Звучит соль диезо. 1 страница

Колокольчик в твоих волосах

Ты сказала, что нужно делать именно так

Давай разожжём костёр

Колокольчик в твоих волосах, звучит соль диезо

Принесём домой и оставим с собой до весны

Ты сказала ты знаешь, она живёт там.

Давай разроем снег

И найдём хоть одну мечту

Саня одетый в бордовую рубашку и чёрные джинсы, лежал рядом со мной, почти на мне. Слегка навалившись, но не прикасаясь, удобно устроившись поперёк кровати на животе, и подперев подбородок кулаком, смотрел на меня

Не смотри Сан, не смотри, я же сейчас просто сдохну, лопну же твою мать.

И улыбался.

А потом с болкона отпустим вниз... пусть летит

А на подушке, рядом со щекой, лежали гиацинты.

Розовые, фиолетовые, белые - целая охапка. Свежих, рассыпавшихся в несобранном букете.

Да какой там букет. Складывалось ощущение, что Сан решил не мелочиться, и разом скупил всё ведро, потому что перевернувшись, я зарылся в цветочный ковёр, как грёбанная белоснежка в клумбу.

А в серых глазах, парня, которого я вчера, клялся убить... Плескался океан.

И согреем хоть одну звезду

Если когда нибудь, меня попросят описать слово Любовь, я совершенно точно могу сказать. Я знаю, как она выглядит. Как сияние, как свет, как солнечные зайчики в чужих глазах: ласковые, любящие, снисходительные, смеющиеся, бесконечно нежные.

Так смотрел на меня Вольх, так, и в то же время немного иначе, более жёстко, Вольх был волком, а Саня, уютно расположившийся на покрывале - пушистой принцессой. Самой прекрасной на свете, кукольной принцессой. От рассыпавшейся чёрной чёлки над асфальтовыми смешинками глаз, изящного аристократического носа, аккуратного фарфорового подбородка, и неуловимо смеющегося рта.

У Саньки был потрясающий рот, в уголках которого пряталась улыбка. Как в сказке про Питера Пена, в описании Миссис Дарлинг. Рот мог кривиться, мог поджиматься, но когда улыбался, когда улыбался по настоящему, я ведь раньше даже не видел, что он способен улыбаться ТАК, оказалось весь мир сияет.

Мы будем сидеть у окна

И рассказывать друг другу сны

А потом нам споют свою песню первая птица

И улетит

И сейчас Сан смотрел на меня космическим взглядом вселенной, источающей глубинные тонны нежности, завалом метеоритов эмоций.

Кажется он смотрел так очень давно, и совершенно не собирался будить.

Я зарылся в цветы: лицом, пальцами, прижался ладонями к тонким ароматным лепесткам, с мягкими толстыми стебельками, чувствуя что краснею, полыхаю так, что даже не могу поднять глаза и посмотреть на него, потому что стесняюсь. Вот чего я спрашивается застеснялся?

А Санька расхохотался. Звонко, искренне, заливисто. Подобрался стремительной юркой змейкой, взъерошивая пальцами мою лохматую макушку, засыпая цветами, наваливая сверху, обсыпая гиацинтовым дождём, развернул к себе, любя смеющимися, шальными глазами.

- Доброе утро, чудо моё, - хрипло шепнул он. - Я тебя люблю.

- Саня...

Ну всё, пойду отращу волосы, сделаю себе силикон, потому что мне реально надо было родиться бабой. В носу защипало, в глазах сделалось тоже очень подозрительно, даже горло перехватило от спазма. Только позорно разреветься не хватало. Приплыли, блин. Вот гадёныш.

А Санька уже прижал к себе, целуя, тиская. Кажется, он понял, что со мной твориться. Он всегда всё как - то очень органично понимал. Улыбнулся загадочно и потащил с кровати, усаживая, устраивая среди подушек и одеял, подкатил кофейный столик.

- Сегодня на завтрак кофе и круассаны, по французки. Я бы конечно предпочёл минет, но боюсь увлечься. И ведь увлекусь, да. Ники, ты как?

Он ухмыльнулся и вытащил лепесток из моих волос, чмокнул в губы, заглядывая в глаза.

- Нормально. Но тыл болит. - Я предпочёл отвести взгляд, ибо заметив моё нездоровым румянцем пылающее лицо, Саня засветился так, словно я пообещал ему штуку баксов, и что самое примечательное вернул.

- Поиграем в доктора? - Подушкой Саня получил прежде, чем закончил мысль и с хохотом приземлился на кровать.

- Ник, прости, просто спросонья ты выглядишь... офигенным. Таким офигенно трахабельным - Сан торопливо сверзился с кровати и ловко воткнул булочку, в мой начавший возмущаться рот.

- Лучше жевать, чем говорить.

- Шкот беффуфеный

- Жуй партизан. Кстати, вес тебе набрать не помешало бы - Саня ничуть не обидевшись на продемонстрированный ему фак, удобно устроился напротив, наравне со мной прихватывая с тарелок всё вкусное и интересное, впрочем уже через минуту перестал жевать и уставился на меня. Я вопросительно изогнул бровь.

- Завидую круассану. - Саня отреагировал смешком и тряхнул головой. - Не видишь ты себя со стороны, Никита. Мне же памятник можно отлить за терпение.

Я чуть булочку не уронил. Торопливо слизнул тающий сыр. Саня зашипел, а затем прикрыл глаза, и посмотрел так, что мне срочно понадобилось кофе, а лучше два. Блядь, это его хочется завалить, причём прямо здесь и прямо сейчас. Когда Сан мурлыкнул у меня по коже побежали мурашки.

- Может отложим завтрак и ты займёшь рот хм... мной, ммм?

Саня неторопливо расстегнул ворот рубашки, отодвигая стол и присаживаясь на корточки.

Не даст. Это я тоже понимал, подсознательно, что ли.

Я возмущённо замычал, дрыгая голой ногой, на которую уже вовсю нацелились жадные лапы. Вот и где спрашивается понимание и терпение. Нам мужикам только одно надо, ну ясно же. Меня разобрал хохот и я демонстративно откусил от круассана мощный кусок и зачавкал.

- Чудовище, - Саню ощутимо передёрнуло, видимо размечтался в фантазиях о предстоящем минете.

Однако это уже было не смешно. На запросы Сани, меня реально не хватало, в то время как этот озабоченный трахаться похоже был готов круглые сутки. Вот тебе и скромный ботаник, блин. Извращенец.

- Верни жратву на базу. - возмущённо потребовал я, отбиваясь уже второй ногой, а затем и рукой.

- Согласен. Любиться лучше на сытый желудок. - Сан успел чмокнуть меня в голый живот и в бедро, (попутно облапав так, что я был уже не против покончить с завтраком и перейти к главному блюду,)но Саня сжалившись, а может содрогнувшись от вида моих выпирающих костей, вернул стол на место, и тяга к еде оказалась сильнее тяги к Сану.

- А желания из номера вылезти не возникает? - поинтересовался я с удовольствием вылизывая джем из вазочки.

- Вот когда ты так делаешь, у меня возникает только одно желание.

Саня безнадёжно махнул рукой, соглашаясь с тем, что это надолго и не лечиться.

- Ладно, учитывая твою временную недееспособность...

- Но - но, - я добрался до последнего тоста, ощущая что достиг состояния абсолютной сытости. Теперь бы покурить. Ну - да ладно. Переживём.

- Итак, чем сегодня займёмся? - деловито поинтересовался Саня, ползая по кровати, собирая цветы и ставя их в вазу. - Чего бы тебе хотелось?

- Тебя - чуть было не ляпнул я невольно любуясь его изящными гибкими движениями и покраснел спохватившись, что Саня расценит это как приглашение, но совсем не то приглашение которого я хотел. Ладно мы ещё вернёмся к обсуждению насущного вопроса, что играть в одни ворота нехорошо. И я бы тоже предпочёл забивать голы.

- Да не знаю, если честно. Может, в парк сходим?

- Уточек покормим? - передразнил Саня роясь в спортивной сумке. С утра он похоже успел сгонять не только по магазинам, но и завернуть домой. - Боулинг, ресторан, клуб, казино? - он небрежно прошёлся по списку, поймал выражением моего лица, вздохнул сдаваясь - Понял. Идём кормить уточек. Но второе место выбираю я. Согласен?

- Согласен. Но у меня денег нет, а на большее чем пиво за твой счёт, не согласен. Звиняй, тут дело принципа.

- Ох, уж эти твои принципы. Ещё в школе весь мозг мне ими выел, - хохотнув и похоже ничуть не обидевшись, А с чего бы ему обижаться. Я всегда был таким и он это знал, Саня вытащил два упакованных пакета и небрежно бросил их на кровать. - Переодевайся. А то ещё пара минут лицезрения как ты прыгаешь голым, и никуда мы не пойдём. Я не маньяк Ник, просто столько лет тебя ждал.

Я остановился на секунду перестав выискивать куда - то заброшенные ещё два дня назад, шмотки.

Саня отвернувшись пялился в окно, с привычно безучастным видом, затем развернулся.

- Не реально за пару суток насытиться.

Глаза смотрели очень серьёзно, спокойно. - Не возникни необходимости тебя выгуливать, мы бы не вылезли из кровати ещё неделю. Я не шучу. - добавил он странным тоном, и я внезапно понял, действительно, не шутит. Твою мать Сан реально смотрел на меня глазами голодного маньяка. И если раньше он сдерживался, то сейчас необходимость сдерживаться отпала. На долю секунды, я ощутил себя неуютно, вспомнив его угрозу, порвать собственную задницу. И внезапно понял. Сан бы порвал. Не сообрази он, что не было у меня никого по натуре. Он бы просто порвал меня, даже зная, что делает больно, мстил бы сознательно за свою боль, за самого себя. А сейчас моя пушистая кукольная принцесса была довольна и счастлива, и сероглазый стальной тигр внутри неё, преспокойно сладко спал свернувшись калачиком.

Внезапно образовавшийся в горле комок, удалось проглотить с трудом. Что - то мне подсказывало, что я попал.

- Сан, а если бы...Если бы я сказал, что не хочу встречаться? Если бы нахуй послал? - поинтересовался я, ну так на всякий случай, мало ли.

Саня склонил голову на бок, рассматривая, потом медленно подошёл. Красивый изящный, окутанный ароматом гиацинтов. Мне было сложно привыкнуть, что эта хрупкая кукла, выше меня почти на две головы. Взял за подбородок и очень нежно поцеловал.

- Не надо тебе этого знать, Ник. Мы же ведь встречаемся, правда?

Тигр приподнял голову и полоснул невидимыми когтями.

И я...Я вызывающе выдернул подбородок. Ну не любил я, когда со мной так разговаривали. И сейчас вновь родилось между нами это самое негласное. Сан знал, что на меня нельзя давить. Иногда мне кажется, что он был единственным, кто это по настоящему понимал.

- Из принципа нахуй пошлю.

Сан даже не обиделся, просто посмотрел ироничными влюблёнными глазами, и я реально поплыл как дурак.

- А сможешь? - шепнул одними губами.

- Бля, иди ты, - Я стукнул его подушкой, начиная стремительно краснеть, под этим знающим взглядом.

- Ники, ты всегда так активно напрашиваешься, - Саня мурлыкнул с откровенной насмешкой в голове, прижал к себе и я не удержав желания собственных ладоней, обнял его за торс притиснул. Так мы и стояли минуту как два идиота, Санькин подбородок на моей макушке, моё лицо уткнувшееся ему в грудь и руки жадно стиснувшие пространство драгоценного чужого мира.

Со мной сложно. Это я знал определённо.

- Дааа, сложно нам будет, Ник, - произнёс Саня, словно по ходу моих мыслей. Мы не успели выйти из номера, но цапаться уже начали. Точнее, цапался я. В руках Саньки были мои шмотки. Точнее не мои, вещи Вольха, и он не давал их мне одеть, заменив двумя равнозначными пакетами на кровати. И, кажется, в магазин он гонял исключительно по этой причине. Вещи были новые: джинсы, футболка и тонкий шерстяной джемпер - полный комплект.

- Ники, это не дело принципа. Тут другое, - терпеливо втолковывал Сан. - Я просто не могу тебе позволить их одеть. Подумай головой. Хочешь, скатаюсь к тебе домой?

- Нет! - представив, ЧТО Саня увидит у меня дома... даже не так, сама мысль о том, что Саня увидит, где и как я живу, была из разряда... Ну, в общем, я её отмёл.

- Ники, если тебя интересует подтекст отношений то, как твой любовник, - он присел на корточки, ловя моё лицо ладонями.

- Бля, ну ты сказанул...

- А кто мы тогда? - внимательно меня рассматривая, спокойно осведомился Саня.

Я смутился, начиная понимать некоторый новый аспект наших отношений, который, похоже, доходить до меня начинал только сейчас.

- Ты меня сейчас очень обижаешь, Никита, - тихо сказал Саня. - Давай не будем спорить. Просто, сделай это для меня, пожалуйста. Хорошо?

Не знаю, каким образом, Саня каждый раз мог сделать так, как было нужно ему. Вот действительно, лаской можно добиться гораздо больше, чем угрозами. Я приготовился отстаивать себя, бунтовать. А он просто обнял, уговаривая как ребёнка и в итоге, недовольно сопя, но понимая, что, очевидно, Сашка прав, я согласился упаковаться. Просто, вот как Сане объяснить, что эти его широкие жесты меня унижают? Хотя, единственное, что не хотел сделать Сан, это унижать меня. Особенно теперь, когда я остался с ним добровольно. Интересно, что было бы, если бы я его не принял? На этот вопрос Саня не дал мне ответа, ответ на него мне предстоит узнать позже, а пока мы просто вышли из вестибюля гостиницы, щурясь от яркого мартовского солнца и вдыхая грудью свежий запах весны.

Я сложил вещи Вольха в пакет, намереваясь вернуть, как только представится такая возможность. Может быть завтра. Я не думал о нём. Если честно, просто не хотел думать. Мысли в этом направлении оказались болезненны и неприятны. Трудно сказать, что происходило со мной, не знаю, чем руководствовался в собственных поступках. Я просто запутался в себе, в собственных чувствах. Не понимал толком были ли они, чувства?

Но тогда получается, что я просто так, с какого-то хуя, непонятно зачем, стал встречаться с двумя парнями, просто потому, что каждый из них сообщил офигенную новость, что это любовь?

Я, раскинув руки, нёсся по перилам ограничителя, балансируя на носках. Сан, снисходительно посмеиваясь, шагал рядом, готовый подхватить придурка. А я пытался представить на их месте кого-то другого, того же Зидана, или Лёна, или Серёгу Варича, моего одногруппника. С Серёгой я дружил, он мне был симпатичен и интересен. Но, почему-то, я очень чётко понимал, что в любой другой раскладке, любых других двух человек, я бы за такое признание, послал нахуй, в лучшем случае. А в этих двух случаях не смог. Почему? Небезразлично.

Я честно свалился в подставленные Санькины руки, вывернулся торопливо, не давая прикоснуться.

- Лучше бы сидели в гостинице.

Губы Сана скривились и он посмотрел на свои ладони, в которых, секунду назад, барахталась моя, падающая с перил, задница.

- Да успеешь ещё. Куда ж я денусь-то теперь? - пообещал я, сжимая пакет. Лицо Сани посветлело.

- Ты уж постарайся не деваться, - попросил он перед тем, как мы расстались у подъезда моего дома.

- Пригласишь? - улыбнулся Саня. Я отрицательно покачал головой.

- Не, у меня там бардак страшный, в другой раз.

Даже не соврал. Саня кивнул, принимая, заглянул в подъезд, обозревая его на наличие посторонних, и, прежде чем уйти, втянул меня за собой, целуя жадно и неистово, так, словно виделись, блин, в последний раз, и завтра мне не надо было в лицей.

- Не могу тебя отпустить, Ник, - признался Сан, тяжело дыша, словно бежал стометровку. - Боюсь. Сам не знаю, почему. Глупо, правда?

- Наверное, - невнятно пробормотал я, думая о своём. Саня стиснул меня в последний раз, посмотрел в глаза, с отчаянным выражением, было видно, что правда не врёт, что не может сейчас разжать руки повернуться и уйти.

- Я тебе позвоню, - шепнул он. - Сегодня вечером позвоню и буду долго-долго с тобой разговаривать по мобиле. Всю ночь. Может, не надо тебе домой, Ник? - спросил он как-то жалобно. - Давай ещё побудем вместе, а завтра я тебя прямо с утра на учёбу отвезу. Ники?

Вот никогда не думал, что Сашка, такой сильный, гордый и большой будет канючить, как пацан. Мне стало смешно, и я любовно запустил пальцы в его волосы, создавая на голове хаос. Правда, для того что бы дотянуться, пришлось встать на носки, в то время как Сан, с непроизвольной ухмылкой, наклонился вниз.

- Сань, ты как дитё малое, честное слово.

Мы бы ещё продолжили говорить, но в этот момент на площадке залаяла собака, хлопнула дверь и по ступенькам стала спускаться соседка. Мы отпрянули друг от друга одновременно. Точнее, я отпрянул, а Санька поморщился, как от зубной боли. Может, он и правда не врал, когда сказал, что ему абсолютно безразлично, что об этом подумают окружающие. Пользуясь заминкой, я махнул ему на прощанье рукой и торопливо улетел по лестнице наверх, не забыв поздороваться, под неодобрительное: "Вечно носятся как сумасшедшие..."

Родители оказались дома. Впрочем, в последнее время, в родных пенатах они зависали частенько.

В квартире было накурено, пахло табаком и туалетом.

Я не раздеваясь прошёл в ботинках, привычно не замечая нищенской обстановки: облупившихся обоев со стёртым рисунком, разваливающейся мебели, стоявшей здесь наверное задолго до моего рождения. Старенького телевизора - из категории рабочий антиквариат, засаленного ковра неопределённого серо - коричневого цвета, покрытого слоем даже не пыли, жирной коркой грязи, которую я старательно оттирал каждые выходные, но толку было от стараний, если их никто не ценил и не замечал, безразлично засирая все результаты моих усилий.

Предки и их друзья отмечали на кухне очередной день стакана. Играла музыка. Уровень шума привычно, превышал допустимые децибелы, превращая посиделку в страшный праздник, цену которого знают только дети. Звучали разговоры, ещё не перекатившиеся в фазу скандала. Смех. Весело одним словом.

От этого весело у меня внутри всё скручивалось мучительной чёрной пружиной, но я уже привык не замечать, прокручивал в голове мантрой: Меня это не касается - вбил себе это знание на уровне подкорки.

Единственное, о чём я мечтал, приходя домой, чтобы меня тупо не заметили, забыли о моём существовании.

О нём и так никто не вспоминал, и для меня удивительным казался факт, что предкам регулярно приходило в голову ткнуть меня мной. Совесть что ли мучила? Без понятия. Но обычно не проходило и получаса, как заявлялась мать, начиная активно капать на мозги, или отчим являлся воспитывать. И если мать, я ещё худо бедно переваривал, точнее, просто старался не реагировать, то с отчимом было сложнее. Этот сука постоянно руки распускал.

Об этом даже не хотелось думать и говорить...

Я привычно запер дверь на замок. Врезал, когда исполнилось пятнадцать.

Сначала отчим выбивал регулярно, превратив дверь в некое подобие изломанно - пробитой конструкции, держащейся на честном слове, потом смирился, сообразив что я повзрослел, очевидно, и нет никакого смысла бороться с моей начинающей пробуждаться самостью, и даже как-то, стал меньше доёбываться.

С учётом того, что в последний раз я избил его и оставил лежать на ковре, прежде чем съебаться из дома, неудивительно, что этот мудак предпочитал меня не трогать. Те времена, когда я не мог дать сдачи, безвозвратно прошли.

Я давно научился огрызаться в ответ. А начистить ему ебало с меня сталось в пятнадцать лет, чем я небезосновательно гордился, ощутив, что перешагнул некоторый собственный внутренний рубеж взросления, похерив шаткие идеалы в душе.

Я снял обувь у порога. В моей собственной комнате всегда царил относительный порядок. Да и не мог я просто жить в грязи. Должно же у человека быть хоть какое-то пространство, которое он будет свято беречь и хранить? Его собственный угол, место куда он сможет прийти отдыхать...Жопа заключалась в том, что не было у меня такого угла, такого мирка, знаете, маленькой собственной безопасности. И замок не спасал от этой гнетущей убивающей атмосферы тревоги. Из стресса в стресс. Своего рода девиз и кредо.

Что надо человеку для счастья? Сон, еда и вода? Нихрена. Безопасности ему хочется. Тупо голимо безопасности, а всё остальное это так, мелочи. Когда с близкими всё хорошо, когда у самого всё пучком...И разумеется, что бы голодать не приходилось. Когда приходиться, тут своеобразно так у человека мозг работает, психологический атавизм включается. Я вот всегда думал, как люди в войну выживали, это же страшно, когда взрывы, всюду смерть, есть нечего, а с другой стороны, вот так вот, брали и выживали. Эмоциональный порог отключается, своего рода, оцепенение наступает, меняется восприятие...Потом сидишь спустя время и думаешь. Господи, как же мы жили, как же мы через всё это прошли, нереально ведь. А всё просто. Выхода нет. А когда выхода нет, хочешь жить - умей вертеться. Когда в силу вступает закон выживания, становиться не до страданий и жалости к самому себе. Зубы стиснул и вперёд. Страдания делают сильнее, пробуждают душу.

И начинаешь понимать основные ценности жизни. Что вот это важно. А всё остальное, так, материальный мусор по сути.

У меня этим материальным мусором, комната была забита под завязку. Оригинальным хламом, который не вызывал абсолютно никаких эмоций, за исключением практической попытки толкануть в комиссионку. Правда в комиссионке подобное не примут, а родаки за перестановку меня бы точно убили.

Раздолбанный шкаф с одной дверцей, книжные полки компактно сколоченные из досок, и холодильник, который отчим собирался починить десять лет назад, но так и не починил. Изголовье дивана венчала, старинная швейная машинка, заваленная непонятными тряпками, по поводу которых я регулярно пытался выяснить у маман, нахрена они ей нужны и получал разумный, полный интеллектуального превосходства ответ. - Шить.

Ну ясен пень, дебил я что ли такое спрашивать? Машинку притащили с улицы, тоже лет пять назад, и она почётно разделила судьбу холодильника, и даже внесла полезный вклад в мою жизнь, когда я сумел разобрать тряпьё по коробкам и распихать так, что бы это не вызывало претензий. "Типо всё на месте, всё стоит, но в тоже время не мешает", я приспособился использовать горб вместо вешалки, закидывал на него свитер с джинсами, ну и складывал учебники с тетрадями, из тех, что не помещались на столе.

Не могу сказать, что я особо переживал, скорее иронизировал.

Содержимое моей комнаты, можно было обозвать только одним словом. Хлам.

Просто груда старого хлама, развалившегося, ржавеющего, рассыпающегося. Даже книги, стоявшие здесь со времён царя Гороха, были изжёванные, с пожелтевшими страницами, загаженные тараканами.

В нашей квартире не было вещи, к которой можно было бы прикоснуться без содрогания. И как я должен был пригласить сюда Сана? Позволить ему это увидеть? Да его бы стошнило, однозначно. От всего, от грязи, от запаха, от отвращения. Ему ведь в голову не может придти, что люди могут жить так. Что за внешним благополучным фасадом, может таиться это.

Моя мамаша, когда подкрашивалась и была относительно трезва, выглядела очень даже прилично. Пусть вещи у нас были не из бутиков, но внешний фасад родители берегли. Что-то ещё такое осталось, видимо. И никто в школе, никто в училище не знал, что же здесь творится на самом деле. Никто из моих друзей не знал. Я не мог позволить ЭТО узнать.

А так, я привык. Даже не то, чтобы привык. Это моя семья, мой дом, мои родители, я всё это любил по-своему и старался беречь, как мог. Пока мог, хотя, иногда у меня тоже не хватало терпения, и я срывался.

Несмотря на хлам и некоторую ветхость мебели, комната выглядела вполне терпимо.

По большей части так, как может выглядеть комната любого пацана. Стены, обклеенные картинками и плакатами с моими любимыми группами, правда, в последнее время, среди них затесалась целая эротическая галерея, под которой так удобно было прятать облупившиеся обои. На столе даже имелся живой комп, который я выкупил у знакомого практически за копейки. Деньги у меня были. Мать давала с зарплаты, что могла позволить, что говорило о том, что родители у меня, в общем-то, были неплохие, да и подрабатывал я где мог, и как мог. В магазинах всегда требуются грузчики, клеельщики рекламы и раздатчики флейрсов. В общем-то, это меня не напрягало нисколько. Наоборот, я гордился тем, что самостоятельно зарабатываю себе на жизнь, хотя и понятно было, что реальную работу мне ещё не скоро светит найти. Но, в сущности, какие запросы у подростков? На себя мне хватало, как я уже и говорил.

Часы показывали начало седьмого. Я переоделся. Не знаю, по какой причине, но я снял вещи подаренные Саном и убрал их в самый дальний угол шкафа. Не готов я пока был к его подачкам, хотя и понимал, что дурак. Ну, вот такой вот я принципиальный. Дома было абсолютно нечем заняться. Вольх так и не звонил, пропав очевидно на неопределённый срок. Я попытался делать домашку, но математические формулы никак не желали укладываться в голове, мысли постоянно отвлекались на постороннее. В основном крутились вокруг того, как мне теперь разбираться с Вольхом. Что сказать? Что объяснять?

Раскладка: "Саня меня опоил, изнасиловал, и мне неожиданно понравилось" у меня у самого в голове не укладывалась. А потом меня осенило. Я даже ощутил себя дебилом, что не додумался до этого раньше. Вольх оставил мне ключи от квартиры. Я ведь могу, в сущности, не встречаться с ним, могу просто придти, положить его вещи, забрать свои, и уйти. Ну а потом, как-нибудь, постепенно, всё само собой рассосётся.

Именно с такими мыслями, я натянул старенькие гриндерсы, прихватив куртку, которую хранил исключительно в своей комнате, чтобы не украли и торопливо свистнулся из дома, не забыв запереть дверь на замок.

Что-то крикнул с кухни отчим, кажется, только сейчас сообразивший кто тут пролетал, но я уже не слушал, с облегчением от того, что миновал встречи с предком до вечера, выстукивал ногами бодрый ритм.

Я всегда хожу быстро. Практически ношусь. Не знаю, почему так. Движения у меня резкие, быстрые, порывистые. Мне постоянно не сидится на месте, надо куда-то нестись, что-то делать. Запри меня дома на несколько часов и это станет настоящей пыткой. Зато на улицах я отдыхал. Улицы манили с неистовой, притягательной силой. Они кипели жизнью и энергией, отголоски которой я постоянно находил внутри себя. И, растворяясь среди друзей, в темноте ночных переулков, сидя на остановках или у костров, я ощущал себя почти счастливым и живым. Сейчас на улицах всё ещё было холодно, но март уже растопил ледяной, скованный морозом воздух, наполняя его запахом коры и талого снега, подкрасив деревья красновато-розоватым оттенком. В семь часов вечера на улице уже не было темно, хотя сумерки активно опускались на город, встречаемые зажжёнными фонарями и ярким светом, льющимся из окон домов и витрин.

До дома Вольха было почти сорок минут ходьбы. Я даже успел замёрзнуть чутка, всё таки зря не одел шапку и шарф, не лето же. Поднялся по ступенькам, испытывая облегчение от того, что придумал и решил всё так ловко, хотя на самом деле ничем иным как трусостью, такое облегчение не назовёшь.

Но дело заключалось не только в трусости. Вы знаете, я могу, не глядя, не боясь ни бога, ни чёрта, встать один против толпы скинхедов, если они попытаются зажать в углу девчонку. Я не боюсь драк, не боюсь отстаивать своё мнение, способен бросить его в лицо. Но присутствовала в жизни одна единственная вещь, которую, я, отличиясь повышенной восприимчивостью - безумно боялся. Чужая боль.

А когда эту боль причинял сам....

Тот, кто хоть раз испытывает страдания на своей шкуре, знает какого в этой шкуре другим... Как объяснить? Чужое состояние вызывает отклик, царапает изнутри, взгребает и ты не можешь пройти мимо, бросить самого себя в другом человеке - не можешь...

Не знаю, какими тайными или явными мотивами руководствовалось моё подсознание в такие моменты, но для меня это оказывалось по настоящему мучительно. Одна мысль о том что по моей вине кто - то пострадает...Острым ножом по оголённым проводам изнутри, "серпом по яйцам." Я мог страдать сам, но не выносил, когда страдают другие...

Жизнь не настолько меня убила и размотала по проводам, чтобы я повзрослел и научился посылать её нахуй, вместе с теми людьми которые имели привычку врываться и портить бытие; наоборот, я долбоёб очевидно считал, что моя задача всех спасти, взять на себя то, что я мог сделать...А сделать я не мог.... Поэтому не умел отказывать, там, где логика требовала отказать, путался, вязнул в чувствах и в отношениях, как муха в клейкой паутине, хотел как лучше для всех, не понимая, что так не бывает, и самое важное понять, что хочу я сам. Вот, что должно было стать изначальным трамплинам. Но трамплина не было.

Мы часто желаем" много и всего и сразу" но понимаем это невозможно. Для того, чтобы определить собственную цель, приходится от чего - то отказываться, чем - то жертвовать, выбирать, находить компромисс...

Это вы понимаете, я сейчас понимаю это...А тогда не понимал, я был подростком и не хотел жертвовать ничем, верил, что это возможно: совместить несовмещаемое, впихнуть в себя невпихуемое, потому что в моей маленькой личной Утопии всем на свете должно было быть хорошо.

Почему идёт дождь, дождь,

дождь в Утопии?

Я скорчившись над дверью, поворачивал ключом в замке, с чертыханием ковыряясь в непривычной конструкции. Открыть никак не получалось. Спичек ему туда что ли напиха....

Руку внезапно резко повело вслед за поворачивающимся замком, дверь открылась, и Вольх просто задёрнул меня на себя. Он был дома. А я... Я растерялся.

- Ты где был? - светлые глаза смотрели устало, раздражённо и...

- Эм, - Я открыл и закрыл рот. Вольх просто прижался ко мне, поцеловал, нахмурился, осознав, что я напрягся, и принялся расстёгивать мою куртку, планируя закинуть её на вешалку просторной прихожей, где уже висела знакомая кожанка с накинутым поверх светлым шарфом.

Дата добавления: 2015-06-27