Шаги в глубину 15 страница

Я молчала. Ну не поддерживать же игру в очевидности, правда? Три сотни лет, которые для всех, кроме этого флота, прошли как сорок три часа. Без червоточин и прочих страшных объяснений.

— У нас тут движение, — объявил Олег.

Замерший было флот «наших» из «Алмеха» пришел в действие. Корабли корпорации выпустили вперед орду дронов и на полной скорости ринулись в атакующие маневры. Я бы сказала, что это набег на кладбище, но, признаться, понимала капитанов, которые приняли такое решение. Фронтир — он ведь неглуп, хоть и суеверен. А философия такого суеверия ковалась годами работы в аду, заднице и полной неизвестности: если что-то тебя испугало — убей, пока можешь.

Первое же ракетное попадание раскрошило головной корабль — он взорвался изнутри, поджимаемый каким-то белым паром, треснул и вспух облаком мелкого крошева. Ракеты с кластерными боеголовками мгновенно превратили в решето два других корабля, потом рванули еще два, а до остальных добрались дроны. Флот «Алмеха» окружал своих постаревших и умерших врагов и просто смотрел, как мелкие многоногие пауки разносят окаменевшие суда в щепу.

И тут нас нагнал сигнал бедствия. Обезумевшие от старости суда хрипло кричали в эфир о своей гибели, и это было невыносимо. Олег зажмурился, на ощупь нашел нужный ярлык. Динамики замолчали, но на графиках колебаний продолжал биться скрежещущий визг умирающих монстров.

— Это…

Ожил еще один экран: среди глыб астероидного поля зашевелились каптайновцы. Я взглянула на экран с кладбищенской бойней и поняла, в чем дело. Алмехские корабли сильно вытянулись, подставили засаде дюзы и теперь были почти беззащитны перед атакой бригов. Два сингл-класса, пожалуй, успеют развернуться, а вот остальные почти обречены. Спасением могли бы стать дроны, но оттянуть их назад так быстро не получится.

Те солдаты «Ост-Каптайнише Мануфактурен», что долетели до места назначения за положенные сорок часов, оказались прагматичными ребятами с крепкими нервами. Впрочем, это как раз еще одно правило фронтирской жизни: если твой враг занят — убей, пока можешь.

И там, кажется, нет исключений насчет постаревших товарищей по оружию.

Я рванула на себя сенсорную панель и активировала дронов. «Телесфор» вздрогнул, когда из его нутра вылетели боевые машины.

— Дюпон, марш гулять.

— Понял.

Дроны взяли координаты и разделились стаями. Дверь за красноглазым еще закрывалась, а я прыгнула, валясь на спину, и мне, черт побери, было страшно делать это снова.

— Порт синхронизации.

Цифровой канал вспыхнул и ринулся вниз, намертво пришивая меня к кораблю.

Первым делом я сорвала с себя тонкую кисею невидимости, а потом развернулась вслед набирающим скорость врагам. Я ощупала их и не нашла ни одной родственной души: все они были мультиклассами, а значит — низшим звеном в пищевой цепочке.

Такая наглая. Такая мелочь.

Первого порвали дроны: алая мошкара окружила разгоняющийся бриг, двумя взрывами сорвала с него щиты и принялась потрошить. Мошка глупа, она едва понимает, что надо оторвать двигатели или рубку — и все кончено. Говорят, в атакующем режиме действует много контуров, много логических блоков, и тупой набор микросхем с реактором и боевыми резаками по уровню развития становится кровожадным психом. Говорят, есть целые колонии этих тварей, сбежавших с разбитых судов. Они живут, строят свои термитники и жрут беспечные корабли, перерабатывая все в себе подобных.

Говорят…

Я разрядила «линейку» по уходящему бригу, рассчитывая сбить его щиты. Двигатели врага полыхнули, и корабль стал цветком. Цветок расшвыривал астероиды вокруг себя, он поглотил и партию дронов, готовых приняться за жертву.

«Слишком медленный, чтобы позволить себе такие хилые щиты».

Третий бриг уже доедали, четвертый вспыхивал щитами и выстрелами, отбиваясь от наседающей мошкары. Он выпустил своих дронов, но тех было слишком мало, чтобы успеть спасти хозяина. Я развела руки и отправила к бригу переливающуюся каплю кластерной торпеды.

«Все, можно забыть».

Два корабля выскочили за пределы астероидного поля, и краем уха я слышала, что они собираются уходить в изнанку. Пришлось жечь себе ноги. Я поморщилась от привкуса крови во рту, но враги только начали расчеты прыжка в изнанку, а я уже оказалась борт к борту с первым — какие-то триста метров — и расстреляла его электромагнитной шрапнелью. Щиты сдуло, и в бой пошла моя абордажная команда. Второй бриг, уходя на скорости прочь от сжираемого собрата, пальнул по мне. Взмах щитом погасил слабенький залп лазеров.

«А, у меня тут перезаряжена «линейка»».

Бриг набрал скорость для прыжка прочь, я вытянулась, беря его на прицел, и подо мной летели в стороны обломки полуразобранного каптайновца, когда вдали полыхнуло. Я вскрикнула от боли в глазах, едва успевая прикрыть их фильтрами.

В гаснущей сфере чистого света исчезло как минимум две трети флота «Алмех Ванадий Консьюминг», который слишком увлекся разорением кладбища. Маленькое большое солнце клочьями света разлеталось по системе, разбрасывая испаряющиеся обломки, а в его сердце еще бился ослепительно голубой шарик.

Солнце.

Мой бриг удрал в изнанку с дыркой в борту — хана ему там, хоть у меня и сбился в последний момент прицел, но мне было все равно, я была занята: искала, кто выпустил СН-заряд. Еще мне было больно: удар излучения измял ровные слои щитов, слезились глаза, а оглушенные сканеры натужно восстанавливали контроль над миром.

Солярная боеголовка. Ошибочно называемая фотонной, ошибочно получившаяся в результате моделирования взрывов сверхновых, ошибочно признанная самым мощным оружием космических баталий. Одна сплошная ошибка, которая за счет вытягивания энергии из изнанки создает локальный апокалипсис. В мегаметровом радиусе от эпицентра гарантированно уцелеет только «Тень», ну, может, флагманы-»Всадники» и еще восемь-десять кораблей известных рас.

И вот какая сука потратилась на такое в сражении за поганый астероидный пояс, я пока понять не могла.

Оглушенные недобитки «Алмеха» похрипывали в эфире, обмениваясь матерными данными о повреждениях и потерях. Я полностью восстановилась, гасила скорость и осматривала диспозицию. Моя личная победа была чистой: за полминуты — шесть вражеских бригов, и это при том, что фрегат не приспособлен к охоте на маленьких засранцев.

Я крикнула в пространство, сзывая свою мошкару, и заметила, что отозвались только три дрона из тридцати трех.

«Надеюсь, вы славно нажрались перед смертью».

Входящий сигнал я ощутила далеко не сразу и позволила себе еще секунду наедине с бездной космоса. Еще секунду, когда нет отдельно Алексы и «Телесфора». А потом в рубке включался свет, загорались не нужные до того экраны, и болела голова.

«Никаких кошмаров, никакого гребаного бреда».

Огонек вызова по кодированному каналу колол глаза. Я пробежалась взглядом по экранам постсинхронизационной диагностики и приняла соединение. На инициальной странице настройки обнаружился позывной.

«Скамериуш», то есть на баронии страу — «Рыжий».

Я оглянулась на дверь. Было бы не худо вызвать Дональда, потому что мингхарди заключал контракт с ним, но, с другой стороны… С другой стороны, уже сам позывной намекал, что лорд Яуллис намерен пообщаться именно со мной.

— Слушаю.

Изображения не было, половина слов всплыла строками по-барониански — это еще гремели в космосе отзвуки СН-заряда, и я переключилась полностью на текстовый режим. Кошачий военный социолект, еще и сквозь такой шум — да ну его. Пусть машина напрягается декодировать во внятный текст.

<У меня есть предложение, м’сэра Алекса. Дополнение к контракту.>

Я ощутила холод под сердцем — после жара боя.

— Слушаю вас, Торговец, — выкашляла я.

Пауза. Подпространственная связь сбоила по-черному, но он меня понял, и ответ я тоже получила — между ударами горячего пульса.

<Уничтожьте остатки флота «Алмех Ванадий Консьюминг». Оплата — пятьдесят миллиардов сверху.>

Я подняла взгляд на обзорный экран, где медленно кружили тускло блестящие искры. Как минимум треть их еще полчаса будет небоеспособна, значит, только с десяток реальных противников, два сингл-класса…

— Но зачем?!

Отвечай, ну отвечай же!

<Это деловое предложение, м’сэра. Не повод для беседы. Вы принимаете его?>

Пятьдесят миллиардов. Сумасшедшая смена правил — и вызов с одного из корпоративных кораблей. Ну вот, сейчас будут звать на помощь. Их слишком мало, чтобы демонстрировать корпоративный гонор, а моя точка на их градарах такая яркая, такая полная жизни и силы…

Стоп. СН-заряд, взорванный в разгар боя.

Предложение Рыжего Торговца.

…Есть две корпы, которые спят и видят жирный кусок пространства в своих планах. Одна из них настолько сильно хочет рыть эти астероиды, что обращается к посреднику — и едва ли только за пешкой, которая в бою станет ферзем. Эти хотелкины закупили оружия, не зная, что посредник считает на три драных хода вперед.

Крутая битва двух флотов, куда обе корпы бросают все силы — потому что посредник обеим подкинул информацию, небось, денег содрал. Он настращал обеих, мол, там будут все корабли. То есть вообще все, которые умеют стрелять.

И все бы ничего, но посредник считает… Ах, ну да, я уже говорила. На один из кораблей вместо какой-нибудь замухрышной торпеды ставят солярную боеголовку, и в бою происходит непреднамеренный коллективный суицид. Ну а на случай, если строй растянется за пределы сферы поражения, всегда есть пешка. Та самая, которая без одной клетки ферзь.

Итого — в сухом остатке — две беззащитные корпорации. Бери — не хочу, просто стисни украшенную наперстками лапу.

«Думай, Алекса, думай. Если ты просчитала план котяры с такой тяжелой головой, то это еще не все».

Мерцал вопросительный знак в последнем предложении Яуллиса. Мерцал сигнал вызова с алмехского судна. Мерцали точки кораблей на фоне звезд. И только звездам было все равно: они не мигали, они пялились на меня, суля новый приступ болезни имени себя самих.

«Во-первых, слишком много на кону, чтобы Яуллис не позаботился о гарантиях, что означает…»

— Если я откажусь, вы свяжетесь с ними.

Это был не вопрос, это было утверждение. Не о чем мне его спрашивать.

<Именно.>

— Научились врать, лорд Яуллис?

<Нет, м’сэра Алекса. Но они все равно нападут на вас.>

— Зачем тогда тратить пятьдесят миллиардов?

Я оглянулась на дверь. Никого. А так хотелось.

Экран пошел рябью, и зачастили быстро декодируемые строки:

<Мне не нужен лишний риск. «Событие» выполнил только одну миссию из трех. Ваш шанс на успех выше, если вы начнете атаку первой. И ваша лояльность в дальнейшем стоит дороже пятидесяти миллиардов.>

Я почувствовала, что мне становится щекотно в горле. Смешной хитрый кот.

Ну что ж. Твои правила, ведь это я — элита наемников? Ведь это не пиратская миссия? Никак нет. Все честно, просто или я поубиваю их бесплатно, или приближу чью-то мечту. С ума сойти, на целых пятьдесят миллиардов ближе к мечтам. Звезды безразлично смотрели, как я веселюсь, глядя на идущий рябью экран.

<М’сэра, поторопитесь.>

Я тороплюсь, рыжий. Очень тороплюсь.

«Алекса, давай убежим?» — вздрогнул рыжик в моей голове.

Да сейчас уже.

— Я принимаю предложение. Аванс на счет.

По экрану побежали буквы. < Сделано. Половина суммы. Можете проверить.>

Я кивнула себе. Ну что вы, мингхарди, вы ведь не лжете, вы просто умело недоговариваете. Я нажала отбой — и Яуллиса, и так и не принятого вызова от алмехцев. Все будет хорошо, сказала я себе, как можно осторожнее укладываясь на ложемент. Ты ведь даже не подумала о том, что можно связаться и начать их как-то там разубеждать, предупреждать.

Ты умнеешь, Алекса.

— Порт синхронизации.

Я смотрела на падающий сверху цифровой канал и думала. Хорошо, что я не знаю, как повторить режим продвинутой тактики. Ведь тогда бы я все забыла: и что меня использовали, и что придурки, которых надо было прикрывать, теперь мои мишени.

Оказавшись среди звезд, я осмотрелась. Здесь было так хорошо и уютно, но даже здесь я не могла убедить себя, что шесть уничтоженных бригов — это одно, а те, которых я предаю сейчас, — другое.

«Гори», — приказала я животу. Живые точки судов моргнули и стали чуточку ближе. Взмах руки — и вокруг меня загораются мерцающие щиты.

«Пятьдесят миллиардов. Надеюсь, тебе понравятся новые кошмары, Алекса».

Глава пятнадцатая

Из рубки я вышла пошатываясь. Коридор натуральнейшим образом плыл перед глазами, и глазам было нехорошо. Глаза принуждали мозг верить, что у нас что-то не то с гравитацией. А в голове и без того ревел бой — бойня, там еще полыхали срываемые чужие щиты, там кипели испаряемые обломки, там была я, в самой гуще нерасторопных врагов.

«О, делегация встречающих», — подумала я.

«И даже Лиминаль зачем-то разбудили», — подумала я.

Пришлось останавливаться, хватаясь за стену. Я вытерла лоб рукавом и приветливо улыбнулась Дональду («Где ж ты был, когда был так нужен?»), Марии («Я в норме, убери шприц, дура»), какому-то красноглазому выродку — в смысле, обоим выродкам сразу.

— О, а что это вы все здесь? — поинтересовалась я, облокачиваясь на стену.

Черт, а хорошо-то как. Впервые ощущаю, что «Телесфор» прохладный.

— Алекса, что случилось?

Я смотрю на маленькую толпу экипажа, дрожу на прицеле напряженных взглядов, и что-то вроде надо сказать, а слов — их ого как много.

И, кстати, кто вопрос-то задал?

— Да там проблемы возникли, — сказала я, с интересом следя за собственным широким жестом. Изящным таким. — Пришлось повозиться.

— На нас кто-то еще напал?

О, да. На нас. И именно кто-то еще. На нас напали целых пятьдесят миллиардов — жесточайшее нападение, ага.

— Алекса, что с т-тобой?

А вот этого я не знаю. Я подошла ближе, отлипнув от стены — хорошей прохладной стены, стояла бы у нее и стояла.

— Да ничего, Дональд. Надо перезарядить все электромагнитные ФЛАКи и выпить за павших дронов.

Мне так было жаль этих самоотверженных идиотов, которые сгорели — все и без следа. Последний дрон влетел в битву уже без прямого приказа, получил повреждения двигателей и, прорвавшись к щитам тактического корвета, выжег всю защиту правого борта. «Пока этот малыш кидался на врага, вы тут, суки, держали пальцы и дрожали».

И я в самом деле хочу выпить.

— Я, ребята, в полном порядке. В полнейшем. Вы вот о себе подумайте. Ну на что вам тратить лишние пятьдесят миллиардов?

Я осмотрела их непонимающие лица и улыбнулась: а ведь и правда — не знают.

— Ну, Дональд все потратит на Лиминаль, я знаю. За этой девочкой очень дорого ухлестывать, и главное — результата ни хрена нет.

В голове больно свистнуло что-то.

«Черт. Остановите меня».

— Вы бы уж постарались, — укоризненно сказала я, оправляя на Донни, малыше Донни широкий ворот потрепанного комбинезона. — Хоть бы придумали бизнес-план, пока я там надрывалась.

«Остановите!!»

Это кричала маленькая рыжая девочка. У нее была крохотная утлая шлюпка — Алекса, ты точно не занималась греблей? — и много шумной воды вокруг.

— Алекса, о чем ты…

— Доктор Карпцова… Мы зачем тебя достали с Х67? Чтобы ты тут бухала и жрала корабельные медикаменты? А ну-ка быстро вылечи Рею!

Свист в мозгах не утихал. Над морем маленькой Алексы бушевал шторм, и ее голос терялся в воющем звоне ветра, а кораблик навсегда уходил в тугие удары волн. Но я все еще слышала ее — маленького рыжика, застывшего в ложбине между вспененными великанами.

«Остановите меня, пожалуйста!»

— Вы все никто без меня. Набор рефлексий — ничего не делаете, только сопли жуете, и хорошо одно: вы хотя бы все не можете быть сча…

Краем глаза я заметила движение, но осмысливать его пришлось по пути к полу.

Лиминаль одним смазанным шагом приблизилась ко мне, и что-то тяжеленное, почти отрывающее голову, прилетело мне в щеку. Это что-то было обжигающе-холодным.

Потом был удар затылком о пол. И одновременно я еще и в стену врезалась.

* * *

Я очнулась от холода. Стол в медотсеке, казалось, прожигал меня насквозь, и заднице было так скверно, что вряд ли я смогла бы сделать хоть шаг.

«Это для начала встать надо».

Зевать хотелось — аж в глотке все сжималось, вдобавок во рту стоял неприятный привкус, и слегка мутило. По ощущениям меня изрядно накачали, и мне не нравилось, что я толком не могла сказать, чем. В воспоминаниях был истеричный бред около рубки, потом — ледяная пустота.

«О черт, Лиминаль дала мне пощечину».

Я прикоснулась к щеке и нащупала там большой кусок накрепко схватившегося ДС-геля. Вспомнив обстоятельства полета, я на пробу напрягла шею. Результаты оказались звеняще болезненными. Итого: обморожение, полуоторванная голова — Рее определенно стоит попрактиковаться в оплеухах, но, желательно, как можно дальше от меня.

«А вот нехрен бред нести всякий».

Подробности моего потока бессознательного вспоминались неуверенно, память словно бы деликатничала, берегла мое самолюбие, и я пока это дело отставила. Куда занятнее было другое: что вообще со мной произошло, почему я сорвалась.

Расстрел не был расстрелом, это вам не тот грузовой неф с В4К, где даже оружия не нашлось. Бойня получилась так себе, без особого преимущества. Я вспомнила, как на мгновение ушла в изнанку, заставляя два вражеских корабля расстрелять друг друга, и зажмурилась, скрипя зубами: да, это не была бойня. Ну что вы, что вы. Это как если бы ты, коза рыжая, взяла «нигилист» и принялась им махать в юниорской секции по энергетическому фехтованию.

«Это не бойня. Противник не бывает слабым или сильным. Противник бывает быстро убегающим или принимающим бой».

В потолке медотсека пульсировал осветитель. Кольца с медицинскими киберами помаргивали сигналами самопроверок — они скучали, эти киберы, и скучали маячки в моем теле, оглушенные ударными дозами лекарств. Витаконтроллер был тих: он искренне считал меня живой и здоровой.

Лежи, Алекса. Просто лежи, ничего с тобой не станется, ну померзнешь чуть-чуть. Но понять себя надо, потому что стоит тебе встать — и все начнется сначала: еще один бой, еще одна пробежка по изнанке, снова вылезет чертов кот со своими поправками к контракту.

Я заложила руки за голову. Слушай, рыжая, а может, вот оно? Тебя сорвало, потому что тебя, образно выражаясь, развели? Кот прижал, поставил тебя в безвыходное положение — и ты сама себя выдавила в истерику. Мыслям было хорошо в бассейне из обезболивающего. Они там резвились, не ограниченные рамками здравого смысла.

«Ты просто сходишь с ума — вот и весь ответ».

Ответ… Это не ответ, это дешевая подделка под него.

Ты сядешь на пилотский ложемент, потом медленно прогнешься назад, ложась, отдавая ему свою спину, и перед тобой снова окажется космос, который ты любишь так, что даже ненавидишь. Ты больна им до такой степени, что попросту без него не можешь, и тебе было ослепительно хорошо в этом проклятом замкнутом круге, пока не оказалось, что тебе на самом деле плохо, что галактика жестока, а рядом с тобой — будто бы черная дыра, в которой пропадает все. И ты сама — еще вне горизонта событий, а вот все, кто рядом, — уже там.

Дверь в медотсек открылась, и к лежаку подошел обормот.

Когда же ты исчезнешь, а?

— П-привет.

Пульсирующее свечение мешало толком рассмотреть лицо Дональда, я видела только кончик острого подбородка, который смешно шевелился, пока обормот говорил. «Он еще и побрился».

Вслед за этим тонким замечанием пришел вопрос: «А сколько же времени прошло?»

— Дональд…

— Двое суток, — обормот помолчал. — Я п-посмотрел логи событий.

А, вон откуда такой тон. Ну что ж, мой капитан, ты уж извини. Если ты видел все логи, то ты меня понимаешь.

— Зачем? — спросил он, и мне стало зябко от этого тона.

— Что — зачем?

— Они же убегали, Алекса. Они слали в эфир сигналы пощады!

«ЧТО?!»

Я обмирала от боли возле сердца, не в силах возразить.

— Ты забыла? Ты сбила тактический корвет, потом — фрегат. Остальные бросились убегать, а ты…

Голос уплывал в никуда, в ватную глухоту, и там бился тяжелый пульс, и возражать мне не хотелось. Я видела все — и тройной маневр, когда они попытались загнать меня в ловушку, и как слепили мой градар мультипликаторами, и как расстреливали в упор, не понимая, что я уклонюсь…

А еще у меня всегда было отличное тактическое воображение, я могла придумать любой бой в таких подробностях, что даже фильм смотреть не надо и расчеты можно не проводить: все будет в точности так, как мне привиделось.

Привиделось.

Черт.

— Но, Дональд…

— Алекса, з-зачем?

Это «зачем» взрывало мне мозг. Меня рвало на куски от всех «я не знаю», «мне плохо», «я не помню», «спаси меня». И на всех весах мира один короткий вопрос обормота был куда тяжелее, чем все мои мысленные выкрики.

Придется о деньгах. Придется быть меркантильной сукой.

— Ты переговоры с Яуллисом читал?

Дональд слегка склонил голову, по-прежнему размытую ярким светом.

— Нет. К-которые?

— Он связался со мной после взрыва солярного заряда…

Капитан молчал, ожидая объяснений, а я молчала, не понимая, почему боюсь говорить. И откуда чертова неуверенность в своих словах. И откуда…

— Он предложил деньги за уничтожение остатков флота «Алмеха».

— Д-деньги?

— Да, пятьдесят миллиардов.

— Н-но почему?

Пресвятое небо, да он идиот! Я выдохнула и вкратце изложила свои мысли: и о захвате обеих корпораций сразу, и о встраивании СН-боеголовки вместо боевой части какой-нибудь кластерной торпеды, и обо всем-всем-всем.

Я заводилась. Мне пришлось оправдываться, потому что я оказалась сукой. Потому что я сбила какие-то чертовы корабли корпораций. Потому что я придумала их якобы отпор. Я оправдывалась перед пеплом своей совести, перед здравым смыслом, а вот теперь — перед этим идиотом. И хуже всего то, что мне не все равно.

— И у меня не было выбора, понимаешь? Ты, мать твою, понимаешь или нет?!

Он молчал — все так же размытый в пятне света, и я так хотела дернуть его за ворот, влепить ему поцелуй в губы, влепить ему по рылу, просто выдернуть его из этого нимба, в котором ему так, черт бы его подрал, уютно.

— И он з-заплатил?

— Да, — сказала я, отворачиваясь от капитана — всего такого в белом.

— К-кому? На счету по-прежнему только аванс за п-первую миссию.

Я моргнула, пытаясь понять, о чем он, а когда поняла, было очень больно — прямо в голову, в мозг, электроды в центры боли.

— Ты точно проверил?

— Да.

— Но… Он же баронианец! Он не мог соврать!

Дональд молчал, и ответ можно было прочитать прямиком по обалденному белому свечению. Баронианец, конечно, солгать не может.

На какую-то крошечную долю секунды мне захотелось разорваться. Хотелось побыть настоящей девушкой: разрыдаться, вцепившись ему в руку, умолять вытащить меня, не бросать и спасти. Хотелось быть по-настоящему сумасшедшей — чтобы с отшибленной головой — и просто рассмеяться, и признать наконец, что это я все придумала, потому что хочу только одного: быть лучшей и доказывать это на каждом шагу.

Я всего-навсего осталась лежать на столе, слушая, как он уходит. Свет Дональд забрал с собой.

* * *

В коридоре фрегата было пусто и тускло.

«Куда всю энергию перенаправили?» — подумала я, двигаясь вдоль стенки. После душа мне стало легче, и мысли прояснились, но в голове срочно потребовались новые спасательные дамбы, потому что уже начало затапливать.

И все, и хватит. Переживу.

Каюта не изменилась, здесь все было как раньше, только теперь больше некуда мне бегать от кошмаров. Я поскладывала разбросанные вещи и улеглась на кровать, подтянув колени к груди. Думать не хотелось, да и нельзя было думать, если уж совсем строго разобраться. Но я точно знала: рано или поздно придется заснуть, и теперь вообще не факт, что я оттуда вернусь.

К Марии. Увы, пора.

Карпцова сидела за столом и ковырялась в манипуляторе скафандра. Тестерная отвертка щедро выводила данные на голопанель, и Мария смотрела больше на экран, чем туда, где ковырялась.

— Привет, — сказала я, садясь напротив.

— Привет. Сейчас.

Карпцова несколькими движениями загнала детали на место, и манипулятор с тонким свистом сложился.

— Что скажешь? — поинтересовалась докторша. — Или ты так — выпить пришла? За упокой, так сказать?

Я обхватила себя руками и фыркнула.

— Нет. Прошу тебя, помоги мне.

Мария потерла висок пальцем и смешно наморщила носик.

— А с чего это ты? Я думала, по части психоанализа у тебя проходит секс с Дональдом.

— Нет, — сказала я.

Отчетливое понимание, что зря я пришла, кололось в виске. Простое «нет» без ругательств обошлось мне очень и очень дорого.

— Ладно, извини. — Мария встала. — Пойдем.

Мы пошли. Я смотрела на худую докторшу, на ее немного сутулую спину и думала, что ей, наверное, нелегко. Чисто по-женски нелегко. Так бывает в наш век, и во все века было, что одержимость идеей иногда дает сбой, и человек оглядывается, а вокруг — никого, и чего-то странно-интересного хочется, и небо уже не такое голубое (розовое, зеленое, синее). Интересно, сколько раз за свою жизнь она выходила из строго-научной скорлупы?

— Давай с самого начала, Алекса.

Я ее не видела. Карпцова устроилась где-то за спиной, на висках у меня висели противные липучки, а над головой снова была лампа.

— Мария… Можно свет погасить?

— Что? Хорошо. Только не засни.

«О, Карпцова, это вряд ли. Это очень вряд ли».

Я вспоминала свою жизнь. Как меня привели в большой-большой зал, как там была только крепкая мамина рука, хотя самой мамы в памяти не было. Добрый улыбчивый дядя подсадил меня в странную капсулу, погладил по голове, и так — вжав головенку в плечи, напуганная, с голубыми глазищами в пол-лица — я погрузилась в темноту. Потом было первое в моей жизни слияние с машиной, о котором я не запомнила ничего, кроме давящего ужаса клаустрофобии. Мне казалось, что это не фреймы компьютера, а меня саму заперли в душной коробке, по которой пульсирует охлаждающая жидкость.

И это был первый случай, когда я, еще не помня мамы, услышала лейтмотив своей жизни.

«Ты самая лучшая, доченька».

Он варьировался, он плавал, набирал обертонов, он играл и кружился: «Ты умничка, доченька». Лейтмотив настырно долбился мне в затылок басами: «Ты так стараешься, доченька». А еще менялась мамина рука. Она поначалу была твердой и уверенной, ласковой, но чем сильнее расширялся мой мир, чем больше было воспоминаний, тем меньше мне нравились прикосновения. В них появилась дрожь, ладонь часто была покрыта липким потом, и я гадливо съеживалась под взглядом, в котором горела лихорадка.

— Когда ей поставили диагноз?

— Мне было четырнадцать.

Я нахмурилась. Что-то болело там, в эти четырнадцать лет. Планеты выгорали по всему космосу, мы вяло воевали с баронианцами в пятый раз, до этих шерстистых все не доходило, кто такие люди, и мы им объясняли.

Новости пестрели пожарами и орбитальными бомбардировками. Там было много ненависти — и бормотание, мельтешение телевизора не умолкало ни на секунду. Я — подстароста первого курса космоходки, ходила по опустевшей квартире, я смотрела на свою мечту и сосала, как леденец, сладкую мысль: мне больше не надо быть лучшей.

Больно. Черт, как больно.

Что-то там было страшное, в эти четырнадцать лет.

— Почему ты молчишь?

Возраст. Может, парень? Нет, я никогда не маялась такой дурью: я ведь лучшая. Все свои странные желания я сгоняла гимнастикой и зубрежкой. Мир парней пришел позже, после наблюдений за сверстницами, которым повезло — или не повезло — с матерями.

Может, по учебе что-то? Да, могло быть. Я впервые сорвалась, когда пришлось пожертвовать экипажем в задаче по уклонению.

Нет, нет. Что-то другое. Очень другое.

— Хорошо, Алекса. Пока остановимся здесь. Какой твой самый страшный кошмар?

Я вспомнила Джахизу и улыбнулась. Черт, я улыбнулась. Гори в аду, староста Фокс, но ты даже близко не подходишь к тому, что я видела раньше.

— Я стояла в очереди на принудительное донорство.

— Что?

— Да.

В непроглядном мраке комнаты голос Марии казался еще более удивленным, чем должен был. А я вспоминала ту феерию ужаса, которая ожила в моем сне — во сне шестнадцатилетней девушки.

— Хочешь сказать, что тебя разрезали на органы?

— Нет, Мария. Я просто потеряла гражданство и стояла в очереди. Передо мной было человек пятьсот, назад я не оборачивалась. Я просто там стояла.

Бесконечная цепочка медленно втягивалась под флаг Империи Мономифа, который сиял так ярко, что, казалось, он сам по себе вырезал глаза. Я стояла, и мне было так жутко, так невыносимо, что я проснулась, едва человек впереди — четыреста девяносто девятый, допустим, — сделал шаг вперед и стал четыреста девяносто восьмым.

К счастью, соседка по комнате тогда заметила, что я проснулась с остановившимся сердцем.

Дата добавления: 2015-06-27