Брет Истон Эллис американский психопат 6 страница

СОВЕЩАНИЕ

Моя секретарша Джин, которая в меня влюблена, входит без стука ко мне в кабинет и сообщает, что в одиннадцать часов у меня важное совещание. Я сижу за столом от Palazetti со стеклянной столешницей, смотрю в монитор сквозь очки Ray-Ban, жую нуприн и потихоньку отхожу от вчерашней кокаиновой вечеринки. Началась она вполне невинно: сначала мы с Чарльзом Гамильтоном, Эндрю Спенсером и Крисом Стаффордом поехали в клуб "Shout!", потом двинули в "Princeton Club", потом - в "Баркадию", а закончилось все в "Nell's" около половины четвертого утра, и я даже вспомнил про совещание сегодня утром, когда после четырех часов тяжелого липкого сна отмокал в ванной, попивая "Кровавую Мэри", но потом снова о нем забыл, пока ехал в такси на работу. Сегодня на Джин - жакет из жатого шелка, трикотажная юбка из вискозы, красные замшевые туфли с атласными бантиками от Susan Bennis Warren Edwards и позолоченные сережки от Robert Lee Morris. Она стоит передо мной, явно не замечая моих страданий, и держит в руках папку.
Почти минуту я делаю вид, что не замечаю ее, потом, наконец, снимаю темные очки и откашливаюсь:
- Да, Джин? Что-то еще?
- Сегодня ты мистер Ворчун, - она улыбается, аккуратно кладет папку мне на стол и ждет, чтобы я... чего она ждет, интересно? Чтобы я рассказал ей в красках о прошлой ночи?
- Да, простушка ты моя. Сегодня я мистер Ворчун. - Я изображаю сердитое рычание, беру папку и кладу ее в ящик стола.
Она непонимающе смотрит на меня, а потом говорит, окончательно смутившись:
- Звонили Тед Мэдисон и Джеймс Баркер. Они хотят с тобой встретиться во "Fluties" в шесть.
Я смотрю на нее и вздыхаю.
- Хорошо, и что нужно сделать?
Она нервно смеется, ее глаза расширились:
- Я не знаю...
- Джин, - я встаю, чтобы выпроводить ее из кабинета. - Что... нужно... сказать?
До нее не сразу, но доходит, и она испуганно отвечает:
- Просто... сказать... "нет"?
- Просто... скажи... "нет", - я киваю и выталкиваю ее за дверь.
Перед тем, как выйти из кабинета, я принимаю две таблетки валиума, запиваю их "ПерьеPerrier", потом протираю лицо очищающим лосьоном, который наношу влажными ватными шариками, и смазываю увлажняющим кремом. Сегодня на мне твидовый костюм и полосатая рубашка от Yves Saint Laurent, шелковый галстук от Armani и новые черные туфли от Ferragamo. Я полощу рот антибактериальным опоаласкивателем Plax и чищу зубы, а когда я сморкаюсь, сопли, смешанные с кровью, пачкают мой носовой платок от Hermes, за сорок пять долларов, который, увы, не был подарком. Однако я выпиваю чуть ли не двадцать литров минеральной воды Evian в день и регулярно хожу в солярий, так что одна веселая ночка вряд ли как-то повлияет на гладкость моей кожи или на цвет лица. Вид у меня по-прежнему безупречный. Три капли визина приводят в порядок глаза. В итоге имеем следующее: чувствую я себя дерьмово, но выгляжу великолепно.
Я прихожу в зал заседаний первым. Луис Керрутерс бежит за мной как щенок, путаясь у меня под ногами, и садится рядом со мной, а это значит, что мне придется выключить плейер. На нем шерстяной спортивный пиджак из шотландки, шерстяные брюки, хлопчатобумажная рубашка от Hugo Boss и галстук с узором пейсли; брюки, по-моему, от Brooks Brothers. Он начинает трепаться о "Propheteers", ресторане в Фениксе, о котором мне и вправду было бы интересно узнать, но только не от Луиса Керрутерса, хотя принятый валиум в количестве десяти миллиграммов слегка примиряет меня с действительностью. В сегодняшнем Шоу Патти Винтерс выступали потомки участников "Доннер парти"¹⁵.
- Эти клиенты совсем придурочные, однозначно, - говорит Луис. - Они хотели пригласить меня на местных "Отверженных", а я уже видел их в Лондоне, но...
- И ты без проблем заказал столик в "Propheteers"? - спрашиваю я, прерывая его на полуслове.
- Ага. Без проблем, - говорит он. - Мы поздно приехали.
- А что вы заказывали? - интересуюсь я.
- Я взял устриц-пашот, lotte¹⁶ и ореховый торт.
- Я слышал, lotte там хороший, - бормочу я, думая о своем.
- Клиент заказал boudin blanс¹⁷, жареного цыпленка и сырный торт, - говорит он.
- Сырный торт? - говорю я, смущенный этим пошлым, неправильным списком. - А цыпленок был под соусом или с фруктами? И как его подавали?
- Никак, Патрик, - говорит он, тоже смутившись. - Он был...просто жареный.
- А сырный торт был какой? Теплый? Из какого сыра - рикотта? Или овечьего? Украшенный цветами или посыпанный листьями кориандра?
- Он был...обычный, - говорит Луис, а потом вдруг заявляет: - Патрик, ты вспотел.
- А что баба клиента? - спрашиваю я, не обращая внимания на его слова. - Она что заказывала?
- Салат по-деревенски, гребешков и лимонный пирог.
- А гребешки были на гриле? Сашими? А сколько сортов? - спрашиваю я. - Или они были запеченные?
- Нет, Патрик, - говорит Луис. - Они были...жареные.
В зале воцаряется тишина. Я перевариваю информацию и формулирую следующий вопрос.
- Что значит "жареные", Луис?
- Я точно не знаю, - говорит он. - Но, по-моему, для этого требуется...сковорода.
- Вино? - спрашиваю я.
- Белое, совиньон, 1985 года, - говорит он. - Иорданское. Две бутылки.
- Машина? - спрашиваю я. - Вы, когда были в Фениксе, брали напрокат машину?
- БМВ, - он улыбается. - Маленький черный бимер.
- Ага, - бормочу я, вспоминая прошлую ночь, когда я полностью отключился на стоянке возле "Nell's" - изо рта шла пена, я ни о чем не мог думать, только о насекомых, о целой куче насекомых, изо рта шла пена, и я, кажется, бросался на голубей, с пеной на губах бросался на голубей. - Феникс. Дженет Лей была из Феникса...
Я замолкаю на пару секунд и продолжаю:
- Ее зарезали в душе. Печальное зрелище.
Я опять умолкаю.
- Даже кровь была не похожа на настоящую.
- Слушай, Патрик, - говорит Луис и сует мне в руку свой носовой платок, мои пальцы непроизвольно сжались в кулак, когда он ко мне прикоснулся. - На следующей неделе мы с Диблом обедаем в Йельском клубе. Не хочешь присоединиться?
- Можно. - Я думаю о ногах Кортни. Ее ноги раздвинуты широко-широко, ее ноги обхватили мое лицо, и когда я смотрю на Луиса, то на мгновение мне кажется, что у него вместо головы - говорящая вагина, и я пугаюсь до полусмерти, и несу какую-то чушь, вытирая пот со лба. - Хороший костюм, Луис.
Я и сам не понял, с чего бы вдруг это брякнул.
Он таращится на меня, словно громом пораженный, а потом вдруг краснеет, смущается и теребит лацканы пиджака.
- Спасибо, Пат. Ты тоже отлично выглядишь... как всегда. - Он протягивает руку, чтобы дотронуться до моего галстука, но я ее перехватываю и говорю:
- Твоего комплимента мне вполне достаточно.
Входит Рид Томпсон, в шерстяном двубортном костюме на четырех пуговицах, полосатой хлопчатобумажной рубашке и шелковом галстуке (все - от Armani), на ногах у него -пошловатые темно-синие хлопчатобумажные носки от Interwoven и черные туфли от Ferragamo (в точности, как мои), ногти наманикюренына ногтях - маникюр, в одной руке - Wall Street Journal, а через другую руку небрежно перекинуто твидовое пальто от Bill Kaiserman. Он кивает нам и садится напротив. Вскоре появляется Тод Бродерик в полосатом двубортном костюме на шести пуговицах, хлопчатобумажной рубашке в полоску и шелковом галстуке, все от Polo, плюс - роскошный платок в нагрудном кармане, наверняка тоже от Polo. За ним входит Макдермотт, у него в руках New York magazine и утренний выпуск Financial Times, на нем - новые очки от Oliver Peoples в оправе из красного дерева и черный с белым однобортный костюм в "гусиную лапку" с V-образными лацканами, полосатая хлопчатобумажная рубашка с широким воротничком и шелковый галстук с узором пейсли, все от John Reyle.
Я улыбаюсь, поднимая глаза на Макдермотта, который садится рядом со мной. Он вздыхает, открывает газету и углубляется в чтение. Поскольку он не сказал ни "привет", ни "доброе утро", я делаю вывод, что он обижен и, по всей видимости, на меня. В конце концов, когда я замечаю, что Луис хочет что-то мне сказать, я поворачиваюсь к Макдермотту.
- Ну, Макдермотт, что случилось? - ухмыляюсь я. - С утра была длинная очередь на "Stairmaster"?
- А кто сказал, что что-то случилось? - он сопит и листает Financial Times.
- Слушай, - говорю я ему, наклоняясь поближе. - Я уже извинился, что наорал на тебя тогда из-за пиццы в "Пастелях".
- А кто сказал, что дело в этом? - говорит он напряженно.
- Я думал, мы все уже выяснили, - шепчу я, кладя руку на ручку его кресла и улыбаясь Томпсону. - Я искренне сожалею, что отозвался о пицце в "Пастелях" в таком оскорбительном тоне. Я искренне сожалею и приношу свои извинения. Теперь ты доволен?
- Кто сказал, что дело в этом? - повторяет он.
- Тогда в чем дело, Макдермотт? - шепчу я и вдруг замечаю у себя за спиной какое-то движение. Я считаю до трех и резко оборачиваюсь. Луис, наклонившийся вперед, чтобы послушать, о чем мы говорим, быстро отскакивает назад. Он понимает, что его поймали с поличным, и медленно садится на место; лицо у него виноватое.
- Макдермотт, но это же просто смешно, - шепчу я. - Ты что, вечно теперь будешь злиться за то, что я назвал пиццу в "Пастелях"... жесткой.
- Пересушенной, - говорит он, пытаясь убить меня взглядом. - Ты сказал, что она пересушенная.
- Я извиняюсь, - говорю я. - Но я был прав. Она там такая и есть. Ты ведь читал обзор в Times?
- Вот. - Он лезет в карман и вручает мне ксерокс статьи. - Я просто хотел тебе доказать, что ты не прав. Вот, прочти.
- А что это? - спрашиваю я, разворачивая статью.
- Это статья о твоем кумире, Дональде Трампе. - Макдермотт усмехается.
- Ага, - нерешительно говорю я. - Интересно, а почему я ее не видел?
- И вот... - Макдермотт пробегает глазами статью и тыкает пальцем в нижний абзац, который подчеркнут красным. - Какая пицца в Манхэттене нравится Трампу больше всего?
- Дай я почитаю, - я вздыхаю и отмахиваюсь от него. - Ты, наверное, ошибся. Фотография какая-то неудачная.
- Бэйтмен. Смотри. Я специально обвел, - говорит он.
Я делаю вид, что читаю эту мудацкую статью, но я уже начинаю злиться, поэтому отдаю статью Макдермотту. Я говорю:
- Ну и что? Ну и что?! Что ты, Макдермотт, пытаешься мне доказать?
- Что ты теперь скажешь о пицце в "Пастелях", Бэйтмен? - говорит он злорадно.
- Ну, - я говорю, очень тщательно подбирая слова. - Я скажу, что мне надо пойти туда и еще раз попробовать эту пиццу... - Я говорю это, стиснув зубы. - Но когда я там был в прошлый раз, пицца была...
- Пересушенная? - спрашивает Макдермотт.
- Да, - я пожимаю плечами. - Именно пересушенная.
- Угу, - Макдермотт улыбается с победным видом.
- Слушай, если пицца в "Пастелях" нравится Донни, - начинаю я, скрепя сердце, потому что мне очень не хочется говорить это Макдермотту, потом вздыхаю, почти незаметно, - значит, мне она тоже нравится.
Макдермотт хихикает, он победил.
Я считаю галстуки: три из шелкового крепа, один из шелкового атласа от Versace, два шелковых галстука-фуляр, один шелковый от KenzoКензо, два галстука из жаккардового полотна. Ароматы Xeryus, Tuscani, Armani, Obsession, Polo, Grey Flannel и даже Antaeus смешиваются друг с другом в воздухе и образуют особый запах: холодный и тошнотворный.
- Но я не извиняюсь, - предупреждаю я Макдермотта.
- Ты уже извинился, Бэйтмен, - говорит он.
Входит Пол Оуэн, на нем кашемировый спортивный пиджак, брюки из шерстяной фланели, рубашка от Ronaldus Shamask с воротничком на пуговицах, но главное - его галстук в синюю, черную, красную и желтую широкую полоску полосы, от Andrew Fezza, дизайн Zanzarra, - вот это меня впечатляет. Керрутерс тоже оценил галстук, он наклоняется ко мне и говорит:
- Как ты думаешь, у него и гульфик такой же расцветки? - Не дождавшись ответа, он отодвигается, открывает Sports Illustrated, лежащий на столе и, улыбаясь сам себе, читает статью о соревнованиях по прыжкам в воду на Олимпийских играх.
- Привет, Холберстам, - говорит мне Оуэн, проходя мимо.
- Привет, Оуэн, - говорю я. Мне нравится, как он стильно одет и как у него зачесаны волосы, так ровно и гладко... и это меня добивает, я делаю мысленную пометку, что надо будет спросить у него, где он покупает средства для ухода за волосами, и каким муссом пользуется; перебрав множество вариантов, я думаю, что это - Ten-X.
Входит Грег Макбрайд и останавливается возле моего кресла.
- Смотрел сегодня Шоу Патти Винтерс? Потрясающе. Просто потрясающе. - Мы пожимаем друг другу руки, и он садится между Дибблом и Ллойдом. Бог его знает, откуда они тут взялись.
Кевин Форрест, вошедший вместе с Чарльзом Мерфи, говорит:
- Я так и не дождался звонка. Зуб даю, это все Фелиция.
Я даже не обращаю внимания на то, как они одеты, но вдруг ловлю себя на том, что смотрю на антикварные запонки Мерфи с голубыми хрустальными "глазками".

ВИДЕО ПРОКАТ И D'AGOSTINO'S

Я брожу по Video Visions (это видеопрокат, который находится рядом с моей квартирой в Вест Сайде), и посасываю диетическую пепси из баночки, в наушниках моего плейера Sony играет Кристофер Кросс. После работы мы с Монтгомери поиграли в ракетбол, потом я пошел на массаж шиацу и встретился с Джессом Ллойдом, Джеми Конвеем и Кевином Форрестом, чтобы выпить в "Rusty's" на Тридцать седьмой. Сегодня на мне шерстяное пальто от Ungaro Uomo Paris, в руках - портфель Bottega Veneta и зонтик от Georges Gaspar.
Народу в прокате больше обычного. В очереди передо мной слишком много семейных пар, так что я не могу взять " Исправительную колонию для трансвеститов" или " Пизденку Джинджер" так, чтобы не чувствовать себя неловко, к тому же, я уже столкнулся с Робертом Эйлсом из "First Boston" в отделе ужастиков, или мне просто показалось, что это был Роберт Эйлс. Проходя мимо, он буркнул: "Привет, Макдональд"; - в руке он держал кассету с седьмой частью " Пятницы, 13" и документальный фильм про аборты; я успел заметить, что у него отменный маникюр, но впечатление портили часы Rolex из поддельного золота.
Поскольку порнография мне сегодня явно не светит, я брожу по отделу комедий, и чувствую себя так, как будто меня изнасиловали; я беру фильм Вуди Аллена, но мне этого мало. Прохожу через отдел музыкального видео - там ничего, - захожу в комедийные ужастики - тоже ничего, - и вдруг меня прошибает какое-то непонятное беспокойство. Здесь, блядь, слишком много кассет, я не знаю, что выбрать. Захожу за большой рекламный щит с постером новой комедии с Дэном Эйкройдом и принимаю две таблетки валиума по пять миллиграмм, запивая их диетической пепси. Потом, уже почти на автопилоте, словно меня кто-то запрограммировал, я беру с полки кассету с " Двойным телом", -я брал этот фильм уже тридцать семь раз, -и иду к кассе, где мне приходится ждать почти двадцать минут, после чего меня обслуживает какая-то некрасивая девица (фунтов пять лишнего веса, сухие вьющиеся волосы). На ней мешковатый свитер, не поддающийся идентификации - но точно не дизайнерский, - вероятно, она его носит с единственной целью, чтобы никто не заметил отсутствие груди, и хотя глаза у нее действительно красивые - кого это ебет? Наконец, подходит моя очередь. Я отдаю ей пустые коробки.
- Это все? - спрашивает она, забирая мою карточку. На мне черные перчатки от Mario Valentino. Членство в этом прокате стоит мне всего двести пятьдесят долларов в год.
- У вас есть фильмы с Джеми Гертц? - спрашиваю я, пытаясь заглянуть ей в глаза.
- Что? - рассеянно спрашивает она.
- У вас есть фильмы с Джеми Гертц?
- С кем? - Она забивает что-то в компьютер и говорит, не глядя на меня. - На сколько дней будете брать?
- На три, - говорю я. - Вы что, не знаете, кто такая Джеми Гертц?
- Нет, не знаю. - Она вздыхает.
- Джеми Гертц, - говорю я. - Она актриса.
- Я не знаю ее, - говорит она таким тоном, как будто я до нее домогаюсь, но ее тоже можно понять: она работает в видеопрокате, такая сложная работа, так что ее стервозность вполне оправдана, правильно? Что бы я сделал с этой девицей, будь у меня молоток, какие слова я бы выбил у нее на теле, будь у меня ледоруб! Она отдает мои коробки парню, стоящему у нее за спиной, и я делаю вид, что не замечаю его испуга, когда он видит коробку из-под " Двойного тела" и узнает меня, - но все же ему приходится пойти в подсобку, чтобы принести мне кассеты.
- Вы ее наверняка знаете, - вежливо говорю я. - Она снимается в рекламе диетической пепси. Вы должны знать.
- Нет, я такую не знаю, - говорит она, и ее монотонный голос выводит меня из себя. Она вбивает в компьютер названия фильмов, которые я беру, и мой регистрационный номер.
- Мне нравится в " Двойном теле" один момент... где женщину трахают до смерти... электродрелью...- говорю я, почти задыхаясь. В прокате вдруг становится очень жарко, я бормочу себе под нос: "О господи", - и опираюсь рукой о прилавок, чтобы унять дрожь. - И кровь льется с потолка. - Я делаю глубокий вдох, голова ритмично покачивается, я продолжаю что-то говорить и сглатываю слюну, думая об одном: мне надо увидеть ее обувь. - Я пытаюсь заглянуть под прилавок, чтобы посмотреть, какая на ней обувь, но, к моему прискорбию, это всего лишь кроссовки - не K-Swiss, не Tretorn, не Adidas, не Reebok, а какая-то дешевка.
- Распишитесь здесь. - Она отдает мне кассеты, даже не посмотрев в мою сторону, она не хочет понимать, кто я на самом деле; дыша тяжело и сбивчиво, она переходит к следующим клиентам, семейной паре с маленьким ребенком.
По пути домой я захожу в D'Agostino's и покупаю на ужин две большие бутылки ПерьеPerrier, упаковку кока-колы, головку салата рукола, шесть киви среднего размера, бутылку тархунного уксуса, банку сметаны, упаковку тапас, тофу и у кассы беру батончик из белого шоколада.
Я выхожу из магазина, не обращая внимания на бомжа, который просит милостыню под плакатом " Отверженных", у него в руках картонка с надписью: Я ПОТЕРЯЛ РАБОТУ Я ХОЧУ ЕСТЬ У МЕНЯ НЕТ ДЕНЕГ ПОМОГИТЕ ПОЖАЛУЙСТА. У него на глаза наворачиваются слезы, когда я проделываю с ним трюк под названием подразни-бомжа-долларовой-купюрой, а потом говорю:
- Господи, побрейся ты, что ли.
И тут мой взгляд, как радар, засекает красный "Ламборджини-Countach", припаркованный у тротуара, он сияет в свете уличных фонарей, и я замираю на месте, с трудом глотаю таблетку валиума, и он неожиданно бьет мне в голову, причем весьма ощутимо, и все вдруг становится далеким и абсолютно неважным: черные парни под крэком идут к ближайшей дискотеке, стая голубей вьется в небе, сирены скорой помощи, гудящие такси, какая-то крошка в платье от Betsey Johnson, - это все тает и дергается, как при покадровой фотосъемке - но при этом как будто в замедленной киносъемке, - солнце садится, город темнеет, а я вижу только красный "Ламборджини" и слышу только собственное ровное, тяжелое дыхание. Не знаю, сколько прошло времени, но я все еще стою там и пускаю слюни.

У КОСМЕТОЛОГА

Я ухожу с работы в четыре тридцать, иду в Xclusive и занимаюсь там со свободными весами ровно час, - потом беру такси и еду через парк в салон Gio's, расположенный в гостинице Pierre, чтобы сделать массаж лица, маникюр, аеслиа если время позволит, то и педикюр. Я лежу на высоком столе в одном из кабинетов и жду Хельгу, моего косметолога, которая займется моим лицом. Моя рубашка от Brooks Brothers и костюм от Garrik Anderson висят в шкафу, туфли без шнурков от A.Testoni стоят на полу, носки за тридцать долларов от Barney's засунуты внутрь туфель; на мне остались только шестидесятидолларовые трусы-боксеры от Comme des Garcons. Легкая рубашка, которую я должен был надеть, осталась в душе; я хочу, чтобы Хельга видела мое тело, чтобы она увидела мою грудь, чтобы она заметила, каким крепким и, блядь, накачанным стал у меня живот с тех пор, как мы с ней виделись в последний раз, хотя, честно сказать, она старше меня - ей лет тридцать или даже тридцать пять - и я вообще не собираюсь ее ебать ни под каким видом. Я потихоньку пью диетическую пепси, которую мне принес Марио, служащий - я попросил пепси с измельченным льдом, хотя пить мне не хочется.
Я беру сегодняшний номер Post, который лежит на стеклянном журнальном столике от Smithly Watson, и просматриваю колонку светских сплетен, потом мне на глаза попадается статья про этих тварей, которые наполовину птицы, наполовину грызуны - по сути дела, это голуби с крысиными головами и хвостами, - их обнаружили где-то в канализации в центральной части Гарлема, когда они пытались пробраться к центру города. Статью сопровождает нечеткая фотография, но эксперты, по утверждению Post, полностью убеждены в том, что это фальшивка. Как обычно, эта история не пугает меня - напротив, я испытываю смутное раздражение, когда думаю о том, сколько времени и сил потратил какой-то дурак, чтобы это придумать: подделать фотографию (да и подделка, надо заметить, паршивая; штуковина на снимке похожа на ебаный бигмак), послать фотографию в Post, потом Post долго думает (споры, дебаты, попытки в последнюю минуту послать это к черту), нужно напечатать фото, нужно, чтобы кто-нибудь написал статью, взял интервью у экспертов, и, в итоге, статью все-таки публикуют в сегодняшнем номере на третьей странице, чтобы сотни тысяч людей обсуждали ее за обедом.. Я закрываю газету и, устав от раздумий, просто лежу и смотрю в потолок.
Дверь в кабинет открывается, и появляется девушка, которую я раньше не видел. Она входит, сквозь прикрытые веки я вижу, что она достаточно молодая, судя по всему, итальянка и выглядит на все сто. Она улыбается, садится в кресло у моих ног и приступает к педикюру. Она выключает весь верхний свет, за исключением галогеновых светильников, освещающих мои ноги, руки и лицо; комната сразу погружается во мрак, и теперь я уже не могу разглядеть, какое у нее тело, я вижу только ее ботинки из серой замши и черной кожи от Maud Frizon. В сегодняшнем "Шоу Патти Винтерс" рассказывали об НЛО, которые убивают людей. Появляется Хельга.
- А, мистер Бэйтмен, - говорит Хельга. - Как поживаете?
- Все хорошо, Хельга, - говорю я, напрягая мышцы живота и груди. Глаза у меня закрыты, и кажется, что мышцы действуют сами по себе, без моего участия. Но Хельга аккуратно надевает на меня рубашку и застегивает ее, делая вид, что она не замечает волнообразных движений под чистой загорелой кожей.
- Быстро вы к нам вернулись, - говорит она.
- Я был тут два дня назад, - говорю я смущенно.
- Я знаю, но...- она замолкает и идет к раковине мыть руки. - Ладно, неважно.
- Хельга? - говорю я.
- Да, мистер Бэйтмен?
- Я шел сюда и увидел пару мужских мокасинов от Bergdorf Goodman, они стояли около соседнего кабинета, кажется, их должны почистить. Чьи они, ты не знаешь? - говорю я.
- Мистера Эрлангера, - говорит она.
- Мистера Эрлангера из Lehman's?
- Нет, мистера Эрлангера из Salomon Brothers.
- Я тебе когда-нибудь говорил, что мне хочется надеть маску с такой желтой рожицей и улыбкой во весь рот, включить CD-версию песни Бобби Макферрина "Don't Worry, Be Happy", взять девушку и собаку - колли, чау-чау или шарпея, неважно - а потом включить аппарат для переливания крови и перелить кровь собаки в тело этой девки, ну и наоборот, разумеется... я тебе этого никогда не говорил?
Пока я говорю, я слышу, как девушка, которая занимается моими ногами, начинает тихонько напевать себе под нос одну из песен из " Отверженных", потом Хельга проводит мне по лицу влажным ватным шариком, чтобы очистить поры. Я истерически смеюсь, делаю глубокий вдох и дотрагиваюсь до груди - ожидая, что мое сердце бьется сейчас быстро и нетерпеливо, но из груди не доносится не звука, такое ощущение, что я уже умер.
- Тише, мистер Бэйтмен, - говорит Хельга, проводя мне по лицу губкой из люфы, которая колется, а потом холодит кожу. - Расслабьтесь.
- Хорошо, - говорю я. - Расслабляюсь.
- Мистер Бэйтмен, - говорит Хельга, - у вас такое шикарное тело. Сколько вам лет, если не секрет?
- Двадцать шесть.
- Ага, тогда понятно. Такая чистая и гладкая кожа. - Она вздыхает. - Просто расслабьтесь.
Я плыву по течению, я закрываю глаза, песня "Don't Worry, Babe" в попсовой версии звучит у меня в голове и вымывает оттуда все плохие мысли, я думаю только о позитивных вещах - о свидании с девушкой Маркуса Холберстама, Сесилией Вагнер, которое назначено у меня на сегодняшний вечер, о пюре из турнепса в Union Square Cafe, о том, как я катался на лыжах с горы Баттермилк в Аспене на прошлое Рождество, о новом диске Huey Lewis and the News, о белых рубашках от Ike Behar, дизайна Joseph Abboud, о красивых телках, смазанных маслом, которые лижут друг другу писечки и попочки под ярким светом юпитеров, о горах руколы и кориандровых листьев, о моем загаре, о том, как выглядят мои мышцы спины, когда у меня в ванной на них падает свет под правильным углом, о том, как руки Хельги ласкают мое лицо, мою гладкую кожу, втирают в нее кремы, лосьоны и тоники, как она восхищенно шепчет: "О, мистер Бэйтмен, у вас такое чистое лицо, такое гладкое, такое чистое..." - о том, что мне не приходится жить в трейлере и работать в боулинге, не приходится ходить на хоккей и есть ребрышки-барбекью, о том, как выглядит здание AT&T в полночь, только в полночь. Входит Джинни и садится делать мне маникюр, сначала она стрижет ногти, потом полирует их, чтобы сгладить все оставшиеся неровности.
- В следующий раз мне хотелось бы, чтобы ногти были подлиннее, Джинни, - говорю я ей.
Она молча опускает мои пальцы в теплый ланолиновый крем, потом сушит обе руки и наносит увлажнитель для кутикулы, потом отодвигает кутикулу деревянной палочкой и чистит под ногтями другой деревянной палочкой с намотанной на нее ваткой. Она массирует мне руки и запястья тепловым массажером и под конец полирует ногти: сначала замшей, а затем специальным лосьоном.

СВИДАНИЕ С ЭВЕЛИН

Эвелин звонит, когда я уже разговариваю по двум линиям, и я бы не брал третий звонок, но на второй линии я жду ответа от Баллока, метрдотеля нового ресторана Davis Francois на Централ Парк Сауф, не отказался ли кто-нибудь от заказанного столика, чтобы Кортни (которая ждет на первой линии) и я могли поужинать, так что я принимаю третий звонок в надежде, что это из химчистки. Но нет, это Эвелин и хотя это совсем некрасиво по отношению к Кортни, я отвечаю на звонок. Потом я говорю Кортни, что звонит Пол Оуэн, и что я увижусь с ней в восемь в "Turtles" и отказываюсь от разговора с метрдотелем Баллоком. Эвелин сейчас в гостинице Карлайл, поскольку женщину, жившую в соседнем доме, вчера ночью обнаружили убитой, обезглавленной, и поэтому Эвелин абсолютно потрясена. Она была не в состоянии пойти сегодня на работу и потому провела утро на массаже лица в Elizabeth Arden, пытаясь успокоиться.
Она требует, чтобы мы поужинали сегодня вместе, и, прежде чем мне удается придумать правдоподобную ложь, приемлемое оправдание, она говорит:
- Патрик, где ты был вчера вечером?
Я медлю.
- А что такое? А где ты была? - спрашиваю я, жадно глотая из литровой бутылки Evian, все еще слегка потея после дневной тренировки.
- Ругалась с портье в Карлайле, - говорит она, голос довольно ошалевший. - Скажи мне, Патрик, где ты был?
- А из-за чего ты с ним ругалась? - спрашиваю я.
- Патрик, - произносит она требовательно.
- Да, я тут, - говорю я через минуту.
- Патрик. Это неважно. В моей комнате телефон только с одной линией, и никаких звонков на него не было, - говорит она. - Где ты был?
- Я... болтался по прокатам видеокассет, - отвечаю я, и, довольный своей сообразительностью, сам себе пожимаю руку, прижав телефонную трубку подбородком.
- Я хотела прийти, - говорит она писклявым, девчоночьим голосом. - Мне было страшно. Мне и сейчас страшно. Разве ты не слышишь по голосу?
- Вообще-то слышу что угодно, только не это.
- Нет, Патрик, серьезно. Я просто в ужасе, - говорит она. - Меня трясет. Я дрожу, как лист осиновый. Спроси Миа, мою массажистку. Она сказала, что я была напряжена.
- Ну, - говорю я, - ты все равно бы не могла прийти.
- Милый, почему нет? - ноет она, потом обращается к кому-то, кто только что вошел в ее номер. - Перевезите ближе к окну... нет, к тому окну... и вы можете мне сказать, где эта проклятая массажистка?
- Потому что голова твоей соседки была у меня в морозильнике, - зеваю я, потягиваясь. - Слушай. Ужинаем? Где? Ты меня слышишь?
В восемь тридцать мы сидим напротив друг друга в "Баркадии". На Эвелин жакет из вискозы от Anne Klein, юбка из шерстяного крепа, шелковая блузка из Bonwit's, антикварные золотые с агатом серьги из James Robinson, которые стоят примерно четыре тысячи долларов. На мне двубортный костюм, шелковая сорочка с ткаными полосами, шелковый галстук с узором и кожаные туфли, все от Gianni Versace. Я так и не отказался от заказа столика в "Turtles" и не сообщил Кортни, что не приду, так что она, вероятно, появилась там около четверти девятого, в полном замешательстве, и если она не принимала сегодня элавил¹⁸, то, вероятно, она в бешенстве, и над этим фактом (а вовсе не над бутылкой шампанского Cristal, которую заказала Эвелин и в которую потом налила кассис) я громко смеюсь. Большую часть дня я провел, покупая себе первые рождественские подарки - пару больших ножниц я купил в аптеке рядом с городским советом, нож для распечатывания писем в Hammacher Schlemmer, нож для сыра в Bloomingdale's (он сочетается с доской для сыра, которую Джин, моя секретарша, влюбленная в меня, оставила на моем столе, пока я был на заседании). Сегодня утром Шоу Патти Винтерс было о ядерной войне и, по мнению комиссии экспертов, шансы на то, что она начнется в течение следующего месяца, довольно велики. Лицо Эвелин кажется белым как мел, ее рот очерчен фиолетовой губной помадой, создающей какой-то пугающий эффект, и я понимаю, что Эвелин с некоторым запозданием приняла совет Тима Прайса перестать пользоваться лосьоном для загара. Вместо того, чтобы заговорить об этом и выслушать в ответ, как она тупо будет это отрицать, я спрашиваю ее о Мередит, подруге Тима, которую по причинам, всегда остававшимся для меня неясными, Эвелин недолюбливает. В черном списке Эвелин есть и Кортни, но причины тут понятнее - слухи обо мне и Кортни.
Когда понятливая официантка, по просьбе Эвелин, делает попытку добавить в мой Cristal черничного кассиса, я закрываю стакан с шампанским рукою.
- Спасибо, не надо, - говорю я ей. - Может быть, позже. В отдельный фужер.
- Зануда, - хихикает Эвелин, затем резко втягивает воздух. - Но пахнет от тебя хорошо. Что ты носишь - Obsession? Ты, зануда, это Obsession?
- Нет, - мрачно отвечаю я. - Paul Sebastian.
- Разумеется, - улыбается она, допивая второй стакан. Настроение ее значительно улучшилось, она веселится вовсю - этого не ожидаешь от человека, соседке которого за несколько секунд отрезали голову электропилой, пока та ещё находилась в сознании. На мгновение глаза Эвелин вспыхивают в свете свечей и возвращаются к обычному бледно-серому цвету.
- Как Мередит? - спрашиваю я, стараясь скрыть отсутствие интереса.
- Боже мой, она встречается с Ричардом Каннингхемом, - стонет Эвелин. - Он в First Boston. Ты можешь поверить в это?
- Знаешь, - замечаю я, - Тим все равно собирался порвать с ней. Так сказать, расстаться.
- Но почему? - удивленно спрашивает заинтригованная Эвелин. - У них в Хемптонсе было просто божественно.
- Я помню, он рассказывал мне, что его до смерти достало смотреть, как она все выходные занималась только своими ногтями.
- О господи, - произносит Эвелин, а затем с неподдельным замешательством спрашивает: - То есть... подожди, неужели у нее не было маникюрши?
- Тим довольно часто повторял, что в ней индивидуальности, как в ведущей телешоу.
Она улыбается сама себе, таинственно:
- Тим - прохвост.
Я лениво размышляю над тем, стала бы Эвелин спать с другой женщиной, если бы я привел ее к ней домой, и позволили бы они мне понаблюдать за этим, если бы настаивал. Разрешили бы они указывать им, что делать, расположить их под яркими галогенными лампами? Вероятно, нет; шансы, похоже, невелики. А если бы я заставил ее под прицелом? Пригрозил бы расчленить их обеих, если они не согласятся? Идея не кажется непривлекательной и я вполне представляю себе сценарий. Я принимаюсь считать пиршества, проходящие в зале, затем - людей, которые там сидят.
Она спрашивает меня о Тиме.
- Как ты думаешь, где может быть этот мошенник? Ходят слухи, что он в Sachs, - зловеще спрашивает она.
- Ходят слухи, - отвечаю я, - что он лечится. Это шампанское недостаточно охлажденное, - я рассержен.
- Он что, не посылает тебе открытки?
- Он болен? - спрашивает она с едва уловимой тревогой.
- Да, кажется, - говорю я. - Кажется, именно так. Знаешь, если уж ты заказываешь бутылку Cristal, то оно по крайней мере должно быть холодным.
- О боже, - произносит Эвелин. - Ты думаешь, он болен?
- Да. Он в больнице. В Аризоне, - добавляю я.
Слово Аризона имеет привкус таинственности и я повторяю его снова:
- Кажется, в Аризоне.
- О боже, - восклицает Эвелин, теперь неподдельно встревоженная, и залпом допивает оставшееся в стакане шампанское.
- Кто его знает? - мне удается едва заметно пожать плечами.
- Ты не думаешь... - Она делает вдох и ставит стакан на стол. - Ты не думаешь, что это, - она окидывает взглядом ресторан, перед тем как наклониться вперед, и говорит мне шепотом, - СПИД?
- Да нет, ну что ты, - говорю я, и тут же думаю, что следовало помедлить, чтобы она испугалась. - Просто... обычные... проблемы... - я откусываю кончик хлебной палочки с приправами и пожимаю плечами, - с психикой...
Эвелин с облегчением вздыхает, потом спрашивает:
- Не жарковато ли здесь?
- У меня из головы не выходит плакат, который я видел на станции метро той ночью, когда убил двоих чернокожих ребят, - фотография теленка, он смотрит в камеру, глаза расширенные, он напуган вспышкой, его туловище словно в каком-то ящике, а ниже большими черными буквами написано: "Вопрос: Почему Этот Теленок Не Может Ходить?" И потом "Ответ: Потому Что У Него Всего Две Ноги". А потом я увидел еще один плакат, то же самое фото, тот же самый теленок, но под ним стояло: "Воздержитесь От Публикаций". - Я замолкаю, не выпуская из рук хлебную палочку, потом спрашиваю:
- Ты вообще слушаешь меня, или я рассказываю... э-э-э... ведерку со льдом?
Все это я произношу, глядя в упор на Эвелин, четко выговаривая слова, пытаясь выразить себя, она открывает рот и я наконец жду, что она догадается, какой я на самом деле. Впервые за время нашего знакомства она пытается произнести что-то любопытное, я напрягаю внимание, и она спрашивает:
- Это что...
- Да? - лишь в этот единственный момент за весь вечер я испытываю искренний интерес к тому, что она скажет, и побуждаю ее продолжать:
- Да-да, я слушаю тебя?
-- Это что... Ивана Трамп? - спрашивает она, указывая куда-то позади меня.
Я вихрем оборачиваюсь.
- Где? Где Ивана?
- За столиком впереди, вторая от, - Эвелин медлит, - от Брука Астора. Видишь?
Я щурюсь, надеваю свои очки без диоптрий от Oliver People, и понимаю, что Эвелин, чье зрение затуманило разбавленное кассисом шампанское Cristal, не только приняла Норрис Пауэл за Ивану Трамп, но и перепутала Стива Рубела с Бруком Астером. И я не могу сдержаться, я почти взрываюсь.
- Боже мой, боже мой, Эвелин, - обхватив голову руками, я издаю стон, подавленный, обманувшийся, мой адреналин прокис. - Как ты могла спутать эту блядь с Иваной?
- Прости, - слышу я ее щебетанье. - Девичья оплошность?
- Это невыносимо, - шиплю я, крепко зажмурив глаза.
Наша симпатичная официантка, на которой атласные туфли с высокими задниками ставит два новых стакана для второй бутылки Cristal, заказанной Эвелин. Официантка надувает губы, когда я тянусь за следующей хлебной палочкой, а я поднимаю голову и в ответ надуваю свои, а потом вновь обхватываю голову руками, и когда она приносит наши закуски, все повторяется. Сушеные перцы в остром тыквенном супе для меня и пудинг из сушеной кукурузы и халапеньо для Эвелин. Все это время (между тем, как она ошибочно приняла Норрис Пауэл за Ивану Трамп, и закусками) я продолжаю прикрывать уши руками, пытаясь блокировать ее голос, но сейчас я голоден и потому на пробу убираю от уха правую руку. Ее скулеж сразу же оглушает меня.
-... Цыпленок тандури и фуа гра, много джаза, он обожает Савой, но икра селедки, цвета были восхитительные, алоэ, раковины, цитрусовые, Morgan Stanley...
Мои руки взлетают на прежнее место, прижимаясь к ушам еще крепче. Но голод вновь берет власть надо vной и, громко урча, я снова берусь за ложку, однако это безнадежно; голос Эвелин на той особенной высоте, которую нельзя оставить без внимания.
- Грегори скоро оканчивает Сен-Поль и с сентября будет учиться в Колумбийском, - говорит Эвелин, тщательно дуя на свой пудинг, который, кстати, подается холодным. - Я должна сделать ему подарок по случаю выпускного, и я в полной растерянности. Какие будут предложения, а?
- Постер " Отверженных"? - говорю я, шутя только наполовину.
- Превосходно, - откликается она, вновь дуя на пудинг, потом, отхлебнув шампанского, строит гримасу.
- Да, дорогая? - спрашиваю я, выплевывая семечко тыквы, описывающее в воздухе дугу, прежде чем элегантно приземлиться в пустую пепельницу вместо платья Эвелин, в которое я целился. - М-м-м?
- Надо заказать еще кассиса, - говорит она. - Ты не позовешь нашу официантку?
- Разумеется, надо, - добродушно отвечаю я, и продолжаю с улыбкой: - Я не имею ни малейшего представления, кто такой Грегори. Ты ведь это знаешь, верно?
Эвелин аккуратно кладет свою ложку рядом с пудингом и смотрит мне в глаза.
- Мистер Бэйтмен, вы мне действительно нравитесь. Я обожаю ваше чувство юмора.
Она слегка пожимает мою руку и смеется, точнее, произносит: "Ха, ха, ха...". Но она серьезна, это не шутка: Эвелин действительно делает мне комплимент. Она в восторге от моего чувства юмора. Наши закуски уносят и тут же приносят "антре", так что Эвелин вынуждена убрать свою руку с моей, чтобы освободить место для тарелок. Она заказала кукурузные тортильи, фаршированные перепелкой, а к ним - устрицы в картофеле. Я взял кролика со орегонскими сморчками и картофелем-фри.
-... Он учился в Дирфилде, потом в Гарварде. Она училась в Хотчкиссе, потом в Рэдклифе...
Эвелин говорит, но я не слушаю. Ее слова накладываются на ее же слова, ее рот движется, но я ничего не слышу и не могу слышать, не могу сосредоточиться, потому что мой кролик вырезан... в... форме... звезды! Вокруг него - ломтики картофеля, похожие на шнурки, а по ободку огромной тарелки из белого - фарфора - толстый слой томатного соуса salsa, и все это должно создавать впечатление заката, но мне это кажется похожим на крупную огнестрельную рану, и медленно, недоверчиво качая головой, я тыкаю пальцем в мясо, - там остается отпечаток сначала одного пальца, затем другого, потом я хочу вытереть руку салфеткой, но только не моей. Эвелин не прерывает свой монолог - она изысканно болтает и жует; - соблазнительно улыбаясь ей, под столом я хватаю ее за ногу и вытираю руку. Не прекращая болтовню, она шаловливо улыбается мне, потягивая шампанское. Я продолжаю изучать ее лицо, мне уже надоела его безупречная красота, и я думаю - как странно, что Эвелин столько мне помогала, что она всегда была рядом, когда я в ней сильнее всего нуждался. Я вновь смотрю на тарелку, - теперь я уже точно не голоден. Я беру вилку, пару минут пристально изучаю тарелку, хнычу про себя, потом вздыхаю вслух, и откладываю вилку. Вместо нее я беру стакан с шампанским.
-... Гротон, Лоуренсвиль, Милтон, Эксетер, Кент, Сен-Поль, Хотчкисс, Эндовер, Милтон, Чоут... ой, я уже называла Милтон...
- Раз уж я сегодня не ем, то я хочу кокаина, - заявляю я. Но я не перебил Эвелин, - ее невозможно остановить, она тараторит как автомат.
- У Джей Симпсон была такая прекрасная свадьба, - вздыхает она. - А прием, который состоялся позже, - это вообще что-то. Это было в клубе "Чернобыль", отчет был в Page Six ¹⁹. Билли писал его. WWD²⁰ сделало репортаж.
- Я слышал, что там давали не больше двух напитков, - осторожно вставляю я и делаю знак ближайшему официанту, чтобы он убрал мою тарелку.
- Свадьба - это так романтично. У нее - бриллиантовое обручальное кольцо. Знаешь, Патрик, на меньшее я не согласна, - застенчиво говорит она. - Оно должно быть бриллиантовым.
Ее глаза покрываются поволокой, она пытается восстановить в памяти все подробности свадьбы:
- Был банкет на пятьсот... нет, прости, на семьсот пятьдесят человек, после которого подали пятиметровый слоеный торт со сливочным мороженым. Платье было от Ральфа, с белыми кружевами, длинное, без рукавов. Очень милое. Патрик, а ты бы что надел? - вздыхает она
- Я бы настоял на темных очках Ray-Ban. Дорогой модели, - осторожно говорю я. - Я бы даже потребовал, чтобы все надели темные очки Ray-Ban.
- А я бы хотела, чтобы играли зидеко²¹. Вот чего бы я хотела. Чтобы играли зидеко, - на одном дыхании выпаливает она. - Или мариачи²². Или реггей. Что-нибудь этническое, чтобы папочка был шокирован. Ой, я не могу решить, что лучше.
- А я бы принес на церемонию автомат Калашникова, - торопливо говорю я, потому что мне это надоело, - с дисковым магазином, чтобы после того, как я разнесу башку твоей жирной мамаше, мне бы еще хватило на твоего педерастического братца. И хотя лично мне не нравится пользоваться тем, что сделано в Советском Союзе, "калашников" напоминает мне... - смутившись, я делаю паузу, рассматривая вчерашний маникюр, потом снова смотрю на Эвелин, - может, он напоминает мне "Столичную"?
- Да, а ещё там было полно шоколадных трюфелей. "Годива". И устрицы. Устрицы на половиночках раковин. Марципан. Розовые шатры. Сотни, тысячи роз. Фотографы. Анна Лейбовиц, - восторженно говорит она. - И мы тоже пригласим кого-нибудь, чтобы нас засняли на видео.
- Или АР-15. Тебе бы понравился, Эвелин; это самое дорогое оружие, но стоит каждого пенни, - подмигиваю я ей. Но она все еще говорит, ничего не слышит, ничего не замечает. Ни одно мое слово до нее не доходит. Моя сущность ускользает от нее. Она приостанавливает свой напор, вздыхает и смотрит на меня, - глаза у нее, что называется, "на мокром месте". Коснувшись моей руки, моих часов Rolex, она ещё раз вздыхает (теперь я этого ожидал), и говорит:
- И нам тоже нужно....
Боковым зрением я пытаюсь посмотреть на нашу фигуристую официантку, - она нагибается, чтобы поднять упавшую салфетку. Не глядя на Эвелин, я спрашиваю:
- Нам нужно... что?
- Пожениться, - говорит она, моргая. - Устроить свадьбу.
- Эвелин?
- Да, дорогой?
- У тебя что, кир... с добавками?
- Нам нужно это сделать, - мягко говорит она. - Патрик...
- Ты что, делаешь мне предложение? - смеюсь я, пытаясь понять, что ей движет. Я забираю у нее стакан и нюхаю его ободок.
- Патрик? - спрашивает она, ожидая моего ответа.
- Господи, - говорю я, озадаченный. - Я не знаю.
- Но почему нет? - раздраженно спрашивает она. - Есть у тебя хоть одна веская причина?
- Потому что пытаться трахать тебя все равно, что делать куннилингус крошечной... живой... мышке-песчанке, - отвечаю я ей, - ну не знаю.
- Ну и что? - говорит она.
-...у которой на зубах брекеты, - довершаю я, пожимая плечами.
- Ну и что ты собираешься делать? - спрашивает она. - Ждать три года, пока тебе не исполнится тридцать?
- Четыре года, - говорю я, сверкнув глазами. - Мне будет тридцать через четыре года.
- Четыре года. Три года. Три месяца. Боже мой, ну какая разница? Ты все равно состаришься, - она убирает свою руку с моей, - знаешь, если бы ты был на свадьбе Джейн Симпсон, ты бы так не говорил. Если бы ты только взглянул на нее, ты бы сразу же захотел бы на мне женится.
- Но я был на свадьбе Джейн Симпсон, Эвелин, любовь моя, - говорю я. - Я сидел рядом с Сахрит Гейбел. Поверь мне, я был там.
- Ты невозможный, - ноет она, - зануда.
- А может, и не был, - вслух размышляю я, - может, я... а MTV ее показывало?
- У них был такой романтичный медовый месяц. Через два часа они были на Конкорде. Они летели в Лондон. - Эвелин вздыхает, ее рука подпирает подбородок, на глазах слезы.
Не обращая на нее внимание, я тянусь в карман за сигарой, вытаскиваю ее, и постукиваю ей по столу. Эвелин заказывает три сорта шербета: арахисовый, лакричный и с пончиком. Я заказываю эспрессо без кофеина. Эвелин дуется. Я зажигаю спичку.
- Патрик, - предостерегает она, глядя на пламя.
- Что? - спрашиваю я, моя рука, готовая поджечь кончик сигары, замерла на полпути.
- Ты не спросил позволения, - без улыбки произносит она.
- А я тебе говорил, что на мне трусы за шестьдесят долларов? - спрашиваю я, стараясь доставить ей удовольствие.

Дата добавления: 2015-06-27