Постскриптум

Побег

Как ни странно, после того, как Господь изменил мой образ мыслей о возможности покинуть Пакистан, неожиданно возникли препятствия.

Одно препятствие, например, заключалось в том, что появилось какое-то немыслимое правило о том, что граждане Пакистана могут вывезти из страны не более 500 долларов. Махмуду разрешалось вывезти 250 долларов. Но как нам с Махмудом прожить четыре месяца на 750 долларов? Это само по себе отвратило нас от мысли принять предложение Пегги.

Затем через несколько дней Пегги пригласила меня к себе домой, Когда мы беседовали, в разговоре всплыло имя доктора Кристи Уилсона. Она тоже его знала. Я очень беспокоилась о нем с тех пор, как услышала, что он выслан из Афганистана мусульманским правительством, которое затем разрушило церковь, построенную им в Кабуле для иностранных граждан.

„Как Вы думаете, где он сейчас?" — спросила я.

„Я не знаю", — сказала Пегги.

В этот самый момент зазвонил телефон. Пегги взяла трубку. Когда она обернулась, на ее лице было изумление: „Вы знаете, кто это? Это Кристи Уилсон".

Тут мы рассмеялись от радости и удивления и стали спрашивать себя,-.неужели это просто совпадение. Доктор Уилсон собирался приехать в Лахор. Он хотел навестить Пегги. Конечно, я была рада, потому что, встретившись с ним, я могла бы услышать какие-то новости, но интуитивно я чувствовала, что это будет не просто светский визит.

На следующий день у нас была замечательная встреча в доме Пегги. Я поведала доктору Уилсону о последних событиях в Вах и о своей собственной жизни. Затем Пегги рассказала ему о своих попытках уговорить меня поехать в Штаты. Он тоже загорелся энтузиазмом, услышав об этой идее.

„Однако есть кое-какие проблемы, — сказала Пегги. — Прежде всего, по существующему правилу Билкис может вывезти из страны не более 500 долларов".

„Я подумал..., — сказал доктор Уилсон, поглаживая подбородок. — У меня есть друзья, которые могли бы... Я попробую наладить контакт. Я знаю одного человека в Калифорнии..."

Через несколько дней мне позвонила Пегги. Она была радостно взволнована. „Билкис, — прокричала она, — все готово! Доктор Боб Пирс будет Вашим спонсором! Как вы думаете, вы сумеете уехать через семь дней?"

Семь дней! И тут на меня обрушилась вся реальность происходящего, ведь я должна была покинуть свою страну. Я была по-прежнему убеждена, что если я уеду сейчас, я уеду навсегда. Я поняла, что имел в виду Редьярд Киплинг, когда писал:

Бог дал людям всю землю, чтобы ее любить,

Но наши сердца малы,

И каждому из нас Он отвел уголок

Для вечной любви...

Вах... мой сад... мой дом... моя семья... Неужели я могу всерьез думать о том, чтобы покинуть все это?

Да, это было всерьез. Я бы ни о чем не думала, если бы твердо была уверена, что такова Божья воля. Я знала, что произойдет, если я сознательно откажусь повиноваться Ему. Его Присутствие исчезнет.

За следующие двадцать четыре часа я получила еще одно подтверждение. Халид сказал мне за ужином, что осталось уточнить еще кое-что, а потом все проблемы с моим имуществом останутся позади.

„Я думаю, что можно сказать с уверенностью, мама, — сказал Халид, — что сегодня ты отделалась от того имущества, которое ты хотела продать".

Неожиданно двери захлопнулись. Не Богом, как казалось, а моей страной. Потому что появилось правило, по которому ни один пакистанец не мог покинуть страну, не уплатив всех налогов. Мои налоги были оплачены, но необходимо было получить подтверждение этого. Мне нужно было получить сертификат об уплате подоходного налога. Только после этого я смогла бы купить билеты в Штаты.

Четыре дня из семи уже прошли, оставалось еще три дня, когда мы с Халидом вошли в кабинет официального учреждения, чтобы получить сертификат об уплате налога. Мы с Халидом думали, что никаких проблем не будет, поскольку все бумаги были в порядке.

Офис находился на очень оживленной улице в центре Лахора. Однако когда мы вошли в здание, что-то показалось мне странным. Было слишком тихо для обычного бюрократического офиса, где клерки снуют по коридорам и всегда кто-нибудь ругается с сотрудниками.

Мы с Халидом были одни, если не считать лысого клерка, который сидел в дальнем конце кабинета и читал журнал. Когда мы подошли к нему, я объяснила, что мне нужно.

Он поднял на нас глаза и покачал головой. „Извините, лейди, — сказал он, снова погружаясь в чтение журнала. — Идет забастовка".

„Забастовка?"

„Да, мадам, — сказала он. — Она не прекращается. Никто не выполняет своих обязанностей. И никто не сможет Вам помочь".

Я, онемев, смотрела на этого человека. Потом я отошла на несколько шагов. „О, Господь, — помолилась я вслух, но так, чтобы только мой сын слышал меня, — неужели Ты закрыл эту дверь? Тогда зачем же Ты ободрял меня до сих пор?"

И вдруг неожиданно одна мысль промелькнула у меня. Неужели Он закрыл дверь? „Ну хорошо, Отче, — молилась я, — если Твоя воля заключается в том, чтобы мы с Махмудом отправились в Штаты, то Ты все сделаешь для того, чтобы я получила нужные документы".

Сильное чувство уверенности наполнило меня, и я снова обратилась к клерку.

„Но мне кажется, что вы работаете, — сказала я, — почему вы не можете дать мне документы?" Человек снова оторвался от журнала с отсутствующим выражением. Он относился к типу людей, которым доставляет удовольствие отказывать.

„ Я сказал Вам, что идет забастовка", — проворчал он.

„Ну что ж, тогда проводите меня к управляющему". Вращаясь в правительственных кругах, я обучилась одному: если хочешь чего-то добиться, нужно всегда обращаться к вышестоящим лицам.

Клерк тяжело вздохнул, свернул журнал и проводил меня в соседний кабинет. „Подождите здесь", — проворчал он снова, а потом исчез в кабинете. Оттуда я слышала тихие голоса, затем появился клерк и провел меня в кабинет. Мы с Халидом оказались перед симпатичным мужчиной среднего возраста, который сидел за большим столом. Я объяснила, что мне нужно. Он наклонился вперед в кресле, вращая в пальцах карандаш. „Мне очень жаль, мадам... мадам, как, простите, Ваше имя?"

„Билкис Шейх".

„Ну что же, мне очень жаль. Мы совершенно ничем не можем Вам помочь во время забастовки..."

Но вдруг неожиданно он узнал меня.

„А Вы не та Бегума Шейх, которая организовала Простой План Жизни?"

„Да, это я".

Он стукнул кулаком по столу, а затем вскочил. „Ну что ж, — сказал он, и пододвинув мне стул, пригласил меня сесть. — Я думаю, что это самая замечательная программа, которая когда-либо была в нашей стране".

Я улыбнулась.

Затем он наклонился над столом в доверительной манере. „Давайте посмотрим, чем я смогу Вам помочь".

Мне снова пришлось тщательно объяснить ему, в чем заключалась проблема, и я сообщила ему, что мне необходимо успеть в Карачи, чтобы там через три дня сесть на самолет. На лице этого человека появилась решительность. Он встал и вызвал клерка. „Позовите сюда нового ассистента".

„У меня, — сказал он мне почти шепотом, — работает временный стенографист. Он не принадлежит к постоянному штату сотрудников и поэтому не бастует. Он может напечатать Вам сертификат. Я сам поставлю печать. Я очень рад Вам помочь".

Через несколько минут у меня был драгоценный сертификат, выполненный по всем правилам. Когда я уходила, хочу сознаться, я помахала документом перед удивленным клерком, который оторвался от журнала только для того, чтобы увидеть мою улыбку на прощание и услышать слова: „Да благословит Вас Бог".

Когда мы покинули учреждение, удивленный Халид заметил мне, что понадобилось лишь двадцать минут, чтобы закончить дело. „За такое время документы не успели бы подготовить, даже если бы не было забастовки".

Сердце во мне пело, и я попыталась объяснить Халиду, что Господь хочет помогать нам. Когда мы молимся, Он хочет работать вместе с нами. Это принцип Моисеева жезла. Если бы я просто поведала о своих проблемах Господу, но не сделала сама ни одной попытки с верой, я не получила бы сертификат. Мне нужно было сделать что-то самой. Мне нужно было спросить, кто там главный. Точно так же, как Бог потребовал, чтобы Моисей ударил по скале жезлом, Он просит нас тоже участвовать в чудесах.

Казалось, Халид немного опешил от моего энтузиазма, но быстро опомнился и добавил с улыбкой: „Я могу сказать лишь одно, мама. Я заметил, что вместо „спасибо" ты всегда говоришь „Да благословит Вас Бог". Когда ты это говоришь, мне кажется, что я слышу самые прекрасные слова".

Теперь, когда все бумаги были в порядке, я собиралась ненадолго съездить в Вах, чтобы попрощаться, потому что понимала, что поездка займет более четырех месяцев. Однако, когда я заговорила об этом, Халид сказал: „Разве ты не слышала о наводнении?"

Сильные дожди заливали район Пакистана между Лахором и Вахом. На мили кругом земля оказалась затопленной. Движение было нарушено. Правительство взяло под свой контроль все способы передвижения.

Сердце у меня упало. Значит, у меня не будет возможности попрощаться. Господь хотел, чтобы я разом покончила со всем прежним, точно так же, как Лоту нельзя было оборачиваться назад. Я планировала уехать из Лахора в пятницу утром, через два дня. Мне нужно было лететь в Карачи, затем пересесть на самолет в Штаты. Пегги с сыном должны были отправиться в Ныо-Дели, их самолет компании Ран Атепсап должен был приземлиться в Карачи, и мы с Махмудом — присоединить к ним в самолете. Во вторник утром, однако, я почувствовала странное, но очень сильное побуждение не ждать больше. Моя забота была связана с Махмудом. Совершенно ясно, что в Вах поползли слухи о том, что мы не просто уехали в Лахор, но что мы собираемся покинуть страну. Наверняка родственникам захочется забрать Махмуда, увезти его из-под моего „разрушающего влияния"! Может быть, меня остановят под этим предлогом? Сильное чувство опасности будоражило меня.

Нет, я не буду ждать. Нужно уезжать немедленно. Нужно сейчас же отправляться в Карачи и остановиться у друзей.

И в тот же самый день мы с Махмудом быстро попрощались с Халидом и его семьей и поторопились в аэропорт. Мы вылетели из Лахора с явным чувством облегчения. Мы уже в пути!

Карачи, насколько я помнила, был пустынным прибрежным городом, расположенным недалеко от Индийского океана. В нем смешалось старое и новое, верблюды встречались среди роллс-ройсов, а шумные базары, где кишели мухи, примостились рядом с шикарными магазинами, предлагавшими последние парижские моды. Замечательно, что город был таким большим, что нам было легко в нем затеряться.

Мы остановились у друзей, и я отправилась в центр по магазинам, готовясь к поездке в Америку на следующий день. Неожиданно я почувствовала сильное противодействие.

Я закрыла глаза, прислонилась к стене, ища опоры, и стала молиться Господу и просить Его защиты. Я почувствовала твердую уверенность в том, что нам с Махмудом нужно остановиться на ночь в гостинице. Я постаралась отогнать эту мысль. „Но это же глупо!" — говорила я себе. Потом я вспомнила о том, как мудрецы во сне получили предупреждение отправиться домой по другой дороге.

Вскоре мы уже регистрировались в гостинице Эйр Франс в аэропорту Карачи. Я увела Махмуда в комнату как можно быстрее, заказала ему еду в номер и мы вместе просто сидели и ждали. Махмуд казался очень беспокойным. „Почему нам нужно прятаться, мама?" — спрашивал он.

„Я просто думаю, что какое-то время нам не нужно привлекать к себе внимание, вот и все".

В ту ночь накануне полета я почти не спала и думала. Почему я так нервничала? Ведь нет никаких причин. Неужели я позволила нервам выйти из-под контроля? Неужели я снова вспомнила угрозы прошлого? Пожар? Я спала очень чутко и всего лишь несколько часов. В два часа утра я встала, оделась и снова почувствовала странную тревогу. Снова мне показалось это смешным. На меня это совсем не похоже. Я могла объяснить это только одним — настал час покинуть гостиницу, и мне об этом говорил Господь. Я быстро одела сонного Махмуда, собрала чемоданы и поставила их у дверей, чтобы коридорный мог забрать их. Было три часа утра. Вылет был назначен на пять. Махмуд, все еще сонный, стоял у гостиницы, ожидая такси, которое должно было отвезти нас в нужный терминал. Я смотрела на луну, которая уже бледнела, и думала: неужели я в последний раз вижу луну в своей стране? Утренний ветер донес до меня аромат нарциссов, может быть, с клумбы, и сердце мое исходило слезами, потому что я чувствовала, что никогда больше не увижу свой сад.

Наконец, подогнали такси. Мы с Махмудом сели в машину. Я молилась, когда мы ехали. Даже в этот ранний час в аэропорту было много людей. Когда машина остановилась у светофора, я нервно поежилась и постаралась вжаться как можно глубже в сиденье. „Нам просто не нужно привлекать к себе внимание какое-то время", — процитировала я себя, пытаясь говорить как можно увереннее и для себя, и для Махмуда. Нет, что-то не так. На самом деле, мне нужно было просто молиться. „Господь, избавь меня от этой нервозности. Нервозность не от Тебя. Я не могу одновременно доверяться Тебе и беспокоиться! И все же, если эта тревога от Тебя, Господь, должна быть какая-то причина, и я повинуюсь".

Наконец-то мы добрались до нужного терминала, и до нас донесся ревущий звук мотора. Какофония из сотен голосов еще больше усиливала чувство тревоги. Сердце мое дрогнуло, когда я посмотрела наверх и увидела флаг своей страны — звезду и полумесяц на зеленом фоне, развевавшийся на ветру. Я всегда буду уважать этот флаг, свой народ и его мусульманскую веру. Портье поспешил к нам, взял наши чемоданы, чтобы проверить их, и я с радостью увидела, что они прошли контроль очень быстро. Нам было позволено провезти не более сорока фунтов каждому. Я улыбнулась, вспомнив о семейных поездках в прежние времена, когда я везла с собой тысячи фунтов багажа для того, чтобы пожить где-то всего неделю, и мои сестры плакали, если какие-то вещи приходилось оставить дома.

Нам нужно было ждать еще целый час. Держа Махмуда поближе к себе, я чувствовала, что нам лучше всего смешаться с толпой, чтобы нас никто не заметил. Но я никак не могла стряхнуть с себя чувство нарастающей тревоги. И снова я отругала себя за ненужные страхи. Господь управляет всем, внушала я себе, Он выведет меня из этой ситуации, и мне нужно всего лишь слушаться Его. Потом Махмуд попросился в туалет. Мы спустились вниз, чтобы найти мужской туалет. Я ждала в коридоре.

Неожиданно объявили наш рейс: „Самолет Рап Атепсап, вылетающий в Нью-Йорк Сити, готов к посадке пассажиров". Сердце во мне перевернулось. Где же Махмуд? Нам пора идти!

Наконец дверь открылась. Нет, это не он, а какой-то сигх в тюрбане.

Я невольно подошла поближе к двери. Что я делаю! Конечно же, ни одна женщина в мусульманской стране не рискнет зайти в мужскую уборную даже для того, чтобы найти девятилетнего мальчика.

Снова объявили наш рейс: „Самолет Рап Атепсап, вылетающий в Нью-Йорк Сити, готов к вылету. Посадка заканчивается".

О, нет! Я была в ужасе. Нужно было что-то делать. Я открыла дверь в уборную и закричала „Махмуд!".

Его голосок ответил мне: „Я иду, мама...".

Я глубоко вздохнула и облокотилась о стену. Вскоре появился Махмуд. „Где ты был? Почему ты так задержался?"

Это уже не важно. Я не стала ждать ответа, схватила его за руку и побежала. Теперь мы неслись по длинному коридору. Мы оказались среди последних пассажиров, стремящихся попасть на самолет.

„Ух ты, мама! Какой корабль!" — закричал Махмуд.

И действительно, это было потрясающее зрелище. 747-авиалайнер был огромен. Мы оба радовались полету. Я никогда не видела такого большого самолета.

Когда мы уже собирались входить в самолет, я на секунду заколебалась. Последний раз коснулась пакистанской земли. Но нам нужно было двигаться. Нужно было идти в самолет, который казался мне аудиторией, стюардесса провела нас к нашим местам. А где же Пегги? Что я буду делать в Штатах без нее?

И вот она появилась! Она прокладывала себе дорогу в проходе и спешила к нам. Пегги обняла меня.

„О, моя дорогая! — воскликнула она. — Я так волновалась. Я не видела вас в толпе при посадке!". Я объяснила ей, что произошло, и Пегги облегченно вздохнула. Она представила нас своему сыну, летевшему с ней. „Очень жаль, что мы не можем сидеть вместе, — сказала она. — Нам нужно занять те места, которые нам дали".

Честно говоря, я была не против. Мои мысли были далеко от светской беседы в тот момент. Я думала о том, что на самом деле покидаю свою родину. Мне было конечно же грустно, но в то же время я чувствовала, что я осуществила все, что нужно. Мне было трудно разобраться в этом.

Скоро Махмуд стал самим собой. Он подружился со стюардессой, которая поводила его немного по салону. Он вернулся назад с кучей впечатлений. Мне было это приятно. Стюардесса попросила нас пристегнуть ремни. Я посмотрела в окно и увидела первые лучи на предрассветном восточном небе. Заработали моторы, и радостное возбуждение наполнило меня. Самолет тронулся и покатился по взлетной полосе. Я оглянулась, но не увидела Пегги.

Но Махмуд был рядом со мной. Его лицо светилось радостью, нараставшей по мере нарастания гула мотора. Я взяла Махмуда за руку и начала молиться.

„Что теперь, Господь? Я снова чувствую, что что-то выполнила! Ты вывел меня из страны, подобно Аврааму, Господь. Я не знаю, что будет дальше, и все же я понимаю, что выполнила что-то важное. Я ощущаю удовлетворение, потому что я с Тобой".

Даже смущение из-за моих прошлых страхов и нервозности не беспокоило меня больше. Я знала лишь одно — я повиновалась Господу во всем. И нужно признать, что неизвестно, что могло бы произойти, если бы я не послушалась Его повеления и не отправилась так быстро.

Маленькие огоньки появились за окном, и шасси неожиданно убрались. Мы были в воздухе! В свете зари я увидела береговую линию Пакистана у Индийского океана, которая проходила под нами.

Я отдала свою руку Ему. Он был моей единственной опорой. Единственная моя радость — пребывать в Его Присутствии. И если я буду пребывать в Нем, я буду жить в славе.

„Спасибо, Господь, — вздохнула я. — Спасибо за то, что Ты позволил мне путешествовать с Тобой".

Билкис Шейх сейчас живет в США. В каком-то смысле эта женщина утратила свою страну, частично из-за того, что она смотрит на наш мир широко, с точки зрения Бога. В другом смысле она носит любимый ею Пакистан в своем сердце повсюду. Оставив навсегда свой сад в другом конце света, она создает другой — на небольшом холме у ее маленького дома в Калифорнии, где она живет со своим внуком Махмудом.

Дата добавления: 2015-06-27