Служебная записка 4 страница

ИДИ КО МНЕ, ЧАРЛИ, подумал он с нежностью. ИДИ ЖЕ КО МНЕ.

Он быстро оценил взглядом черноту сеновала на верхнем ярусе, подошел к примитивной лестнице – стойке с набитыми перекладинами – и начал легко взбираться наверх.

Спустя три минуты в прохладный полумрак обезлюдевших конюшен шагнули Чарли и Дон Джулз. Они постояли, обвыкаясь в темноте. Рэйнберд держал наготове «магнум» 357-го калибра, на который он поставил глушитель собственной конструкции, облапивший дуло, точно невиданный черный паук. Глушитель, собственно говоря, глушил звук лишь до некоторой степени, да и невозможно совсем погасить выстрел из такой «пушки». Когда он первый раз нажмет (если нажмет) на спуск, раздастся всхрип, второй выстрел сопроводится отрывистым лаем, а дальше – дальше глушитель практически бесполезен. Рэйнберд надеялся, что до стрельбы дело не дойдет, но на всякий случай зажал пистолет обеими руками, направив его так, что глушитель закрывал кружок на груди Дона Джулза.

Джулз настороженно осматривался.

– Вы можете идти, – сказала Чарли.

– Эй! – крикнул в темноту Джулз, не обращая на нее никакого внимания. Рэйнберд хорошо знал своего напарника. Все по уставу. Комар носа не подточит. Главное – себя обезопасить. – Эй, грум! Кто-нибудь! Я привел девочку!

– Вы можете идти, – повторила Чарли, и вновь Джулз пропустил ее слова мимо ушей.

– Стой, – сказал он, беря ее за запястье. – Надо кого-нибудь найти.

Не без сожаления Рэйнберд приготовился застрелить его. Что ж, Дон Джулз мог бы кончить и хуже. По крайней мере умрет по уставу, во всем себ обезопасив.

– Я ведь сказала – можете идти, – повысила голос Чарли, и неожиданно Джулз выпустил ее запястье. Не просто выпустил, а отдернул руку, как если бы схватился за что-то горячее.

Рэйнберд пристально следил за неожиданным развитием событий.

Джулз повернулся к Чарли. Он потирал ладонь – покраснела ли она, Рэйнберд со своего места разглядеть не мог.

– Ну-ка убирайтесь отсюда, – тихо сказала Чарли.

Джулз сунул руку под фуфайку, и Рэйнберд вторично приготовился его застрелить. Но сначала надо дождаться, чтобы он вытащил оружие и недвусмысленно заявил о своем намерении увести се обратно.

Не успел он, однако, достать пистолет, как тут же с криком выронил его. И попятился, смотря на девочку округлившимися глазами.

Чарли отвернулась, как будто Джулз ее больше не интересовал. Посередине длинного прохода, являвшего собой боковину буквы Г, торчал из стены водопроводный кран, под которым стояло корыто, до половины наполненное водой.

Над корытом заклубился пар.

Вряд ли, подумал Рэйнберд, это заметил Джулз, неотрывно смотревший на девочку.

– Убирайся отсюда, дрянь такая, – сказала Чарли, – или я сейчас сожгу тебя. Живьем изжарю.

Джон Рэйнберд в душе поаплодировал.

Джулз стоял в нерешительности. Напряженный, голова вперед, глаза бегают по сторонам – ни дать ни взять крыса, готовая к нападению. Рэйнберд был готов, если понадобится, подстраховать Чарли, надеясь, впрочем, что Джулз проявит здравый смысл. Как известно, сила порой выходит из-под контроля.

– Убирайся, ну, – повторила Чарли. – Иди откуда пришел. Я за тобой прослежу. Ну! Выметайся!

В ее голосе зазвенели ноты ярости, и это решило дело.

– Полегче, – сказал он. – Ладно, иду. Но учти, отсюда тебе не выйти. Лучше и не пытайся.

Тем временем он протиснулся мимо нее и начал пятиться к выходу.

– Я прослежу, – пригрозила Чарли. – И не смей оборачиваться, ты... какашка.

Джулз уже был в дверях. Он что-то сказал напоследок, но Рэйнберд не расслышал.

– Пошел вон! – закричала Чарли.

Она стояла в дверях, спиной к Рэйноерду, – миниатюрный силуэт в обрамлении мягкого солнечного света. И вновь он ощутил прилив нежности. Вот, стало быть, где назначено им свидание.

– Чарли, – тихо позвал он.

Девочка вся подобралась и отступила от двери. Она узнала его голос, он это почувствовал. Так же как почувствовал ярость, мгновенно ее охватившую. Она не подала виду, только вскинулись плечики.

– Чарли, – снова позвал он. – Эй, Чарли.

– Ты! – прошептала она. Он едва расслышал. Где-то под ним всхрапнула лошадь.

– Я, – подтвердил он. – С самого начала – я, Чарли.

Она резко повернулась и обшарила взглядом уходившие вдаль стойла. Нет, она не могла увидеть Рэйнберда, он укрылся за грудой тюков в темноте сеновала.

– Где ты? – возвысила она голос. – Ты меня обманул! Я знаю от папы! Это ты нас тогда, у Грэнтера!.. – Рука ее сама потянулась к горлу, к тому месту, куда воткнулась его стрела. – Где же ты?

АХ, ЧАРЛИ, ТЕБЕ ТОЛЬКО СКАЖИ...

Заржала лошадь – это не было похоже на сытое довольное ржание, в нем сквозило смятенье. В ответ заржала другая. Раздался двойной удар – одна из этих чистокровных лягнула дверь задними копытами.

– Где ты? – еще раз выкрикнула она, и тут Рэйнберд почувствовал, как воздух нагревается. Прямо под ним послышалось громкое ржание – это мог быть и Некромансер, – похожее на женский крик.

После короткого и резкого зуммера дверь в квартиру Энди в полуподвальном этаже северного особняка открылась, и на пороге возник Кэп Холлистер. За этот год он стал другим человеком. Тот Кэп, хотя и в летах, был умница, крепкий мужчина с волевым лицом; такое лицо можно увидеть у бывалого охотника, сидящего в засаде с дробовиком наготове. Этот Кэп передвигался как сомнамбула, волоча ноги. Год назад его волосы были стального отлива; сейчас они побелели и напоминали старческий пушок. Губы то и дело подергивались. Но главная перемена коснулась глаз, в которых появилось недоуменное, какое-то по-детски беспомощное выражение; иногда оно сменялось подозрительностью и почти рабским страхом, когда он озиралс по сторонам. Руки висели по бокам как плети, пальцы бесцельно шевелились. Эхо превратилось в рикошет, который куролесил сейчас в его мозгу, носясь со свистом и набирая все более сумасшедшую, убийственную скорость.

Энди Макги поднялся ему навстречу. Он был одет, как в тот день в Нью-Йорке, когда они с Чарли бежали от зеленого автомобиля Конторы по Третьей авеню. Только вельветовый пиджак порвался по шву на левом плече и коричневые саржевые брюки выцвели и до блеска протерлись на заду.

Ожидание пошло ему на пользу. Он сумел обрести внутренний покой. Не понимание, нет. Он чувствовал, что оно уже никогда не придет, даже если они с Чарли совершат невероятное – вырвутся на свободу и заживут нормальной жизнью. Он не находил в своем характере роковго изъяна, который бы хоть как-то оправдал эту жизненную мясорубку; он, отец, не совершил таких грехов, которые должна была бы искупить его дочь. Разве грешно хотеть заработать двести долларов и ради этого принять участие в официальном эксперименте? Не более грешно, чем хотеть вырваться на свободу. Если я окажусь на воле, думал он, я скажу людям: учите своих детей, учите с пеленок премудростям жизни... Нам говорят: мы знаем, что делаем, и бывает, что знают, но чаще всего нам лгут.

Впрочем, что после драки-то кулаками махать? Во всяком случае, они не пустили свои денежки на ветер. Возможно... и все равно он не мог понять и, тем более, простить тех, кто устроил им эту мясорубку. Обрести внутренний покой значило притушить костер ненависти к безыменным бюрокретинам, творящим зло во имя национальной безопасности или чего-то там еще. Хот какие же они безыменные: вот один стоит перед ним – глаза пустые, нервный тик, бессмысленная улыбка. Жалости к Кэпу он не испытывал.

САМ ВИНОВАТ, ПРИЯТЕЛЬ.

– Ну как, Энди? – спросил Кэн. – Готовы?

– Да, – сказал Энди. – Вы не возьмете одну сумку? В опустошенном взгляде Кэпа промелькнул обманчивый блеск – жалкий намек на былую проницательность.

– А вы их проверили? – рявкнул он. Там змей нет? Энди подтолкнул его несильно. Надо было экономить силы для чрезвычайных обстоятельств.

– Берите, – сказал он, показывая на одну из сумок. Кэп подошел и взял. Энди подхватил вторую.

– Где ваша машина?

– У подъезда, сказал Кэп. – Только что подогнали.

– Нас будут... проверять? – Подразумевалось: НАС НИКТО НЕ ЗАДЕРЖИТ?

– С какой стати? – искренне удивился Кэп. – Вы ведь со мной.

Пришлось удовлетвориться этим ответом.

– Сейчас мы выйдем на улицу, – сказал Энди, – и поставим сумки в багажник...

– В багажник, да, – вставил Кэп. – Я его утром проверил.

– А потом подъедем к конюшням и заберем мою дочь. Есть вопросы?

– Нет.

– Отлично. Тогда вперед.

Они вышли в коридор и направились к лифту. В холле им встретились несколько человек, спешивших по делам. Они проходили мимо, украдкой броса взгляды на Кэпа. Выйдя из лифта, Кэп провел Энди через бальный зал в просторный вестибюль.

За конторкой сидела не рыжеволосая Джози – она дежурила в тот день, когда Кэп послал Эла Стейновица в Гастингс Глен, и за последнее врем круто пошла в гору, – а лысеющий молодой человек, потевший над учебником программирования. В руке он держал желтый фломастер. Заслышав шаги, он оторвался от книжки.

– Ну что, Ричард, – сказал Кэп, – добиваешь учебник? Ричард засмеялся.

– Скорее он меня добивает. – Молодой человек с любопытством посмотрел на Энди. Тот постарался придать своему лицу неопределенное выражение.

Кэп сунул большой палец в щель, раздался щелчок. На приборной панели зажегся зеленый свет.

– Пункт назначения? – спросил Ричард. Вместо фломастера он вооружилс шариковой ручкой, которая зависла над регистрационным журналом в переплете.

– Конюшни, – односложно ответил Кэп. – Захватим дочь Энди – и наши птички улетели.

– С военно-воздушной базы в Эндрюсе, – поправил его Энди и дал посыл. Сейчас же в мозг, как тупой нож, вонзилась боль.

– База в Эндрюсе, – понимающе кивнул Ричард и записал это в журнал вместе с временем вылета. – Желаю удачи.

Их встретил солнечный октябрьский день с легким ветерком. Кэповска «Вега» стояла у выхода, перед которым делала кольцо подъездная дорога, посыпанная белой кирпичной крошкой.

– Дайте мне ключи, – сказал Энди. Взяв у Кэпа связку, он открыл багажник, и они сложили туда сумки. Энди захлопнул багажник и вернул ключи. – Поехали.

Кэп сделал петлю вокруг пруда, держа курс на конюшни. Когда они отъезжали, Энди увидел, что какой-то мужчина в тренировочной бейсбольной фуфайке бежит к дому, откуда они только что вышли. Его кольнуло беспокойство. Кэп остановил машину у самых конюшен; дверь была открыта.

Он потянулся за ключами, и Энди пришлось легонько стукнуть его по руке.

– Не надо. Пусть мотор работает. Идемте. – Он вылез первым. В голове стучало, боль ритмично пульсировала в мозгу, но это было терпимо. Пока.

Кэп вылез из машины и в нерешительности остановился.

– Я туда не пойду, – сказал он. Его глаза так и бегали в орбитах. – Там темно. Они любят темноту. Они прячутся. Они кусаются.

– Там нет змей, – сказал Энди и дал слабый посыл. Этого хватило, чтобы Кэп тронулся с места, однако с большой неохотой. Они вошли внутрь.

В первое мгновение Энди похолодел от мысли, что ее нет. Он ровным счетом ничего не видел после яркого уличного света. Здесь было жарко и душно. Отчего-то беспокойно вели себя лошади – они всхрапывали и били копытами в стойлах. Глаза никак не могли привыкнуть к темноте.

– Чарли? – позвал он дрогнувшим взволнованным голосом. – Чарли?

– Папа! – крикнула она, и его захлестнула радость – радость, котора сменилась ужасом, ибо голос ее звенел от страха. – Папочка, не входи сюда! Не входи...

– Боюсь, что уже поздно, – раздался голос откуда-то сверху.

– Чарли, – тихо позвал голос. Откуда-то сверху, но откуда? Казалось, он звучал отовсюду.

Внутри у нее так и вспыхнула ярость, раздуваемая чудовищной несправедливостью происходящего, – этому не будет конца, их поджидают за каждым поворотом, им отрезают все пути к бегству. Она почувствовала, как мгновенно подступило нечто. В последнее время оно держится у самой поверхности – так и просится наружу. Вот и с этим, который привел ее сюда... ей стоило только подумать о том, чтобы он бросил пистолет, как его обжег горячий металл. Пусть еще скажет спасибо, что патроны в обойме не взорвались.

Вот уже подступает этот жар и начинает расходиться во все стороны, точно она, Чарли, – немыслимая батарея отопления или что-то в этом роде. Она прочесывала взглядом сеновал – нет, не видно. Сплошные ряды тюков. Сплошная темень.

– Я здесь, Чарли. – Голос звучал громче, но по-прежнему спокойно. Он врезался лучом прожектора в туман ее слепой ярости.

– Спустись вниз! – закричала Чарли. Она вся дрожала. – Спустись вниз, пока я все не подожгла! Я ведь могу!

– Можешь, я знаю, – тихо отозвался голос. Да, он несся ниоткуда и одновременно отовсюду. – Но если ты это сделаешь, сгорят лошади. Слышишь, что с ними творится?

Она услышала. Только сейчас услышала, когда он сказал. Лошади обезумели от страха, они храпели и бились в запертые двери. Среди них был и Некромансер.

У нее сжалось горло. Перед глазами возникла ферма Мэндерсов, огненные зигзаги в траве, обугленные цыплята.

Она устремила взгляд к спасительному корыту с водой, близкая к панике. Она кое-как сдерживала силу, дрожавшую на пределе, готовую в любую секунду

(назад) вырваться наружу

(НАЗАД!) и смести все на своем пути.

(НАЗАД, НАЗАД, СЛЫШИШЬ, НАЗАД!)

На этот раз из корыта не просто повалил пар – в мгновение ока вода превратилась в яростно бурлящее варево. В следующее мгновение хромированный кран над корытом сорвался с резьбы, закрутился пропеллером. Насадка выстрелила из трубы, как из пушки, и пролетев через весь коридор, врезалась в дальнюю стену. Из трубы хлынула вода. Холодная. Ей передалось это ощущение прохлады. Но вода уже начинала испаряться, и проход между стойлами заволокло молочным туманом. Свернутый в бухту зеленый пластмассовый шланг, висевший на стене рядом с трубой, стал плавиться, одно кольцо за другим.

(НАЗАД!)

Но она уже обуздывала стихию, постепенно усмиряла ее. Прежде это было невозможно – стихия угомонилась бы не раньше, чем произвела намеченные разрушения. Сейчас она научилась как-то сдерживать эту силу... да только сила с тех пор выросла неизмеримо!

Ее лихорадило.

– Чего тебе еще надо? – спросила она, понижая голос. – Почему ты не даешь нам уйти?

Испуганно, на высокой ноте заржала лошадь. Чарли нетрудно было понять, что с ней там творится.

– Кому придет в голову, что можно дать вам уйти, – сказал Рэйнберд все так же тихо. – Даже твоему отцу, думаю, не придет. Ты опасна, Чарли. И ты это знаешь. Если мы дадим тебе уйти, завтра тебя захватят агенты какой-нибудь другой стороны. Я не шучу, можешь быть уверена.

– Я не виновата! – крикнула она.

– Оно конечно, – раздумчиво сказал Рэйнберд. – Не виновата. Только это все фигня. Я не думаю об этом факторе-зет. И никогда не думал. Я думаю о тебе одной, Чарли.

– Все ты врешь! – пронзительно крикнула она. – Ты обманывал меня, притворялся, что ты...

Она остановилась. Рэйнберд одним махом перелез через ряд тюков и уселся на край сеновала, свесив ноги. На коленях у него лежал пистолет. Его лицо выплыло на нее, как выщербленная луна.

– Разве я врал тебе? Нет. Просто я переиначивал правду. И делал это, чтобы спасти тебя, Чарли.

– Нагло врешь! – прошептала она и с ужасом почувствовала, как ей хочется ему поверить. Глаза щипало от подступивших слез. Она слишком устала, и ей очень хотелось поверить ему, поверить в то, что она ему действительно небезразлична.

– Ты отказывалась участвовать в тестах, – продолжал Рэйнберд. – Твой отец тоже. Как по-твоему, чем бы кончилось? Думаешь, они бросились бы извиняться: «Ах, это недоразумение»... и выпустили вас на волю? Ты же видела их в деле, Чарли. Видела, как они ранили этого Мэндерса. Они вырывали ногти у твоей матери, а потом они ее у...

– Хватит! – страдальчески закричала она. Неусмиренная стихия вновь напомнила о себе, угрожающе подступив к самому краю.

– Не хватит, – сказал он. – Пора тебе узнать правду. Я сдвинул тебя с мертвой точки. Я заставил их плясать вокруг тебя. Ты думаешь, расстарался, потому что это моя работа? С...тобой я хотел на мою работу. И на всех этих... Кэпа, Хокстеттера, Пиншо, Джулза, что привел тебя... Все они дерьмо.

Она, как загипнотизированная, смотрела на зависшее над ней лицо. Сегодня его глаз не был закрыт повязкой, и этот щелевидный с извивами провал казался напоминанием о каком-то ночном кошмаре.

– Я не соврал тебе про это. – Он поднес руку к лицу. Его пальцы легко, почти любовно ощупывали шрамы на подбородке, до мяса содранную щеку, выжженную глазницу. – Да, я переиначил правду. Не было ни ямы в земле, ни конговцев. Меня оприходовали свои. Потому что они были такое же дерьмо, как эти.

Чарли не понимала, не могла вникнуть, о чем он. Голова у нее шла кругом. Разве он не знает, что стоит ей захотеть, и он превратится в хрустящий хлебец?

– Но все это дело десятое, – сказал он. – Все, кроме нас с тобой. Между нами должна быть ясность. Полная ясность. Больше ничего. Чарли.

Внутренний голос подсказывал ей, что он говорит правду, – но за его словами лежит еще другая, скрытая правда. То, чего он не договаривал.

– Поднимись ко мне, – сказал он, – и мы здесь все обсудим. Это был своего рода гипноз. И отчасти телепатия. Она ведь догадывалась о той, скрытой правде, однако ноги сами несли ее к лестнице, что вела на сеновал. Нет, не о каких-то там обсуждениях он ей сейчас говорил. Он говорил о том, что надо разом со всем покончить. С сомнениями, горечью, страхом... с искушением зажигать костры один другого больше, пока не случитс непоправимое. При всем безумии, при всей своей извращенности, слова этого человека убеждали ее в том, что он ей предан, предан как никто. И... да, это правда, в глубине души она желала этого. Желала конца и освобождения.

И поэтому она шла к лестнице и уже взялась за перекладину, когда раздался голос отца.

– Чарли? – позвал он, и чары разрушились.

Она выпустила перекладину; внезапно все увиделось с ужасающей ясностью. Она повернулась: отец стоял в проеме. Первая мысль

(как ты потолстел, папа!) пронеслась в мозгу так быстро, что на не успела отдать себе в этом отчет. Толстый, худой – какая разница, она узнала бы его с закрытыми газами; любовь к нему брызнула живой водой – и вмиг рассеялись чары Рэйнберда, точно колдовской туман. И стало яснее ясного: что бы ни значил Джон для нее, для ее отца он означал одно – смерть.

– Папочка, – закричала она. – Не входи сюда!

Гримаса досады исказила лицо Рэйнберда. Пистолет, только что лежавший на коленях, уже был нацелен в силуэт, возникший в дверном проеме.

– Боюсь, что уже поздно, – сказал он.

Рядом с отцом стоял мужчина. «Это тот, кого называют Кэпом», – подумала она. Он стоял неподвижно, плечи опущены, точно перебиты кости.

– Войдите, – велел Рэйнберд, и Энди вошел. – Остановитесь. Энди остановился. Кэп, держась чуть сзади, также продвинулся вперед, словно был на привязи. Глаза Кэпа с беспокойством обшаривали темные углы.

– Я знаю, что ты можешь это сделать. – Голос Рэйнберда зазвучал непринужденно, почти насмешливо. – И твой отец, кстати, тоже кое-что может. Но учтите, мистер Макги... Энди. Могу я звать вас Энди?

– Как вам будет угодно, – ответил тот. Голос его был спокоен.

– Так вот, Энди, если вы попытаетесь пустить в ход свои способности, я продержусь ровно столько, сколько нужно, чтобы застрелись вашу дочь. А если ты, Чарли, пустишь в ход свои, – кто знает, чем это кончится.

Чарли подбежала к отцу. Она уткнулась в его пиджак, почувствовал щекой рубчатую ткань.

– Папа, папочка, – прошептала она срывающимся голосом.

– Здравствуй, мышонок, – сказал он гладя ее по голове. Он прижал ее к себе, потом поднял глаза на Рэйнберда. Вот и сбылся сон об одноглазом пирате, тем более что Рэйнберд сидел на краю сеновала, точно матрос на мачте. – И что теперь? – спросил пн Рэйнберда. Он понимал, что тот, пожалуй, сумеет продержать их под дулом писголета, пока не подоспеет подмога, за которой побежал мужчина в фуфайке, но что-то подсказывало ему – не этого хочет Рэйнберд.

Его вопрос остался без ответа.

– Чарли! – позвал Рэйнберд.

Она вздрогнула в объятиях отца, но не обернулась.

– Чарли, – снова позвал он – мягко и вместе требовательно. – Помотри на меня, Чарли.

Медленно, неохотно она обернулась и посмотрела.

– Поднимись сюда, – сказал он, – ты ведь уже собиралась подняться. Все остается в силе. Мы решим наши дела, и все будет кончено.

– Боюсь, что это невозможно, – достаточно вежливо заметил Энди. – Мы уходим.

– Иди, Чарли, – не отступал Рэйнберд, – иначе я сейчас прострелю голову твоему отцу. Ты можешь сжечь меня, но на спуск я нажму раньше, будь уверена.

Чарли издала горлом стон, точно раненый зверь.

– Не двигайся, Чарли, – сказал Энди.

– С ним будет все в порядке, – сказал Рэйнберд. Его низкий голос звучал рассудительно, убаюкивающе. – Он летит на Гавайи, с ним будет все в порядке. Выбирай, Чарли. Пуля в голову или золотой песок на пляжах в Калами. Одно из двух. Выбирай.

Завороженная его взглядом, Чарли, вся дрожа, шагнула навстречу Рэйнберду.

– Чарли! – резко сказал отец. – Нет!

– Все будет кончено, – сказал Рэйнберд. Пистолет, ни разу не дрогнувший в его руке, метил Энди в голову. – Ты ведь этого хочешь? Я буду нежен, ты и не почувствовасшь боли. Верь мне, Чарли. Этим ты спасешь отца... и себя. Поверь мне.

Она сделала еще шаг. И еще.

– Нет, – сказал Энди. – Не слушай его, Чарли. Голос отца дрогнул, и это лишь добавило ей решимости. Она приближалась к лестнице. Вот она взялась за верхнюю перекладину, помедлила. Вот задрала голову – взгляды ее и Рэйнберда сомкнулись.

– Ты обещаешь, что с ним ничего не случится?!

– Да, – сказал Рэйнберд, но Энди всей кожей ощутил, внезапно и безоговорочно: он лжет... и всегда лгал.

Мне придется подтолкнуть ее, подумал он и сам себе не поверил. Не его – ее.

Он набирался духу это сделать. Чарли уже стояла на нижней ступеньке, взявшись за следующую перекладину. И тут Кэп, о котором все забыли, начал кричать.

Вид у Дона Джулза, ворвавшегося в здание через несколько минут после ухода Кэпа и Энди, был такой, что Ричард, дежуривший на своем посту, выхватил оружие из полуоткрытого ящика.

– Что... – только и успел он сказать.

– Тревогу! Давай тревогу! – завопил Джулз.

– А у вас есть полно...

– Есть у меня, кретин, полномочия! Девчонка! Девчонка хочет сбежать!

На приборной панели у Ричарда были два простейших десятеричных наборника, которые устанавливались поворотом ручки. Ричард, не долго думая, установил шифр слева на семерке. Джулз, уже успев обогнуть стол, установил шифр справа на единице. Через секунду с приборной панели стал разноситься утробный сигнал, мгновенно подхваченный динамиками на всей территории Конторы.

Рабочие побросали свои газонокосилки и ринулись к ангарам, где хранились винтовки. Защелкнулись электронные дверные замки, пряча от греха подальше ЭВМ с их соблазнительной информацией. Глория, секретарша Кэпа, достала личное оружие. Агенты, весь наличный состав, расстегивая на ходу пиджаки, бежали к динамикам в ожидании инструкций. Вместо слабого тока на внешнее заграждение сразу поступило столько вольт, что они могли бы убить все живое. Почуяв, как по звуку сирены Контора приходит в состояние боевой готовности, доберманы, охранявшие полосы между двумя ограждениями, истерично залаяли и заметались. Ворота, отделявшие Контору от внешнего мира, намертво закрылись. При этом хлебному фургону, обслуживавшему гарнизонный магазин, как ножом срезало задний бампер; окажись шофер менее удачливым, его бы убило током на месте.

Нескончаемый звук сирены въедался в подсознание.

Джулз сорвал микрофон с приборной панели.

– Готовность – ярко-желтый. Повторяю, готовность – яркожелтый. Тревога боевая. Окружить конюшни. Предельная осторожность. – Он попыталс вспомнить кодовое наименование, под которым проходила Чарли, и не вспомнил. Каждый день меняют, черт бы их подрал. И тогда Джулз объявил по-простому, без затей: – Там девчонка, и она готова на все! Повторяю, она готова на все!

Экстренное сообщение застигло Орва Джеймисона в фойе третьего этажа северного особняка; он стоял, держа в руке свою «пушку». Выслушав директиву Джулза, он так и сел и первым делом зачехлил оружие.

– Так-так, – пробормотал он себе под нос, видя, как трое его партнеров по бильярду выбегают в коридор. – Лично я пас, так что без меня. Другие пусть мчатся туда, как гончие по свежему следу. Они не были на ферме Мэндерсов. Они еще не видели эту третьеклассницу во всем блеске.

Больше всего О'Джею хотелось сейчас найти ямку поглубже.

Кэп Холлистер мало что слышал из трехсторонних переговоров между Чарли, ее отцом и Рэйнбердом. Кэп находился в простое: старые указания он выполнил, новых не получил. Слова обтекали его бессмысленными потоками, ничто не мешало ему сосредоточиться на гольфе и ползающих гадах, на битах с железными головками и боа-констрикторах, на клюшках и гремучих змеях, на нибликах и питонах, способных заглотать целого козленка. Ему определенно не нравилось это место. Разбросанное здесь и там сено напоминало ему своим запахом только что подстриженную площадку для гольфа. Не где-нибудь, а именно в скошенной траве укусила змея его брата, когда самому Кэпу было три годика, и хотя змея была не такая уж опасная, его старший брат заголосил, просто-таки заголосил, а вокруг пахло сеном, клевером, тимофеевкой, и его старший брат, самый сильный и отважный на свете, голосил, девятилетний Леон Холлистер, взрослый, мужественный мальчик, голосил: «Скорей беги за папой!» – он держал обеими руками опухающую ногу и обливался слезами, – и когда трехлетний малыш, лепеча что-то от страха бросился выполнять его приказ, она проползла по его ноге, прямо по ноге, как осклизлая водоросль, – уже после доктор сказал, что укус не опасный, что змея, по-видимому, укусила перед тем кого-то другого и выпустила почти весь свой яд, но Ленни решил, что он умирает, а воздух тогда был пропитан медовыми запахами летней травы, в которой прыгали кузнечики и стрекотали, как водится, и плевались в обидчика табачной жидкостью («Плюнь – выпущу», – говорили они мальчиками в Небраске), да то были чудо-запахи и чудо-звуки, запахи и звуки игры в гольф... если бы только не отчаянье в голосе брата и не это прикосновение к ноге чешуйчатого тела, отчего его взгляд камнем упал вниз, а там – плоская треугольная головка и черные глаза... она проползла по его ноге, спеша укрыться в траве, высокой, как на недостриженной площадке для гольфа... точно такой же был тогда запах... неудивительно, что ему не понравилось это место.

БИТЫ С ЖЕЛЕЗНЫМИ ГОЛОВКАМИ, И ГАДЮКИ, И КОРОТКИЕ КЛЮШКИ, И МЕДЯНКИ...

Слепо метался рикошет по безумной траектории, и так же слепо блуждал взгляд Кэпа в полумраке конюшен, пока Джон Рэйнберд воевал с обоими Макги. Наконец он уставился на зеленый пластмассовый шланг, местами оплавленный, на стене возле покореженной водопроводной трубы. Кольца шланга, висевшего на крюке, частично скрадывались остатками пара.

Внезапно в нем вспыхнул панический страх, столь же опасный, как случайная искра в заброшенной шахте, куда просочился газ. В первые мгновения страх был такой всеобъемлющий, что он не мог даже выдохнуть, не говоря уже о том, чтобы закричать, предупредить об опасности. Голосовые связки намертво сомкнулись.

Потом отпустило. Кэп судорожно, одним глотком втянул полные легкие воздуха и издал душераздирающий вопль:

– ЗМЕ-Я-ААААА!

Он не бросился бежать. Как ни сдал он, бежать Кэп Холлистер был нс приучен. Он сделал несколько шагов на несгибающихся ногах, как заржавевша механическая кукла, и схватил прислоненные к стене грабли. Он приготовилс забить, порубить, искрошить эту гадину. Сейчас... сейчас он...

СЕЙЧАС ОН СПАСЕТ ЛЕНЧИ!

Он бросился к оплавленному шлангу, воинственно размахивая граблями.

Дальше все произошло в считанные секунды.

Агенты, почти все имевшие при себе личное оружие, и садовые рабочие, почти все вооруженные винтовками, цепью окружали приземистые г-образные конюшни, когда послышался протяжный вопль. Мгновение спустя – тяжелый глухой стук и что-то вроде сдавленного крика боли. Спустя еще мгновение донеслись частые удары и тут же – отрывистый ватный звук, какой мог издать только пистолет с глушителем.

Цепочка людей, окружавших конюшни, приостановилась, а затем вновь начала смыкаться.

Когда Кэп завопил и ринулся за граблями, внимание Рэйнберда отвлеклось на один лишь миг, но и этого мига оказалось достаточно. Дуло, нацеленное Энди в голову, молниеносно поймало новую мишень – Кэпа; сработал инстинкт готового к прыжку тигра. И этот природный инстинкт сослужил ему плохую службу – та самая пороховая бочка, на которой он так долго просидел, взорвалась, и его отбросило взрывом.

Энди подтолкнул его столь же молниеносно, ибо и у него сработал инстинкт. Когда дуло переметнулось на Кэпа, он крикнул Рэйнберду: «Прыгай!» – и дал такой силы посыл, какой ему давать еще не приходилось. От адской боли, разорвавшейся в мозгу шрапнелью, у него помутилось в голове, и он почувствовал, как там что-то сместилось, окончательно и бесповоротно.

Перегорело, подумал он. Мысль увязла в какой-то каше. Он пошатнулся. Вся левая половина разом онемела. Левая нога отказывалась служить.

(к тому шло, замыкание, перегорело, зараза)

Рэйнберд обеими руками резко оттолкнулся от края сеновала. На его лице изобразилось почти комическое недоумение. Но пистолет он не выпустил; даже все себе отшибив при падении, распластанный на полу, со сломанной ногой, он не выпустил пистолет. Он не сумел подавить крик от боли и замешательства, но пистолет он не выпустил.

Дата добавления: 2015-06-27