Милан, столица музыки 2 страница

Сплошные препятствия. Одно за другим.

Но я не сдавался. Я хватался за малейшую зацепку – только бы идти вперед, с неизменными злостью и гордостью.

Иногда по вечерам после работы я снова заходил в Галерею. Звукозаписывающие студии в это время были уже закрыты, но мне хотелось побродить среди людей и – кто знает – встретить в толпе какого-нибудь знаменитого певца.

Так я мечтал, думал, размышлял. Я оказался в ловушке, которая мешала мне прогрессировать. Никто не сможет оценить мои вокальные данные, если вначале меня не прослушает. То есть, мне любым способом нужно сделать так, чтобы мой голос и мои песни услышали.

Как-то вечером меня осенило: если нельзя, чтобы меня прослушали лично, нужно оставить запись. Мне нужно было записать пластинку и вручить ее музыкальным экспертам, чтобы они со всеми удобствами ознакомились с моим голосом и моим стилем исполнения.

В районе улицы Пьятти студия грамзаписи «Меацци» предложила новинку: кабинку для записи самодельного диска! Стоимость услуги составляла тысячу лир (чуть меньше двух долларов – П.П.) в час: входишь внутрь и поешь под гитару, а потом на выходе тебе вручают пластинку на 45 оборотов с тем, что ты там напел.

Так я и сделал. Мой первый диск оказался самодельным, но мне казалось, что я совершил невозможное. Пластинка содержала четыре песни, все полностью мои – и слова, и музыка. Я заказал себе три экземпляра и один сразу же послал домой, чтобы родители порадовались за мой первый успех. Помню, что одна песня называлась Stasera (Сегодня вечером), вторая – Prima di dormire (Перед тем, как лечь спать), ее я потом записал по-настоящему. А еще там были Sicilia addio (Прощай, Сицилия), которую я написал еще подростком, думая об уехавшей в Аргентину тете, и Non sapevo (Я не знал).

С этой пластинкой в руках я пришел в гости к одному рабочему с нашей стройки, у которого был проигрыватель. Послушав свою первую песню на диске, я нашел, что она прекрасна. Товарищу моему она тоже очень понравилась, и он сказал, что меня ждет неплохая карьера.

Я начал ходить по звукозаписывающим студиям. Точнее, я туда забегал в свободные от работы часы. Пластинку я оставлял секретаршам вместе с письмом, содержащим мои данные и настоятельную просьбу передать все это «маэстро» в руки, сообщая, что через несколько дней зайду за результатом. Результат везде был одинаковым: мне говорили, что диск прекрасен, что его оценили, но в настоящий момент студия не заинтересована в его издании.

По прошествии нескольких недель я вынужден был признать, что этот путь оказался ошибочным. Еще одна потерянная надежда.

4. В университете под названием «жизнь»

Вчера вечером я снова готовил для друзей ужин.

Оливковое масло, чеснок, помидор. Все это на сковородку и добавить базилика – он растет в горшках на кухонном подоконнике, и когда открываешь окна, комнаты наполняются запахом солнца и чистоты. А вот за острым красным перцем следит моя мама; он у нее развешен венками. Щепотку его я добавляю в соус, и сразу же кожа ощущает пощипывание, как это и должно быть.

Пока варятся макароны, я открываю бутылку моего вина, бутылку Platone. Это вино объясняет все то, что находится в крови Апулии, моей земли.

Мне нравится готовить еду. Для меня это как медитация в дзен-буддизме. Ритмичное чередование жестов повара напоминает музыкальную композицию. Цветовая гамма даров земли их аромат, их вкус вызывают улыбку, дают возможность расслабиться, отвлечься от тяжелых мыслей. В крайнем случае они упорядочивают эти мысли, выстраивая их в строго определенной последовательности: так они приходят не все сразу, а по одной.

Несколько лет назад я поставил большой мангал в саду, рядом с изгородью из индийских фиников. Там мы часто устраивали вечера пиццы с друзьями, многие из которых – американцы.

Я делал пиццу от начала и до конца: замешивал тесто, формовал его, подбрасывал в огонь дрова виноградных деревьев (они узловатые, и их кора превращается в крошку), а когда температура становилась такой, какой нужно, ставил на огонь пиццу. Каждый мог заказать мне пиццу по своему вкусу. Кто-то хотел с ветчиной, кто-то с каперсами, кто с сыром, а кто-то предпочитал, чтобы она была полностью покрыта чесноком. И я выполнял пожелания. Длинным шестом я ставил свое произведение на огонь, и от мангала исходили такие дивные запахи, что немедленно хотелось запеть. Откуда-то тотчас же появлялась гитара, и это была приманка, перед которой я никогда не был в силах устоять. Так время пролетало незаметно – за едой, питием и песнями, и огоньки зажженных свечей отражались в кувшинах с ледяным вином.

Я отличный повар и не боюсь в этом признаться.

Этому искусству я научился, пока жил в Милане: оно завладело моей душой и никогда не оставляло ее.

В 1961 году после приезда месяц я проработал на стройке. Но мне не платили, и по прошествии той знаменательной недели с хлебом и ананасами я решил оставить работу маляра.

В бюро по трудоустройству на Домской площади я увидел интересное объявление. В нем говорилось, что расположенному рядом ресторану требуется помощник повара. Это не должно быть трудно – я много раз помогал на кухне своей матери, подкладывая дрова в огонь, чтобы увеличить пламя под кастрюлями. Я решил пойти.

Именно тогда началась моя ресторанная жизнь.

Ресторан назывался «Феррарио». Я пошел сразу к директору, к синьору Бассо, и сказал ему, что ищу работу.

«Ты знаешь ремесло помощника повара?» - спросил он меня.

«Думаю, нет ничего сложного в том, чтобы подкладывать дрова в огонь», - ответил я уверенно. Я и вправду считал, что это ремесло заключается исключительно в поддержании огня для приготовления пищи.

Он начал хохотать, но в итоге оказался снисходительным ко мне и взял-таки меня на работу. Я должен был приступить к ней уже на следующий день.

Назавтра он выдал мне что-то типа формы цвета охры – странную шапочку, похожую на цилиндр, и брюки с черными лампасами. Потом он объяснил мне мои обязанности: с одиннадцати утра до половины второго дня я должен был находиться около ресторана и раздавать гуляющим по центру иностранцам рекламные листовки с приглашением посетить наше заведение. Между обедом и ужином, когда клиентов нет, я должен был мыть ресторан и то же самое – вечером после ужина. В ресторане я мог дважды в день бесплатно есть, и за все это получать в месяц двадцать пять тысяч лир (40 долларов – П.П.) плюс чаевые.

Для меня это было настоящей удачей.

Помню то лето, которое я провел в форме за раздачей листовок. В отличие от всех предыдущих, когда я был дома, этим летом я ходил обутым. Мои ноги буквально варились в обуви! Еще бы – впервые за семнадцать лет в жару они были закованы в ботинки, и на них быстро образовались язвы. Я был вынужден обратиться к врачу, он прописал мне лечение, и тогда все зажило. Но этот факт заставил меня еще раз задуматься: все менялось в моей жизни, и это тоже было частью изменений.

Прошло мое первое лето в городе. Надвигалась зима, и я приготовился к страданиям: кто знает, какой холод может быть зимой в Милане! Однако настоящий холод был дома, на Юге: когда дует трамонтана из Саленто, ты чувствуешь себя, как святой Себастьян, которого на образе пронизывают ледяные стрелы.

В Милане холод другой: влажный, коварный, туманный. Однако разница еще в том, что в городе везде есть отопление – в домах, в заведениях, в церквях и даже на заводах. Ощущение – как на экваторе, и я наслаждался этой новизной, поскольку к холоду у меня выработалась стойкая аллергия. Как к климатическому, так и к человеческому.

В ресторане «Феррарио» я работал шесть месяцев без перерыва, восемнадцать часов в день и без выходных.

Отпуска я не просил, потому что не знал, имею ли я на него право, а еще потому, что мне была интересна эта работа. Уже через неделю меня перевели на готовку пиццы: я наблюдал и схватывал на лету премудрости этой специфики.

На верхнем этаже был еще ночной клуб, и периодически я поднимался туда петь. Там была живая музыка, я помню руководителя оркестра: его звали Марчелло, и он был в восторге от моего голоса.

Однажды вечером я резал сыр моццареллу и глубоко поранил палец. Директор и хозяин заметили и пришли в ужас. Мне тут же оказали медицинскую помощь, при этом все выказывали всяческое беспокойство и сочувствие. Казалось странным находиться в центре такого внимания. Дома как-то в поле я порезал руку, и отец, осмотрев рану, приказал мне: «Пописай на нее и продолжай работать». Поэтому я привык переносить боль и не обращать особого внимания на порезанный палец и разбитую коленку. А в ресторане все были взволнованы, и хозяин заведения мне сказал: «С порезанным пальцем ты не можешь работать. Возьми пятнадцать дней отпуска и отдохни. Разумеется, отпуск мы тебе оплатим».

Я был ошеломлен. Меня отправляли домой и еще за это платили, как если бы я оставался на работе! Мне все это казалось невозможным. Только потом я понял, что значила эта чрезмерная любезность: я работал без медицинской книжки и без страховки. Впрочем, неважно: так или иначе, подобное отношение ко мне меня растрогало. Я почувствовал себя как в кругу семьи, а для того, кто ежедневно боролся с тоской по дому, это было очень много.

Свой «оплаченный отпуск» я провел в Челлино.

Наконец-то ностальгия получила свое, и меня больше ничего не точило изнутри. Огромным счастьем было для меня вновь увидеть родителей и друзей! Все мне говорили, что я «облагородился», что моя кожа приобрела изысканную белизну, что жизнь в городе пошла мне на пользу. Я гордился этими ироничными высказываниями, тем более, что все расспрашивали меня о том, как живут в больших городах, и я старался по мере сил удовлетворять этот информационный голод моих земляков.

Дома я поневоле сравнивал мою нынешнюю миланскую жизнь с повседневностью существования в Челлино. Разница была чувствительной. Мои мысли были о новых сменяющих друг друга событиях, благодаря которым я становился взрослым мужчиной, а мои сверстники как бы остановились во времени. Чувствуя все большую пропасть, отделявшую меня от моих школьных друзей, я понимал, что мой отъезд в Милан был одной из самых правильных вещей, которые я сделал в своей жизни.

Заработанные мной в ресторане деньги я почти все неукоснительно высылал домой.

Считая зарплату и чаевые, я зарабатывал порядка пятисот тысяч лир в год (800 долларов – П.П.). Последний раз, когда я говорил с отцом о финансах, я узнал, что вся моя семья из четырех человек в то время зарабатывала около восьмисот тысяч (это без расходов). Таким образом, работа в ресторане позволяла мне фактически содержать всю свою семью.

Дома я не говорил, что работаю официантом и готовлю пиццу. Мои были уверены, что меня взял на работу миланский муниципалитет. Однако это быстро раскрылось.

Пару месяцев спустя после моего домашнего отпуска в ресторан зашел один из жителей Челлино, который сразу же меня узнал. Я был счастлив увидеть земляка, поэтому сразу же вручил ему денег, чтобы он передал их моей матери. Наивная ошибка: я был слишком рад увидеть человека с моей родины. Мало того, что он так и не передал денег, так еще и раструбил на всю округу, что я работаю официантом.

Проблема была в том, что работа в сфере услуг считалась в то время на Юге оскорбительной. Работа официанта не была уважаемой, и моя мать немедленно написал мне письмо с требованием объяснений. Я ответил, что работаю в миланском муниципалитете, но поскольку в выходные он закрыт, подрабатываю в одном ресторане. Ведь меня приучили к труду, и я трудился все дни: деньги, которые я регулярно посылал домой, мне никто не дарил – это был достойный результат моего труда.

В то время некоторые мои земляки начали приезжать ко мне в Милан, но долго там не оставались: ностальгия – штука серьезная, а мысль быть вдали от дома для многих оказывалась невыносимой.

Дольше всех сопротивлялся ей мой кузен Анджело, который жил у меня около месяца. Я нашел ему работу чистильщика обуви перед рестораном, и ему удалось заработать около сотни тысяч лир. На эти деньги он купил себе гоночный велосипед и исчез. Больше никто его не видел.

Потом я узнал, что на этом велосипеде он проехал от Милана до самого Челлино. Оказывается, это была его давнишняя мечта: поехать в Милан, купить себе гоночный велосипед и вернуться домой. Странная, может быть, цель, тем не менее он сумел ее достичь.

Моя жизнь в качестве официанта была весьма насыщенной.

Помню, как-то мне пришлось даже заставить себя уважать. Работали у нас такие Пьеро и Ренато, которые постоянно надо мной подтрунивали. Ресторан располагался на двух этажах, и они старались делать все, чтобы я как можно больше раз поднимался и спускался по лестнице. Каждый раз, когда это случалось, они сидели, курили и тихо подсмеивались.

«Я понял, что ты надо мной насмехаешься, - сказал я как-то Ренато, - но я тебе не придурок, чтобы так продолжалось».

Однако продолжилось, и в один прекрасный вечер я позвал их наверх, в раздевалку, а как только они вошли, схватил стул и начал наносить им быстрые удары. Ох и досталось же им! На шум вбежала хозяйка заведения и начала вопить: «Ну Альбано, прекрати, ты же хороший парень! Вот они, южане…».

Без комментариев. Главное, что эти двое надо мной больше не смеялись.

Сколько клиентов приходило к нам за день!

В полдень это были преимущественно студенты и туристы всех национальностей. По вечерам приходили семьями плюс еще туристы.

Ночью заведение преображалось. В это время его населяла совершенно другая, я бы сказал, фауна – бандиты, сутенеры, проститутки от безысходности. Помню полицейского по имени Анджело: он был всегда пьян, и я не мог понять, когда же он успевает делать свою работу, если все время подшофе. И потом, меня поражали проститутки. Их мужчины забирали их часа в четыре утра, при этом целовали, брали под руку и сопровождали в семейное гнездышко. Я недоумевал, как они спокойно живут с женщинами, которые незадолго до этого «использовались» другими? Для меня это было выше понимания.

Как-то ночью ко мне подошел один апулиец. Жуя пиццу, он спросил меня: «Сколько ты зарабатываешь здесь в месяц?».

«Двадцать пять тысяч лир», - гордо ответил я.

«Если хочешь, можешь заработать в десять раз больше», - сказал он и посмотрел на меня медоточивым взглядом.

«И как же?», - с недоверием спросил я.

«Легко, - широко улыбаясь, как будто предлагал мне дело всей жизни, ответил он. – Ты должен всего лишь отдавать товар, маленькие пакетики, тем людям, которые скажут тебе определенную фразу».

«А что в пакетиках?»

«Тебя это не касается. Ты только отдаешь их и получаешь за это деньги», - его голос стал жестким.

Прежде я ни разу не видел наркотиков. Однако легкость зарабатывания денег меня сразу же насторожила. Никогда не забуду слов моего отца: неграмотный крестьянин, он научил меня всему, в том числе рассказал и о наркотиках, когда мы работали однажды в открытом поле. Эти слова прочно засели в моей душе.

«Многие спортсмены для достижения лучших результатов принимают наркотики, - объяснял он. – Они эффективны вначале, но потом сломают тебе жизнь». И, конечно, его любимая фраза: «Деньги – это от лукавого».

Вспомнив все это, я не медлил с ответом. Я посмотрел прямо в глаза этому господину и отверг ту легкую работу, которую он мне так слащаво предлагал.

«Моя мечта стать артистом, - сказал я. – Остальное меня не интересует».

Нужно сказать, что за время работы в ресторане я многому научился. Я видел представителей всех социальных слоев, от студентов до рабочих, от служащих до балерин. И, конечно же, проституток и наркоторговцев – мир на 360 градусов. Каждый из этих людей имел свой собственный характер, свои странности, свои привычки. В Челлино люди были одеты все более-менее одинаково, а здесь разница была очевидной. Я работал и в то же самое время наблюдал за людьми, и это было как курсы социологии и психологии. Это был мой университет под названием «жизнь».

Иногда во время моей работы официантом у меня возникали странные ощущения.

Дома, в деревне, на меня всегда смотрели сверху вниз. А сейчас я так смотрел на других, поскольку клиенты сидели, а я был на ногах. Кроме того, они зависели от меня: это я приносил им воду, вино, спагетти. Я чувствовал себя полезным и важным и этим гордился.

Я слишком ревностно относился к своей работе и однажды получил урок, который до сих пор хорошо помню. Переполненный желанием как можно лучше выполнить свои обязанности, я оставался рядом со столиком, где сидели парень с девушкой, постоянно спрашивая, не нужно ли им что-нибудь еще. И не замечал, что каждый раз прерывал их разговор.

«А вы бы не могли оставить нас на несколько минут одних, чтобы мы поговорили?» - спросила девушка.

Эта фраза меня буквально ударила. Внезапно я понял, что существует еще и другой мир. С того момента прошло более сорока лет, но урок я запомнил хорошо: необходимо понимать, хочет ли человек, чтобы ты оставался рядом с ним, или же он предпочитает быть без тебя.

По этой причине я бы советовал всем молодым людям хотя бы немного поработать официантом. Я это советовал даже своим детям. Это наилучший способ научиться понимать людей.

Недавно один друг сказал мне, что в свободное время ухаживает за лошадьми на конезаводе. Это также очень полезно, поскольку человек издревле общался с животными, и такое общение может сделать его лучше.

Как-то раз надо мной посмеялись сотрудники одной из звукозаписывающих студий, устроив мне «прослушивание».

На другой стороне площади находилась студия Durium, и те, кто там работал, часто захаживали к нам пообедать, и я их обслуживал. В разговоре с ними я сказал, что тоже пою, и они пообещали прослушать меня в студии. Я был смущен и удивлен, что-то меня настораживало, и я не ошибся.

По прошествии нескольких дней меня пригласили. Я пришел, и меня провели в комнату, расселись передо мной и скомандовали: «Давай пой!».

«А где микрофон?», - спросил я.

«Микрофона нет, - ответили они. - У нас новая методология, здесь микрофон не нужен».

Я спел, и спел хорошо.

«Молодец, созвонимся», - сказали они после прослушивания.

Я вышел и понял, что надо мной посмеялись. Разумеется, я намотал себе это на ус, хотя у них не было никаких причин обманывать меня, за исключением желания посмеяться за спиной наивного юноши.

Как-то вечером один клиент похвалил мою работу. Он сказал, что тоже трудится официантом, и тогда я спросил, почему он не на работе. Оказывается, у него был сегодня выходной!

Выходной день? Я даже не подозревал, что такое возможно. И когда я попросил объяснить, то узнал, что его хозяин дает ему в неделю один день отдыха. Мне показалось это невероятным.

«Сколько тебе платят?», - спросил он меня.

«Двадцать пять тысяч лир в месяц плюс чаевые», - ответил я.

«А у тебя в порядке трудовая и медицинская книжка?», - снова спросил он.

«Какая книжка?» - я был в недоумении. Мне никогда не говорили ни о трудовой книжке, ни о медицинской. Для меня это были неизвестные понятия.

«Послушай, - добавил тогда этот официант, показывая ко мне все свое расположение, - если хочешь перейти на работу в другой ресторан, недалеко отсюда, я тебе гарантирую лучшую зарплату и один выходной каждую неделю. Плюс оплаченный отпуск, медицинское обслуживание и все остальное».

Я не верил своим ушам.

Главное из всего услышанного – свободный день каждую неделю! Это означало одно: в этот день я смогу ходить по звукозаписывающим студиям.

Удача наконец повернулась ко мне лицом, и я это почувствовал. Такую возможность нельзя было терять.

Так я согласился встретиться с владельцем бара-ресторана Commercio, по левую руку от Домского собора. Мой друг-официант рекомендовал меня, и я был принят на работу. А еще через два месяца мне снова предложили лучшее место, и я принял это предложение.

Казалось бы, я должен быть доволен, но этого не было.

Да, проблема работы была решена, но я-то приехал в Милан, чтобы петь! С этой точки зрения я не продвинулся здесь ни на шаг. Мои музыкальные проекты оставались висеть в воздухе.

Свободный день – это было очень ценно, я мог искать контактов со звукозаписывающими студиями, и я часами ходил туда-сюда по Галерее. Мне удалось увидеть многих известных исполнителей, и даже очень известных, как Тони Ренис и Аурелио Фьерро. Я видел даже Челентано. Постепенно в моем мозгу укреплялась мысль, что однажды я войду в их круг.

В очередной раз мне предложили более выгодные условия, и я снова поменял работу.

Новый ресторан назывался Al Dollaro, на улице Паоло Да Каннобио, и это было очень известное в Милане заведение. Он был поблизости от Оперного театра, и после спектакля сюда часто заходили артисты, выступавшие на его сцене – Ренато Карозоне, Пеппино Ди Капри и, разумеется, Доменико Модуньо, мой кумир.

Издалека я наблюдал за этими людьми – как они ели, как разговаривали – и понял две вещи. Прежде всего ту, что они были такими же людьми, как и я. Да, они были великими артистами, но на сцене. А за ее пределами они превращались в обычных людей. И еще я смотрел, как они одеваются, как ведут себя, чем они отличаются друг от друга. Многие из них родились на Юге, и их жестикуляция, их акцент в начале карьеры требовали улучшения. Они этого добились, и я, наблюдая за ними, учился у них, не теряя ни одного нюанса.

Это тоже были весьма полезные уроки.

В ресторане Al Dollaro я даже нашел свою любовь.

Ее звали Маринелла, красивая блондинка с голубыми глазами и чистым лицом. Однако она была родственницей владельца заведения, и это слегка осложняло ситуацию.

Сплетни начали распространяться немедленно. Мне это было очень неприятно, при том, что в ресторане я вел себя с Маринеллой, как чужой. И все равно: каждый день судачили об одном и том же.

Особенно старался Роберто, сын директора. Дело в том, что ему тоже нравилась Маринелла, и Роберто не хотел сдаваться, невзирая на очевидность фактов. При любой возможности он старался меня задеть.

Однажды он сказал: «Деревенщина с Юга приезжает сюда и отбирает у нас не только работу, но и женщин!»

Ужасная фраза – и не потому, что «деревенщина», к этому-то я уже привык. Однако она обливала грязью мое чувство, чистое и искреннее, прекрасное и глубоко личное. Покушались на сокровище, которым только я имел право обладать, - на мои чувства. Эта фраза была для меня сильнее, чем если бы это был удар кулака.

«Завтра же я ухожу отсюда, - сказал я ему. – Но ты запомни, что я сюда еще вернусь, и ты будешь обслуживать меня за столиком».

«Амбиций тебе не занимать», - иронично хмыкнул он.

«Ты можешь называть это амбициями, - возразил я, - но я уверен, что мы еще увидимся».

Так я оставил место, где ко мне относились, как к сыну, и где я очень хорошо зарабатывал. И все из-за одной фразы.

Но когда твои чувства сильны, прекрасны и чисты, ты не можешь позволить, чтобы кто-то другой их очернил. Этого я никогда не смог бы принять.

Впоследствии в моей жизни подобное случалось еще не раз.

Есть такие люди – уж не знаю, по причине зависти, или просто потому, что они плохие, делают все, чтобы разрушить то, что важно для других. Они судят, поучают, выдумывают, распускают слухи и не могут поверить, что кто-то другой действительно может быть счастлив. Они просто не переваривают, если это действительно так.

Я всегда сражался с такими людьми, защищая буквально зубами то, что принадлежит только мне, моему личному, моим чувствам. И даже если это не всегда помогало, я никогда не изменял образу моих мыслей и моей жизни.

Впрочем, я оставил работу в ресторане Al Dollaro еще и потому, что мои отношения с Маринеллой складывались не слишком удачно.

Она была необыкновенным, особенным человеком, но я терпеть не мог ее матери. Это была женщина-сноб, и на меня она смотрела свысока. Как-то я ужинал у них дома, и она подавала мне на блюде меньше еды, чем всем остальным, будто я просил у нее милостыню, чтобы утолить голод.

Как-то Маринелла вместе с матерью приехала на лето в Апулию, где познакомились с моими родителями. Ее мать сразу же начала ругать наш дом, задавая тысячи провокационных вопросов. Однажды вечером, уже в конце их пребывания здесь, Маринелла, мой отец, мой дядя и я отправились прогуляться после ужина. Мы заговорились, вернулись поздно и нашли мою мать в слезах. Она поведала нам, что мать Маринеллы собирается звонить в полицию, поскольку уверена, что мы похитили ее дочь.

Вот тогда я уже серьезно взорвался. Все, что копилось во мне долгое время, я ей высказал, не слушая никаких увещеваний.

Как бы то ни было, три года спустя я снова встретил Роберто – парня, который меня обидел.

В ресторан Al Dollaro я снова зашел в 1967 году. В это время моя песня Nel sole (Вместе с солнцем) занимала первое место в хит-парадах, и моя популярность была сумасшедшей.

Своего тогдашнего обещания я не забыл. Я сел за столик вместе с моими друзьями, и сразу же все, кто находился в помещении, потянулись к нам за автографами. Мимо проходил сын директора, и я позвал его: «Ну, Роберто, чем сегодня будешь нас угощать?»

А после мы улыбнулись друг другу. У меня не было никакого желания унижать его.

Дата добавления: 2015-06-27