Позитивная» интеграция 4 страница

169. Борьба за металл, 27 ноября 1933 г. Последствия путаницы в записях было легко предсказать. «Несмотря на то что в нашей газете уже писалось о безобразном учете личного состава, - жаловалась газета, - сейчас мы имеем опять такой же факт, когда человек налицо, а числится "в бегах"». - Там же, 27 января 1933 г.

170. По крайней мере один заключенный, очевидно, читал свое следствен­ное дело. Он направил прошение прокурору, где цитировал правительствен­ный указ от 16 января 1936 г. Когда обнаружили, что этот указ не был обна­родован. было заведено новое расследование, чтобы выяснить, как заклю­ченному стало известно об указе и его содержании. Оказалось, что указ упо­минался в уголовном деле заключенного. - Магнитогорская прокуратура: ар­хивное дело «Наряд 34/ц (без названия) 1936 г.», лл. 30-31.

171. «Борьба за металл» сообщала, например, что в 1933 году «мы верну­ли досрочно в общество» 4 294 осужденных, а в 1936 году более 1 000 человек были освобождены досрочно, и еще большее число осужденных все еще ожи­дало пересмотра их дел. - Борьба за металл, 22 января 1934 г.; Магнитогорс­кая прокуратура: Архивное дело «Наряд 34/ц (без названия) 1936 г.», л. 16. Дела пересматривались НКВД и передавались в прокуратуру, которая, в свою очередь, делала рекомендации для суда. За судом оставалось решающее сло­во. Требующаяся для всей этой процедуры канцелярская работа была огром­ной и отнимала массу времени. - За нового человека, 14 июня 1934 г.

172. Только раз упоминание о Магнитогорской ИТК появилось в городс­кой газете: в статье Валентина Сержантова рассказывалось о заядлом пре­ступнике Еркине, превратившемся в «самого известного рекордиста» на стро­ительстве второй плотины. Перечисляя достижения Еркина, Сержантов ут­верждал, что «в нашей молодой солнечной стране творятся величайшие дела... Но самое исключительное по своей замечательности явление нашей жизни -это воспитание и перевоспитание людей... в процессе труда». Газета приводила слова Еркина, который уже был однажды досрочно освобожден за свои трудо­вые подвиги, что в этот раз «жизнь другая пошла». - МР, 18 апреля 1937 г. Похожие истории о бывших раскулаченных крестьянах появлялись в газете Особого Трудового поселения. - Известия Магнитогорска, 30 марта 1935 г. Некоторые выпуски этой газеты, выходившей нерегулярно, были напечата­ны частично на татарском языке (например, выпуски от 30 декабря 1933 г. и 20 февраля 1934г.).

173. В этом отношении газета колонии часто ссылалась на коллективный труд о строительстве Беломорского канала - Библию исправительной рабо­ты, написанную советскими писателями и чинами ГУЛАГа. - Беломорско-Балтийский канал имени Сталина: История строительства 1931-1934 гг. / Под ред. М.Горького, Л.Авербаха, С.Фирина. М., 1934. См.: Борьба за металл, 7 но­ября 1934 г. Раскулаченных крестьян также побуждали следовать героическим примерам Беломорстроя. - Известия Магнитогорска, 30 марта 1935 г.

174. Scott. Behind the Urals. P.285.

175. Борьба за металл, 11 декабря 1935 г.

176. Поднявшись в шесть часов утра, заключенные, по словам газеты, тра­тили на еду и прибытие к месту работы больше часа сверх положенного вре­мени. Но и там они не знали, что делать, потому что никто не объяснил им этого заранее. Заключенные шатались с места на место, теряли еще больше времени, отчасти из-за недостатка инструментов: то гвозди заканчивались то фанера. Корреспондент газеты отмечал также, что авторитет бригадира слишком слаб, чтобы подгонять рабочих, и что никто из них не знает своих норм выработки. - Борьба за металл, 30 марта 1935г.

177. Борьба за металл, 12 февраля 1933 г.

178. Там же, 8 января 1933 г. Один заключенный будто бы специально поранил себя, чтобы не ходить на работу. - Там же, 9 апреля 1933 г.

179. Там же, 15 января 1933 г.

180. Такое впечатление создается после чтения газеты колонии; это мне­ние разделял и Джон Скотт: John Scott, Behind the Urals. P.285. Мария Скотт рассказала писательнице Перл Бак, что она однажды видела заключенных, возвращавшихся с работы в сопровождении оркестра, игравшего «очень ве­селый советский марш». - Pearl Buck, Talk about Russia. P.93.

181. Борьба за металл, 30 января 1934 г.

182. За нового человека, 14 июня 1934 г. Говоря о культурных предпочте­ниях раскулаченных крестьян, укажем на пьесу «Право первой ночи», постав­ленную в клубе Центрального поселения. Действие пьесы происходит во вре­мена крепостничества, а конфликт основан на противопоставлении жестоко угнетаемых крепостных и достойных презрения помещиков. Автору рецен­зии постановка не понравилась. - Известия Магнитогорска, февраль 1934 г.

183. За нового человека, 14 июня 1934 г.

184. Магнитогорская прокуратура: архивное дело «Дело № 14 поИТК за 1932 г.», л. 66.

185. Заключенный Шилов, который, как о нем говорили, называл ударни­чество «сплошным блатом», однажды, в два часа ночи, отправился бить ком­мунистов. Попавшийся ему под руку несчастный клялся, что он не комму­нист и не собирается им быть. Не найдя коммунистов, Шилов обратил свой гнев на культурный совет бараков, крича, что туда входят одни дураки и воры, и что те, кто работает, никогда не вступают в культурный совет и не занима­ются общественной работой. Никто ему не возражал, - сообщала лагерная газета. - потому что все боялись его физической силы. - Борьба за металл, 18 декабря 1933 г. Несмотря на резкое осуждение поступка Шилова в газете, сообщений о его наказании так и не появилось.

186. В ответах на многие такие «письма» газета извещала анонимных ав­торов. что их обвинения не могут быть рассмотрены, потому что они не при­водят конкретных фактов нарушений. - Борьба за металл, 27 января 1933 г.

187. Там же, 5 декабря 1932 г.

188. Городская газета рассказывала о многих случаях, когда клеймо быв­шего заключенного прилипало к человеку на всю жизнь. Примером тому была история Лужнецкого, который работал в пожарной бригаде НКВД и был от­правлен в трудовую колонию за то, что вызвал аварию. Лужнецкий отбыл срок приговора и добился освобождения с благоприятной характеристикой, но его отказывались брать на работу как бывшего заключенного. - МР, 1 ап­реля 1937 г. По положению, изданному в августе 1935 года, работа в трудо­вой колонии не учитывалась при начислении пенсии. - Собрание указов РСФСР. 1935. № 20. Ст. 192; перепечатано в «Кодексе законов о труде с изме­нениями на 1 июля 1938 г.», С.99-100.

189. Борьба за металл, 5 декабря 1932 г.

190. Там же, 12 февраля 1933 г.

191. МР, 17 августа 1988 г. Расследование 1933 года на предприятиях, где использовался труд ссыльных крестьян, пришло к выводу, что их работа (по большей части в строительстве) плохо организована, что они часто простаи­вают из-за отсутствия материалов и инструментов, что там отсутствует «куль­тмассовая работа», производственные совещания и выставки трудовых дос­тижений, и что обеденный перерыв обычно слишком затягивается (в одном случае обед длился больше трех часов из-за отсутствия суповых тарелок). К ноябрьским праздникам 1933 года на этих предприятиях существовало 37 куль­тмассовых бригад, включавших 621 ссыльную крестьянку. - Известия Магни­тогорска, 27 июня и 7 ноября 1933 г.

192. ЦР, 8 января 1989.

193. В городе существовало три школы, которые они могли посещать, но не ясно, было ли этого достаточно для всех детей раскулаченных. - Scott, Behind, the Urals. P.282-283.

194. Собрание законов и распоряжений. 1931. № 44. Ст. 298; Там же. 1934. № 33. Ст. 257. Обе статьи были позже перепечатаны в сборнике: Коллективи­зация сельского хозяйства: Важнейшие постановления Коммунистической партии и Советского правительства 1927-1935. М., 1957. С.391, 505.

195. В хранящихся в магнитогорских архивах прошениях раскулаченных о восстановлении их в правах голоса указывался срок, в течение которого они занимались «общественно полезным трудом», данные о степени выпол­нения плана в процентах и об общественно-политической деятельности, в которой они принимали участие. - МФГАЧО, ф. 10, on. 1, д. 81, лл. 41-42; ид.89,лл. 13-17.

196. Знаменитое изречение Сталина «сын за отца не отвечает» было про­изнесено в 1935 году, но еще в 1933 году Арон Сольц, член президиума Цент­ральной Контрольной Комиссии ВКП(б), высказался именно за такую поли­тику по отношению к раскулаченным; его статья, адресованная ссыльным крестьянам, была перепечатана в магнитогорской газете. - Известия Магни­тогорска, 29 октября 1933 г., 12 апреля 1936 г.

197. Известия Магнитогорска, 1 мая, 11 мая, 12 июня 1934 г.

198. Известия Магнитогорска, 25 июня 1934. Представляется вполне веро­ятным, хотя доказать это сложно, что, пытаясь смыть с себя пятно своего про­исхождения, некоторые из детей раскулаченных становились фанатиками.

199. Как написал один наблюдательный советский социолог о настроени­ях в стране накануне войны: «В войну вступила предвоенная страна, и все, что было в ней..., все народ принес с собой на фронт». Он перечислял «спо­собность к самопожертвованию и подозрительность, жестокость и душевную незащищенность, подлость и наивную романтику, официально демонстриру­емую преданность вождю и глубоко скрытые сомнения, тупую неповоротли­вость бюрократа, перестраховщиков и лихую надежду на авось, тяжкий груз обид и ощущение справедливости этой войны». - Шубкин В. Один день вой­ны // Литературная газета, 23 сентября 1987 г. С.13. Владимир Шубкин вспо­минает один день Сталинградской битвы (23 августа 1942 года), в которой он принимал участие.

200. Сталин И.В. Беседа с немецким писателем Эмилем Людвигом 13 де­кабря 1931 года//Сталин И.В. Сочинения. Т.13.М., 1952. С. 109. Заслуживает внимания дата беседы: до начала «большого террора» оставалось пять лет.

201. Политические заключенные в ГУЛАГе далеко не всегда испытывали сомнения в революционной правде, утешая себя мыслями вроде: «когда Ста­лин узнает, он справится с этими мясниками из НКВД», или «они ошиблись только со мной, все остальные виновны». Для таких людей сохранение вер­ности революционной правде было способом оттянуть осознание того факта, что их жизнь и служение делу были не просто напрасными, но и морально предосудительными. См. разговор польских интеллектуалов в советской тюрь­ме о магнитогорских доменных печах, который передает Александр Ват: Aleksander Wat, My Century (New York: Norton, 1988; первоначально опубли­ковано на польск. яз. в 1977 г.). Р.67; а также Milovan Djilas, The New Class: An Analysis of the Communist System (New York: Frederick A. Praeger, 1965 [1957]). P.29, 98. Кендалл Бейлс заметил, говоря о новой советской интелли­генции, что «даже ужасы коллективизации, голода и террора можно было объяснить необходимостью момента». - Kenndall E. Bailes, Technology and Society under Lenin and Stalin: Origins of the Soviet Technical Intelligentsia, 1917-1941 (Princeton: Princeton University Press, 1978). P.259.

202. По удачному выражению Эрика Хобсбаума: Eric Hobsbawm, «Peasants and Politics», Journal of Peasant Studies 1, № 1 (1973). P. 13.

203. Я следую той интерпретации трудов Мишеля Фуко, которую предла­гает Кейт Джендал в неопубликованной рукописи «Prospects for Work» (1984). которую я использую с разрешения автора. См. также: Michel Foucault. «Politics and the Study of Discourse», Ideology and Consciousness, № 3 (1978). P.7-26; первоначально опубликовано как: Michel Foucault, «Reponse a une question», Esprit (1968).

Юрий Слезкин'

СССР КАК КОММУНАЛЬНАЯ КВАРТИРА,

ИЛИ КАКИМ ОБРДЗОМ СОЦИАЛИСТИЧЕСКОЕ ГОСУДАРСТВО ПООЩРЯЛО ЭТНИЧЕСКУЮ ОБОСОБЛЕННОСТЬ [5]

Советская национальная политика формулировалась и осу­ществлялась националистами. Ленинский тезис о реально­сти наций и «национальных прав» был одним из самых долговечных в его карьере; ленинская теория благотворного нацио­нализма легла в основу Союза ССР; а ленинская политика «нацио­нального строительства» обернулась необыкновенно успешной госу­дарственной кампанией по риторическому слиянию языка, «культу­ры», территории и «коренизованной» бюрократии. Ленинская гвар­дия рьяно равнялась на вождя (Н.И.Бухарин, к примеру, окончатель­но перешел от космополитизма к нерусскому национализму в 1923 году), но подлинным «отцом народов» (хотя и не всех народов и не на все времена) стал И.В.Сталин. «Великий перелом» 1928-1932 гг. обернулся самым экстравагантным прославлением этнического плюрализма из всех, что когда-либо финансировались государством. «Великое отступ­ление» середины 1930-х гг. сузило круг «цветущих национальностей», но призвало к более интенсивному культивированию тех из них, которые обильно плодоносили. И наконец, за Великой Отечественной войной последовало официальное разъяснение, что класс вторичен по отношению к национальности, и что поддержка национализма как такового (а не только русского национализма и «национально-осво­бодительного движения») является священным принципом марксиз­ма-ленинизма.

Если такое изложение событий звучит странно, так это потому, что большинство летописцев советской национальной политики раз­деляли веру Ленина и Сталина в особые национальные права; хвали­ли их за энергичное продвижение национальных кадров и нацио­нальных культур; бранили за нарушение их собственного (не говоря уж о вильсоновском) принципа права наций на самоопределение и исходили из того, что «буржуазный национализм», с которым воева­ли большевики, действительно равен культу культурной и политичес­кой автономии, который «буржуазные ученые» называли национализ­мом. Нерусский национализм казался таким естественным, а русская версия марксистского универсализма - такой русской и такой универ­сальной, что многие ученые не замечали хронической этнофилии со­ветской власти, воспринимали ее как должное или объясняли ее как следствие лживости, слабости или глупости режима.

Данное эссе является попыткой признать серьезность борьбы боль­шевиков за этническую обособленность [I]. Последовательные про­тивники прав личности, они решительно и вполне сознательно отста­ивали коллективные права, не всегда совпадавшие с правами проле­тариата. «Первое в истории государство рабочих и крестьян» стало первым в истории государством, которое узаконило этнотерритори-альный федерализм, классифицировало всех граждан в соответствии с их биологической национальностью и формально предписало поли­тику правительственного предпочтения по этническому признаку [2]. Как писал И.Варейкис в 1924 году, СССР - это коммунальная кварти­ра, в которой «национальные государственные единицы, отдельные республики и автономные области» представляют собой «отдельные комнаты» [З]. Замечательно, что коммунист-квартировладелец чест­но укреплял большинство перегородок и не уставал славить обособ­ленность наряду с коммунальностью [4].

«Нация, - писал Сталин в своем первом научном труде, - есть исто­рически сложившаяся устойчивая общность людей, возникшая на базе общности языка, территории, экономической жизни и психического склада, проявляющегося в общности культуры» [5]. Накануне первой мировой войны это определение было не особенно спорным среди социалистов. Существовали разные мнения о происхождении наций, будущем национализма, характере докапиталистических националь­ностей, исторической судьбе национальных государств и сравнитель­ных достоинствах «характерных признаков» наций, но все молчали­во исходили из того, что человечество состоит из более или менее ста­бильных Schprachnationen, спаянных общим прошлым [б]. Язык и ис­тория (она же Schicksalgemeinschaft - и причина, и следствие языково­го единства) так или иначе присутствовали во всех разговорах об эт­нической общности, но и другие, менее очевидные части сталинской формулировки никому не казались эксцентричными. Отто Бауэр, ко­торый попытался отделить национальность от территории, исходил из того, что «общность судьбы» - это судьба физического сообщества. Роза Люксембург, которая утверждала, что «принцип национально­сти» противоречит логике капитализма, считала крупные, «хищные» национальные государства главными инструментами экономическо­го роста. А Ленин, который отвергал идею «национальной культу­ры», без видимого смущения говорил об особом характере, интересах и ответственности «грузин», «украинцев» и «великороссов». Нации были вредоносными и недолговечными, но они были, и с ними прихо­дилось считаться.

А это, с точки зрения Ленина и Сталина, означало, что у наций есть права. «Нация может устроиться по своему желанию. Она имеет право устроить свою жизнь на началах автономии. Она имеет право вступить с другими нациями в федеративные отношения. Она имеет право совершенно отделиться. Нация суверенна, и все нации равно­правны» [7]. Не все нации были равного размера: существовали ма­лые нации и большие (а значит, «великодержавные») нации. Не все нации были равны по степени своего развития: существовали «отста­лые» нации (очевидный оксюморон в сталинской терминологии) и «цивилизованные». Не все нации имели одну и ту же экономическую (а значит, классовую и моральную) сущность: некоторые из них были «угнетателями», а некоторые - «угнетенными» [8]. Но все нации - да и все «народности» независимо от степени их «отсталости» - были рав­ны, потому что они были равным образом суверенны.

Вопрос о том, какой класс и при каких обстоятельствах мог потре­бовать национального самоопределения, был предметом жарких и, в конечном счете, бессмысленных споров: тем более жарких и бессмыс­ленных, что большинство народов Российской Империи не очень дале­ко продвинулись по пути капиталистического развития и, таким обра­зом, не были нациями в марксистском понимании этого слова [9]. Столь же бескомпромиссной и безрезультатной была борьба Ленина за политическое значение «национального самоопределения» и его пред­смертная распря со Сталиным из-за формы советской федерации. В конечном счете, гораздо более «исторической» оказалась совместная борьба Ленина и Сталина за строго территориальное понимание ав­тономии, которую они вели против Бунда и Бауэра и которая кончи­лась после 1917 года победой обеих сторон (советский федерализм сочетал национальный принцип с территориальным и, по крайней мере в первые двадцать лет, гарантировал культурные права различным диаспорическим остаткам). Наиболее примечательной особенностью этой войны было утверждение, редко оспаривавшееся и до и после 1917 года, что все территориальные границы могут быть описаны как либо «средневековые», либо «современные», причем современность понималась как демократия (границы «сообразно симпатиям населе­ния»), а демократия неизбежно вела к «возможно большему единству национального состава населения» [10]. Границы социалистического государства будут «определяться демократически, то есть согласно воле и "симпатиям" населения», и какая-то часть этих симпатий будет этнического происхождения [II]. Если от этого расплодятся «нацио­нальные меньшинства», то и их равные права будут гарантированы [12]. А если равноправие и экономическая целесообразность потребу­ют создания бесчисленных «автономных национальных округов» «хотя бы самой небольшой величины», то такие районы будут созда­ны и по возможности соединены «с соседними округами разных раз­меров» [13].

Но зачем было создавать социалистические этнотерриториальные автономии, если почти все социалисты считали, что федерализм явля­ется «мещанским идеалом», что «национальная культура» есть бур­жуазная фикция, и что ассимиляция - это прогрессивный процесс вы­теснения «подвижным пролетарием» «тупого», «медвежьи дикого» «заскорузлого» крестьянина, «приросшего к своей куче навоза» и по­читаемого по этой самой причине злокозненными любителями наци­ональной культуры [14]? Во-первых, потому что ленинский социализм не рос на деревьях. Чтобы вызвать его к жизни, ленинские социалис­ты должны были «проповедовать на всех языках, "приноровляясь" ко всем местным и национальным особенностям» [15]. Им требовались национальные языки, национальные предметы и национальные учи­теля («даже одному грузинскому ребенку»), чтобы «полемизировать с "родной" буржуазией, пропагандировать антиклерикальные или ан­тибуржуазные идеи» и изгнать вирус национализма из незрелого про­летария и изсобственного сознания [16]. Подобное миссионерство сильно напоминало «систему Ильминского», сформулированную в Казани в дни ленинской юности [17]. «Только родной язык, - утверж­дал Н.И.Ильминский, - может подлинно, а не поверхностно напра­вить народ по пути христианства» [18]. Только родной язык, писал Сталин в 1913 году, может сделать возможным «полное развитие ду­ховных дарований татарского или еврейского рабочего» [19]. Обе те­ории обращения иноверцев рассматривали «родной язык» как вполне прозрачный проводник апостольского послания. В отличие от более «консервативных» миссионеров, которые считали культуру интеграль­ным целым и настаивали на том, что для победы над «чужой верой» необходимо «вести борьбу... с чужой национальностью, с правами, привычками и всею обстановкою обыденной жизни инородцев» [20], казанские реформаторы и отцы-основатели советской национальной политики полагали, что между национальностью и верой нет ничего общего. По Ленину, в марксистских школах должны преподаваться одни и те же марксистские предметы независимо от языка-посредни­ка [21]. Реальность национальной культуры заключалась в языке и кое-каких элементах «обыденной жизни»: национальность была формой. «Национальная форма» была приемлема, поскольку национального содержания в природе не существовало.

Другой причиной терпимости Ленина и Сталина по отношению к национализму (т.е. вере в то, что этнические границы онтологически объективны, преимущественно территориальны, а значит, по праву политизированы [22]) было различие, которое они проводили между национализмом угнетателей и национализмом угнетенных. Первый, известный под именем «великодержавного шовинизма», был беспри­чинно зловредным; второй был законным, хотя и временным. Пер­вый был следствием случайного превосходства в росте; второй был реакцией против преследования и дискриминации. Первый мог быть ликвидирован после победы пролетариата посредством самодисцип­лины и самоочищения; второй должен был быть излечен при помощи заботы и такта [23]. В этом смысле лозунги национального самоопре­деления и экстерриториальной автономии были жестом раскаяния. Они ничего не стоили и чрезвычайно много значили, ибо относились к «форме». «Меньшинство недовольно не отсутствием [экстратерри­ториального] национального союза, а отсутствием права родного язы­ка. Дайте ему право пользоваться родным языком, - и недовольство пройдет» [24]. Чем большим количеством прав и возможностей рас­полагает данное национальное меньшинство, тем больше «доверия» оно будет испытывать по отношению к пролетариату бывшей вели­кодержавной нации. Подлинное равенство «формы» обнаружит историческую обусловленность национализма и базовое единство клас­сового содержания.

«Перестроив капитализм в социализм, - писал Ленин, - пролетари­ат создает возможность полного устранения национального гнета; эта возможность превратится в действительность "только" - "толь­ко!" - при полном проведении демократии во всех областях, вплоть до определения границ государства сообразно "симпатиям" населения. вплоть до полной свободы отделения. На этой базе, в свою очередь, разовьется практически абсолютное устранение малейших нацио­нальных трений, малейшего национального недоверия, создается ус­коренное сближение и слияние наций, которое завершится отмирани­ем государства» [25].

«Практика» революции и гражданской войны никак не изменила этой программы. Первые декреты большевистского правительства называли победоносные массы «народами» и «нациями», наделяли их «правами» [26], провозглашали их равенство, гарантировали их суве­ренитет посредством этнотерриториальной федерации и права на от­деление, поощряли «свободное развитие национальных меньшинств и этнографических групп» и торжествено обещали уважать нацио­нальные верования, обычаи и институты [27]. К концу войны потреб­ность в местных союзниках и признание существующих (часто этни­ческих) территориальных единиц способствовали утверждению этого принципа в деле создания юридически оформленных (и все более эт­нических) советских республик, автономных республик, автономных областей и трудовых коммун. Некоторые автономии были автоном­нее других, но «национальный» стандарт оставался нерушимым. «Многие из этих народов не имеют ничего общего между собою, раз­ве только то, что раньше они были в пределах одной Российской Им­перии, а теперь революция их совместно освободила, но никакой внут­ренней связи между ними нет» [28]. Согласно ленинскому парадоксу. путь к полному единству содержания лежал через растущее разнооб­разие формы. «Насаждая национальную культуру» и создавая нацио­нальные территории, национальные школы, национальные языки и национальные кадры, большевики намеревались преодолеть нацио­нальное недоверие и обратиться к национальной аудитории. «Мы идем вам на помощь при ваших условиях развить свой бурятский, вотский и т.п. язык и культуру, ибо таким путем вы скорее приобщитесь к об­щечеловеческой культуре, к революции, к коммунизму» [29].

Многим коммунистам все это казалось странным. Разве нации не распадаются на классы? Разве интересы пролетариата не превыше интересов национальной (т.е. националистической) буржуазии? Разве пролетариям всех стран не пора соединяться? И разве трудящимся молодой советской республики не следует соединяться с особым рве­нием? Весной 1918 года М.И.Лацис напал на «абсурд федерализма» и предупредил, что «плодить республики» для таких «неразвитых на­родностей» как татары и белорусы является делом «более чем опас­ным» [30]. Зимой 1919 года А.А.Иоффе предостерег против растущих национальных аппетитов и призвал «положить конец сепаратизму "буферных" республик» [31]. Весной 1919 года на VIII съезде партии Н.И.Бухарин и Г.Л.Пятаков объявили войну лозунгу национального самоопределения и вытекавшему из него главенству национального принципа над классовым [32].

Ответ Ленина был столь же страстным, сколь привычным. Во-пер­вых, нации существуют «объективно». «Если мы скажем, что не при­знаем никакой финляндской нации, а только трудящиеся массы, - это будет пустяковеннейшей вещью. Не признавать того, что есть - нельзя: оно само заставит себя признать» [33]. Во-вторых, бывшие угнетатели должны завоевать доверие бывших угнетенных: «Башкиры имеют не­доверие к великороссам, потому что великороссы более культурны и использовали свою культурность, чтобы башкир грабить. Поэтому в этих глухих местах имя великоросса для башкир значит "угнетатель", "мошенник". Надо с этим считаться, надо с этим бороться. Но ведь это - длительная вещь. Ведь этого никаким декретом не устранишь. В этом мы должны быть более осторожны. Осторожность особенно нуж­на со стороны такой нации, как великорусская, которая вызвала к себе во всех других нациях бешеную ненависть, и только теперь мы научи­лись это исправлять, да и то плохо» [34].

«Отсталые» нации не достигли еще «дифференциации пролетари­ата от буржуазных элементов», а потому продолжали находиться «все­цело в подчинении своих мулл» [35]. Однако в силу их общего угне­тенного положения, все они являлись пролетариями по отношению к более «культурным» нациям. При империализме как высшей и после­дней стадии капитализма колониальные народы превратились во все­мирный эквивалент западного рабочего класса. В условиях диктату­ры (русского) пролетариата они будут объектом особой заботы до тех пор, пока экономические и психологические раны колониализма не будут залечены. А пока этого не произошло, нации будут равны классам.

Ленин проиграл спор, но выиграл голосование, потому что, по словам М.П.Томского, среди делегатов не было «ни одного человека, который сказал бы, что самоопределение наций... является нормаль­ным и желательным», но было достаточно много людей, которые считали это зло «неизбежным» [36]. Гонка за национальным статусом и этнотерриториальным признанием возобновилась с прежней силой. Кряшены нуждались в особой административной единице, потому что они отличались от татар платьем, алфавитом и словарным запасом [37]. Чуваши нуждались в особой административной единице, потому что они были бедны и не говорили по-русски [38]. Якутам полагалось собственное правительство, потому что они проживали компактно и были готовы к самоуправлению [39]. «Примитивным племенам», жив­шим по соседству с якутами, полагалось собственное правительство, потому что они проживали рассеянно и не были готовы к самоуправ­лению [40]. Эстонские переселенцы в Сибири имели литературную традицию и нуждались в особой бюрократии, которая снабжала бы их газетами [41]. Угроязычные аборигены Сибири не имели литера­турной традиции и нуждались в «самостоятельном управлении», ко­торое стремилось бы «влить в эту темную массу луч просвещения и культивировать их быт жизни» [42]. Местные интеллигенты, чинов­ники Народного комиссариата по делам национальностей, «инород­ческие конференции» и петроградские этнографы требовали админи­стративной автономии, должностей и финансирования (для себя и сво­их протеже). Получив автономию, они требовали новых должностей и нового финансирования.

Финансирования не хватало, но должностей и областей станови­лось все больше. Кроме этнических территорий с разветвленными бюрократиями и образованием на «родном языке», существовали на­циональные единицы внутри национальных единиц, национальные секции в партийных ячейках, национальные отделы в местных Советах и национальные квоты в учебных заведениях. В 1921 году поляки по­лучили 154 000 новых книг на родном языке, а полупризнанные кря-шены получили десять; Коммунистическая партия Азербайджана включала в себя иранскую, немецкую, греческую и еврейскую секции; в состав Народного комиссариата просвещения в Москве входило 14 национальных бюро; и 103 местные партийные организации в Совет­ской России должны были вести делопроизводство по-эстонски [43].

Дата добавления: 2015-06-27