вслух, явно для меня — обормот был еще в сцепке с кораблем, можно было и напрямую ему в мозг. А я поставила странному ВИ еще один вопросик в маленькой черной книжечке: умоляет, ехидничает — и склонен к показухе.

Отлично.

Гармошка умноженного корабля со звонким хрустом сложилась. Фрегат поплавком выскочил из своего мерцающего состояния, из грани яви и изнанки. Кривые зеркала десятками прессов вбили в меня осколки меня самой, и я осела на пол.

Боль-боль-боль-боль…

Когда кровавая пелена поредела, я увидела встающего с ложемента обормота. Его слегка пошатывало, — нейролептик все еще действовал, — он тряс головой, но, всматриваясь в его глаза, я понимала, что этот знакомый растерянный взгляд немного другой. На какой-то миллиметр промахивался Дональд, поднимающийся со своего места, мимо того Дональда, которого я знала.

Секундочку: во-первых, режим продвинутой тактики. Во-вторых, память. В-третьих, я сама оставалась в сознании.

Дата добавления: 2015-06-27