Студопедия

КАТЕГОРИИ:


Архитектура-(3434)Астрономия-(809)Биология-(7483)Биотехнологии-(1457)Военное дело-(14632)Высокие технологии-(1363)География-(913)Геология-(1438)Государство-(451)Демография-(1065)Дом-(47672)Журналистика и СМИ-(912)Изобретательство-(14524)Иностранные языки-(4268)Информатика-(17799)Искусство-(1338)История-(13644)Компьютеры-(11121)Косметика-(55)Кулинария-(373)Культура-(8427)Лингвистика-(374)Литература-(1642)Маркетинг-(23702)Математика-(16968)Машиностроение-(1700)Медицина-(12668)Менеджмент-(24684)Механика-(15423)Науковедение-(506)Образование-(11852)Охрана труда-(3308)Педагогика-(5571)Полиграфия-(1312)Политика-(7869)Право-(5454)Приборостроение-(1369)Программирование-(2801)Производство-(97182)Промышленность-(8706)Психология-(18388)Религия-(3217)Связь-(10668)Сельское хозяйство-(299)Социология-(6455)Спорт-(42831)Строительство-(4793)Торговля-(5050)Транспорт-(2929)Туризм-(1568)Физика-(3942)Философия-(17015)Финансы-(26596)Химия-(22929)Экология-(12095)Экономика-(9961)Электроника-(8441)Электротехника-(4623)Энергетика-(12629)Юриспруденция-(1492)Ядерная техника-(1748)

Служебная записка 1 страница




СЛУЖЕБНАЯ ЗАПИСКА

От кого: Германа Пиншо

Кому: Патрику Хокстеттеру

Дата: 12 сентябр

О чем: Энди Макги

За эти три дня я еще раз просмотрел свои записи и прослушал пленки, а также поговорил с Макги. После обсуждения от 5/9 ничего существенного не произошло, однако, если нет возражений, я бы повременил с Гавайями (как говорит капитан Холлистер, «дело только в деньгах»!).

Мне думается, Пат, стоит провести еще одну, заключительную, серию тестов – для страховки. После чего можно смело отправлять его на Мауи. На заключительную серию, я думаю, понадобится месяца три.

Если вы не против, я подготовлю необходимые бумаги.

Герм

 

От кого: П.Х.

Кому: Герману Пиншо

Дата: 13 сентябр

О чем: Энди Макги

Я вас не понимаю! На последнем обсуждении мы все – и вы тоже – сошлись на том, что от Макги столько же проку, сколько от перегоревшей пробки. Что за сомнения? Это вам не в бридж играть.

Если это будет укороченная серия, тогда возражений нет. На следующей неделе мы принимаемся за девочку (боюсь, кое-кто переусердствовал и теперь нам с ней недолго удастся поработать), и, может быть, есть смысл придержать пока ее отца... в качестве «огнетушителя»!

Согласен, возможно, «дело только в деньгах», но это деньги налогоплательщиков, и легкомыслие в этом вопросе не поощряется, Герм. Особенно капитаном Холлистером. Учтите на будущее.

Рассчитывайте на шесть, от силы восемь недель – разве что дело сдвинется с мертвой точки. В этом случае можете скормить мне лепешки «собачья радость».

Пат

 

– Нет, – сказала Чарли. – Не так. – Повернулась и вновь направилась к выходу. Она была бледная, вся – комок нервов. Под глазами синяки.

– Эй, эй, постой-ка... – Хокстеттер с вытянутыми руками бросился на перехват. – Что не так, Чарли? – спросил он, изображая на лице улыбку.

– Все, – ответила она. – Все не так.

Хокстеттер обвел взглядом комнату. В углу телекамера «Сони». Утопленный в стене из прессованной пробки кабель от нее ведет к видеомагнитофону, что установлен на КП в соседней комнате. Посередине стол, на нем металлический поднос с деревянной стружкой. Слева электроэнцефалограф, опутанный проводами. За пультом молодой оператор в белом халате.

– «Все» – это не объяснение. – Хокстеттер продолжал поотечески улыбаться, хотя его распирала злость. Даже человек, не умеющий читать мысли, понял бы это – по его глазам.

– Вы не слушаете, что вам говорят! – Ее голос зазвенел. – Один только...

(ОДИН ТОЛЬКО ДЖОН СЛУШАЕТ, НО ОБ ЭТОМ НЕ СКАЖЕШЬ)

– А ты нам объясни, как надо сделать, – вкрадчиво попросил Хокстеттер.

Чарли не смягчилась.

– Надо было сразу слушать! Железный поднос – правильно, а все остальное – неправильно. Стол у вас деревянный, и стены воспла... пламеняющиеся. И одежда на нем – тоже. – Она показала на оператора, который слегка поежился.

– Чарли...

– И эта камера!

– Чарли, камера из...

– Из пластмассы! Если станет очень жарко, она разлетится на мелкие кусочки. И воды нет! Я же сказала, мне нужна вода, когда я захочу остановиться. Так меня учили папа с мамой. Мне нужна вода, чтобы погасить это. Иначе... иначе...

Чарли разрыдалась. Она хотела к Джону. Она хотела к отцу. И больше всего, больше всего на свете ей хотелось бежать отсюда. Всю ночь она не сомкнула глаз.

Хокстеттер испытующе глядел на нее. Эти слезы, этот эмоциональный взрыв... похоже, она действительно собирается показать, на что она способна.

– Ну, успокойся, – сказал он. – Успокойся, Чарли. Мы сделаем все, как ты скажешь.

– Вот именно, – процедила она. – А то ничего не получите. Про себ Хокстеттер подумал: все мы получим, гаденыш. Как показали дальнейшие события, он был абсолютно прав.

Вечером они привели ее в другую комнату. После несостоявшегос утреннего теста, едва вернувшись к себе, она уснула у экрана телевизора – молодой, растущий организм быстро взял свое, несмотря на протесты взбудораженной души, – и проспала почти шесть часов. Подкрепленная сном, а также рубленым бифштексом с жареным картофелем, она почувствовала себ гораздо лучше, уже могла держать себя в руках. Перед новым тестом она придирчиво осмотрела комнату. Поднос с деревянной стружкой стоял на железном столе. Голые стены, обшитые листовым железом, отливали синевой. Хокстеттер сказал:

– Оператор, видишь, в асбестовом комбинезоне и асбестовых тапочках. – Он по-прежнему говорил с ней, отечески улыбаясь. Оператору ЭЭГ было явно жарко и неуютно в своем комбинезоне. Он надел марлевую повязку, чтобы не дышать асбестовыми испарениями. Хокстеттер показал на прямоугольное с зеркальным стеклом окошечко в стене. – В него можно смотреть только оттуда. Там, за окошечком, телекамера. А вот ванна.

Чарли подошла поближе. Ванна была старого образца, на ножках, и казалось инородной среди этой стальной голизны. Воды в ней было до краев. Чарли осталась удовлетворенной.

– Все правильно, – сказала она. Хокстеттер расплылся в улыбке.

– Вот и отлично.

– А теперь уходите в ту комнату. Ничего вам здесь стоять, я буду это делать. – Чарли не мигая смотрела, на Хокстетгера. – Все может случиться.

Отеческая улыбка Хокстеттера несколько поблекла.

– А ведь она права, – сказал Рэйнберд. – Если бы вы к ней сразу прислушались, провели бы тест еще утром. Хокстеттер глянул на него и что-то пробурчал.

– Хотя вы же все равно не верите.

Хокстеттер, Рейнберд и Кэп стояли перед окошечком. Вместе с ними в окошко смотрел объектив камеры. Почти беззвучно работал видеомагнитофон. Стекло было поляроидное, из-за чего все предметы в испытательной комнате делались голубоватыми – вроде пейзажа «грейхаундл». Оператор подсоединил ЭЭГ к Чарли. Сейчас же монитор в соседней комнате воспроизвел энцефалограмму.

– Гляньте, какая альфа, – пробормотал кто-то из лаборантов. – Здорово подзавелась.

– Напугана, – поправил Рэйнберд. – Здорово напугана.

– А вы, значит, верите? – неожиданно спросил его Кэп. – Сначала не верили, а сейчас верите?

– Да, – ответил Рэйнберд. – Сейчас верю. Оператор ЭЭГ отошел от Чарли.

– Мы готовы.

Хоксесттср щелкнул переключателем. – Дазай, Чарли. Если ты готова.

Чарли повернулась к окошечку с зеркальным стеклом, и, хотя это было невозможно, на мгновение Гэйнберду почудилось, что ее глаза встретились с его единственным глазом. Он смотрел на нее, и на его губах играла улыбка.

Чарли Макги посмотрела в зеркальное стекло прямоугольного окошка и не увидела ничего, кроме своего отражения... но ощущение устремленных на нее глаз было очень сильным. Ах, если бы там сейчас стоял Джон, ей было бы гораздо легче. Но откуда ему там взяться?

Она перевела взгляд на поднос с деревянной стружкой. Это будет даже не посыл, а толчок. Одновременно с этой мыслью явилась другая, от которой она содрогнулась, пришла в ужас: ей хотелось испытать свою силу. Она думала о предстоящем так, как изголодавшийся человек, глядя на шоколадное мороженое, думает проглотить его одним махом. Но, прежде чем проглотить, он хотя бы миг будет... смаковать его.

За этот миг смакования ей стало вдруг стыдно; впрочем, она тут же сердито тряхнула головой. ПОЧЕМУ БЫ И НЕТ? ВСЕМ ЛЮДЯМ ХОЧЕТСЯ ДЕЛАТЬ ТО, ЧТО ОНИ ХОРОШО УМЕЮТ. МАМА ЛЮБИМ СОСТАВЛЯТЬ КРОССВОРДЫ, А МИСТЕР ДОУРИ ИЗ СОСЕДНЕГО ДОМА В ПОРТ-СИТИ ЛЮБИЛ ПЕЧЬ ХЛЕБ. КОГДА ИМ САМИМ УЖЕ НЕ НУЖНО БЫЛО ХЛЕБА, ОН ВЫПЕКАЛ ДЛЯ ДРУГИХ. КАЖДОМУ ХОЧЕТСЯ ДЕЛАТЬ ТО, ЧТО ОН ХОРОШО УМЕЕТ...

«Стружка, – презрительно подумала она. – Могли бы придумать что-нибудь потруднее».

Первым это почувствовал оператор ЭЭГ. Он давно испарился в своей защитной одежде и поэтому в первый момент решил, что все дело в этом проклятом комбинезоне. Но в следующую секунду он увидел на экране, что волны альфа-излучения вдруг ощетинились, как пики, – свидетельство предельной концетрации воли, а также автограф мозга с разыгравшимс воображением.

Ощущение жара нарастало – и тут его охватил страх.

– Там что-то происходит, – возбужденно сказал один из лаборантов.

– Температура подскочила на десять градусов. Мать честная, это же Анды, а не альфа-излучение...

– Вот оно! – воскликнул Кэп. – Вот оно! – В его голосе звучала пронзительно-победная нота – так кричит человек, годами ждавший своего звездного часа.

Она толкнула взглядом горку стружки – нерастраченная сила сама рвалась наружу. Горка взорвалась раньше, чем успела вспыхнуть. Поднос дважды перевернулся в воздухе, разбросав горящие щепочки, и срикошетировал от стены, оставив вмятину на стальной обшивке.

Оператор ЭЭГ издал вопль ужаса и пулей вылетел из комнаты. Этот вопль мгновенно перенес Чарли в Олбани. Так вопил тот человек, в аэропорту, когда несся в женский туалет в пылающих армейских ботинках.

Со смешанным чувством страха и торжества она подумала: Я стала еще сильнее!

Стальная обшивка стен пошла радужными разводами. Это было пекло. В соседней комнате ртуть термометра, остановившаяся было на отметке восемьдесят, после того как уже поднялась на десять градусов, вдруг рванулась вверх, миновала отметку девяносто, добралась до девяноста четырех и только тогда успокоилась.

Чарли, уже готовая удариться в панику, направила испепеляющий луч в ванну. Вода забурлила, отчаянно пузырясь. В пять секунд она была доведена до кипения.

После бегства оператора дверь осталась распахнутой настежь. Но никому до этого не было дела – на командном посту в соседней комнате царил переполох. Хокстеттер кричал в голос. Кэп с отвислой челюстью приник к окошку, заворожено глядя на бурлящую поверхность. От воды клубами подымался пар – обзорное стекло запотевало. Один Рэйнберд сохранял невозмутимость; он стоял, руки за спину, и улыбался. Он походил на учителя, чей лучший ученик только что решил особо трудную задачу.

(остановись!)

Ее внутренний голос.

(ОСТАНОВИСЬ! ОСТАНОВИСЬ! ОСТАНОВИСЬ!)

И вдруг это ушло. Что-то отделилось, секунду-другую еще напоминая о себе, а потом и вовсе замерло. Стоило ей рассредоточиться, как луч погас. Она увидела окружающие предметы, почувствовала, что ей жарко, что она вс взмокла. Пузыри в бурлящем котле пошли на убыль – к этому моменту половина воды выкипела. Несмотря на открытую дверь, здесь было как в парной. В наблюдательной комнате столбик термометра остановился на отметке девяносто шесть, после чего упал на один градус.

Хокстеттер лихорадочно проверял, сработала ли техника. Его волосы, обычно зачесанные назад, прилизанные до неправдоподобия, растрепались и стояли сзади торчком. Хокстеттер чем-то напоминал Альфальфу из «Маленьких негодников».

– Получили! – Он задыхался. – Все получили... вот... температурна кривая... видели, как закипела вода?.. с ума сойти!.. а звук записали?.. точно?.. нет, вы видели, что она творила?.. Фантастика!

Он пробежал мимо одного из лаборантов, неожиданно развернулся и, схватив его за отвороты халаты, закричал:

– Ну, кто скажет, что не она это сделала?

Тот был потрясен, пожалуй, не меньше Хокстеттера.

– Никто, шеф, – замотал он головой. – Никто.

– Вот это да! – воскликнул Хокстеттер и снова закружил по комнате. – Я думал... ну да... может быть... но чтоб такое... как она поднос, а?!

В поле его зрения попал Рэйнберд, тот по-прежнему стоял руки за спину, загадочно улыбаясь. Хокстеттер на радостях забыл о старых распрях. Он бросился к Рэйнберду и стал трясти его руку.

– Получили! – объявил он с плотоядной ухмылкой. – Все получили. Этого хватит, чтобы оставить с носом любой суд! Будь он хоть трижды Верховный!

– Хватит, – спокойно согласился Рэйнберд. – А сейчас не худо бы послать за девочкой вдогонку, пока она не оставила кой-кого с носом.

– А? Что? – Хокстеттер хлопал глазами.

– Видите ли, – продолжал Рэйнберд подчеркнуто спокойно, – парнишка, сидевший с ней рядом, видимо, вспомнил, что у него срочное свидание, во всяком случае, он вылетел так, словно получил хороший пинок под зад. А следом за ним вышла ваша поджигательница.

Хокстеттер воззрился в смотровое окошко. Стекло еще больше запотело, но все же было видно: вот ванна, ЭЭГ, перевернутый металлический поднос, дотлевающие стружки... и – никого.

– Ну-ка, кто-нибудь, догоните ее! – приказал Хокстеттер, поворачиваясь к техническому персоналу. Пять или шесть человек стояли не шелохнувшись. А что же Кэп? Он исчез в тот самый миг, когда испытательную комнату покинула Чарли, но никто, кроме Рэйнберда, похоже, этого не заметил.

Индеец насмешливо смотрел на Хокстеттера, потом его единственный глаз скользнул по остальным лицам, побелевшим до цвета лабораторных халатов.

– Как же, – тихо сказал он. – Или все-таки есть желающие? Ни один не пошевелился. Умора да и только. «Вот так, – подумал Рэйнберд, – будет и с политиками, когда до них вдруг дойдет, что кнопка нажата, и ракеты уже в воздухе, и бомбы сыплются градом, и уже горят города и леса». Это была такая умора – хоть смейся... и смейся... и смейся.

– Красиво как, – пролепетала Чарли. – Как красиво... Они стояли на берегу пруда, недалеко от того места, где всего несколькими днями раньше стоял ее отец вместе с Пиншо. Сегодня было куда прохладнее; в зеленых кронах наметилась желтизна. И уже не ветерок, но ветер пускал рябь по воде.

Чарли подставила лицо солнцу и закрыла глаза; она улыбалась. Стоявшему рядом Джону Рэйнберду, пробывшему шесть месяцев охранником в тюрьме «Кэмп Стюарт» в Аризоне, прежде чем отправиться за океан, доводилось видеть подобное выражение лица у людей, отмотавших приличные сроки.

– Хочешь пойти посмотреть на лошадей?

– Пошли! – немедленно откликнулась она и, спохватившись, робко посмотрела на него. – Если ты не против.

– Не против? Да ты знаешь, как я рад, что выбрался. Когда еще подвернется такая передышка!

– Они тебе приказали?

– Нет, – ответил он. Они шли берегом; чтобы выйти к конюшням, надо было обогнуть пруд. – Спросили, есть ли добровольцы. Что-то я не заметил ни у кого особого рвения после вчерашнего.

– Испугались? – спросила Чарли, пожалуй, чуть кокетливо.

– Испугались, – сказал Рэйнберд, и это была чистая правда. Кэпу, нагнавшему Чарли в холле, пришлось самолично отвести ее «домой». Молодого человека, оставившего свой пост возле ЭЭГ, отдали под трибунал в Панама-сити, Флорида. Ведущие специалисты, собранные на экстренное совещание сразу после теста, превратили обсуждение в сумасшедший дом, воспаряя до небес с самыми невероятными прожектами и тут же хватаясь за голову в поисках способов контроля.

Предлагали сделать огнеупорным ее жилище, и приставить к ней круглосуточную охрану, и одурманивать ее наркотиками. Рэйнберд долго это слушал, наконец не выдержал и застучал по столу тяжелым перстнем с бирюзой. Он стучал до тех пор, пока не дождался полной тишины. С Рэйнбердом, чья звезда так круто взошла, волей-неволей приходилось считаться при всей нелюбви к нему Хокстеттера (пожалуй, не было бы преувеличением сказать – ненависти) и, соответственно, его сотрудников. Как-никак именно он в основном имел дело с этим живым факелом.

Рэйнберд поднялся и милостиво дал им возможность полюбоваться своим изуродованным лицом.

– Я предлагаю ничего не менять. До сегодняшнего дня вы исходили из того, что девочка, скорее всего, не обладает никаким даром, хотя два десятка документов свидетельствовали об обратном, а если и обладает, то весьма скромным, а если не таким уж скромным, то, скорее всего, она им не воспользуется. Теперь же, когда ситуация изменилась, вы снова хотите выбить девочку из колеи.

– Это не так, – поморщился Хокстеттер. – Опять вы...

– Это так! – обрушился на Хокстеттера громовой голос, заставляя его вжаться в кресло. Рэйнберд ободряюще улыбнулся притихшей аудитории. – Короче. Девочка стала нормально есть. Она прибавила пять килограммов и перестала быть похожей на тень. Она читает, отвечает на вопросы, раскрашивает картинки. Она мечтает о кукольном домике, и добрый дяд уборщик пообещал достать его. И после этого, джентльмены, вам, что же, не терпится начать все сначала? С многообещающего нуля?

Техник, обслуживающий во время теста видеокассетную аппаратуру, позволил себе робко поинтересоваться:

– Ну, а если она подожжет свою квартирку?

– При желании она давно бы это сделала, – ответил Рэйнберд. Возразить тут было нечего. Дискуссия закончилась.

...Впереди виднелись конюшни – темно-красные с белой отделкой. Рэйнберд громко рассмеялся.

– Здорово ты их напугала, Чарли!

– А тебя?

– А чего мне пугаться? – Рэйнберд потрепал ее по волосам. – Это только когда в темноте запирают, я нюни распускаю.

– И ни капельки это не стыдно, Джон.

– При желании, – тут он слегка перефразировал то, что сказал вчера на совещании, – при желании ты давно могла бы меня поджечь.

Она мгновенно подобралась.

– Как ты... как ты можешь!

– Прости, Чарли. Язык мой – враг мой. Они вошли в полумрак конюшен, и в нос сразу ударили запахи.

Лучи закатного солнца косо пробивались между балок, и в этих неярких полосах света полусонно кружилась мякинная пыль.

Грум расчесывал гриву вороному с белой звездой во лбу. Чарли остановилась как вкопанная, не в силах отвести глаз. Грум поворотился к ней и сказал с улыбкой:

– Это, значит, вы и есть юная мисс. Мне сказали, что вы должны прийти.

– Какая она красивая, – прошептала Чарли. У нее задрожали руки, так ей хотелось коснуться этой шелковистой кожи. Ока увидела темный, спокойный, чуть увлажненный конский зрачок... и влюбилась с первого взгляда.

– Вообще-то это мальчик, – сказал грум и украдкой подмигнул Рэйнберду, не подозревая, что он за птица, поскольку видел его впервые. – В некотором смысле.

– А как его зовут?

– Некромансер, – сказал грум. – Хочешь погладить? Чарли неуверенно приблизилась. Лошадь опустила морду, и девочка ее погладила. Знала бы Чарли, что она зажжет полдюжины костров, только бы прокатиться верхом – при условии, что Джон будет рядом... но Рэйнберд сразу понял это по ее глазам и невольно улыбнулся.

Она случайно обернулась и поймала его улыбку; на мгновение ее рука, гладившая лошадиную морду, повисла в воздухе. Что-то ей не понравилось в этой улыбке, а уж, кажется, в Джоне ей нравилось решительно все. Она воспринимала людей интуитивно, не задумываясь: для нее это свойство было столь же неотъемлемым, как голубые глаза и пять пальцев на руке. И отношения у нее складывались на основе первоначального ощущения. Хокстеттер ей не нравился – она тотчас почувствовала, что он смотрит на нее как на лабораторную пробирку. Как на объект исследования.

Но к Джону она привязалась сознательно – он столько для нее сделал, он такой добрый, к тому же он натерпелся из-за своего уродства... одного этого было достаточно, чтобы почувствовать в нем родственную душу и пожалеть. Разве она сама оказалась здесь не потому, что природа создала ее уродцем? И при всем при том Джон был из тех людей – вроде мистера Рочера, владельца закусочной в Нью-Йорке, который частенько играл в шахматы с ее отцом, – чья душа потемки. Старый Рочер всегда ходил со слуховым аппаратом, на руке у него была татуировка – голубоватый нечеткий номер. Однажды Чарли спросила отца, что это значит, и папа, взяв с нее слово, что она никогда не спросит об этом мистера Рочера, пообещал как-нибудь все объяснить. Но так и не объяснил. Пока они играли в шахматы, Чарли смотрела телевизор и жевала ломтики колбасы, которые приносил ей Мистер Рочер.

Случайно подсмотренная улыбка Джона озадачила, даже обеспокоила ее, и впервые она задала себе вопрос: о чем он думает?

И тут же все вновь заслонило изумление перед этим четвероногим чудом.

– Джон, – спросила она, – что такое «Некромансер»?

– Ну, это что-то вроде волшебника, чародея.

– Волшебник... чародей... – повторила она с нежностью, словно пробу слова на вкус. Ее рука гладила черную шелковистую морду Некромансера.

За ним пришли двое. Одного он видел на ферме Мэндерсов.

– Вставай, дружище, – сказал тот, чье лицо было ему знакомо. – Прогуляемся.

Энди глуповато улыбнулся, но внутри у него все оборвалось. Не к добру это. Что-то случилось. Иначе бы не прислали этих молодцов. Разоблачен? Скорее всего.

– А куда?

– Разберемся.

Его отконвоировали к лифту, но, поднявшись в бальный зал, повели не к ВЫХОДУ в сад, а в глубь особняка. Они миновали машбюро и вошли в небольшую приемную, где секретарша печатала на ИБМ какие-то бумаги.

– Вас ждут, – сказала она.

Они обогнули справа ее стол и, открыв дверь, очутились в скромном кабинете с эркером, из которого открывался вид на пруд сквозь ажурную крону ольхи. За старомодным бюро с откинутой крышкой сидел пожилой мужчина с выразительным умным лицом; щеки у него были кирпичного цвета, но скорее от солнца и ветра, подумал Энди, нежели от злоупотребления спиртным. Он взглянул на Энди, потом кивнул двум сопровождающим.

– Благодарю вас. Вы можете подождать в приемной. Те вышли.

Мужчина за столом пристально изучал Энди: ответом ему была глуповата улыбка. Энди богу молился, только бы не перепутать.

– Здравствуйте, – сказал он. – Кто вы?

– Меня зовут капитан Холлистер, Энди. Можете звать меня Кэп. Говорят, я заведую этой лавочкой.

– Рад познакомиться. – Энди постарался улыбнуться пошире. Одновременно возросло внутреннее напряжение.

– У меня для вас, Энди, печальная новость.

(господи, неужели Чарли, что-то случилось с Чарли)

Умные глаза Кэпа следили за его мимикой, они были так хорошо замаскированы сетью симпатичных морщинок, что не сразу можно было распознать холодный и пытливый взгляд.

– Печальная?

– Да, – сказал Кэп и замолчал. Повисла невыносимая пауза. Кэп принялся разглядывать свои руки, аккуратно сложенные на пресс-папье. Энди с трудом сдерживался, чтобы не вцепиться ему в глотку. Наконец Кэп поднял на него глаза.

– Доктор Пиншо мертв, Энди. Он покончил с собой прошлой ночью.

Энди не пришлось изображать изумление – у него отвисла челюсть. Сначала нахлынула волна облегчения, затем ужаса. И над всем этим, как вспышка молнии над взбаламученным морем, догадка – теперь все переменилось... но как? Как?

Кэп не сводил с него глаз. ОН ПОДОЗРЕВАЕТ. ЧТО-ТО ПОДОЗРЕВАЕТ. НО ОСНОВАНЫ ЛИ НА ЧЕМ-ТО ЕГО ПОДОЗРЕНИЯ ИЛИ ОН ПОДОЗРЕВАЕТ ПО ДОЛГУ СЛУЖБЫ?

Сотни вопросов. Нужно время, чтобы их обдумать, а времени нет. Решать надо с ходу.

– Вы удивлены? – спросил Кэп.

– Он был моим другом, – сказал Энди просто и удержался, чтобы не сказать больше. У человека, сидящего напротив, завидная выдержка, он готов протянуть любую паузу (как, например, сейчас) в расчете на то, что за "а" у Энди последует "б", ибо язык нередко опережает мысль. Испытанный метод допроса. И наверняка, чувствовал Энди, в этом лесу не одна западня. Пиншо... Всему виной эхо, это ясно. Эхо, которое привело к рикошету. Он дал ему посыл и вызвал рикошет, и рикошет разорвал его на части. Все так, но раскаянья Энди не испытывал. Только ужас... и еще радость пещерного дикаря.

– Вы уверены, что это... я хочу сказать, иногда несчастный случай легко принять за...

– Увы, это не несчастный случай.

– Он оставил записку?

(и обвинил во всем меня?)

– Он надел нижнее белье своей жены, включил на кухне мусоросборник и запустил в него руку.

– Ка... какой ужас... – Энди так и сел. Не окажись за ним стул, он бы сел на пол. Ноги стали ватные. Он таращился на Кэпа Холлистера, борясь с подступающей тошнотой.

– Вы случайно не имеете к этому отношения, Энди? – спросил Кэп. – Может быть, вы его подтолкнули?

– Ну что вы, – отозвался Энди. – Даже если бы я мог... зачем?

– Возможно, вы не хотели на Гавайи, – сказал Кэп. – Возможно, вы хотели остаться поближе к дочери. Возможно, все это время вы нас дурачили, Энди, а?

Хотя Кэп Холлистер попал в яблочко, Энди немного отпустило. Если бы Кэп всерьез полагал, что Энди толкнул Пиншо на этот шаг, они бы сейчас не беседовали с глазу на глаз. Нет, это обычная процедура, не более того. У них, надо думать, достаточно фактов в досье Пиншо, чтобы не объяснять его самоубийство вмешательством сверхъестественных сил. Недаром же говорят, что среди всех профессий на первом месте по самоубийствам идут психиатры.

– Это неправда, – забормотал Энди. Он казался таким испуганным и растерянным. – Наоборот, я хотел на Гавайи. Я сразу ему сказал. А он взял и назначил новые тесты. А я хотел на Гавайи. Почему-то он мен недолюбливал. Но я, правда, не имею никакого отношения к... к тому, что с ним случилось.

Кэп раздумывал. Энди выдержал его взгляд и только потом опустил глаза.

– Ну что же, Энди, я вам верю, – сказал Кэп. – Последнее время Герм Пиншо был на взводе. Жизнь наша такая, ничего не попишешь. Да еще этот тайный трансвестизм... В общем, жене его не позавидуешь. Да уж, не позавидуешь. Но при этом мы не забываем о себе, не так ли? – Его глаза буравили Энди насквозь. – В любых обстоятельствах мы не забываем о себе. Вот ведь какая штука.

– Точно, – подтвердил Энди бесцветным голосом.

Опять повисла пауза. Когда Энди поднял глаза, он ожидал встретитьс со взглядом Кэпа. Но нет, Кэп смотрел в окно на кроны деревьев и на далекую лужайку, при этом лицо его вдруг обмякло, стало каким-то потерянным – лицо человека, вздыхающего по старым, наверное более счастливым временам. Кэп поймал на себе взгляд и брезгливо поморщился. Внезапно Энди ощутил приступ ненависти. Брезгует, ну еще бы! Кто перед ним – рыхлый, опустившийся наркоман... по виду, во всяком случае. Но не по твоему ли приказу меня до этого довели? И что ты там проделываешь с моей дочерью, старый вампир?

– Так вот, – заговорил Кэп. – Я рад сообщить вам, Энди, что вы полетите на Мауи. Как говорится, не было бы счастья... так, что ли? Словом, я уже начал оформление.

– Но... скажите, вы ведь не думаете, что я имею отношение ко всему этому?

– Ну, разумеется, нет. – Опять эта непроизвольная гримаса брезгливости. Тут Энди испытал тайное злорадство, какое, вероятно, испытывает негр, отдубасивший мерзавца белого. Но гораздо сильнее было в нем сейчас чувство тревоги, вызванное фразой: Я уже начал оформление.

– Спасибо вам... Бедный доктор Пиншо. – Он на миг опустил глаза, но тут же оживился: – А скоро вы меня отправите?

– Как можно скорее. Не позднее конца следующей недели. Девять дней от силы! Это было как удар в живот.

– Приятно было с вами поговорить, Энди. Жаль, что мы встретились при таких печальных обстоятельствах.

Он потянулся к селектору, и в ту же секунду Энди понял, что его надо остановить. В своих апартаментах, где все прослушивается и просматривается, Энди связан по рукам и ногам. Но если этот тип и вправду такая шишка, насчет его кабинета можно не волноваться – здесь наверняка проводится регулярная дезинсекция на предмет различных «жучков». У него, правда, может быть собственное прослушивающее устройство, но тут уж...

– Опустите руку, – сказал Энди и подтолкнул.

Кэп помедлил. Затем рука пошла обратно и легла рядом с другой на пресс-папье. Он уставился в окно на лужайку – его лицо снова стало рассеянно-задумчивым.

– Вы записываете разговоры в своем кабинете?

– Нет. – Голос Кэпа звучал бесстрастно. – Одно время я пользовалс скрытым микрофоном, который включается от звуков человеческого голоса... из-за такого как раз погорел Никсон... но три месяца назад я велел его убрать.

– Причина?

– Мне казалось, я могу потерять работу.

– Почему вам так казалось?

Ответ Кэпа, быстрый, сумбурный, напоминал литанию:

– Никакой отдачи. Никакой отдачи. Никакой отдачи. Все средства на ветер. Пора менять руководство. Не будет записей, не будет скандала.

Энди пытался вникнуть. Верный ли он выбрал путь? Непонятно, а времени в обрез. Он чувствовал себя законченным тупицей – вроде самого недогадливого ребенка в разгар поисков пасхального яйца. Он решил сделать шаг в этом направлении.

– Почему не было отдачи?

– Сила внушениия у Макги на нуле. Отработанный пар. Общее мнение. Девчонка не хотела поджигать. Сказала – не буду и все. Пошли разговоры – Кэп зациклился на «лот шесть». Из ума выжил. – Он ухмыльнулся. – Теперь порядок. Даже Рэйнберд так считает.

На всякий случай Энди подтолкнул его еще раз, и сразу в голове запульсировала боль.

– Почему теперь порядок?

– Уже провели три теста. Хокстеттер на седьмом небе. Вчера она расплавила листовое железо. Четыре секунды держалось двадцать тысяч градусов.

Это был шок, от которого боль усилилась, мысли стали разбегаться. Чарли поджигает? Как они ее заставили? Как?!

Он уже собирался задать этот вопрос вслух, но тут загудел селектор, и Энди совершенно непроизвольно дал посыл ненужной силы. Чуть весь не выложился в одну секунду. Кэп содрогнулся, как будто его ткнули электрическим стрекалом. Из горла вырвался сдавленный звук, от красных щек отхлынула кровь. У Энди же чуть не лопнула голова. Полегче, уговаривал он себя, полегче – если тебя здесь хватит удар, ты уже ничем не поможешь Чарли.

– Не надо так, – взвыл Кэп, – больно...

– Скажите: никаких звонков в ближайшие десять минут, – приказал Энди. Черепную коробку разносили удары – точно черная лошадь била копытами в дощатую дверь стойла, – так и рвалась наружу, на волю. По лицу тек липкий пот.

Вновь загудел селектор. Кэп подался вперед и перевел тумблер вниз. В считанные минуты он состарился лет на пятнадцать.

– Кэп, помощник сенатора Томпсона принес данные, которые вы запрашивали по Большому проекту.




Поделиться с друзьями:


Дата добавления: 2015-06-27; Просмотров: 315; Нарушение авторских прав?; Мы поможем в написании вашей работы!


Нам важно ваше мнение! Был ли полезен опубликованный материал? Да | Нет



studopedia.su - Студопедия (2013 - 2024) год. Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав! Последнее добавление




Генерация страницы за: 0.11 сек.