Фактор эдамаме: не просто бобы

Эдамаме – это бобы на ветках. Зеленые соевые бобы, которые входят в состав множества блюд. Их можно есть и в качестве закуски.

Пару лет назад мы со Стивом оказались на обеде в доме наших знакомых. Знакомые были новые, «друзья нашей мечты», и мне хотелось произвести на них хорошее впечатление. Когда мы пришли, нам предложили закуску – бобы в большой серебряной миске. Я никогда не видела таких бобов и подумала, что их надо вылущить и приготовить на обед, так что, когда я услышала, что это закуска, то вид у меня был очень удивленный.

Я спросила: «А правда, что это такое?» Никогда не забуду выражения их лиц. Они просто выпали в осадок.

«Что значит – “что это такое”?»

Меня тут же захлестнула горячая волна стыда. Я извиняющимся голосом пролепетала: «Это ведь бобы, ведь так?»

«Конечно, – ответила хозяйка. – Это эдамаме. Только не говорите, что никогда не ели эдамаме. Ну хоть суши-то вы едите?»

Потом, как будто моя невежественность сразила ее наповал, она начала оповещать других гостей: «Они никогда не ели эдамаме, представляете?» Мне отчаянно захотелось повернуться и уйти домой. Меня переполнял стыд.

Пару недель спустя я работала у себя в кабинете и ела бобы (в конце концов я полюбила эти самые эдамаме). Тут в дверь постучалась студентка и попросилась войти и поговорить со мной о ее работе. Не знаю, каким образом студентка запустила во мне этот механизм. Наверное, она напомнила мне меня саму, когда мне было лет двадцать семь, – умную, но иногда болезненно беззащитную и чересчур старательную.

Она посмотрела на мои бобы и спросила: «Что это?» В долю секунды я вновь пережила ту ситуацию в гостях, и мне захотелось переложить часть стыда на плечи девушки. «Это эдамаме. Вы что, их никогда не ели?» – ответила я. Студентка смутилась. «Нет, кажется. Вкусные?» И тут я, на манер Джоан Кроуфорд[7], проговорила: «Поверить не могу, что вы их не пробовали. Это вкуснейшая еда. Безумно вкусно».

Когда студентка вышла из моего кабинета, я находилась в оцепенении. Невероятно. Почему я так поступила? Какое мне дело? Я не гурман. Я не торгую бобами. Несколько дней я думала об этом, и наконец меня осенило. Я стыдилась не потому, что никогда не пробовала эдамаме. И не потому я свалила свой стыд на студентку, что мне было важно чувствовать себя умнее ее. Нет, я стыдилась потому, что для меня незнание японской еды было вопросом культуры и принадлежности к определенному классу. Люди на той вечеринке были настоящими гурманами. Путешествуют по свету, знают все об искусстве и винах. У них двухлетний ребенок ест такое, что мне и не выговорить.

Чем больше я об этом думала, тем лучше понимала, что классовый вопрос для меня – фактор стыда. Людям иногда трудно это понять, потому что я профессор в университете, а мой муж – педиатр. Коллеги часто подразумевают, что мы с ними одинакового происхождения, но это не всегда так.

Когда мне было двадцать с чем-то, я не ела суши и не училась в Гарварде, чтобы, продолжая семейную традицию, стать профессором. Нет, я работала в телефонной компании и состояла в том же местном сообществе, что и мои родители в нашем возрасте. Родители старались приобщать нас к разным культурам, книгам, музыке, еде, но, конечно, нам было далеко до уровня «друзей нашей мечты».

Через несколько месяцев после эпизода со студенткой в Хьюстон приехала погостить моя подруга Дон. В том, что касается развенчания тайн, Дон – моя постоянная спутница. Я могу спросить у нее все что угодно и поделиться чем угодно; мы выросли вместе и добились примерно одинаковых позиций в обществе. Я начала готовить обед и произнесла: «Приготовлю-ка я эдамаме. Ты когда-нибудь их пробовала?» Дон посмотрела на меня: «Нет, но слово слышала. А что это такое?» Я улыбнулась. «Так японцы называют соевые бобы. Их надо сварить, посолить, вылущить и съесть. Очень вкусные, я их впервые попробовала месяца три назад».

Развенчание тайны – это ваш выбор. Если вы что-то знаете и имеете возможность раскрыть эту тайну или же закопать ее еще глубже, вы имеете шанс повысить вашу стыдоустойчивость. Выбирая «закапывание» тайны, мы должны спросить себя: почему нам так приятно хранить ее при себе?

Я часто упоминала эту историю в разговорах и на семинарах и получила огромное количество отзывов. Некоторые касаются самой концепции развенчания тайн, но, как ни странно, мне написали множество писем конкретно об эдамаме. Вот что мне написала одна девушка: «Я никогда не пробовала эдамаме, видела в меню, но не заказывала, потому что не знала, как это слово произносится. Прочитав вашу историю, я засмеялась и попросила хорошую подругу, которая уж точно меня не осудит, заказать эдамаме в суши-баре и показать мне, как их есть. Я полюбила это блюдо и каждый раз, когда его ем, думаю о вас. Я – из очень бедной семьи мексиканских иммигрантов. Ваша история и про меня тоже».

Развенчание авторитетов

В ходе интервью многие женщины вспоминали о стыде в связи с преподавателями, докторами и различными специалистами. Меня как преподавателя совсем не удивило то, что стыд оказался школьной проблемой. Я считаю стыд одним из сильнейших препятствий к обучению. К сожалению, общественное мнение настаивает на том, чтобы мы казались обученными, и это становится важнее, чем собственно учение. Мы тратим время и силы на то, чтобы принять вид знающего человека, и поэтому вряд ли осмелимся задать вопрос или рискнем признаться, что чего-то не понимаем. А ведь чтобы учиться, надо и рисковать, и быть смелым. Но что меня поразило, так это стыд по поводу авторитетов как таковых. Женщины признавались, что стыд не дает им вернуться в школу и закончить среднее образование; сходить к стоматологу или другому врачу; записаться на психотерапию; поговорить со священником. В этом разделе я поделюсь своими наблюдениями за авторитетами и поговорю о том, как часто мы теряем силы при одном только взгляде на чью-то должность или звание на визитке или табличке, вывешенной на дверях кабинета.

Люди «авторитетных» профессий имеют три отличительных преимущества перед теми, кто к ним приходит: 1) им позволено «не знать»; 2) им позволено «не говорить» и 3) их объективность не оспаривается. Большинство людей, когда им задают вопрос или требуют мгновенно выдать какую-то информацию, сильно напрягаются в поисках ответа, желательно быстрого и правильного. Если мы не можем ответить или даем неверный ответ, мы виним себя. Другое дело – люди «авторитетных» профессий: они априори наделены правом не знать или не отвечать. Звание врача или профессора – отличная палочка-выручалочка. Например, когда я училась на бакалавра, неверный ответ или отсутствие ответа свидетельствовали о недостатке моих знаний. Обычно в таких случаях я испытывала смущение, но иногда и стыд. Когда я стала учиться на магистра, я уже могла ответить на вопрос «не знаю». Это был не лучший ответ, но, как правило, его ценили за честность. В аспирантуре, если мне задавали вопрос, на который я не знала ответа, задававший приходил к выводу, что либо вопрос неудачный, либо я слишком занятая и умная, чтобы думать о такой ерунде. Привилегия звания – позволение ничего не знать. Тем, кто не защищен табличкой на двери, сертификатом, титулом, буквами «к. н.» или «д. н.» на визитке, эта привилегия выпадает редко.

Второе преимущество – то, что я называю политикой «спрашивания и неотвечания». Во всех авторитетных профессиях формально или неформально поощряется уклончивость. Врачи, психотерапевты, преподаватели, социальные работники, священники и прочие подобные специалисты – обучены выпытывать информацию у людей помимо их воли и при этом сами говорить о себе как можно меньше. Существует негласное правило: чем выше статус и звание, тем больше тебе позволено знать о других и тем меньше положено раскрывать себя.

Подумайте об этом. Ваш доктор может знать все о вашей сексуальной жизни, весе и опорожнении кишечника. Но вы не можете спросить у нее, замужем ли она и есть ли у нее дети. Многие специалисты, если им задать такой вопрос, строго возразят: «Мы здесь не обсуждаем мои личные дела» или «Это бестактный вопрос».

Вот четыре примера.

• Когда я забеременела, я не обращалась к доктору до шести месяцев, не вставала на учет и не наблюдалась. Я выжидала, чтобы наступило такое время, когда уже никто не мог бы запретить мне вынашивать ребенка. Я очень боялась, что врач скажет мне: «Вы слишком толстая, беременность вам противопоказана». Меня это так пугало и мне было так стыдно, что я не шла и не шла к врачу. Даже не верится, но я рисковала собой и ребенком, потому что очень стыдилась своего веса. Ненавижу докторов.

• Моя дочка умерла от рака в шесть лет. Священник сказал, что горевать – это проявлять эгоизм, потому что ей хорошо, она у Бога. Этот священник очень умный и образованный человек. Но он сказал жестокую вещь. Из-за этого я возненавидела его, возненавидела церковь, возненавидела Бога. Я до сих пор ненавижу священника. Не хожу в церковь. И разбираюсь со своим отношением к Богу. Как это возможно – стыдить человека за то, что он горюет о смерти ребенка?! Никакая ряса, никакой сан не дают такого права. Вы можете себе представить, сколько лет мне потребовалось, чтобы преодолеть стыд и начать горевать? Теперь мне это позволено. И в каком-то смысле я буду горевать всегда. Священник воспользовался своим положением и сказал ужасную, кошмарно несправедливую вещь.

• Когда у моего сына впервые обнаружили отит, педиатр сказал: «Ну, что делать будем? Вам придется выбирать – карьера или слух ребенка». Только доктор может чувствовать себя вправе такое ляпнуть. Я спросила его, ходят ли его дети в садик. Он ответил: «Мои дети не пришли в поликлинику с отитом». Возмущает то, что они себя ставят выше других и при этом ты полностью от них зависишь.

• Когда я решила все-таки закончить школу, мне было пятьдесят восемь. Я не умела отправлять имейл и пользоваться компьютером. Когда я последний раз была в школе, кассета казалась революционным изобретением. Я догадывалась, что будет страшно, но когда я нахожусь в классе, то превращаюсь в полную идиотку. Когда я хочу задать вопрос или как-то высказаться, я просто вся трясусь. Не из-за других учеников, а из-за молодых преподавателей. Они меня крайне напрягают. Некоторые даже моложе моих детей. Так противно чувствовать себя дурой перед ними.

Третье преимущество «авторитетов» – их презумпция объективности. Большинство подобных профессионалов действительно проходили разного рода тренинги на объективность, но достижима ли она в самом деле – спорный вопрос, который постоянно обсуждается. Некоторых учат, что объективность возможна, их обучают, чтобы они, работая с клиентами или пациентами, могли заменять свои личные «линзы» профессиональными. Других, например меня, вразумляют, что чистая объективность недостижима и что никто не может полностью отбросить свою собственную точку зрения. Вместо этого мы стараемся познать наши пристрастия и помнить о личном опыте, чтобы иметь возможность оценить его влияние на отношения с клиентами. Мы считаем, что это самый этичный способ работы с людьми.

По моему опыту, наиболее серьезная угроза объективности состоит именно в том, чтобы верить в существование «чистой объективности», «непредвзятости», «беспристрастия». Я больше доверяю тем, кто ставит объективность под сомнение, тем, кто верит, что люди, ценности и переживания влияют на наши исследования и практику.

Когда мы говорим с докторами, терапевтами и другими «авторитетными» специалистами, мы не можем слепо верить, что они объективны. У нас нет права проникать в их личную жизнь, но есть право знать их профессиональные и этические ценности, их мотивацию к работе с нами. Это в особенности верно для специалистов, предлагающих советы и руководство.

Я хочу, чтобы мой педиатр поддерживал работающих мам. Хочу, чтобы мой гинеколог разделял мои убеждения по поводу беременности и родов. Хочу, чтобы мой финансовый консультант понимал мои ценности и этику. И конечно, я хочу, чтобы мой психотерапевт разделял мое глубинное понимание того, как меняются люди.

Учитывая власть авторитетов, легко понять, почему общение с ними часто вызывает стыд. Чтобы выстроить связь и сохранить силу в таких ситуациях, мы должны использовать нашу критическую осознанность. Нам следует определить, кто извлекает выгоду из нашего страха и стыда, и понять, как мы можем найти поддержку. Чтобы добиться этой цели, мы должны отбрасывать сомнения и обращаться за советами к друзьям. Мы также обязаны принять свое абсолютное право расспрашивать «авторитетных» специалистов о том, как они практикуют, перед тем как доверить им личную информацию.

В следующей главе мы поговорим о действенности обращения за помощью. Четыре элемента стыдоустойчивости не всегда появляются в заданном мной порядке, и я обнаружила, что если мы поняли, что вызывает в нас стыд, и достигли некоего уровня критической осознанности, то обращаться за помощью становится не так страшно. Это важно, потому что, как видно из следующей главы, обращение к другим – самый мощный элемент устойчивости к стыду.

Глава 5

Дата добавления: 2015-06-27