Прибытие в Америку 3 страница. – ни в коем случае. – среда был глубоко оскорблен

– Машина краденая?

– Ни в коем случае. – Среда был глубоко оскорблен. – Все документы в бардачке.

– А ключи?

– У меня, – откликнулся Тень.

– У моего племянника, Гарри Синей Сойки, «бьюик» восемьдесят первого года. Почему бы вам не отдать мне ключи от фургона? А вы возьмете его машину.

– Что это за обмен? – ощетинился Среда. Виски Джек пожал плечами:

– – Знаешь, как трудно будет вернуть твой фургон с того места, где ты его бросил? Я оказываю тебе услугу. Не хочешь, не соглашайся, мне‑то какое дело.

Среда поглядел на него рассерженно, потом гнев сменился раскаянием, и он сказал:

– Тень, отдай ему ключи от «виннебаго».

Тень повиновался.

– Джонни, – окликнул Чэпмена Виски Джек, – отведешь этих двоих к Гарри Синей Сойке? Передашь ему, что я просил дать им машину.

– С удовольствием, – улыбнулся Джон.

Он встал и, подобрав лежавший у двери небольшой джутовый мешок, вышел наружу. Среда и Тень последовали за ним Виски Джек остался стоять на пороге.

– Эй, – сказал он вдогонку Среде, – ты сюда больше не приходи. Здесь тебе не рады.

Среда показал ему поднятый к небесам палец.

– На этом вот покрутись, – учтиво ответствовал он.

Спускаться с холма пришлось по снегу, пробираясь через сугробы. Чэпмен шел впереди, шлепая красными босыми ногами по насту.

– Разве тебе не холодно? – спросил его Тень.

– Моя жена была из племени чоктоу, – сказал Чэпмен.

– И она открыла тебе тайну, как уберечься от холода?

– Не‑а. Она думала, я сумасшедший. Все твердила: «Джонни, надень сапоги».

Склон холма стал круче, и разговоры пришлось прекратить, Троица спотыкалась и скользила по насту, хватаясь за стволы берез, чтобы удержаться и не упасть. Когда почва под ногами немного выровнялась, Чэпмен сказал:

– Теперь она уже, конечно, давно мертва. Когда она умерла, я, наверное, и впрямь маленько свихнулся. С любым может случиться. Могло бы случиться и с тобой. – Он хлопнул Тень по плечу. – Иисус и Иеософат, а ты здоровяк.

– Мне все так говорят, – отозвался Тень.

Спуск с холма занял около получаса, но, наконец, они вышли на огибавшую холм гравиевую дорогу и пошли по ней в сторону горстки строений, которую видно было с вершины.

Их нагнала машина, притормозила и остановилась. Сидевшая за рулем женщина, перегнувшись, опустила стекло со стороны водителя.

– Мужики, вас подвезти?

– Вы очень любезны, мэм, – расплылся в улыбке Среда. – Мы ищем мистера Гарри Синяя Сойка.

– Он, наверное, в клубе, – сказала женщина. На вид ей было, наверное, лет сорок, решил Тень. – Полезайте.

Они сели: Среда впереди, Джон Чэпмен и Тень на заднее сиденье. Ноги у Тени были слишком длинные, чтобы разместиться с комфортом, но он устроился как смог. Машина затряслась по гравию.

– И откуда вы трое идете? – спросила женщина.

– Просто навещали друга, – ответил Среда.

– Живет на том холме, – добавил Тень.

– На каком холме? – переспросила она. Тень поглядел через запыленное заднее стекло, но высокого холма у них за спиной не было, одни только тучи над равниной.

– Виски Джек, – пробормотал он.

– А, – протянула хозяйка машины. – Мы тут зовем его Инктоми. Думаю, этот тот самый мужик. Мой дедушка презабавные истории о нем рассказывал. Разумеется, самые смешные всегда были сальными. – Машину тряхнуло на рытвине, женщина чертыхнулась. – С вами там все в порядке? – бросила она через плечо Тени и Чэпмену.

– Да, мэм, – отозвался Джонни Чэпмен, обеими руками вцепившийся в заднее сиденье.

– Дороги резерваций, – извинилась она. – Со временем к ним привыкаешь.

– Они все такие? – поинтересовался Тень.

– По большей части. Во всяком случае, в этих краях. И не спрашивай о деньгах от казино, поскольку кто в здравом уме захочет приехать сюда играть в казино? Никаких игорных денег мы тут не видим.

– Мне очень жаль.

– Не о чем тут жалеть. – С грохотом и лязгом она переключила передачу. – Вы знаете, что белое население здесь сокращается? Тут вокруг одни только города‑призраки. Как удержать людей на фермах, если они видели мир по телевизору? И вообще возделывать пустоши не стоит затраченного труда. Они забрали наши земли, поселились на них, а теперь уезжают. На юг. На запад. Может, если наберемся терпения и переждем, пока достаточно белых переедет в Нью‑Йорк, Майами и Лос‑Анджелес, то сможем забрать всю середину Америки без боя.

– Удачи, – сказал Тень.

Гарри Синюю Сойку они нашли в клубе у бильярдного стола для пула, где тот показывал фокусы со сложными винтами, красуясь перед стайкой девушек. На тыльной стороне правой ладони у него была вытатуирована синяя сойка, а в правом ухе поблескивало несколько разного размера колец.

– Хо хока, Гарри Синяя Сойка, – окликнул его Джон Чэпмен.

– Отвали, сумасшедший босоногий белый призрак, – любезно отозвался Гарри Синяя Сойка. – У меня от тебя мурашки по коже.

В дальнем конце комнаты мужчины средних лет играли в карты или просто беседовали. Были тут мужчины и помоложе, одного с Гарри возраста, которые ждали своей очереди за бильярдным столом. Стол был стандартного размера с заклеенной серебристо‑серым скотчем прорехой в зеленом сукне.

– Твой дядя просил тебе кое‑что передать, – как ни в чем не бывало продолжал Чэпмен. – Он сказал, чтобы ты отдал вот этим двоим свою машину.

В зале было, наверное, человек тридцать – сорок, и теперь все как один они смотрели в свои карты или себе под ноги или рассматривали ногти, изо всех сил делая вид, что не подслушивают.

– Он не мой дядя.

Под потолком зала клуба висел сигаретный дым. Чэпмен широко улыбнулся, открыв самые гнилые зубы, какие Тень когда‑либо видел во рту человека.

– Ты хочешь сам сказать это дяде? Он говорит, ты – единственная причина, почему он остался среди дакота.

– Виски Джек много чего говорит, – раздраженно откликнулся Гарри Синяя Сойка. Но и он произнес не «Виски Джек». Звучало, на слух Тени, почти так же, но не совсем. «Визакеджек, Визакедьяк, – подумал он, – вот что они говорят. Вовсе не Виски Джек».

– Ага, – согласился Тень. – А среди прочего, он сказал, что мы обменяем наш «виннебаго» на твой «бьюик».

– Не вижу никакого «виннебаго».

– Он пригонит тебе «виннебаго», – подал голос Джон Чэпмен. – Сам знаешь, что пригонит.

Гарри Синяя Сойка ударил сложный винт и промахнулся. Рука у него дрогнула.

– Я не племянник старой лисы, – сказал Гарри Синяя Сойка. – Хорошо бы он такого людям не говорил.

– Лучше живой лис, чем мертвый волк, – вмешался Среда, его голос звучал так низко, что почти напоминал рык. – Так ты продашь нам машину?

Гарри Синюю Сойку трясло крупной заметной дрожью.

– Конечно, – сказал он. – Конечно. Я просто шутил. Я часто шучу. – Он положил кий на стол и снял с вешалки толстую куртку, вытащив ее из‑под груды навешанной сверху одежды. – Только дайте сперва заберу из машины свои манатки.

По дороге он то и дело бросал косой взгляд на Среду, словно боялся, что бородач вот‑вот взорвется.

Машина Гарри Синей Сойки была припаркована ярдах в ста от клуба. По дороге они прошли мимо небольшой беленой католической церкви и мужчины в воротничке священника, который, стоя в дверях, проводил их взглядом. Он затягивался сигаретой так, словно ему не нравилось курить.

– Добрый день вам, отец! – окликнул Джонни Чэпмен, но священник не ответил; раздавив окурок каблуком, он наклонился, чтобы поднять его и бросить в урну у дверей, а потом развернулся и ушел внутрь.

Машине Гарри Синей Сойки не хватало двух передних зеркал, а шины у нее были самые лысые, какие только доводилось видеть Тени: совершенно гладкая черная резина. Гарри Синяя Сойка сказал, что она черт‑те сколько жрет масла, но если подливать его постоянно, то бежать будет без конца, разве что заглохнет.

«Свои манатки» Гарри Синяя Сойка затолкал в черный пластиковый мешок для мусора (означенные манатки состояли из нескольких бутылок пива с закручивающимися крышками (все недопитые), небольшого свертка канабиса, завернутого в серебристую фольгу и неумело спрятанного в пепельнице, хвоста скунса, двух дюжин кассет с вестернами и кантри и потрепанного и пожелтевшего «Чужака в чужой стране».

– Простите, что цеплялся к вам в клубе, – сказал Гарри Синяя Сойка Среде, отдавая ему ключи. – Вы не знаете, когда я получу «виннебаго»?

– Дядю спроси. Это он у нас торговец подержанными машинами, – проворчал Среда.

– Визакедьяк – не мой дядя. – С этими словами Гарри Синяя Сойка, забрав свой черный пакет, ушел в ближайший дом и захлопнул за собой дверь.

Джонни Чэпмена они высадили в Сиу‑фоллс возле лавки здоровья.

В дороге Среда молчал. Он, похоже, хандрил и дулся, как делал все время, с тех пор как они ушли от Виски Джека.

В семейном ресторанчике сразу за Сент‑Полом Тень развернул забытую кем‑то на столе газету. Проглядев первую страницу раз он вернулся к ней снова, потом показал Среде.

– Посмотри на это, – сказал Тень. Со вздохом Среда вперился в газету.

– Я рад и счастлив, что претензии авиадиспетчеров были удовлетворены и дело не дошло до общенациональной забастовки.

– Не на это, – сказал Тень. – Посмотри. Тут сказано – четырнадцатое февраля.

– Ну, тогда с Днем святого Валентина.

– Послушай, мы выехали двадцатого или двадцать первого января. Я не слишком следил за датами, но шла третья декада января. Три дня, в общем и целом, мы были в пути. Так почему же сегодня четырнадцатое февраля?

– Потому что почти месяц мы шли пешком, – сказал Среда. – В национальном парке Бэдлэндс. За сценой.

– Ничего себе сократили путь.

Среда отодвинул газету.

– Черт бы побрал этого Джонни Яблочную Косточку, вечно заводит про Пола Буньэяна. В реальной жизни Чэпмену принадлежало четырнадцать яблоневых садов. Он освоил тысячи акров земли. Да, он шел в ногу с западным фронтиром, но ни в одной из историй о нем нет ни капли правды, если не считать того, что он раз ненадолго сошел с ума. Но это не важно. Как писали в газетах, если правда недостаточно крута, печатаем легенды. Этой стране нужны свои легенды. И даже в это больше не верят.

– Но ты же это видишь.

– Я «бывший». Кому, черт побери, есть до меня дело?

– Ты бог, – негромко сказал Тень.

Среда проницательно глянул на него. Он как будто собирался что‑то сказать, но потом просто обмяк в кресле и уставился в меню.

– И что с того? – наконец спросил он.

– Быть богом неплохо.

– Правда? – переспросил Среда, и на сей раз Тень отвел взгляд.

На стене туалета при бензоколонке в двадцати пяти милях от Приозерья Тень увидел самодельное ксерокопированное объявление: черно‑белая фотография Элисон Макговерн, а над ней написанный от руки вопрос: «Вы меня видели?» Та же фотография из школьного альбома; уверенно улыбаясь, с нее смотрит девочка с синими резиновыми пластинками на верхних зубах, которая, когда вырастет, хочет работать с животными.

«Вы меня видели?»

Тень купил «спикере», бутылку минеральной воды и «Новости Приозерья». В передовице, написанной «Маргерит Ольсен, нашим репортером Приозерья», красовалась фотография мальчика и мужчины средних лет на замерзшем озере, которые, стоя возле рыбацкого шалаша, держали огромную рыбину. Оба улыбались. «Отец и сын выловили рекордных размеров северную щуку. Подробности внутри».

Машину вел Среда.

– Прочти мне вслух, если найдешь в газете что‑нибудь интересное.

Тень искал внимательно, медленно переворачивая страницы, но ничего не нашел.

Среда высадил его на подъездной дорожке к его дому. На Тень с интересом поглядела дымчатая кошка, которая сбежала, когда он наклонился ее погладить.

Остановившись на деревянной веранде у своей входной двери, Тень поглядел на озеро, тут и там усеянное зелеными и коричневыми рыбацкими шалашами. На льду у моста маячила зеленая «рухлядь», точно так же, как на фотографии в газете.

– Двадцать третье марта, – подстегнул Тень колымагу. – Около четверти десятого утра. Ты сможешь.

– Без шансов, – отозвался женский голос. – Третьего апреля. В шесть вечера. Как лед подтает за день.

Тень улыбнулся. Маргерит Ольсен в лыжном костюме насыпала корм в кормушку для птиц на дальнем конце веранды.

– Я прочел вашу статью в «Новостях Приозерья» о рекордных размеров северной щуке.

– Захватывающая, а?

– Ну, скорее просветительская.

– Я уже думала, вы к нам не вернетесь, – сказала она. – Вас так долго не было.

– Я был нужен дяде, – отозвался он. – Время вроде как от нас убежало.

Положив последний брикет жира в проволочную подставку, она начала насыпать в мелкую сетку семена чертополоха из пластмассового кувшина для молока. С ближайшей ели ее нетерпеливо попрекали несколько оливковых по зиме щеглов.

– В газете не было ничего об Элисон Макговерн.

– И писать не о чем. Она все еще числится пропавшей. Прошел слух, будто ее видели в Детройте, но оказалось, ложная тревога.

– Бедная девочка.

Маргерит Ольсен закрутила крышку банки.

– Надеюсь, ее нет в живых, – сухо сказала она. Тень был ошарашен.

– Почему?

– Потому что альтернатива много хуже.

Щеглы бешено прыгали с ветки на ветку, раздраженные тем, что люди никак не уходят.

«Ты имеешь в виду не Элисон, – подумал Тень. – Ты думаешь о своем сыне. Ты думаешь о Сэнди».

Он вспомнил, как кто‑то сказал: «Я скучаю по Сэнди». Кто же это был?

– Приятно было с вами поболтать.

– Да, – согласилась она.

Февраль прошел чередой коротких серых дней. Иногда шел снег, но, как правило, обходилось без метели. Потеплело, и в погожие дни столбик термометра поднимался выше нуля по Фаренгейту. Тень сидел у себя в квартире, пока она не стала казаться ему тюремной камерой, а потому, когда Среда в нем не нуждался, начал гулять. Он гулял большую часть дня, совершая долгие вылазки за город. Он ходил один, пока не добирался до опушки национального парка на северо‑западе или кукурузных полей и выпасов на юге. Он прошел Целинный маршрут округа Ламбер, он ходил вдоль старых железнодорожных путей, он ходил по лесным дорогам. Несколько раз он даже ходил по берегу замерзшего озера – с севера на юг. Иногда он встречал местных, зимних туристов или тех, кто выбрался на пробежку, тогда он махал и кричал «привет». Но по большей части он никого не видел – только ворон и вьюрков, а несколько раз даже заставал на дороге ястреба, пировавшего над сбитым машиной опоссумом или енотом. В один памятный день он наблюдал за орлом, выхватившим серебристую рыбину с середины реки Уайт‑Пайн. Вода в реке замерзла у берегов, но в середине бежала свободно. Рыбина извивалась и дергалась в когтях, поблескивая на полуденном солнце. Тень представил себе, как рыба, высвободившись, уплывает по небу, и мрачно улыбнулся.

Он обнаружил, что пока идет, ему не надо думать, а именно этого ему и хотелось. Когда он задумывался, мысли его уносились туда, где уже трудно было удержать их в узде, туда, где ему было не по себе. Лучшее средство от этого – усталость. Когда он уставал, то не возвращался мыслями к Лоре, или к странным снам, или к тому, чего не было и не могло быть. Приходя домой с прогулки, он без труда засыпал и снов не видел.

В «Парикмахерской Джорджа» на городской площади он столкнулся с шефом полиции Чадом Муллиганом. Тень всегда питал большие надежды на стрижку, но та никогда не оправдывала его ожиданий. Всякий раз, отсидев свое в кресле, он выглядел более‑менее прежним, только волосы становились короче. Чад, сидевший в кресле парикмахера рядом с Тенью, был странно озабочен собственной внешностью. Когда Джордж с ним покончил, он мрачно уставился на свое отражение, словно собирался выписать ему штраф за превышение скорости.

– Хорошо выглядишь, – сказал ему Тень.

– Будь ты женщиной, ты бы так же подумал?

– Наверное.

Они вместе перешли через площадь к Мейбл, где заказали по чашке горячего шоколада.

– Слушай, Майк, – сказал Чад. – Ты никогда не думал о карьере в правоохранительных органах?

Тень пожал плечами:

– По правде сказать, нет. Похоже, тут нужно знать чертову прорву всего.

Чад покачал головой:

– Знаешь, по большей части полицейская работа заключается в том, чтобы сохранять спокойствие. Когда что‑то случается, когда кто‑то на тебя кричит, вопит без особой на то причины, просто нужно уметь сказать, мол, вы уверены, что произошла ошибка, и вы во всем разберетесь, если только он или она спокойно выйдет с вами на улицу. И нужно уметь сказать это так, чтобы все поняли, что вы говорите серьезно.

– А потом просто разбираешься?

– В основном тогда и приходится надевать наручники. А так, да, ты просто во всем разбираешься. Дай мне знать, если тебе понадобится работа. У нас есть вакансии.

– Буду иметь в виду, если дело с дядей не выйдет.

Они мирно попивали горячий шоколад.

– Слушай, Майк, – снова начал Муллиган, – что бы ты сделал, будь у тебя кузина? Скажем, вдова. И если бы она начала вдруг тебе звонить?

– То есть как?

– По телефону. По межгороду. Она живет в другом штате. – Он покраснел. – Я видел ее в прошлом году на семейной свадьбе. Тогда она была еще замужем, то есть ее муж был еще жив, и к тому же она член семьи. Не двоюродная сестра. Дальняя родственница.

– Ты на нее запал?

Снова румянец.

– Ну, не знаю.

– Тогда скажем иначе. Она на тебя запала?

– Ну, она сказала пару фраз, когда звонила. Она очень представительная женщина.

– Ну и… что ты собираешься делать?

– Я мог бы пригласить ее сюда. Ведь мог бы, правда? Она все равно что сказала, что ей хотелось бы приехать.

– Вы оба взрослые люди. Я бы сказал: валяй.

Чад кивнул, покраснел и снова кивнул.

Телефон в квартире Тени молчал. Он не мог придумать, кому бы ему хотелось позвонить. Однажды поздно ночью он поднял трубку и прислушался. Ему показалось, нет, он был уверен, что слышит, как дует ветер и как переговаривается кто‑то, но настолько тихо, что слов было не разобрать.

– Алло? – сказал он. – Кто это?

Но ответа не было, только внезапная тишина, а потом отдаленный смех, такой далекий, что он не был уверен, не послышалось ли ему.

В следующие три недели Тень много путешествовал со Средой.

Он сидел на кухне коттеджа на Род‑Айленде и слушал, как Среда в темной комнате спорит с женщиной, которая отказывалась встать с постели и не позволяла Тени или Среде поглядеть на ее лицо. В холодильнике лежал полиэтиленовый пакет, набитый сверчками, и еще один – с трупиками мышат.

В рок‑клубе в Сиэтле Тень видел, как Среда, перекрывая музыку, приветствует молодую женщину с короткими рыжими волосами и спиралями синих татуировок на руках. Разговор, похоже, прошел отлично, поскольку из клуба Среда вышел, радостно ухмыляясь.

Пять дней спустя Тень ждал в арендованной машине, когда Среда, хмурясь, вышел из вестибюля офисного здания в Дакоте. Сев в машину, Среда с силой хлопнул дверцей и некоторое время молча сидел, красный от гнева.

– Поезжай, – буркнул он, а потом прибавил: – Чертовы албанцы. Как будто кому‑то есть до них дело.

А еще через три дня они полетели в Боулдер‑Сити на приятный ленч с пятью юными японками. Разговор состоял из сплошных комплиментов и вежливых фраз, и, уходя, Тень так и не смог понять, было ли что‑то решено. А вот Среда, казалось, был вполне доволен.

Тень начал предвкушать возвращение в Приозерье. Там его ждали мир и тепло общения, которые он научился ценить.

Каждое утро, если он не путешествовал со Средой, он приезжал через мост на городскую площадь. Он покупал у Мейбл два завертыша: один ел прямо здесь, запивая его кофе. Если кто‑то оставлял на столе газету, Тень ее пролистывал, хотя его не настолько интересовали новости, чтобы покупать ее самому.

Второй завертыш в бумажном пакете он убирал в карман и ел его вместо ленча.

Однажды утром, когда он, сидя у стойки, листал «Юэсэй тудей», Мейбл сказала:

– Эй, Майк, куда ты сегодня пойдешь?

Небо было бледно‑голубым. После утреннего тумана деревья стояли, одетые изморозью.

– Не знаю, – ответил Тень. – Может быть, снова пройду Целинный маршрут.

Она долила ему кофе.

– Ты уже ходил на восток по окружному шоссе Q? В тех местах довольно красиво. Там есть шоссе, которое начинается от магазина ковров на Двадцатой авеню.

– Нет, никогда не ходил.

– Ну, – повторила она, – там довольно красиво.

Там было поразительно красиво. Оставив машину на краю города, Тень пошел по обочине, вьющаяся лента узкого шоссе петляла среди холмов на востоке. Холмы поросли безлистыми зимой кленами, белыми, как кости, березами, темными елями и красноватыми соснами.

Несколько десятков метров вровень с ним вдоль дороги кралась маленькая темная кошка. Она была цвета придорожной грязи, но с белыми лапками. Когда Тень подошел к ней, кошка не убежала.

– Привет, кошка, – общительно сказал Тень.

Склонив голову на сторону, та посмотрела на него изумрудными глазами, а потом вдруг зашипела – не на него, а на что‑то на обочине дороги, на что‑то, чего ему не было видно.

– Все хорошо, – попытался успокоить ее Тень, но кошка решительно пересекла шоссе и скрылась в поле прошлогодней несжатой кукурузы.

За следующим поворотом Тень вышел к крохотному кладбищу. Надгробные памятники выветрились, хотя к нескольким были прислонены венки и букеты живых цветов. Вокруг кладбища не было ни стены, только высаженные по краю низкие шелковицы клонились под грузом снега и льда. Обойдя обледенелые наносы и ледяную кашу, Тень подошел к двум каменным столбам у входа на кладбище, впрочем, ворот между ними не было.

Бродя по кладбищу, он рассматривал надгробия. Надписей с датами после 1969 года тут не было. Стряхнув снег с устойчивого на вид гранитного ангела, он прислонился к нему и, достав из кармана бумажный пакет, вынул из него завертыш. Отломил верхушку: в нос ему ударил слабый аромат начинки, оттененный морозным воздухом. Пахло восхитительно. Он откусил кусок.

За спиной у него хрустнула ветка. На мгновение он решил, что это, наверное, вернулась кошка, но потом уловил аромат духов, а под ним – запах чего‑то гнилого.

– Пожалуйста, не смотри на меня, – попросила она.

– Здравствуй, Лора, – сказал Тень.

– Здравствуй, Щенок, – ответила она после заминки, и Тени показалось, что голос у нее немного испуганный. Он отломил кусок завертыша.

– Хочешь?

Теперь она стояла прямо за ним.

– Нет. Лучше сам съешь. Я пищу больше не ем.

Он откусил еще. Вкусно.

– Я хочу на тебя посмотреть.

– Тебе это не понравится.

– Пожалуйста.

Она вышла из‑за каменного ангела. Тень поглядел на нее в дневном свете. Кое‑что изменилось, а кое‑что осталось прежним. Глаза у нее не изменились, и надежда в кривоватой улыбке тоже. Она была совершенно и очевидно мертва. Доев пирог, Тень ссыпал крошки в бумажный пакет, который, свернув, убрал в карман.

После дней, проведенных в каирской похоронной конторе, ему почему‑то было легче находиться с ней рядом. Он не знал, что ей сказать.

Ее холодная рука нашла его, и он нежно сжал ее пальцы. Ему было страшно, и этот страх родился из самой нормальности происходящего. Ему было так хорошо и спокойно с ней, что он готов был стоять так вечно.

– Я по тебе скучаю, – признался он.

– Я здесь.

– Вот когда я больше всего по тебе скучаю. Когда ты здесь. Когда тебя нет, когда ты просто призрак из прошлого или сон об иной жизни, все как‑то проще.

Она сжала его пальцы.

– Как смерть?

– Трудно, – ответила она. – Все тянется и тянется.

Она склонила голову ему на плечо, и он едва не расплакался.

– Хочешь пройтись? – предложил он.

– Конечно, – улыбнулась она. Нервная кривая улыбка на мертвом лице.

Они вышли с крохотного кладбища и, вернувшись на шоссе, рука об руку пошли назад к городу.

– Где ты был? – спросила Лора.

– Здесь. По большей части.

– С Рождества я тебя как бы потеряла. Иногда несколько часов, несколько дней я знала, где ты. Ты был повсюду. А потом снова тускнел, терялся.

– Я был здесь. В Приозерье. Это приятный городок.

– А‑а‑а.

Одета она была уже не в тот синий костюм, в котором ее похоронили. Теперь на ней были несколько свитеров, длинная темная юбка и высокие бордовые сапоги. Тень их похвалил.

Лора склонила голову, явно пряча улыбку.

– Чудные, правда? Я нашла их в отличном обувном в Чикаго.

– И почему ты решила приехать сюда из Чикаго?

– Так я уже давно из Чикаго уехала, Щенок. Я направлялась на юг. От холода мне не по себе. Можно было бы подумать, что мне надо холоду радоваться. Но, наверное, это как‑то связано с тем, что я мертва. Тогда не воспринимаешь это как холод. Ты ощущаешь его как ничто, а когда ты мертв, холод – это, наверное, единственное, чего боишься. Я собиралась поехать в Техас. Планировала провести зиму в Галвестоне. Думаю, я ребенком проводила зиму в Галвестоне.

– Едва ли, – отозвался Тень. – Мне ты об этом никогда не рассказывала.

– Правда? Тогда, наверное, это был кто‑то другой. Не знаю. Я помню чаек: как бросали хлеб для чаек, их было сотни, и все небо становилось от них белым, и они били крыльями и хватали куски из воздуха. – Она помедлила. – Если я этого не видела, думаю, кто‑то другой видел.

Из‑за угла выехала машина. Водитель приветственно им помахал. Тень помахал в ответ. Восхитительно нормально было гулять со своей женой.

– Здесь приятно, – сказала Лора, словно читая его мысли.

– Да, – согласился Тень.

– Когда послышался зов, мне пришлось поспешить назад. Я едва добралась до границы Техаса.

– Зов?

Она подняла глаза. На шее у нее блеснула золотая монета.

– Я почувствовала это как зов и начала думать о тебе. О том, что мне надо тебя увидеть. Это было как голод.

– Так ты знала, что я именно здесь?

– Да. – Остановившись, она нахмурилась, верхними зубами прикусив синюю нижнюю губу. Она склонила голову набок. – Действительно. Как странно, я вдруг ни с того ни с сего поняла, что знаю. Я думала, ты меня зовешь. Но это был не ты, ведь так?

– Не я.

– Ты не хотел меня видеть.

– Не в этом дело. – Он помялся. – Да. Я не хотел тебя видеть. Слишком больно.

Снег хрустел у них под ногами и переливался алмазной пылью в солнечных лучах.

– Тяжко, наверное, не быть живым, – задумчиво сказала Лора.

– Ты хочешь сказать, тебе тяжко быть мертвой. Послушай, я все еще пытаюсь найти способ воскресить тебя по‑настоящему. Думаю, я на верном пути…

– Нет, – прервала она его. – Я хочу сказать, я благодарна. Надеюсь, ты правда это сможешь. Я много чего сделала дурного… – Она покачала головой. – Но я говорила о тебе.

– Я жив, – сказал Тень. – Я не умер. Помнишь?

– Ты не мертв, – отозвалась она. – Но и в том, что ты жив, я не уверена.

«Разговор не может так оборачиваться, – подумал Тень. – Ничто не может так оборачиваться».

– Я тебя люблю, – бесстрастно сказала она. – Ты мой, Щенок. Но когда умрешь, все начинаешь видеть яснее. Как будто больше никого нет. Знаешь? Ты – как огромная, плотная дыра в мироздании, и у этой дыры силуэт человека. – Она нахмурилась. – Даже когда мы были вместе. Я любила быть с тобой. Ты меня обожал и сделал бы ради меня все, что угодно. Но иногда, когда я входила в комнату, мне казалось, там никого нет. И я включала свет или выключала свет, а потом вдруг понимала, что ты тут: сидишь в одиночестве, не читаешь, не смотришь телевизор, не делаешь вообще ничего.

Она обняла его, словно смягчая горечь своих слов.

– Робби был хорош только тем, что был хоть кем‑то. Иногда придурком. Иногда валял дурака и любил, чтобы, когда мы занимались любовью, кругом были зеркала и он мог смотреть, как меня трахает, но он был жив, Щенок. Он чего‑то хотел. Он заполнял пространство. – Она остановилась и поглядела на него, слегка склонив голову набок. – Извини. Я тебя расстроила.

Он не решился заговорить из страха, что голос его выдаст, и потому просто покачал головой.

– Хорошо, – сказала она. – Это хорошо.

Они подходили к стоянке для отдыха, где он оставил машину. Тени казалось, ему нужно что‑то сказать: «Я тебя люблю», или «Пожалуйста, не уходи», или «Прости меня». Те слова, какими латают разговор, который без предупреждения вдруг соскользнул на горькую тему. Но вместо этого он произнес:

– Я не мертв.

– Может быть, и нет, – отозвалась она. – Но ты уверен, что жив?

– Посмотри на меня.

– Это не ответ, – сказала его мертвая жена. – Когда будешь жив, сам поймешь.

– И что теперь?

– Ну, я тебя повидала. Наверное, снова двинусь на юг.

– Назад в Техас?

– Куда‑нибудь, где тепло. Мне все равно.

– Мне нужно ждать здесь, пока я понадоблюсь боссу.

– Это не жизнь, – вздохнула Лора.

Потом вдруг улыбнулась той самой улыбкой, которая задевала его за живое, сколько бы раз он ее ни видел. И всякий раз, когда она ему улыбалась, был как тот, самый первый.

Она хотел было ее обнять, но, покачав головой, Лора отстранилась и присела на край припорошенного снегом столика для пикника. И стала смотреть, как он уезжает.

Дата добавления: 2015-06-27